Релятивизм аналитической философии в свете концепции парадигмальных изменений Т. Куна

Размещено на http://www.allbest.ru/

Релятивизм аналитической философии в свете концепции парадигмальных изменений Т. Куна

Б.В. Сапрыгин

Содержание

Согласно концепции парадигмальных изменений Т. Куна, переход от одной парадигмы к другой связан не только и не столько с социально-детерминированными и, по сути, произвольными изменениями лингвистической по природе своей концептуальной схемы, сколько с изменением "аспекта видения", то есть перцептивной составляющей. Смысл куновской концепции смены парадигм состоит в том, что сознание способно совершать перцептивные скачки, принципиально изменяющие мировосприятие. Кун указывает на изначальный феномен сознания: способность доопределять восприятие, способность переходить от восприятий одного вида к восприятию другого вида, перескакивать из одного "круга" в другой. Это уже не просто концептуальные изменения - это изменения концептуально-перцептивные.

Утверждение о том, что перцептивные изменения играют важную, если не решающую, роль при переходе от одной парадигмы к другой и что парадигма, по сути, является не просто концептуальной схемой, а схемой концептуально-перцептивной, влечет за собой важные философские следствия, касающиеся существа человеческого знания и связи между знанием и реальностью. Принятие этой точки зрения может оказать влияние также и на нашу оценку уместности релятивистских выводов, к которым приходят некоторые представители такого популярного направления современной философии, как философия аналитическая.

В аналитической философии широко распространено представление о том, что знание носит исключительно языковой характер и всегда пропозиционально. Вот, например, как об этом говорит Р. Рорти, передавая взгляды Селларса: "В работе "Эмпиризм и философия ума" Селларс формулирует "психологический номинализм" как взгляд, согласно которому "всякое осознавание видов, сходств, фактов и т. д., короче, осознавание абстрактных сущностей - и на самом деле, осознавание даже единичностей - это дело лингвистики. Согласно этому взгляду, даже осознавание таких видов, сходств и фактов, которые принадлежат так называемому непосредственному опыту, предполагается процессом освоения языка". Существование сырых ощущений - боли, чувств, которые испытывают дети при рассматривании цветных объектов, и т. д. - представляет собой очевидные возражения этой доктрине. Для того чтобы справиться с этими возражениями, Селларс обращается к различию между осознаванием-как-различающим-поведением и осознаванием как чем-то таким, что он называет бытием "в логическом пространстве резонов, обоснований, способным к обоснованию сказанного". Осознавание в первом смысле проявляется у крыс и амеб, а также компьютеров; это просто надежная сигнальная система. Осознавание во втором смысле проявляется только у существ, чье поведение мы интерпретируем в виде произнесения предложений с намерением обоснования произнесения других предложений. В этом последнем смысле осознавание есть обоснованная истинная вера - знание, но в первом смысле это способность к реакции на стимулы. Основная часть работы Селларса Epistemology and the Philosophy of Mind заключается в аргументации, что такая способность представляет причинное условие для знания, но не его основания. Этот взгляд имеет то следствие, что познание единичностей или концепций не предшествует по времени познанию суждений (но всегда представляет абстракцию от последнего) и, таким образом, что эмпиристское объяснение обучения языку и непропозициональному базису пропозиционального знания неизбежно искажается. Решающей посылкой этого аргумента является то, что нет такой вещи, как обоснованная вера, не являющаяся пропозициональной, и что нет такой вещи, как обоснование, которое не есть отношение между суждениями. Поэтому говорить о нашем знакомстве с краснотой или же с примерами красноты как об "основании" (в противоположность причинному условию) нашего знания того, что "этот объект красный" или "краснота есть цвет", всегда ошибочно" Рорти Р. Философия и зеркало природы. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун_та, 1997, с. 134-35..

Подобную позицию Рорти называет витгенштейновской См.: Там же, с. 135.. Согласно ей, знание "безосновно", так как концептуальная схема, или система суждений, по существу, произвольна. Она зависит только от социальных факторов и не зависит от наших ощущений, совокупность которых представляет для нас реальность См.: Там же, с. 136.. Связь между нашими ощущениями и нашими суждениями или, иначе, между реальностью и нашим языковым знанием о ней состоит единственно в том, что, как говорит Рорти, "первое не является достаточным и необходимым причинным условием для последнего" Там же, с. 136.. Под знанием в этом случае понимается "обоснованная истинная вера", где обоснование есть "отношение между суждениями". И вся эта пропозициональная структура, концептуальная схема в собственном смысле слова, привязывается к миру не путем установления соответствия ее элементов элементам реальности, а прагматистским образом. Налицо утверждение об абсолютном релятивизме знания, его конвенциональности.

Нечто подобное до определенной степени присуще и Куну. Его позицию по некоторым пунктам также можно охарактеризовать как прагматистскую и релятивистскую. Однако Кун не удовлетворяется прагматизмом. По его собственным словам, он в большей степени склоняется в сторону корреспондентской теории истины Ср.: Боррадори Дж. Американский философ: Беседы с Куайном, Дэвидсоном, Патнэмом, Нозиком, Данто, Рорти, Кейвлом, МакИнтайром, Куном. - М.: Дом интеллектуальной книги, Гнозис, 1998, с. 189, 199.. Более того, вводя представление о перцептивном компоненте в составе парадигмы, Кун тем самым, по сути, снабжает познание подобающими основаниями.

Рорти проницательно замечает, что если бы утверждение Куна об имеющих место при смене парадигм перцептивных изменениях было истинным, то в лице этих перцептивных структур мы получили бы основания познания См.: Рорти Р. Философия и зеркало природы, с. 240.. И действительно, интеллектуальные усилия постпозитивизма направлены именно на то, чтобы опровергнуть эмпиризм, показать, что чувственные данные не являются основанием нашего знания, что наши суждения о мире не связаны с миром отношениями прямого соответствия. Суждения - это не факты, а правила поведения в обществе См.: Там же, с. 138.. Но подобные выводы возможны только при допущении неизменности восприятия. Только при этом условии мы могли бы заявить, что "люди стали способны реагировать на сенсорную стимуляцию замечаниями о маятнике без всякой промежуточной выводной деятельности" См.: Там же, с. 138.. И именно на такой перцептивной инвариантности настаивают Рорти и другие авторы. Кун же демонстрирует нам нечто совершенно противоположное и совершенно сознательно вводит представление об изменчивости восприятия. Именно изменение восприятия становится тем пусковым механизмом, который приводит к изменению парадигмы. Как ясно показывает Кун, изменение восприятия ведет к изменению всей эпистемической ситуации в целом. Весь ход рассуждений Куна, множество приводимых им примеров перехода от одной парадигмы к другой показывают, что чувственные данные, организованные в восприятие, являются той основой, на которой строится весь каркас знания, и они сами, по сути, входят составной частью в структуру знания. Понимание знания как согласованности утверждений о реальности, находящихся к последней лишь в отношениях прагматистской оправданности, не может быть принято.

Как было сказано, то направление аналитической философии, которое может быть названо эпистемическим бихевиоризмом или прагматизмом и к которому принадлежит Рорти, настаивает на том, что лингвистический компонент знания полностью независим от перцептивного. Сомнительность этого утверждения можно продемонстрировать в ходе следующего рассуждения. Основной тезис бихевиористов состоит в том, что мы не можем знать, что у человека "внутри": не можем знать его чувств, ощущений, интенций. Все это, по словам Витгенштейна, словно жук в коробке, которого никто никогда не видел. Можно предположить, что разные люди вообще имеют разные восприятия. Однако при совершенно разных перцептивных характеристиках языковая (пропозициональная, концептуальная) система может быть одной и той же. Различающиеся у разных людей чувственные данные будут просто "подгоняться" под одинаковые слова. Это не нанесет ущерба функционированию языка, так как он не выполняет репрезентативной функции, а является самообосновывающейся системой. Возражая против такой точки зрения, можно сказать следующее. Подобные взгляды оправданы только при условии неизменности восприятий. Только в этом случае будет казаться, что восприятия, ощущения и другие "внутренние эпизоды" на самом деле являются "внутренними", то есть персональными, субъективными, никак интерсубъективно не фиксируемыми, а значит и вовсе неосознаваемыми (где под "осознаванием" понимается языковая категоризация, носящая социальный характер). Только в этом случае концептуальная схема будет выглядеть полностью независимой от перцептивных элементов, потому что на фоне неизменного восприятия будут отмечаться лишь лингвистические изменения. Но как только мы признаем перцептивные изменения, мы сразу же обнаружим, что при переходе к иному "видению" мгновенно изменяется и языковое пропозициональное содержание: суждения и составляющие их слова изменяют свои значения. Более того, со стороны познающего субъекта неминуемо будет наблюдаться стремление и к внешнему изменению концептуальной схемы: он, попросту, будет стремиться описывать свое "новое видение", "новый мир" в новых словах, новых предложениях, отбрасывая старые, потерявшие смысл. Это и должно стать свидетельством того, что истина представляет собой не просто согласованность предложений, но что в ней есть и элемент соответствия реальности.

Признание факта влияния перцептивных изменений на язык можно обнаружить и у Куна. Так, в своей книге он описывает, как при изменении "видения" происходит изменение языка. Помимо прочего, там он, например, говорит, что различия, возникающие при общении между носителями двух разных парадигм, "нельзя считать чисто лингвистическими. <…> Частично эти различия существуют до применения языков, в которых они, тем не менее, находят свое отражение" Кун Т. Структура научных революций. - М.: Прогресс, 1975, с. 253. См. также: Там же, с. 252-253..

Если выразить ту же мысль в терминах Селларса и Рорти, можно сказать, что при переменах в "осознавании как различающем поведении" произойдут перемены и в "осознавании как бытии в логическом пространстве резонов, обоснований и т. п." или что при изменении в "знании, на что похожа эта вещь" неминуемо будут наблюдаться изменения и в "знании, какого сорта эта вещь" См.: Рорти Р. Философия и зеркало природы, с. 135.. Из этого будет видно, что изменение чувственных данных не может не влиять на содержание знания. При этом вполне обоснованно будет допустить, что "осознавание как различающее поведение" и "знание, на что похожа эта вещь" представляют собой вполне полноценный род знания, которое, являясь неязыковым и непропозициональным, не менее важно, чем знание пропозициональное. Более того, оно играет значимую роль в формировании последнего.

Следует, по-видимому, согласиться с тем, что познающий субъект способен замечать изменения видения, способен отдавать себе отчет, что в данный момент он видит утку, а через секунду - зайца. И если мы признамем, что в процессе осознавания задействуется неязыковое мышление, то будут устранены многие проблемы, возникающие в философии, ставящей язык во главу угла. Изменение перцептивной установки можно будет заметить по изменению самой концептуальной схемы данного субъекта: изменится его язык, он будет использовать прежние слова иным образом и вкладывать в них иной смысл, он начнет употреблять другие слова, у него появится новая система суждений о реальности. Таким образом, рефлектируемость и демонстрируемость изменений аспекта восприятия заставляет относиться к чувственным данным, восприятиям и другим "внутренним эпизодам" уже с гораздо большим вниманием, а не просто как к "жуку в коробке". Следовательно, бихевиоризм и релятивизм неоправданны Нечто подобное о неприемлемости бихевиоризма, но в несколько ином ключе, говорит Марголис. См.: Марголис Дж. Личность и сознание. - М.: Прогресс, 1986, с. 318-327.. Можно даже сказать, что в каком-то смысле мы возвращаемся к старой корреспондентской теории и эмпиризму, но при этом с известными модификациями, допускающими определенную независимость и релятивность лингвистического компонента знания. Перцептивная составляющая знания и есть одно из его оснований. (Мы не говорим: перцепции, чувственные данные и т. п. являются основанием знания, понимаемого как знание преимущественно языковое, но говорим, что они, являясь его основанием, в то же время представляют собой и одну из его составляющих, так как - и об этом будет сказано ниже - перцептивное знакомство само является одним из родов знания Даже Рорти, ярый противник самой идеи неязыкового знания, не может удержаться от того, чтобы не назвать знакомство с чувственными данными, ощущениями, перцепциями знанием. Он употребляет термин "знание, на что похожа эта вещь". Это о многом говорит!.) Именно перцептивный компонент устраняет из познания полную произвольность и условность, которые привносит лингвистический компонент. Знание перестает быть субъективным, зависимым только от социокультурных факторов, перестает быть лишь тем, во что мне удобно верить, обретает объективность Видимо, схожие интуиции двигали и Куайном, несмотря на весь его прагматизм, когда он утверждал, что знание все же как-то выражает эмпирическую ситуацию и соприкасается с реальностью, пусть и "по краям". Нечто подобное говорит и Кун..

Могут сказать, что перцептивное содержание произвольно в той же мере, в какой произвольно концептуальное его оформление, что аспект, в котором мы начинаем видеть мир, формируется достаточно случайно и что поэтому сохраняется весь тот субъективизм и релятивность, которых мы стремились избежать, вводя представление о перцептивной составляющей знания. Будут настаивать, что и сам Кун полагал также - недаром же его нередко обвиняют в субъективизме и релятивизме в том, что касается возникновения парадигм. Так, тот же Рорти говорит, что Кун вводит представление о "податливости отражаемого мира" Рорти Р. Философия и зеркало природы, с. 240-241.. По его мнению, это идеализм, который следует отбросить. Однако мы не можем согласиться с таким пониманием Куна. Признать произвольность формирования восприятий означало бы принять идеализм крайне субъективистского толка, что абсолютно недопустимо. Формирование восприятий подчинено определенным объективным законам, исследовать которые - задача философии. И в рассуждениях Куна также можно найти указания на то, что изменение восприятия совершается под влиянием каких-то объективных закономерностей и не зависит от воли и желания субъекта. Мир отнюдь не "податлив" Ср., напр.: Кун Т. Структура научных революций, с. 190..

В целом, можно сделать следующее обобщающее заключение: это концептуальное (пропозициональное) выражение, внешняя языковая форма знания в каком-то смысле безосновна, формируется относительно случайно и зависит, главным образом, от социальных факторов - при одном и том же перцептивном базисе возможна разная пропозициональная надстройка. И познание имеет основания в той мере, в какой оно не представляет собой нечто только лингвистическое, а имеет отношение к перцептивной упорядоченности мира. Это означает, что парадигма не может быть создана произвольно. Отсюда, исследуя различные аспекты восприятия, мы сможем выяснить, какие из них являются гносеологически более достоверными и в плане рефлексивной соотнесенности фундирующими иные слои восприятия. Так мы выявим основания познания.

Когда Селларс и Рорти приравнивают знание к "обоснованной истинной вере", носящей пропозициональный характер Рорти Р. Философия и зеркало природы, с. 135., они тем самым, как мы стремимся показать, допускают существенную ошибку. По всей видимости, они сами оказываются в сетях того психологического явления, о котором говорит Кун. Эти авторы словно попадают в плен определенного восприятия, определенного видения реальности, при котором отношения между языком и "внутренними данными", языком и миром предстают в изображаемом ими виде. Все внимание сосредоточивается на языке. Во-первых, возникает разрыв между языком и "внутренним неязыковым миром": интенциями, волевыми актами, ощущениями. Последние из-за своей меньшей ясности начинают казаться чем-то иллюзорным, сомнительным. Свою действительность они обретают только в языке. Желания, намерения, чувства становятся языковыми феноменами. С другой стороны, образуется разрыв между языком и внешним миром. Язык выглядит больше не связанным с реальностью отношением соответствия. Такой подход к языку также есть своего рода парадигма, владеющая умами своих приверженцев и заставляющая их концентрироваться на словах и игнорировать все остальное.

Знание как обоснование, как вера в истинность "отношений между суждениями" - это лишь "набор слов", составленный по определенным, весьма условным правилам. Такова позиция Селларса и Рорти и, добавили бы они, такова же и позиция Витгенштейна. Однако их стремление записать к себе в союзники Витгенштейна вызывает большие сомнения. Хотя с первого взгляда и может показаться, что Витгенштейн говорит именно об этом, вдумчивый анализ его текстов открывает иную картину. Вешняя, словесная оболочка его мысли, действительно, напоминает то, что говорят указанные авторы, однако смысл, который он вкладывает в свои слова, иной. Иным является и смысл, вкладываемый им в слово "знание".

"Знание", по Витгенштейну, - это просто слово, которое мы употребляем в определенных обстоятельствах, именно в них и через них оно обретает свое значение. Но Витгенштейн говорит еще и о другом феномене, тесно связанном с понятием знания, - способности сделать что-то, совершить какое-то действие. И вот тогда выходит, что, по Витгенштейну, знание - это, скорее, способность воспроизводить какую-то практику, это как бы "натасканность" на определенную деятельность, работа по образцам. Витгенштейн утверждает, что в такой деятельности нет обоснования, что обоснование - это нечто, что привносится потом, когда деятельность, в принципе, продвигается и без него. Знание в этом, широком, смысле - это то, что может быть как-то употреблено, из чего вытекают какие-то практические следствия. Но, как показал Витгенштейн, а вслед за ним Полани и Кун, из слов самих по себе вообще ничего не вытекает. Необходимо нечто большее - способность употреблять эти слова, знание той деятельности, в ходе которой они употребляются, умение воспроизводить эту деятельность. А такое умение передается, естественно, не через слова. Именно эту способность к действию, умение осуществлять определенную практику, с нашей точки зрения, и следовало бы назвать знанием, пусть даже при этом нарушается логика естественного языка и пусть даже с этим не согласится сам Витгенштейн. философия парадигма перцептивное суждение

Сходные взгляды мы обнаруживаем и в высказываниях Куна, который сам, по-видимому, пребывает под сильным влиянием трудов Витгенштейна. Так, Кун говорит о работе по образцам. У него есть идея подражания чужим действиям и регулярности воспроизведения чужих образцов, что приводит к способности прямо-таки "бессознательно" воспроизводить определенную деятельность См., напр., главу "Парадигмы как общепризнанные образцы" в "Дополнении 1969 года" (Кун Т. Структура научных революций, с. 236-240).. Об этом говорит само понятие дисциплинарной матрицы. Весьма показателен также следующий отрывок, в котором Кун, вслед за Витгенштейном, говорит, что помимо знания слов, необходимо и уметь их как-то употреблять, необходима включенность в практику: "Представьте себе современного студента-физика, который знает необходимые формулировки и может решить все эти задачи, но использует для этого иные средства. Затем, представьте себе, чту все эти формулировки, хотя все они были бы ему хорошо известны, могут сказать человеку, который даже не знаком с физическими задачами. Для него обобщения вступают в силу только тогда, когда он научился узнавать "фактические падения" и "потенциальные подъемы". Но когда он об этом узнбет, он получит определенные сведения об ингредиентах природных процессов, о ситуациях, имеющих место или отсутствующих в природе, раньше, чем о законе. Этот вид знания не достигается исключительно вербальными средствами. Скорее он облекается в слова вместе с конкретными примерами того, как они функционируют на деле; природа и слова постигаются вместе. Заимствуя еще раз удачную фразу М. Поляни, я хочу подчеркнуть, что результатом этого процесса является "неявное знание", которое приобретается скорее практическим участием в научном исследовании, чем усвоением правил, регулирующих научную деятельность" Кун Т. Структура научных революций, с. 240..

Знание не может быть только языковым. Это само по себе еще не знание. Если бы оно было таковым, тогда обычная передача слов передавала бы и знание. Но это не так. Без собственного знакомства с предметом, без опыта обращения с ним, полученного с чьей-то помощью, знание невозможно, никакие слова не помогут. Полани, а вслед за ним и Кун, вводит представление о "неявном знании" См., напр., главу "Неявное знание и интуиция" (Кун Т. Структура научных революций, с. 241-249).. Необходимо неявное знание в широком смысле, чтобы слова приобрели значение и стали знанием. А неявное знание - это, помимо всего прочего, знакомство с перцепциями и умение оперировать ими, притом это такое знакомство и умение, которые не связаны с языковым мышлением, или, выражаясь в терминах Селларса и Рорти, это "осознавание как различающее поведение" и "знание того, на что похоже Х".

Показательный отрывок, касающийся этого предмета, мы находим у Куна. В нем он прямо говорит, что чувственные данные, ощущения, восприятия также входят в понятие знания: "Возможно, что слово "знание" в данном случае неуместно, но некоторые основания для его использования есть. То, что "встроено" в нервные процессы, которые преобразуют стимулы в ощущения, имеет следующие характеристики: оно передается в процессе обучения; благодаря многочисленным испытаниям оно признано более эффективным, нежели конкурирующие варианты, имевшие место в процессе исторического развития среды, окружающей группу; и, наконец, оно подвержено изменениям как в процессе дальнейшего обучения, так и благодаря обнаружению несоответствия со средой. Все это характеристики знания, и они оправдывают то, что я использую именно этот термин. Но это необычное словоупотребление, поскольку одна из характеристик упущена. Мы не обладаем прямым доступом к тому, что знаем, никакими правилами или обобщениями, в которых можно выразить это знание. Правила, которые могли бы дать нам этот доступ, обычно относятся к стимулам, а не к ощущениям, но стимулы мы можем узнать только с помощью разработанной теории. Если такой теории нет, то знание, воплощенное в преобразовании стимула в ощущение, остается неявным" Кун Т. Структура научных революций, с. 246-247..

Таким образом, знание - это, помимо знания слов, еще и знакомство с перцепциями и умение оперировать ими, которое, как учит нас Витгенштейн, становится возможным на основании практики, регулярного повторения определенной деятельности. Иными словами, знание носит перцептивно-пропозициональный характер, а не является исключительно языковым. Чтобы иметь знание, необходимо знакомство с перцептивной ситуацией - реальностью. Исключительно языковое знание - это просто пустые звуки. Без "перцептивного знания", облеченного в практику, оно ничто Тот факт, что, не имея такого "перцептивного знания", не имея опыта или не владея практикой, мы все же способны что-то понимать из слов, способны, зная слова, перейти к какой-то деятельности, говорит только о том, что они, эти слова, активируют в нас некий родственный опыт, который и подсказываем нам, что они могли бы означать, какие практические действия предполагать. В данном случае мы действуем как бы по аналогии. Рассуждения на эту тему можно также найти у Витгенштейна..

В заключение хочется высказать несколько общих замечаний. В свете всего вышесказанного о перцептивно-концептуальном характере познания напрашивается вывод о том, что истинный прагматизм в духе Рорти невозможен. Можно согласиться лишь с допустимостью частичного, ограниченного прагматизма, да и то только в том случае, когда выделение составляющих опыта по тем или иным объективным причинам оказываются невозможным в полном масштабе. Такая неполнота выделений составляющих опыта, при этом необоснованная, и имеет место в аналитической философии. Подобное, но несколько иного рода, ограничение опыта, носящее уже объективный характер, обнаруживается в эмпирических науках. И если в первом случае, в случае аналитической философии, подобный подход неоправдан и свидетельствует о недостатках, то в случае с наукой - это, пожалуй, единственно возможный метод.

Невозможен и полный релятивизм и конвенционализм. Можно говорить лишь о "внешней" релятивности, в том смысле, что "внутренние" условия опыта и основания знания заданы и определены объективно. А вот "внешнее" их выражение в "сознании как бытии в области резонов, обоснований и т. п.", то есть в языковом мышлении, - конвенционально, релятивно и, до определенной степени, носит прагматистский характер.

Не следует так сразу отказываться и от корреспондентской теории. Признание того факта, что в понятие знания входит также и знакомство с перцептивной ситуацией, а не только одни языковые конструкции, должно побуждать к поискам ее обновленного варианта, учитывающего конструктивные моменты прагматистской критики. Однако такой корреспондизм должен носить, если так можно выразиться, внутренний характер. Следует согласиться с тем, что соответствие слов объектам реальности задается не "внешним" образом, то есть не наглядным путем, как это предполагал Фреге и вслед за ним многие другие. Такое представление в достаточной мере раскритиковано теми же аналитическими философами. Придание значений словам происходит не в интенциональном акте независимого от мира сознания. Соответствие слов и объектов устанавливается неким "внутренним" образом, путем вхождения посредством практики и тех, и других в качестве чувственных данных, организованных в перцепции, в общее поле сознания.

Список литературы

1. Багдасарьян, Н.Г. История, философия и методология науки и техники: Учебник и практикум для бакалавриата и магистратуры / Н.Г. Багдасарьян, В.Г. Горохов, А.П. Назаретян. - Люберцы: Юрайт, 2016. - 383 c.

2. Бартенев, С.А. История и философия экономической науки: пособие к кандидатскому экзамену / С.А. Бартенев. - М.: Магистр, 2011. - 271 c.

3. Батурин, В.К. Философия науки: Учебное пособие / В.К. Батурин. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2013. - 303 c.

4. Батурин, В.К. Философия науки: Учебное пособие / В.К. Батурин. - М.: ЮНИТИ, 2013. - 303 c.

5. Батурин, В.К. Философия науки: Учебное пособие. / В.К. Батурин. - М.: ЮНИТИ, 2015. - 303 c.

6. Бельская, Е.Ю. История и философия науки (философия науки): Учебное пособие / Е.Ю. Бельская, Н.П. Волкова. - М.: Изд. МАИ, 2014. - 224 c.

7. Бельская, Е.Ю. История и философия науки (Философия науки): Учебное пособие / Е.Ю. Бельская, Н.П. Волкова, М.А. Иванов; Под ред. Ю.В. Крянева, Л.Е. Моторина. - М.: Альфа-М, ИНФРА-М, 2012. - 416 c.

8. Бессонов, Б.Н. История и философия науки: Учебное пособие для магистров / Б.Н. Бессонов. - М.: Юрайт, ИД Юрайт, 2012. - 394 c.

9. Бессонов, Б.Н. История и философия науки: Учебное пособие для магистров / Б.Н. Бессонов. - Люберцы: Юрайт, 2016. - 394 c.

10. Борзенков, В.Г. История и философия науки. В 4 кн. Кн. 1: Общие вопросы / В.Г. Борзенков. - М.: Изд. Моск.университета, 2009. - 264 c.

11. Борзенков, В.Г. История и философия науки. В 4-х т. Т. 1. История и философия науки. В 4-х книгах. Книга I: Общие вопросы: Учебное пособие / В.Г. Борзенков. - М.: МГУ, 2012. - 264 c.

12. Борзенков, В.Г. История и философия науки. В 4 кн. Кн. 1: Общие вопросы / В.Г. Борзенков. - М.: Изд. Моск.университета, 2012. - 264 c.

13. Борзенков, В.Г. Философия науки. На пути к единству науки / В.Г. Борзенков. - М.: КДУ, 2008. - 320 c.

14. Борзенков, В.Г. Философия науки. На пути к единству науки: Учебное пособие / В.Г. Борзенков. - М.: КДУ, 2008. - 320 c.

15. Булдаков, С.К. История и философия науки: Учебное пособие для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук / С.К. Булдаков. - М.: ИЦ РИОР, 2013. - 141 c.

Размещено на Allbest.ru