Размещено на http://www.allbest.ru/

"Лингвистический поворот" и историческое исследование: определения и дискуссии (1980-е - начало 1990-х гг.)

Трубникова Наталья Валерьевна

Социальная история, ассоциируемая с достижениями "школы Анналов", традиционно получала много критики из Соединенных Штатов Америки. Еще в 1960-х Г.С. Джонс критиковал ее за марксистскую приверженность к материальным факторам и "наивный эмпиризм". Однако еще в 1970-х гг. авторитет социальной истории, и в первую очередь, - "истории ментальностей", казался непоколебимым, некритично утверждаемый, по ироничному выражению Дж. Элея, "несколькими хорошо устроенными индивидуумами" [13, p. 193]. Социальная история "вращалась вокруг прошлых и настоящих осей Анналов" [10, p. 332]. Однако к началу 1980-х гг. в англоязычном мире постепенно нарастал шквал критики и против Броделя, и против "ментальностей", а иногда и против абстрактной "парадигмы Анналов" в целом [8; 15; 18; 21; 23; 26]. Поскольку европейские коллеги не желали теоретизировать на темы истории, их оппоненты критиковали их работы за редукционизм и "неопределенный детерминизм" [13, p. 204-205]. лингвистический философ культурный

Критика "Анналов" этого периода была еще вполне созвучной тем процессам обновления, что происходили внутри самого французского профессионального сообщества. Но во второй половине 1980-х гг. дискуссия об "Анналах" и, - шире, - о культурной истории - продолжилась, вовлекаясь в русло так называемого "лингвистического поворота" и выходя далеко за рамки того, что большинство европейских историков - и анналистов, и их противников, - могло считать для себя приемлемым.

Строгая дефиниция того феномена, что получил в историографии название "лингвистического поворота", отсутствует. Не существует систематического изложения его методологии, понятийного аппарата или ясной теоретической конструкции, однако под знамя "лингвистического поворота" разом были все работы о языке, исходящие от разных дисциплин и в различные моменты времени.

Свою аналитику деятельности этого интеллектуального русла предложил французский историк Ж. Нуарьель, включивший в это направление только авторов работ, которые ясно заявляют о своей приверженности движению, используя данное словосочетание в заголовках.

Наименования показали, что количество авторов, соотнесших себя с "лингвистическим поворотом", невелико [1; 3; 9; 12; 22; 25; 28; 32; 33], само выражение появилось относительно недавно, в начале 1980-х, и к концу того же десятилетия превратилось в объект дискуссии. Большинство публикаций вышли в форме рецензий или статей в престижных научных журналах, что и определило успех информационной стратегии.

Удивительна та стремительность, с которой идея "лингвистического поворота" в историческом исследовании установилась как очевидная. Если в статье М. Джея 1982 г. он представлен только как постановка вопроса, некоторая возможность будущего развития для исторического исследования, то в публикациях пятью годами позже "лингвистический поворот" исторического исследования уже упоминается как состоявшийся [27, p. 129].

Процесс универсализации новой теоретической марки принял широкий размах, выйдя далеко за рамки американской интеллектуальной истории. Вслед за уважаемым "Американским историческим журналом", впервые осуществившим постановку вопроса, менее известные периодики также начали рассматривать "лингвистический поворот" как совершившийся и даже находили скандальным, что историки их стран еще не пережили подобного обновления.

Следуя логике Нуарьеля, можно выделить три этапа, через которые "лингвистический поворот" завоевывал свою аудиторию в исторической науке. Начало процесса отметило издание Д. ЛаКапры и С. Каплана "Интеллектуальная история европейского Нового времени. Переоценки и новые перспективы", ставшее моментом консолидации будущего движения [25]. Его целью провозглашалось преодоление кризиса американской интеллектуальной истории на фоне бурно прогрессирующей истории научных сообществ, вдохновленной Т. Куном и философами-прагматистами, а также культурной антропологии К. Гирца и истории ментальностей.

Сборник, представленный именитыми авторами - К.М. Бэйкером, М. Джеем, Г. Келлнером, Д. ЛаКапрой, М. Постером, Х. Уайтом, и, в том числе, представителем "Анналов" - Р. Шартье, выражал амбицию переосмыслить интеллектуальную историю и наметить направления будущих исследований. Организаторы желали лишь представить манифест с обозначением направлений еще трудноуловимых перемен, однако большинство авторов настаивали на необходимости усиливать связи с философией. И только один Хэйден Уайт на этом общем фоне ясно защищал "текстологическую" перспективу истории.

Мартин Джей впервые здесь употребил понятие "лингвистического поворота", утверждая, что философия уже была потрясена им, и что интеллектуальным историкам, пусть пока и в вопросительной форме, также следует отправиться по этому руслу. Другие авторы отмечали роль видных теоретиков дискурса - Барта, Дерриды, Фуко, Гадамера, которую те могли бы сыграть в обновлении интеллектуальной истории. Авторы по сути воспроизвели аргументы критической философии истории, чтобы реабилитировать исследования текстов, обличая недостатки социальных наук.

Представитель "четвертого поколения Анналов" Р. Шартье настаивал не на текстологической перспективе, но на разнообразии возможных подходов для культурной истории, на важности национальных историографических традиций, поскольку сам термин "интеллектуальной истории" не имеет эквивалента, например, во Франции и Германии. Наконец, важные для него теоретические авторитеты, за редким исключением, имели прописку не в философии, но в социологии, наполненной духом Элиаса и Бурдье.

Вторым этапом, укоренившим ярлык "лингвистического поворота" в американской интеллектуальной истории, стали статьи Э. Пагдена [28] и особенно Дж. Тоса [32], которые укоренили этот ярлык. Наконец, статья Дж. Элея в "Женез" [12] отметила завершение процесса универсализации "лингвистического поворота" в конце 1980-х.

При установившемся клише, подразделяющим историков на "эмпирически наивных" и "теоретически искушенных", отныне достаточно было выразить простой интерес к проблеме репрезентаций, языка или дискурса, чтобы быть отнесенным под знамена "лингвистического поворота" или, в общем, постмодернизма. Автор назвал работу постструктуралистской философии "революцией знания", все исторические работы, выступающие от ее имени, объявил инновационными, а те, кто отказались за ней следовать, - устаревшими. Олицетворением последних стало для автора движение "Анналов", и рассуждения о нем привычно сопровождались метафорой погребения: "По нарастающей, триумфальная кодификация Анналов, которая обретается в Новой истории, берет, скорее, темп похоронной процессии <…> Аморфная и экспансивная социальная история 1970-х гг. перестала существовать. "Новая культурная история" или "культурные исследования" занимают ее место…" [Ibidem, p. 174-193].

Дискуссии о "лингвистическом повороте" приобрели особую остроту в конце 1980-х гг. [5; 7; 11; 14; 17; 19; 20; 31]. Сторонники доказывали его необходимость, ссылаясь на тот факт, что философия подобное уже пережила, продолжали иронизировать над наивностью ординарных историков, верящих в "объективность", "истину" и "реальность".

Констатируя, что не существует никакого последнего "эпистемологического" критерия истины, который позволил бы отличать историческую реальность от ее репрезентации, Х. Уайт постулировал отсутствие различения между "реалистическим" и "фиктивным" дискурсами, делая историю сугубо литературным занятием, судить которое можно только исходя принципов текстологической критики.

Фактически, стремясь освободиться от засилья социальных наук в истории, сторонники "лингвистического поворота" попадали в зависимость от концепций, созданных философами. Для французских историков этот тип аргументации был уже хорошо известен еще по работам Поля Вейна, и большого впечатления на них не произвел [4; 29].

Одним из самых активных участников дискуссий о тексте и реальности со стороны французских "Анналов" по очевидным причинам стал Роже Шартье, черпающий свои аргументы не только из своего опыта историка, но и из теорий социального конструктивизма. Он отстаивает принадлежность истории к социальным наукам, считая незаконным сведение основополагающих практик социального мира к принципам, которые управляют дискурсами. Если реальность прошлого чаще всего и бывает доступна через посредничество текстов, то это не означает, что миром правит логика дискурсов, отменяя сферу практической логики, которая руководит поведением и действиями. Опыт несводим к дискурсу, и нельзя бездумно прилагать категорию "текста" к практикам, повседневным или ритуальным, поскольку их тактики и процедуры не имеют ничего общего с дискурсивными стратегиями. К тому же необходимо понимать, что формирование дискурса происходит в обществе, в пространстве социальной коммуникации, которая обеспечивается определенными языковыми, концептуальными, материальными ресурсами. Таким образом, дискурсивные конструкции также отсылают к объективным и различающимся социальным позициям.

Вслед за Мишелем де Серто, Шартье отверг и литературную, и естественнонаучную модели истории. История - "научная" практика, она "производит знания, но это практика, свойства которой зависят от вариаций технических процедур, принуждений, которые налагает социальная среда и институт знания, к которому она принадлежит, а также правила написания" [6, p. 104-105].

В 1990-х гг. острота противостояния между "социальными" историками и их противниками уменьшилась. Адепты "лингвистического поворота" не смогли сформировать и воплотить практически убедительную исследовательскую программу, по-разному понимая задачи американской интеллектуальной истории. Для Дж. Тоса любая интеллектуальная история сегодня пересечена противоречиями между сторонниками объективистского подхода (язык выражает пережитую реальность), и субъективистского (язык конституирует реальность). Дж. Элей полагает, что главный вопрос историков "лингвистического поворота" 1990-х гг. следующий: "Если социальная реальность может пониматься только через язык, и если "социальное" образуется только через дискурс, то какое место можно оставить для детерминаций специфически социальных?

Это финальная точка, которой достиг спор" [12, p. 183].

Порицая "лингвистический империализм" за попытку заместить собой предыдущие формы интеллектуального империализма в историческом исследовании, ряд авторов склонны объяснять увлечение "дискурсами" со стороны историков "лингвистического поворота" социологически, простым профессиональным оппортунизмом [16], стремлением занять ведущее место в интеллектуальном истеблишменте. Однако в отличие от социальных историков, часто ассоциируемых с "Анналами", сторонники "лингвистического поворота" не смогли добиться консолидации профессионального сообщества на своих условиях.

Таким образом, среди историков, причастных к традиции "Анналов", именно Роже Шартье в наибольшей степени внес вклад в то, чтобы опровергнуть теорию тотального превосходства языка над реальностью и конструировать своего рода теоретическую противоположность, подходящую для французской историографии.

За редким исключением, социальные историки негативно восприняли позицию "лингвистического поворота" [2; 30]. Их рефлексия опирается на комплексные исследования, касающиеся возможностей и границ нарративистских традиций для исторической науки, их более интересует проблема научной объективности, достоверности и верификации в истории, нежели процедуры письма и поэтики.

Список литературы

1. Appleby J. One Good Turn Deserves Another: Moving Beyond the Linguistic: a Response to David Harlan // American Historical Review. 1989. № 94 (5). P. 1326-1332.

2. Bйdarida F. L'historien rйgisseur du temps ? Savoir et responsabilitй // Revue historique. 1998. № 605 (1). P. 3-24.

3. Berlanstein L.-R. Working with Language: the Linguistic Turn in French Labor Movement: а review article // Comparative Studies in Society and History. 1991. № 2. P. 426-440.

4. Boutier J., Julia D. Passйes recomposйes. Champs et chantiers de l'histoire // Autrement. Serie Mutations. Paris, 1995. № 150-151. Р. 56-68.

5. Burke P., Porter R. The Social History of Language. Cambridge, 1987.

6. Chartier R. Au bord de la falaise. L'histoire entre cйrtitude et inquiйtude. Paris: A. Michel, 1998.

7. Chartier R. Text, Symbols and Frenchness // Journal of Modern History. 1985. № 57. Р. 682-695.

8. Clarc S. French Historians and Early Modern Popular Culture // Past & Present. 1983. № 100. Р. 62-99.

9. Сohen S. The Linguistic Turn: the Absent Text of Educational Historiography // American Studies in Education. 1991. № 2. P. 237-248.

10. Darnton R. Intellectual and Cultural History // Kammen M. Past before Us. Ithaca, 1980.

11. Darnton R. The Symbolic Element in History // Journal of Modern History. 1986. № 58. Р. 218-234.

12. Eley G. De l'histoire sociale au "tournant linguistique" dans l'historiographie anglo-americaine des annйes 1980 // Genиses. Sciences Sociales et histoire. 1992. № 7. P. 163-193.

13. Eley G. Is All the World a Text? From Social History to the History of Society. Two Decades Later // McDonald T. J. The Historic Turn in the Human Sciences. Michigan, 1996.

14. Fernandez J. Historians Tell Tales: Of Cartesian Cats and Gallic Cockfights // Journal of Modern History. 1988. № 60. Р. 113-127.

15. Gismondi M. "The Gift of Theory": a critique of the histoire des mentalitйs // Social History. 1985. № 10. Р. 211-230.

16. Hollinger D. In the American Province: Studies in the History and Historiography of Ideas. Bloomington, 1985.

17. Hunt L. New Cultural History. Berkeley, Los Angeles: University of California Press, 1989.

18. Hutton P. The History of Mentalities: The New Map of Cultural History // History and Theory. 1981. № 20. Р. 413-423.

19. Joyce P. The Historical Meanings of Work. Cambridge, 1987.

20. Kaplan S., Koepp C. Work in France: Representations, Meaning, Organization and Practice. Ithaca, 1986.

21. Kinser S. Annalist Paradigm? Geohistorical Structure of Fernand Braudel // American Historical Review. 1981. № 86. Р. 63-105.

22. Koshar R.-J. Playing the Cerebral Savage: Notes on Writing German History before the Linguistic Turn // Central European History. 1989. № 3-4. P. 343-359.

23. LaCapra D. Is Everyone a Mentalitй Case? Transference and the "Culture" Concept // History and Criticism. Ithaca: Cornell Univ. Press, 1985. Р. 71-94.

24. LaCapra D., Chartier R. Darnton, and the Great Symbol Massacre // Journal of Modern History. 1988. № 60. Р. 95-112.

25. LaCapra D., Kaplan S. Modern European Intellectual History. Reappraisals and New Perspectives. Ithaca and London: Cornell Univ. Press, 1982.

26. McLennan G. Braudel and the Annales Paradigm // Marxism and the Methodologies of History. London, 1981. Р. 129-151.

27. Noiriel G. Sur la crise de l'histoire. Paris: Ed. Belin, 1996.

28. Pagden A. Rethinking the Linguistic Turn: Current Anxieties in Intellectual History // Journal of the History of Ideas. 1988. № 49 (3). P. 519-529.

29. Pomian K. Histoire et fiction // Le Dйbat. 1989. № 54. Р. 114-137.

30. Prost A. Douze leзons sur l'histoire. Paris: Editions du Seuil, 1996.

31. Reddy W. M. Money and Liberty in Modern Europe: A Critique of Historical Understanding. Сambridge, 1987.

32. Toews J. Intellectual History after the Linguistic Turn: the Autonomy of Meaning and the Irreducibility of Experience // American Historical Review. 1987. № 4. P. 879-907.

33. Vann R. Louis Mink's Linguistic Turn // History and Theory. 1987. № 1. Р. 1-14.

34. Vincent D. Literacy and Popular Culture: England, 1750-1914. Cambridge, 1990.

Размещено на Allbest.ru