Деятельностное представление укоренённости концепта "военная безопасность" в культуре: семиотический срез

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 101.1:316

Философские науки

Филиал Военного учебно-научного центра ВВС “ВВА” (г. Краснодар) vershil@mail.ru

ДЕЯТЕЛЬНОСТНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ УКОРЕНЁННОСТИ КОНЦЕПТА “ВОЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ” В КУЛЬТУРЕ: СЕМИОТИЧЕСКИЙ СРЕЗ

Вершилов Сергей Анатольевич, к. филос. н., доцент

Статья раскрывает деятельностное представление об укорен?нности концепта “военная безопасность” в культуре. Сказанное до настоящего времени лишь фрагментарно нашло сво? отражение в имеющихся научных изысканиях, родственных по проблематике. Заявленное в теме статьи автор анализирует через символизацию тр?х порядков: толкования осведомл?нности в своей уязвимости; интерпретации адекватного ответа и динамического достижения искомой цели.

Ключевые слова и фразы: военная безопасность; концепт; культура; динамика достижения искомой цели; адекватный ответ; осведомл?нность в уязвимости.

Деятельностная часть концепта “военная безопасность”, очевидно, является базой его семиотического характера устройства. Представляется значимым растолковать сказуемое, оценив в нескольких словах сущностные особенности главной мысли военной безопасности как феномена культуры человеческой генерации. Показ исчерпывающей формулировки - учитывая концептуальность, а не понятийность военной безопасности - не является задачей настоящей статьи, что, кстати, осозна?тся и не в полной мере вероятным. Довольно будет воспроизвести общую трактовку и очертательную характеристику военной безопасности как функционирующей мысли в пределах культуры социума. Итак, как наличие мысли военной безопасности проявляет себя в культуре человеческой генерации и коррелятивной ей ментальности? Небезынтересна интерпретация указанного вопроса в исследовании К. В. Фатеева, который полагает, что “военная безопасность <…> есть состояние по: а) установлению конкретного порядка действий; б) запрещению определенных деяний; в) предоставлению субъекту <…> выбора одного из установленных вариантов поведения” [12, с. 14].

Это, по первому впечатлению, сведущее осмысление военной безопасности как состояния, о котором можно составить обобщ?нный образ, а, следовательно, и установить цель, взятую на примету под воздействием оценки, случившейся таким образом. Однако при обдумывании оно являет себя вовсе не загруженным от упрощения. Так, не совсем ясно, как воплощается сама мысль военной безопасности в контексте культуры? Между тем военная безопасность в качестве репрезентации, сопровождая позицию К. В. Фатеева, оказывается загодя “причин?нной” - вспомним: “установление, запрещение и предоставление” - имеющей по отношению к состоянию и цели изначальную преференцию. Само по себе последнее обстоятельство, несомненно, упоительно. Вероятно, что заключение на возникший вопрос можно обнаружить, разумея военную безопасность не как понятие с одним значением, а в качестве концепта: запечатлеть момент смыслопорождения в его объ?мном контексте.

Но самого общего восприятия примет военной безопасности в пределах культуры, отмеченного К. В. Фатеевым, вполне довольно. Это связано с тем, что оговорка уч?ного - военная безопасность как состояние - представляется явно превышающей потребность. Подобная интерпретация отмечена также в словарях и зафиксирована в научной литературе, где определение военной безопасности раскрывается сквозь “состояние отсутствия опасности” [1; 6; 11, с. 43-46]. Значительно количество работ, в которых понятие “военная безопасность” представляется через “состояние защищ?нности” [3, с. 42-47; 7; 9, с. 13-17]. Но миропорядок таков, что угроза катастрофы может “захватить” человека в любой момент, посему все оценки о пребывании военной безопасности - лишь суждения о е? качествах, само же оно неизбежно относительно и тем самым объективно недостижимо.

Следовательно, важно приберечь две интенции объяснения смыслов “военной безопасности”: репрезентация и цель. Они-то и предоставят восприятие ее сути в качестве феномена культуры. Необходимо удерживать в памяти, что представление о ней следует осмысливать, согласно С. Н. Амельченко, в двуликости: должном пребывании военной безопасности - идеальном виде и сущем - действительном лике [2, с. 78-91]. А вспомнив конвенциальное толкование цели как “идеального образа перспективы”, репрезентацию, указанную первой, позволительно с ней отождествлять.

У упомянутых К. В. Фатеева и С. Н. Амельченко, по-видимому, обособление цели как автономного направления содержательного предела идеи военной безопасности скреплено с е? объяснением в качестве деятельностно-поведенческого выражения цели-представления - идеального вида действия. Именно это восприятие целей военной безопасности специфично для политологии и права, которые выступают “избитым” пространством теоретико-практических изысканий по проблематике военной безопасности. Сказуемое, по мысли В. В. Серебрянникова, может носить не только положительный характер: “поддерживать, сохранять, стабилизировать”, но и отрицательный - “противодействовать, препятствовать, устранять” и т.п. [10, с. 64-69].

В соответствии с изложенными посылками целевую направленность и деятельностную практику следует разуметь имманентно приемлемыми идее военной безопасности обстоятельствами. В этой связи появляется возможность предъявить логический итог рассуждений об укорен?нности концепта “военная безопасность” в культуре, выступающей орудием приспособления, воплощающегося в преобразовательной деятельности на базе идеального целевого указания. В аккурат такой деятельностно-поведенческий “тандем” - интенция к самосбережению в военной сфере - важно полагать наиболее продуктивным в энергии социума, устремл?нной на “творение” культуры. Подобная интеграция принуждает социум вызывать к жизни и совершенствовать материальные предпосылки своего безопасного бытия, социализировать поколения в военной сфере, транслировать им свою осведомл?нность в этой области знания.

Указанное позволяет оппонировать толкованию военной безопасности как состояния более учтивое ее трактование в качестве идеала - в высшей степени ценного [8, с. 71]. Социум старается его достичь, конструируя сообразные формы совместного существования в целях обеспечения индивидуального и / или коллективного блага. Словом, идеал являет себя как организующий сознание человеческой генерации источник, интегрирующий (в случае надобности - дифференцирующий) и мобилизующий е? на деятельность по достижению цели.

Как идеал идея военной безопасности полагает осуществление вполне конкретных действий: защиты, обороны, принуждения, локализации, уничтожения и т.д. Эта интенция да?т возможность определить важной ступенью концепта “военная безопасность” деятельностную, в основе которой зиждутся два обстоятельства. Первое: пространство, объективно вмещающее войны и вооруж?нные конфликты. Второе: влечение социума обезопасить себя от военных трагедий. Поскольку одним из достоинств людей выступает сознание, то именно оно специфическим разрядом целей ориентирует человеческую деятельность. Подтверждением тому является вполне исчерпывающая мысль С. Ф. Денисова о том, что “у человека стремление к выживанию модифицировано вмешательством разума” [4, с. 43]. В данном случае речь ид?т о предрасположенности социума к обозначению цели действий (военной опасности как таковой) на основе, согласно В. С. Ст?пину, “надбиологических программ” - это, с одной стороны. С другой - повествуется о предвосхищении им итогов своей деятельности в континуумном пространственно-временном интервале.

Подразумеваемая посылка на это раз заключается в том, что культура военной безопасности на деятельностной ступени идейно скреплена вокруг оппонентной пары “военная опасность - военная безопасность”. Последняя (пара) выступает основной частью структурного концепта “военная безопасность”, который в своей ипостаси тоже оказывается в качестве диалектически связанной смысловой оппозиции. Установление смысла военной опасности как такового присутствует в зеркале настойчивого влечения социума к самосохранению. Вместе с тем в случае отсутствия осознаваемой военной опасности вряд ли в качестве ответной реакции возникнет смысл военной безопасности, и тогда первая постигалась бы как императивное самочувствие.

И ряд уч?ных делают акцент на том, что военная безопасность незримо укоренена с военной опасностью, “обретая сво? существование лишь как ответ на вызов угрозы” [5, с. 14]. Этот “импульс” не был принят во внимание Е. Ю. Хрустал?вым и В. И. Цымбалом в их, тем не менее, достаточно успешной в своей ?мкости программе по интересующему вопросу. Для указанных исследователей образ военной безопасности вс?-таки вбирает в себя и разумение о военной опасности. Проистекает из него, хотя, следует заметить, что имплицитно данный “импульс” содержится в их программе применительно к той е? части, где разговор вед?тся об оценке состояния военной безопасности [13, с. 27]. Как справедливо подч?ркивает В. В. Щипалов, “реальный и важнейший феномен Ївоенной безопасности? возникает там и тогда, где и когда оформляются и осознаются риски, опасности, угрозы и вызовы. Как раз культура вызовов, рисков, опасностей и угроз в своей дальнейшей институционализации <…> стимулирует становление культуры безопасности” [14, с. 193]. Отмеченное необходимо экстраполировать и на культуру военной безопасности.

Таким образом, деятельностное представление укорен?нности концепта “военная безопасность” в культуре актуализируется сквозь символизацию тр?х порядков: а) начального “старта” военной опасности в качестве меток возможного причинения ущерба - толкование осведомл?нности в своей уязвимости; б) знаков предохранительного пояса военной безопасности - интерпретация адекватного ответа (целевого состояния); в) внешнего проявления в качестве векторов “движения” от маркеров первого порядка к маркерам второго - объяснение динамического достижения искомой цели.

военный безопасность символизация концепт

Список литературы

Агапов П. В., Добреньков В. И. Война и безопасность России в XXI веке. М.: Альма-Матер, 2011. 224 с.

Амельченко С. Н. Диалектика сущего и должного в процессуальном бытии культуры // Известия Уральского государственного университета. Серия 3: Общественные науки. Эстетика и культурология. 2009. № 3 (69). С. 78-91.

Антюшин С. С. Безопасность России - в центре внимания // Военно-философский вестник. 2010. № 4. С. 42-47.

Денисов С. Ф. Библейские и философские стратегемы спасения: антропологические этюды. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2004. 216 с.

Д?мкин Д. В. Военная безопасность как фактор обеспечения национальной безопасности России в начале XX века: автореф. дисс. … канд. полит. наук. М., 2012. 21 с.

Краткий словарь военно-стратегических терминов (разработан в Военной академии ГШ ВС РФ и размещ?н в Интернете 23 августа 2012 г.) [Электронный ресурс]. URL: httр://artofwar.ru/r/romanov_n_a/text_0250.shtml (дата обращения: 03.09.2013).

Кревельд М. ван. Трансформация войны. М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. 344 с.

Новая философская энциклопедия: в 4-х т. М.: Мысль, 2010. Т. 2. 640 с.

Останков В. И. Проблемные вопросы научно-методического обеспечения военной безопасности Российской Федерации // Военная мысль. 2005. № 2. С. 13-17.

Размещено на Allbest.ru