Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема ментальной активности: лингвистический аспект

О.А. Васильева

Основное содержание исследования

Научный поиск, исследуя цели, нормы, принципы познания истины, постепенно подходит к вопросу о том, как собственно возможна процедура познания и можно ли её смоделировать? Внутренний мир человека неизменно окрашивает всякое новое знание в разные тона, и наш опыт напрямую зависит от самого механизма такой активности. Познавательная деятельность как деятельность уникальная - является главным вопросом современных исследований. Надо сказать, ученые уже давно бьются над ним, но все попытки функционистских теорий, сводящих весь мир явлений к физическим причинам, до настоящего времени терпят неудачи. Возможности сознания столь широки, что уже в рамках науки оно представляется как особая реальность, со своими законами и принципами, наподобие теории вещества в физике. Д. Чалмерс, к примеру, видит одной из задач будущего, создание такой теории, что утвердит ментальную активность и само сознание в качестве фундаментальной характеристики окружающего мира. Указывая на то, что такая теория должна быть "стройной" и "ясной", он полагает необходимым поиск дальнейших соединительных принципов для объяснения того, как ментальное возникает из физических процессов [См.: Чалмерс Д., 2002].

К подобным высказываниям можно относиться по разному, но как мы полагаем, это вполне реальная перспектива и, прежде всего, в силу малоуспешности попыток перевода ментальных событий на физический язык. В более конкретном виде, она предполагает с одной стороны - нахождение границ такого перевода; с другой - исследование факторов (в т. ч. и внутренних), влияющих на расширение самой сферы ментального. В поиске решения подобных задач, нам представляется интересным лингвистический поворот, ярко выраженный в философских взглядах последних десятилетий, и в данной статье мы остановимся на некоторых из них.

Так, в рамках аналитического подхода, современный американский философ Дж. Сёрль предполагает, что внутренняя ментальная жизнь есть становящаяся система, от раза к разу репрезентирующая свои основания. Фундаментальная открытость сознания дает возможность такой незавершенности. Следовательно, научное представление о познании должно учитывать процессуальные характеристики (состояния) сознания в каждый отдельный момент, что наблюдается непосредственно, утверждает Серль, в каждом речевом акте.

В своей теории речевых актов философ утверждает, что каждое ментальное состояние/событие обладает определенным "пропозициональным содержанием" (1) и некоторым "психологическим модусом" (2), при этом сама информация (знание), детерминирует (3) условия своей выполнимости (истинность) и (4) направление соответствия этого содержания миру (имеющий либо активный, либо пассивный характер). Интенциональность в данном контексте выступает как стремление человеческого сознания работать с имеющейся информацией, где язык есть вербализованные следствия такой работы. [См.: Сёрль Дж., 2002].

Проще говоря, мы необходимо верим в то, что говорим. А сами ментальные состояния есть синтетические формы по аналогии с языком, где манера наших высказываний напрямую отражает конкретные цели, а значит, изучая её, мы узнаем намерения других людей, их духовную жизнь. Фактически, автор предлагает свой эмпирический аналог реальной субъективности, хотя признает язык лишь техникой, вторичной по отношению к логике сознания.

Тем не менее, сознание стремится упорядочить вбираемое в себя содержание, а семантика языка позволяет оперативно искать нужные решения, используя соответствующее наличной реальности значение в каждом конкретном случае. Здесь Серль апеллирует к прагматической функции обыденного языка. Используя экстерналистский подход, он определяет возможность значения наличностью некоторого фона ("фоновых допущений"), суммирующего все осознаваемые и неосознаваемые данные (наличный опыт) в некоторый вектор понимания. Поймать этот процесс в его целостности - весьма сложно, а потому, автор предлагает нам гипотезу фона, как объяснительную модель общего вида.

С точки зрения Дж. Серля [См.: Серль 2002], сложность процесса познания состоит в том, что интенциональные состояния не функционируют независимо друг от друга. Напротив, каждое из них определяет условия своей выполнимости только в отношении к большому количеству других, образуя своеобразную Сеть. Всеобъемлющая, она вбирает в себя и тот уровень состояний, что находится в подсознании. Даже более того, Сёрль совершает своего рода пассаж в область "первой онтологии", утверждая, что если мы попытаемся "распутать" Сеть, то неизбежно наткнемся на нижний уровень ментальных способностей, который не содержит интенциональных состояний, но является предпосылкой для их существования. Они так же не репрезентируемы, что снимает с автора задачу определить их качественную специфику (!). Таковые доинтенциональные ментальные способности Серль согласен называть Фоном.

Таким образом, под уровень фона, Серлем подводится вся наличная реальность. Тонкость его рассуждений состоит лишь в том, что фон одновременно действует на все (1-4) свойства любого сознательного состояния. Всякое понимание - есть моментальная оценка обстоятельств, производимая сознанием в психологических модусах и в изменяющейся информации (всецело, и на подсознательном уровне), задающая то значение, которое мы можем назвать субъективным. С изменением фона, изменяются и условия истинности предложений, а значит, смысл его для данного человека меняется.

Отсюда мы можем заключить, следуя логике Серля, что наши стремления зависимы (!) от внешнего окружения: поверхностного и глубинного фона. Мы находимся в сети значений, и наша возможность выбирать граничит со случайностью. Серль постулирует всякое субъективное понимание как ложное, ошибочное, частное (гносеологический момент), представляющееся ничем иным как внутренней неустойчивостью, социально и биологически детерминированной целостностью, далее нередуцируемым набором желаний, имеющих своим единственным основанием активность нервной системы (т.е. чисто биологический характер).

Тем самым, Дж. Серль игнорирует и свободу воли и самоидентичность "Я". Остается невыясненным тот самый креативный характер познания. Последнее, можно списать разве что на уровень нейронных взаимодействий бессознательного. Наконец, мы получаем сознание как чистую иллюзию, как приспособительный результат эволюции, единственным онтологическим свойством которого выступает (согласно Серлю) способность являться состоянием о чем-либо, вмещать в себя некоторое содержание и "соотносить себя с ним". При этом, Серль исключает активный характер "Я", всякое познание определяется им как некоторая локальность значения чего-либо, обусловленная некоторым фоном. Эта своего рода пространственная метафора стягивает понимание к ограниченности опыта и ситуативности значения, исключая его качественную "некорректируемость" как ложность. Серль так же отвергает способность субъективной реальности к непосредственному внутреннему отображению (пр-п "привилегированного доступа"), реакции сознания у него апеллируют к сомнительным основаниям в виде бесчисленного множества интенций. Стремясь представить онтологию от "первого лица", он фактически говорит от "третьего", усиливая при этом деструктивные тенденции и растаскивая субъективность как таковую [См.: Дубровский Д.И., 2003].

Но теория Дж. Сёрля, хорошо работающая на простых примерах обыденности, вряд ли может адекватно выразить сложный рефлексивный сознательный процесс. Вторым моментом, приводящим в тупик всю концепцию, как представляется, является фактическое отождествление им репрезентативных значений с интенциональными намерениями говорящего. Такая теория не может объяснить, каким образом языковая конвенция (пассивная субъективность) сама может быть причиной субъективного намерения. Так как нечто не может быть причиной того, что его же конституирует.

Из приведенного выше анализа, вполне ясно, что несовершенство аналитического объяснения ментальных феноменов во многом основано на его отстраненности от проблемы "сознание - тело". Стремясь утвердить конкретные схемы, оно фактически сужает ментальную активность до единичного действия ЦНС. Отсюда, и не удается корректно представить субъективное понимание, а возможные объяснения носят характер обыденных интуиций.

Но, возможно, причина многих заблуждений кроется лишь в неправильно понятых принципах их соответствия?

Уже в своей критике теории тождества, современный североамериканский философ Д. Дэвидсон анализирует эту сторону вопроса более подробно. Он замечает, что сведение класса ментальных событий к классу физических, базировалось на идее о существовании некоторых психофизических законов, дающих, при достаточно полном знании нейрофизиологии, возможность предсказать конкретное ментальное событие. Однако, таких законов не существует, а значит, ни одно ментальное событие не может быть предсказано. Эту аномалию следует просто принять как данность.

Утверждая возможность свободы, мыслитель намерен разрешить "внешнее", как он утверждает, противоречие между тремя принципами:

каузальной интеракции, утверждающего взаимозависимость физического события от ментального и наоборот;

номологического характера каузальности: в смысле подводимости причинно-следственных связей под некоторые естественнонаучные законы, обусловливающие строгий детерминизм событий;

ментальная активность лингвистический аспект

аномальности ментального, утверждающего независимость сферы ментального от подобных законов.

Материальность мира, согласно мыслителю, предполагает не просто каузальную взаимосвязь, но тождество физических и ментальных явлений. Последние, сопровождая наличный ряд внешних событий, изменяются вместе с ними. Более того, ничто не может измениться в каком-либо ментальном аспекте, не претерпев при этом изменения в некотором физическом отношении. А разность их заключается лишь в соответствующих описаниях. По мысли Д. Дэвидсона, ментальное возможно описать только в ментальных терминах. Так, он утверждает, что понимание убеждений и желаний человека предполагает их взаимозависимость и влияет на понимание его поведения [Прист С., 2002, С.151-153]. Ошибкой логических бихевиористов было допущение, что можно объяснить чью-то мысль или поступок по конкретному поводу, абстрагируясь от всех наличных убеждений, желаний, намерений, страхов… человека; что можно точно охарактеризовать весь спектр ментальных состояний независимо друг от друга и установить исключительно путем наблюдения за индивидуальным поведением.

Однако ментальные состояния во многом согласуются друг с другом. Согласно Дэвидсону, рассматривая человека как личность, мы как раз и имеем в виду, что все его установки образуют некую рациональную структуру. Следовательно, существует строгое соответствие между тем, что человек считает, и тем, что он подразумевает, когда говорит. Выходит, что ментальные установки должны обладать некоторым лингвистическим содержанием (являться "пропозициональными установками"), т.е. в отличие от Сёрля, представлять собой психологические состояния в отношении повествовательных предложений. Язык многомерен и позволяет выразить различные оттенки значений. Но, вместе с тем, он довольно не точен, каждое его определение имеет конвенциональный характер. Отсюда, желая дать полное описание уникальному ментальному событию, мы вынуждены ссылаться на целый ряд смежных ментальных фактов и соответствующих им языковых явлений. Физические же объяснения содержат ссылки только на физические события.

Так, Д. Дэвидсон утверждает холизм ментального. Возможность осмысленно подходить к событиям, согласно его теории, возникает лишь на определенном метаязыковом уровне, включающем мотивы, убеждения и намерения действующих лиц. Когда мы говорим в ментальных терминах, то не можем осознать факты, используя строго единичную причинно-следственную связь. Мы мыслим пространно, в то время как качественная сторона дела от этого не меняется. Ментальные события остаются частью физической реальности и могут быть подведены под естественнонаучные законы, но только если удастся найти к ним истинные физические описания. В этом смысле они обладают каузальным действием и первые два принципа выполняется. Другой вопрос, что предугадать мысли и действия не возможно, поскольку они включают в себя весь горизонт оснований, полаганий и интенций индивида. Требуемый словарь для которых существенно отличается от того, в терминах которого сформулировано исходное обобщение (т.е. требуются предикаты большего объема). В итоге, утверждения, связывающие ментальное и физическое вынужденно имеют гетерономный характер. Д. Дэвидсон считает, что большая часть нашего практического знания и науки гетерономна, а обобщения, подтверждаемые из опыта, мы находим лишь в физике [Блинов А.Л., Ладов В.А., 2006, С.237]. Стало быть, предсказать ментальный акт мы не можем в силу сокрытых оснований нашего же понимания (его метаязыкового характера, зависимости от связей в языке).

Выходит, пространство свободы лишь следствие нашего же многообразия, а ментальными события являются только по описанию. И если учесть, что законоподобность есть вопрос степени, то единичные феномены ментальной сферы мы не можем утрировать в рамках строгого закона. Принцип номологичности каузальности должен читаться осторожно - он утверждает только то, что если события соотносятся как причина и следствие, то их дескрипции (описания) инициируют закон, но не утверждает этого в случае отдельных соответствий.

Таким образом, теория Д. Дэвидсона сохраняет строгость своих начальных положений и возможность субъективного опыта познания. Главное, что ментальное формирует свою законосообразность - каузальную взаимозависимость входящих в него элементов (в т. ч. и чистую каузацию), подобрать физический аналог к которой значило бы подбирать непрерывно. Отсюда, возможно знать, что некое ментальное событие тождественно некоторому физическому, но вряд ли можно указать какому именно. Кроме того, эта позиция философа созвучна с исследованиями нейронаук, доказавших соответственную организацию познавательной активности. Помимо исходных данных, оно включает в себя их сопоставление в зонах коры головного мозга с той, что извлечена из памяти. Собственное значение возникает (приписывается) при условии хотя бы одного цикла самоотождествления активных нейронов [Иваницкий, 2007, С.27-28].

Продолжает языковую метафору и информационный подход, утверждающий процесс понимания в виде биологически не заданной цепи кодовых преобразований на различных уровнях. Мы не будем подробно останавливаться на его доказательной базе (она достаточно представлена в русскоязычной литературе, см.: Дубровский Д. И.), но заметим, что принципы кодирования информации здесь так же уникальны в силу активности памяти. Наслаиваясь друг на друга, они создают устойчивую систему соответствий, открывая возможность личности и уникальности её восприятия.

Языковой код в свою очередь, представляется как уникальный инструмент саморегуляции с дальнейшим структурным усложнением. Природный инстинкт делает многих животных предсказуемыми, удачные связи О-Х сохраняются в поколениях. Но только развитая система головного мозга человека создала то число равноэффективных связей, среди которых можно выбирать. Фундаментальной для человека (в отличии от животного) стала способность генерировать все новые и новые связи, создавая различные зависимости между исходными (информацию об информации). Отсюда, сама ментальная активность становится видом активности организма, его решением в вопросах выживания, своего рода шестым чувством, так же требующем дальнейшего развития. Возможно, не так уж и ошибался Дж. Серль, выдвигая гипотезу фона, вот только сложно в заданных им рамках проследить истинную логику рождения личного знания и научную ясность.

Вместе с тем, в вопросе о познавательных возможностях ментального нет единого мнения до сих пор, коды типа Х выдвинуты чисто теоретически, и, возможно хранят в себе лишь часть истины. Но столь отличная от физической, ментальная деятельность все же имеет рамки своей активности. Как представляется, возможности понимания заданны не только ясностью или неясностью языка, но и возможностью применения нового знания. Сознательное отношение есть плод внутренней работы, а значит, моделируя познавательную активность нельзя забывать, что таковая всегда зависима от волевых, выработанных социальной активностью индивида, способностей личности, имеющих обратный эффект.

Литература

1. Блинов А.Л., Ладов В.А. Аналитическая философия. - М.: 2006, с.716.

2. Дубровский Д.И., Сознание, мозг, искусственный интеллект. - М.: Стратегия-Центр, 2007, с.272.

3. Иваницкий А.М. Физиологические основы сознания // Наука в России - 2007, №3, с.25-30.

4. Прист С. Теории сознания. /пер. с англ. и предисл. А.Ф. Грязнова - М.: Идея-Пресс: Дом интеллектуальной книги - 2000, с.287.

5. Сёрль Дж. Открывая сознание заново /пер. с англ. А.Ф. Грязнова - М.: Идея-Пресс, 2002, с.212. ISBN - 5-7333-0038-8

6. Чалмерс Д. Сознание и его место в природе, 2002, с.376.

Размещено на Allbest.ru