Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема обоснования ценности знания

В.А. Завырылин, А.А. Сысолятин

Основное содержание исследования

История европейской философии написана так, как если бы научное познание было главной ценностью человечества. Сам проект философии, родившийся в античности, содержал в себе идею научного и нравственного прогресса. Идеал мудрости сочетался с зачатками греческой науки, и развитие знания было одновременной реализацией двух этих, на первый взгляд противоречащих друг другу проектов. Знание, связанное с Истиной, Благом, Свободой, становится основной ценностью человеческой цивилизации и залогом прогресса, оправдывающего само ее существование. На протяжении веков авторитет науки и ценность знания были непоколебимы. Пользуясь выражением Ж. - Ф. Лиотара можно сказать, что знание таким образом легитимирует себя через обращение к этическим категориям путем создания "мифа" о знании как благе. Этот миф остается эффективным до начала ХХ века, который, по выражению Ж. - Ф. Лиотара, характеризуется недоверием к так называемым "большим рассказам" [1]. В ХХ веке знание остается безусловно ценным, но становится неясным, в силу чего эта ценность имеет место. Иными словами, рассказы, легитимирующие знание, утрачивают доверие. Таким образом, ХХ век наследует ценность знания в готовом виде, но не понимает, откуда эта ценность взялась. Предметом нашего интереса является происхождение и основания этой ценности.

По аналогии с названием первой главы книги К.Р. Поппера "Открытое общество и его враги" - "Чары Платона" - можно говорить о неких "чарах Сократа", под действием которых находилась европейская философия до ХХ века. Речь идет о том, что одно небольшое заблуждение определило ход развитие европейской философии и науки. По большому счету, наука родилась из этого заблуждения. Согласно этическим воззрениям Сократа: знание добродетели есть сама добродетель. В отличие от профессиональных знаний, знание добродетели особого рода, а именно - мудрость. Таким образом, мудрость и нравственность в представлении Сократа сливаются. Знание становится путем к добродетели. Идеал Сократа, калокагатия, единство совершенств физического ("прекрасный") и нравственного ("добрый"), предполагает человека знающего об идеале, и способного ему следовать. Поэтому познание является путем к совершенству любого рода [2]. Тождество знания и добродетели порождает ситуацию, в которой познавательная деятельность стала наиболее ценным (почетным) занятием на протяжении двух тысячелетий. Именно этическая концепция Сократа стала причиной "обожествления" познания в европейской философии.

Л.И. Шестов в книге "Власть ключей" говорит о том, что ничтожная случайность определила развитие европейской философии и всей европейской цивилизации. Случайность эта заключается в том, что самым древним и авторитетным источником греческой мысли является единственный сохранившийся отрывок Анаксимандра об "апейроне" - беспредельном первоначале. Шестов допускает, что, если бы сохранился иной отрывок, вся философия могла бы сложиться по-другому [3]. Для нас, в этом отношении, важна именно идея случайности того, что мы считаем основанием западноевропейской философии. Вслед за Шестовым и по аналогии с "чарами Сократа" можно предположить еще один "великий обман" древних, а именно тезис о тождестве мышления и бытия Парменида. Знание, по мнению Парменида, имеет онтологический характер: мыслимо только то, что существует, а все существующее может быть помыслено. Однако Парменид не доверял ощущениям, поскольку они дают не знание (истину), а лишь мнение, которое может быть ложным. Мнение - есть высказывание о том, что только кажется, но в действительности не существует. Мир, данный в ощущениях, не является истинным.

Такая система взглядов не только утверждает приоритет разума, но и отвергает реальность очевидного. А ведь именно на очевидности (данных опыта или аксиом) Ф. Бэкон и Р. Декарт основали свой проект науки. Парменид "заразил" всю последующую философию идеей истинного знания и породил традицию "радикального сомнения". Истина становится метафизической категорией, недоступной области чувственного опыта об окружающей действительности. Поскольку истина скрыта, возникает необходимость постоянного ее поиска. Идеал мудрости, таким образом, предполагает отрешение от мира, и поиск истины за его пределами, внутри себя или в Боге. Идея онтологического характера истины способствует сакрализации истинного знания, превращая истину в некую благодать, которая может снизойти на ищущего ее. В таком виде, идеал мудрости наследуется христианской метафизикой.

Исторически можно выделить два модуса существования знания: знание как мудрость и знание-наука. Их соотношение представляет собой предмет для споров и дискуссий. Можно утверждать, что это конкурирующие формы существования знания или тенденции его воспроизводства. В этом виде обе эти формы существуют по сей день, и мы говорим лишь о количественном преобладании одной над другой. Возможно говорить о том, что одна из них вытеснила другую: в таком случае, эпоха, которую мы называем Новое время, характеризуется тем, что знание-наука вытесняет знание-мудрость. В этом случае, мы говорим о качественном преобладании, если существует что-то одно как тенденция, то не существует другого. Одна форма уничтожила другую, но эта смена способствовала еще большему укреплению значимости или ценности знания как такового. Наука как знание, очищенное от мнения, есть совершеннейшая реализация греческого идеала знания.

Новое время освобождается от чар Парменида в отношении недоверия реальности, утверждая реальность очевидного, и допускает возможность получения истинного знания при наличии правильного метода. Истина становится достижимой, поскольку путь к ней предполагает возможность повторения. Как эксперимент, так и рациональное доказательство принципиально доступны и воспроизводимы. Именно в этом заключается причина того, что наука приобретает статус широкого общественного явления. Наукой может заниматься каждый, и в этом смысле, каждый может претендовать на истину.

Именно в это время и на этих основаниях формулируется проект модерна (он же проект Просвещения). Это проект общества, прозрачного для разума, общества, которое регулируется разумными законами и предписаниями. Основное положение проекта модерн заключается в том, что неуклонное развитие науки способствует совершенствованию общества, а знание выполняет воспитательную функцию [4]. Идея просветителей, заключающаяся в том, что знание облагораживает человеческую природу, является своеобразным продолжением концепции "калокагатии" Сократа. Новое время создает конструкт "автономный рациональный моральный субъект", предполагающий идеального гражданина общества модерна, свободного, образованного и нравственного. Этот конструкт представляет собой некую разумную структуру внутри каждого человеческого существа. Реализация проекта модерн в антропологическом смысле означает, что каждый человек (tabula rasa), в конечном счете, станет таким субъектом. Знание, в каком-то смысле, "забывает" собственную этическую подоплеку, и становится ценным как будто само по себе. Знание становится инструментом превращения человека в абстрактного субъекта, нравственность которого вторична по отношению к его рациональной организации. Таким образом, человек этичен в силу присутствующей в нем разумной структуры, а вовсе не в силу наличия некоторых высших ценностей, таких как истина, добро, красота. Нравственность становится вторичным продуктом познания, отдавая, таким образом, приоритет знанию в сократовской паре отношений "знание-добродетель".

Таким образом, идея Сократа, господствовавшая в течение двух тысяч лет, в ХХ веке переживает кризис, и знание и наука, считавшиеся наиболее почетным занятием, становятся уделом отщепенцев и чудаков. Прогресс науки и ее специализация приводят к тому, что наука становится элитарным занятием. У обычного человека нет причин заниматься наукой, в силу того, что общество не побуждает его к этому, он преследует свои личные интересы, кроме того, развитие науки приводит к тому, что она становится недоступной (в отношении интеллектуального капитала, материальных средств, географической ограниченности) простому обывателю. Это приводит к тому, что люди, наукой не занимающиеся, начинают требовать от нее оправдания собственного существования, каковым может быть только практический результат.

Антропологический проект модерна терпит неудачу, поскольку у граждан индустриального и постиндустриального общества нет причин и средств становиться автономными рациональными моральными субъектами. Наука в принципе не воспроизводит такой стереотип научного поведения. Даже любой ученый уже не является таким субъектом, он не автономен, поскольку принадлежит научному сообществу, выполняет социальный заказ и удовлетворяет потребности общества в целом и зависит от государственной политики и государственных или частных инвестиций. Он не рационален, поскольку его знания являются следствием рационального метода, а вовсе не рациональности самого ученого (кроме того, возможно выделять научные темпераменты или говорить о том, что повседневная жизнь ученых может быть менее рациональна, чем жизнь простых людей). Он не обязан быть моральным, поскольку это не имеет прямого влияния на его научную деятельность, только если эта деятельность способна навредить человечеству. Таким образом, знание утрачивает свои метафизические и этические основания, и вынуждено легитимировать себя иными способами.

Можно выделить два уровня познавательной деятельности: общечеловеческий, формой реализации которого является наука и индивидуальный, формой реализации которого является образование. В Новое время это разделение не имело смысла, поскольку субъект нового времени нацелен на то, чтобы посредством собственного образования развить науку вообще. В ХХ веке складывается тенденция к разделению научной и образовательной деятельности. Есть определенный минимум знаний, обладать которым достаточно, чтобы считаться образованным человеком. Образование независимо от науки, поскольку пользуется готовыми результатами научной деятельности, сформулированными в виде совокупности знаний и достижений, и не интересуется собственно процессом развития науки. При этом воспитательная функция науки перемещается в сферу образования, в ту сферу, которая наукой не занимается. Именно здесь знание остается ценным в этическом смысле, существуя только лишь в виде набора готовых сведений.

Общество познания превращается в общество потребления, в котором познавательная деятельность становится процессом, а знание - продуктом потребления. В отношении потребления ценность имеет количественный эквивалент. Знание становится исчислимым различными способами (дипломами, тестами и, прежде всего, денежными единицами).Ж. - Ф. Лиотар отмечает, что "вместо того, чтобы распространятся в силу своей "образовательной" ценности или политической значимости, можно представить себе, что знания будут введены в оборот по тем же сетям, что и денежное обращение, и что соответствующее этому расслоение прекратит быть делением на знание/незнание, а станет, как и в случае денежного обращения, "знаниями к оплате/знаниями к инвестиции" [5]. Это означает, что знание становится неким символическим капиталом. Ценится не сам ресурс знания как такового, а некий иной ресурс, который можно назвать ресурсом признания. Полученное знание является неким атрибутом личности, прибавочной стоимостью личности, частью ее идентичности, например, надпись на визитке, диплом об образовании, коэффициент интеллекта. Знание становится символическим капиталом для самопрезентации, превращаясь в который знание перестает быть ценным само по себе. Это отсылает нас к рассуждениям В. Беньямина о том, что в современном обществе экспозициональная ценность чего-либо превышает его собственную ценность [6]. Знание приобретает ценность в рамках презентации.

В информационном обществе, казалось бы, наука и знание являются основополагающими ценностями. Однако информация имеет существенные отличия от знания: информация не является личным знанием, она ничья, растворена в воздухе, общество перенасыщено информацией. Знание всегда личностно, оно предполагает приобретение, осознание, "проживание" и возможность практического применения. Кроме того, знание ценно лишь при условии его истинности, только тогда оно является знанием в собственном смысле слова. Информация не обязательно является истинной, поскольку вообще может не поддаваться исчислению в терминах: истинный/ложный, - она просто есть. В информационном обществе реализация идеала мудрости невозможна, поскольку информация не предполагает мудрости как таковой. Хорошо информированный человек не имеет ничего общего с мудрецом. Тем самым, потребность в мудрости становится более острой, этим вызван интерес к иррациональным учениям и мистическим практикам.

Согласно постпозитивистской версии истории науки (Поппер-Лакатос) современная наука функционирует следующим образом. Существуют конкурирующие теории, одна их которых вытесняет другую прогрессивным образом, при условии, что она способная объяснить то же, что и ее соперница, предсказать новые факты и, тем самым, обеспечить прирост нового знания [7]. Эта схема, прежде всего, касается точных и естественных наук, и предполагает, что выдвижение теорий методологически обусловлено. Современные теоретические науки (особенно в этом отношении показательна теория культуры) работают по принципу выдвижение концептуальных схем, которые выдвигаются случайным образом. Можно сказать, что здесь работает не принцип необходимость, а принцип озарения, своеобразного "научного показалось". Однако притом, что эти схемы, несомненно, дают интересный способ освещения, осмысления, интерпретации, они не дают нового знания, скорее, указывают на способ организации старого.

ценность знание познание мудрость наука

Современные экспериментальные науки не отвечают на глобальные вопросы, а занимаются реализацией неких практических нужд. Таким образом, можно сказать, что практическая значимость преобладает над исследовательской. По выражению Лиотара, исследование вынуждено легитимировать себя через результативность [8]. В современном обществе результат познания должен быть применим на практике, потому что познание стоит денег. Таким образом, познание вынуждено оправдывать свое существование. В таком случае, экспериментальные науки также не обеспечивают прирост знания, поскольку они ориентированны на прирост результативности, эффективности. Можно говорить о том, что эра фундаментальных открытий в науке прошла, - такая наука не обладает познавательной ценностью. Напрашивается вывод, что прирост знания возможен только в образовании и на индивидуальном уровне, общечеловеческого прироста знания при этом не происходит.

Таким образом, можно говорить, что в ХХ веке знание не выполняет ни одной из функций, которые на него возлагаются. Оно не несет в себе добродетели, не способствует воспитанию, не ведет к мудрости, теряет свою информативную ценность, поскольку ценится не за содержание, а лишь в символическом эквиваленте. Знание перестает быть антропологической практикой: оно больше не формирует образа человека, будь это образ мудреца в античности или автономный рациональный моральный субъект в Новое время. Будучи бессубъектным, знание в принципе теряет человеческую составляющую, отказываясь от принципа воспроизводства связи познание-знание. Познавательная составляющая нивелируется как в области образования, так и в области собственно научных исследований, подменяясь количественными характеристиками информации. Таким образом, ценность знания оказывается мнимой.

Литература

1. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. СПб. "Алетейя", 1998.

2. Звиревич В.Т. Философия древнего мира и средних веков.М. Академпроект, 2004. с.139

3. Шестов Л. Potestas clavium (Власть ключей).М. АСТ, 2007. с.119

4. Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект. // Вопросы философии, 1992 №4. с.5

5. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. СПб. "Алетейя", 1998. с 24.

6. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе.М. "Медиум", 1996. с.66-91.

7. Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции. // Кун Т. Структура научных революций.М. АСТ, 2003. с.455-524.

8. Лиотар Ж-Ф. Состояние постмодерна. СПб. "Алетейя", 1998. с 102.

Размещено на Allbest.ru