Концепция поэтического языка в герменевтике X.-Г. Гадамера: язык как опыт мира

Размещено на http://www.allbest.ru/

КОНЦЕПЦИЯ ПОЭТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА В ГЕРМЕНЕВТИКЕ X.-Г. ГАДАМЕРА: ЯЗЫК КАК ОПЫТ МИРА

Козлова Мария Владимировна

Ханс-Георг Гадамер известен, прежде всего, как основатель философской герменевтики. В отличие от своих предшественников, таких как Шлейермахер и Дильтей, Гадамер делает акцент именно на онтологическом аспекте герменевтики, которая является для него не столько методом гуманитарных наук, сколько учением о бытии [8, с. 419]. Основной вопрос герменевтики Гадамера: как возможно понимание? Ответ на этот вопрос вводит нас в «круг понимания», так как всякое понимание имеет своей предпосылкой другое понимание, и мы оказываемся включенными в традицию, понятую как опыт Другого, а наше отношение к традиции выражается в языке. Таким образом, основанием герменевтики Гадамера становится язык.

Вслед за своим учителем, Мартином Хайдеггером, Гадамер уделяет особое вниманию статусу поэтического языка, и предметом его исследований становятся поэтические тексты. Особенность подхода Гадамера к языку выражается в том, что, в отличие от Хайдеггера, Гадамер делает акцент на герменевтическом опыте, рассматривая язык как традицию, с которой мы вступаем в диалог. Предельным случаем такого герменевтического опыта для Гадамера становится лирическое стихотворение, так как язык поэтического произведения обладает большей открытостью по сравнению с языком обыденной речи. Гадамер подробно рассматривает такие особенности поэтического языка, как равновесие звука и смысла, отсутствие внешней референции и многозначность, и приходит к выводу о том, что поэтическое слово не столько отражает опыт мира, сколько само является этим опытом, таким образом, поэтическое произведение следует рассматривать как событие герменевтического опыта.

1. Язык и герменевтический опыт

Онтология языка Гадамера разработана им в работе «Истина и метод», третья часть которой носит название «Онтологический поворот герменевтики на путеводной нити языка». Здесь Гадамер дает свое определение языка как «универсальной среды, в которой осуществляется само понимание» [3, с. 435]. Всякое понимание - это событие языка, которое Гадамер определяет не как застывшую структуру, но как живое движение языка: «способ бытия языка - речь, говорение, а говорящие - это все мы, хотя и не один из нас в отдельности» [7, с. 58]. Онтологический поворот герменевтики в философии Гадамера означает, что предпосылкой всякого понимания является язык как горизонт понимания.

В эссе «Человек и язык» Гадамер выделяет четыре основные характеристики языка, которые мы кратко обозначим как самозабвенность, интенциональность, игровой характер и всеобщность (универсальность) [19, р. 64-67].

Самозабвенность указывает на тот факт, что «структура, грамматика, синтаксис языка - все эти факторы, которые тематизируются в лингвистике, - не осознаются в живой речи» [Ibidem, р. 64]. Иными словами, язык как структура снимается в речи в пользу сказанного. Истинное бытие языка - не бытие структуры, так как оно заключается в том, что сказано в языке, то есть в том мире, который нам раскрывается в языке и только в языке. Опираясь на исследования В. фон Гумбольдта, Гадамер определяет язык как опыт мира: «…подлинное бытие языка в том только и состоит, что в нем выражается мир» [3, с. 613]. Вслед за Хайдеггером, Гадамер предлагает отличать понятие «мир» от «окружающего мира», который представляет собой совокупность окружающих человека сущих. Для человека иметь мир означает иметь отношение к миру, который никогда не дан нам как целое, но всегда присутствует для нас как горизонт, как жизненный опыт, который, в свою очередь, выражает себя в языке. Выражение не означает просто словесное оформление, но обретение голоса, явление сущего. Вот почему Гадамер определяет подлинное бытие языка как «то, что сказано» [19, р. 65].

Другая основополагающая характеристика языка, по Гадамеру, связана с интенциональностью, то есть нацеленностью на разговор. Тот, кто говорит на языке, который не понятен никому, не говорит вовсе, так как говорить, по Гадамеру, означает обращаться к кому-либо. Отсюда вытекает основополагающее для философии языка Гадамера положение: язык обретает свое подлинное бытие лишь в процессе взаимопонимания, то есть в диалоге. Этот тезис сформулирован Гадамером в работе «Истина и метод»: «Весь язык в своем существе есть язык разговора» [3, с. 516]. В дальнейшем Гадамер уточняет, что понятие разговора не следует путать с понятием интерсубъективности, так как в герменевтическом разговоре речь идет не о взаимодействии двух субъектов, но о причастности говорящих самому разговору, о вовлеченности [17, р. 59]. Суть диалога состоит не в том, чтобы убедить собеседника, это не спор и не просто обмен мнениями, так как диалог - это, прежде всего, путь истины. Вот почему Гадамер говорит об удавшемся разговоре как о таком, который «оставляет что-то в нас, и это что-то изменяет нас». Гадамер, вслед за Хайдеггером, обращает внимание на то, что всякое понимание включает в себя момент самопонимания, то есть является не только теорией, но и практикой в смысле применения (к самому себе). Язык как разговор, с позиций герменевтики Гадамера, - это не столько хайдеггеровский разговор с бытием (или богами), сколько признание Другого, умение услышать и найти себя в Другом. Духовная реальность языка - это реальность духа, объединяющего «Я» и «Ты» [19, р. 67-68].

Язык как диалог может быть описан через концепцию игры (Spiel). Понятие игры - одно из центральных в герменевтике Гадамера, подробное описание этого концепта приведено в работе «Истина и метод», где игра рассматривается как способ бытия произведения искусства. В противовес субъективистской концепции игры Шиллера, Гадамер делает акцент на том, что играющие утрачивают свою субъективность и дают игре захватить себя, то есть речь идет о «десубъективации» опыта, который рассматривается как событие, захватывающее субъектов игры и влияющее на них [1, с. 37]. В работе «Истина и метод» Гадамер уподобляет игре опыт искусства, для которого характерно «движение туда и обратно, не связанное с определенной целью, которой оно заканчивалось бы» [3, с. 149]. В работе «Человек и язык» Гадамер говорит уже об игровом характере языка, уточняя, что игра связана с диалогом, так как в диалоге важна не субъективная воля говорящих, но сама суть дела, которая и ведет диалог.

И наконец, язык, по Гадамеру, обладает характером всеобщности (универсальности), то есть он не ограничивается исключительно сферой того, о чем можно сказать, но включает в себя также и область несказанного [12, с. 117]. Следовательно, любой диалог потенциально бесконечен. Как уже было отмечено выше, истинное бытие языка заключается в том, что в нем сказано, но то, что сказано, - это не вещь в себе, так как оно всегда отсылает за свои собственные границы, в область несказанного, всякое слово «позволяет присутствовать в настоящий момент его сказывания также и всему несказанному, с которым оно соотносится, отвечая или указывая» [3, с. 529].

Основываясь на вышесказанном, мы можем прийти к выводу о том, что Гадамер, вслед за Хайдеггером, отказывается от инструментальной трактовки языка как системы знаков. Язык, с точки зрения философской герменевтики, не является орудием для передачи мысли, кроме того, язык теряет свой субъективный характер, так как сущность языка основана на игровом характере диалога, в котором ключевую роль играет то, что сказано, то есть сама суть дела.

Язык, понятый не как застывшая структура, но как событие, связан не с человеческой субъективностью, но с понятием опыта (Erfahrung), так как, по Гадамеру, действительно-историческое сознание само «обладает структурой опыта» [Там же, с. 409]. Условием опыта является язык. Вслед за Гегелем, Гадамер рассматривает опыт диалектически, как процесс, причем процесс существенно негативный: «…опыт всегда есть, прежде всего, опыт недействительности: дело обстоит не так, как мы полагали» [Там же, с. 418]. Понятие опыта, таким образом, означает, что сознание, совершая поворот, познает в другом себя самого. То другое, к которому обращается сознание, это традиция (Ьberlieferung), понятая как язык, так как она сама «заговаривает с нами, подобно некоему ЇТы?» [Там же, с. 421]. Таким образом, герменевтика Гадамера отличается от фундаментальной онтологии Мартина Хайдеггера, основанной на «забвении бытия» в традиции западной метафизики, так как для Гадамера традиция - это не то, что следует преодолеть или деконструировать, но опыт Другого, с которым можно и должно вступить в диалог [11]. Язык как опыт Другого обладает диалектической структурой вопросаответа и имеет преимущественно спекулятивный характер. Это означает, что слова не просто высказывают нечто о некоем сущем, но всегда обращены к целостности бытия, конечное слово всегда обращено к бесконечности возможного смысла. Спекулятивный характер языка не укладывается в логику высказываний, так как выходит за пределы мышления в представлениях и не подчиняется догматизму повседневного опыта.

2. Поэтическое слово как герменевтическое событие

Наиболее ярко спекулятивный характер языка выражается в поэтическом слове. Языковое свершение в поэзии является спекулятивным, так как поэтическое высказывание, так же как и слова обыденной речи, нацелено не только на выражение некоего сущего, но на целостность бытия. Особенность же поэтического высказывания связана с тем, что в нем с особенной силой присутствует возможность открытия «нового вида нового мира», то есть поэтическое слово обладает большей открытостью по сравнению со словами обыденного языка. Эта открытость делает слово чем-то большим, чем просто «коридором» между человеком и миром, так как оно - «ручательство и обеспечение того, о чем оно говорит» [7, с. 60], в поэтическом слове, по словам Гадамера, перефразировавшего знаменитую метафору Хайдеггера «язык - дом бытия», мы оказываемся дома.

В работе «Философия и поэзия» Гадамер формулирует основное отличие поэтического слова от обыденной речи, которое заключается в том, что поэтическая речь «обладает способностью замыкаться на себя и, материализуясь в отвлеченном Їткесте?, быть, тем не менее, высказываемым как бы автономно, Їсобственной властью?» [6, с. 117]. Это означает, что в отличие от поэтической речи обыденная речь, как правило, стремится к однозначности и приобретает свойственную ей разумность и определенность благодаря жизненной связи с некоторой ситуацией. Слова обыденной речи не покоятся в себе самих, они всегда направлены вовне. Говоря о поэтическом слове, Гадамер цитирует слова Валери, сравнивавшего, вслед за Гердером, поэтическое слово с золотой монетой, которая сама обладает стоимостью, которую символизирует. «Загадочное своеобразие» поэтического слова заключается в том, что в нем спонтанно осуществляется «эйдетическая редукция», то есть выведение за скобки опыта, полученного из реальности случайным образом. Опыт эпохи постоянно имеет место там, где мы сталкиваемся с искусством, и прежде всего с искусством поэзии, которое пребывает в идеальной, духовной реальности.

В одном из поздних эссе Гадамер вводит понятие «выдающегося текста» (der eminente Text) [18, S. 291] как такого текста, в котором ничего нельзя отделить, отбросить, так что такой текст требует от интерпретатора постоянного возвращения к себе (Wieder-auf-den-Text-Zurьckkommen) для того, чтобы дать слово самому тексту. В таком тексте отсутствует отсылка к внешней реальности, которая позволяет трактовать истину текста как соответствие какому-либо «реальному» положению вещей. Текст поэтичен, если он не признает такого отношения к истине или, по крайней мере, не ставит такое отношение во главу угла. Иными словами, в этом тексте отсутствует референция, то есть соотнесенность с внеязыковым миром, а значит, с индивидуальными и каждый раз новыми ситуациями и объектами [13, с. 420]. Таковы, по Гадамеру, все тексты, которые мы относим к художественной литературе. Гадамер задается вопросом о том, каким образом такие тексты связаны с истиной, если речь не идет о соответствии мысли и вещи. Ответ заключается в том, что сам текст - это изначально герменевтическое понятие, включающее в себя понимание, следовательно, объяснение нераздельно связано с поэтическим текстом. Такой текст желает быть прочитанным. Чтение - это не просто озвучивание написанного, но объяснение поэтического текста - это артикулированное исполнение чтения. Иными словами, для того чтобы понять поэтический текст, нам необходимо принять в нем участие. Полная равнозначность звука и смысла - вот что делает текст «выдающимся текстом».

Предельным случаем действия этого феноменологического принципа оказывается лирическое стихотворение, поскольку в нем в чистом виде воплощена неотделимость содержания от формы. В этом заключается то, что Гадамер называет непереводимостью лирического стихотворения. Феномен непереводимости связан с музыкальностью языка лирики, в котором в наиболее полной форме воплощается «равновесие звучания и смысла». Это означает, что поэтический язык наделяется в философской герменевтике Гадамера особенным статусом, ведь, как мы помним, язык в целом Гадамер определяет не через форму, а через то, что сказано в языке. Формальная же структура языка снимается в обыденной речи в пользу того, о чем язык говорит. В поэзии же, напротив, ускользающее и затихающее слово удерживается «структурированием звуков, ритмов, рифм, вокализаций, ассонансов и т.д.» [6, с. 120], и отдельные слова достигают «излучающей силы». Этот феномен Джеральд Л. Брунс называет «телесной реальностью» (corporeality) поэтического языка [16, р. 2]. Признание телесности поэтического слова не означает признания Гадамером формалистского подхода к поэзии, потому как речь идет именно о неразрывности материальной и идеальной структуры слова, о «гравитационной силе слов», выражающейся в том, что «звуковое и смысловое движение языкового целого стягивается в нерасторжимое структурное единство» [5, с. 137]. Вот почему Гадамер критикует школу Романа Якобсона за односторонность подхода, который интересуется исключительно звуковой структурой поэтического слова и игнорирует «смысловую мелодию стиха», сводя понимание поэтического языка исключительно к его эстетической функции. Для Гадамера же важен тот факт, что смысл поэтического слова тесно связан с телесностью языка (Sprachlich-Leibhaften) [3, с. 211], и это позволяет Гадамеру говорить об «абсолютном совершенстве слова», то есть об отсутствии дистанции между чувственным явлением слова и его значением. Именно поэтому понимание поэтического слова всегда включает в себя внутреннюю речь, то есть необходимость соприкосновения с формой слова. Эта мысль Гадамера созвучна высказыванию Валери о том, что «усматривать в ритмике, метрике и просодии нечто такое, что… отрывается от самого речевого высказывания» - вс? это «свидетельства непонимания и бесчувственности относительно мира поэзии» [2, с. 399].

Другой особенностью поэтического языка в отличие от обыденного языка является его многозначность. В лирическом стихотворении ни одно слово не подразумевает то, что значит, но темнота текста - это не препятствие на пути к пониманию, а необходимый структурный элемент поэзии. Современную лирическую поэзию Гадамер рассматривает как наследницу поэзии барокко и полагает, что ее герметичность становится необходимой в эпоху массовых коммуникаций. Герметичность такой поэзии вовсе не означает упразднение смысла, скорее, речь идет о таком сгущении смысла, которое препятствует тому, чтобы исчерпать текст стихотворения одномерным пониманием, так как язык «благодаря многовалентности (Vielseitigkeit, по выражению Пауля Целана) каждого слова придает стихотворению как бы третье измерение» [5, с. 142]. И таким образом слову возвращается способность к называнию - с его помощью нечто постоянно взывается к наличествованию. Гадамер полемизирует с филологом Гуго Фридрихом, утверждавшим, что радикальный разрыв между обыденным и поэтическим языком, произошедший во второй половине XIX века, делает лирическую поэзию вс? более герметичной, так что «познание должно приять трудность или невозможность понимания за первый признак стилистической константы» [15, с. 22]. Для Гадамера это не так, так как что-то всегда понятно, и даже если в стихотворении нет ничего для узнавания, само слово начинает говорить. Гадамер сравнивает текст поэтического произведения с тканью, которая «сама себя зиждет», таким образом, понимание поэтического текста оказывается каждый раз событием рождения смысла. При этом, по Гадамеру, многозначность сама по себе является принадлежностью языка, просто в обыденной речи язык не осуществляет «саморепрезентацию» [4, с. 149], поэтому истинная сущность языка в обыденной речи от нас скрыта.

Из сказанного можно сделать следующий вывод: язык с точки зрения герменевтики есть опыт мира, а не средство для передачи опыта. Мир всегда присутствует для нас как горизонт понимания, но никогда не дан нам полностью как целое. Потенциально язык всегда устремлен к этому целому, но лишь в искусстве, а конкретнее, в предельном случае лирического стихотворения, язык способен максимально приблизиться к бесконечности этого опыта. Назначение поэта, по остроумному замечанию Поля Валери, «не сообщать о дожде», то есть не замыкаться в одномерности обыденного языка, который, как правило, снимает себя в пользу очевидного. И только поэтическое слово, в отличие от слова обыденного языка, не утрачивает себя, а парадоксальным образом достигает максимальной открытости (мира), замыкаясь на самом себе. Поэтическое произведение представляет собой «выдающийся текст», в терминологии Гадамера, то есть такой текст, в котором слово не утрачивает своей телесной реальности и не отсылает к случайностям внешнего опыта.

С этой точки зрения поэтическое слово оказывается не рассказом о событии, но самим событием, а понимание поэтического текста оборачивается не реконструкцией или деконструкцией, но рождением смысла. В этом состоит основное отличие концепции поэтического языка в герменевтике Гадамера от предшествующей традиции, в том числе от онтологического статуса языка в философии Мартина Хайдеггера, что открывает новые пути для понимания поэтических текстов и для развития философской герменевтики.

язык герменевтика философия гадамер

Список литературы

1.Борисов Е. В. Игра как герменевтическая модель // Мысль: журнал Петербургского философского общества.

СПб.: Издательство С.-Петерб. ун-та, 2012. Вып. 13. С. 37-45.

2.Валери П. Вопросы поэзии // Валери П. Об искусстве. М.: Искусство, 1976. С. 382-400.

3.Гадамер Х.-Г. Истина и метод: основы филос. герменевтики. М.: Прогресс, 1988. 704 с.

4.Гадамер Х.-Г. Лирика как парадигма современности // Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 147-155.

5.Гадамер Х.-Г. Философия и литература // Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 126-146.

6.Гадамер Х.-Г. Философия и поэзия // Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 116-125.

7.Гадамер Х.-Г. Язык и понимание // Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 43-60.

8.Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: новая онтология XX века. М.: Республика, 1997. 495 с.

9.Гердер И. Г. Избранные произведения. М. - Л., 1959. 392 с.

10.Деррида Ж. Голос и феномен. СПб.: Алетейя, 1999. 208 с.

11.Коткавирта Ю. Философская герменевтика Х.-Г. Гадамера [Электронный ресурс]. URL: http://anthropology.ru/ ru/texts/kotkav/kotkav.html (дата обращения: 22.10.2013).

12.Патлач А. И. Философия языка Х.-Г. Гадамера: дисс. … к. филос. н. М., 2011. 197 с.

13.Ревзина О. Г. Загадки поэтического текста // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста: сборник статей, посвященный юбилею Г. А. Золотовой. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 418-433.

14.Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. 432 с.

15.Фридрих Г. Структура современной лирики: от Бодлера до середины двадцатого столетия. М.: Языки славянских культур, 2010. 344 с.

16.Bruns Gerald L. The Remembrance of Language: an Introduction to Gadamer`s Poetics // Gadamer H.-G. Gadamer on Celan. Who am I and Who are You? And Other Essays. N. Y.: State University of New York Press, 1997. P. 1-51.

17.Gadamer H.-G. Conversation with Carsten Dutt. Hermeutics // Gadamer in Conversation: Reflections and Commentary. New Haven - London: Yale University Press, 2001.

18.Gadamer H.-G. Der «eminente» Text und seine Wahrheit // Gadamer H.-G. Gesammelte Werke. Tьbingen: Mohr, 1993. Bd. 8. Дsthetik und Poetik. 1. Kunst als Aussage. S. 286-296.

19.Gadamer H.-G. Man and Language // Philosophical Hermeneutics. California: University of California Press, 1976. P. 59-69.

Размещено на Allbest.ru