Коммуникативное пространство в контексте трансформации философии

Размещено на http://www.allbest.ru/

КОММУНИКАТИВНОЕ ПРОСТРАНСТВО В КОНТЕКСТЕ ТРАНСФОРМАЦИИ ФИЛОСОФИИ

Миннуллина Элина Борисовна

Для современного постиндустриального общества характерно непомерное разрастание информационного пространства. Количество связей растет, но объем «полезной» информации не увеличивается - происходит искусственное растяжение коммуникативной сферы, приводящее к социальной дезинтеграции. Известный социолог ХХ века М. Маклюэн охарактеризовал такое состояние коммуникативного пространства, как «имплозивное сжатие» (взрыв вовнутрь) [4, с. 30].

Во всех сферах современного общества очевиден перелом, «паралич сил, питающих социальные связи» [13, с. 150], проявляющийся в непредсказуемости развития социумов, одновременной глобализации и децентрализации, расширяющейся пропасти между нормами и поведением. Экономический кризис, национальные и политические конфликты - все это следствие того, что в целом можно охарактеризовать как неспособность человека соизмерить свои силы с разворачивающимся процессом социального приращения, разрастания информационной сферы.

На фоне изменения характера общественных отношений социально-философское осмысление категории коммуникативного пространства становится тем рефлексивным преломлением историчности, себяпостижением, которое размыкает герменевтический круг социальных наук. Иначе говоря, раскрывая принципы организации коммуникативного пространства, мы создаем методологический базис гуманитаристики. В статье ставится цель продемонстрировать основные проблемы и ключевые феномены современного коммуникативного пространства в контексте постнеклассической философии с изложением интегративных позиций новейшего гуманитарного знания и выявлением параллелей между рациональностью и сферой коммуникации.

Изучение связи коммуникативного пространства и рациональности показывает, что в контексте информационного общества стали эксплицитно выраженными основные проблемы проекта Просвещения, преломленного постметафизическим поворотом: 1) несомненная роль знания (соответственное увеличение объема информации) в цивилизационном, но сомнительная его значимость в антропологическом измерении; 2) консенсусный характер истины, но в таком случае (сформулируем вопросом): имеет ли значение объективный характер знания, если можно согласиться с общепризнанным; 3) нормативный характер дискурсивной этики, но одновременно вероятность репрессивного характера нормы в аспекте глобализации. В сфере практики - политики, права, этики и образования - решение этих вопросов является сегодня наиболее сложной и наиболее важной задачей.

Основным мотивом постановки и решения вопроса о коммуникативном пространстве является ситуация, сложившаяся в лоне самой философии. Парадигмальный скачок, концентрированно выраженный в таких понятиях, как «лингвистический поворот», «трансформация философии», а в последнее время - и «натуралистический поворот», в итоге оборачивается парадоксом: социальные науки вынуждены оправдывать свое существование в силу того, что они сами являются социально обусловленными. Позитивизм видел существенный недостаток предшествующей философии в неспособности объяснить данные человеческого опыта, избегая метафор и мистицизма.

Так, Б. Рассел утверждает: «Сейчас я замечу лишь, что сущность представляется мне бестолковым понятием, лишенным точности» [8, с. 217]. Подобного рода высказывания свидетельствуют, что философия XX века, казалось бы, отмежевалась от метафизической проблемы поиска сущности в пользу исследования мира явлений. Неопозитивизм продвинулся еще дальше в этом сциентистском скепсисе, поскольку традиционные философские вопросы, в частности, вопрос о существовании объективной реальности, объявлялись псевдопроблемами, положениями, не поддающимися верификации, а потому бессмысленными.

В действительности смена методологических парадигм, трансформация философии - это не кризис, а поиск выхода из ситуации (естественно сложившейся в условиях изменившегося коммуникативного пространства), в которой оказались «европейские науки»: «от человека до истины дотянуться все труднее, между ними - расширяющийся слой посредников, наросший в языке» [2, с. 14]. Можно утверждать, что коммуникативный проект в контексте постметафизического и лингвистического поворота - это создание теории, которая позволила бы осмыслить основные проблемы современности и отреагировать на ключевые вызовы времени. Итак, сущность трансформации философии емко представлена следующими позициями:

-скепсис по отношению к субстанциальной концепции рациональности и выдвижение процедурных или формальных концепций: (вопрос «что думает рациональный человек?» заменяется на вопрос «как думает рациональный человек?»);

-замена фундаментализма фаллибилизмом в вопросе об истинном знании и способе его достижения;

-сомнение в том, что рациональность должна быть понята абстрактно вне истории и социального кон-текста и, соответственно, помещение рациональности в реальную историческую практику;

-смещение акцента на индивидуальность с учетом прагматических структур языка и действия в рамках контекстуализации рациональности;

-отказ от философской традиции теоретической истины и идеи репрезентативной функции языка в си-лу того, что они имплицируют моральную и экспрессивную функцию языка как контекста рациональности.

Постметафизический поворот, однако, обернулся и отказом от экспликации ключевых понятий, необходимых для определения языковых и коммуникативных объектов. С точки зрения отечественного исследователя современных теорий коммуникации А. Н. Павленко, практический подход к интерпретации термина «коммуникация», без выхода на метауровень, лишает знание об этом фундаментальном процессе необходимого основания: «коммуникация как таковая, и стоящий за ней интерсубъективизм, выводятся за границы обсуждения, делая ее чем-то само собой разумеющимся» [7].

Таким образом, подход коммуникативной онтологии - это выработка стратегии взаимодействия различных типов познавательных дискурсов, как справедливо отмечает отечественный исследователь Н. Г. Федорова, «интегрирующая на своей основе множество онтологий, соответствующих разным типам когнитивных практик» [12, с. 40].

Проводя параллель между коммуникативным пространством и философским знанием, мы исходим из того, что «коммуникативное пространство - это Їэкзистенциальный модус?» [6, с. 26] постижения бытия (об этом мы говорили в работе «Коммуникативная рациональность в контексте современности»). Постижение может и не быть коммуникативным, поэтому мы определяем его как модус (способ, состояние) действия, а именно постижения, то есть следования по пути к чему-либо (постижение - этимологически однокоренное слову «стезя»). Подлежащим (что?) этого действия является интерсубъективность, изначальная экзистенциальная речевая интенция на другое.

Коммуникация как ключевой процесс коммуникативного пространства - это фундаментальный процесс связи социальных объектов. Социальность обусловлена коммуникативностью, то есть социальное пространство как среда существования общества и реализации социальных практик невозможно вне коммуникации. Неслучайно в прагматике и критической социальной философии основанием общества выступает коммуникация, а не институты или системы. Разнородность, многомерность социального пространственновременного континуума практик и отношений не выводимы из гетерогенности коммуникативного пространства, но во многом могут быть объяснены через его атрибуты. Так, в коммуникативном пространстве самоидентификация индивида имеет дискурсивную определенность. Дискурс - это точка пространства («Я» - в этой точке пространства), то есть дискурс ориентирует и располагает индивида в пространстве, выступая в качестве координаты. Он представляет собой динамическую систему по сравнению со статичным текстом, но обладает устойчивыми языковыми характеристиками, поскольку в его структуру входит текст как совокупность знаний о реальности. Коммуникативное действие является перемещением между точками.

Схематика дискурса, с одной стороны, неразрывно связана с самим фактом повторяемости социальных связей, с другой - с фиксацией социальной эмпирии в тексте, имеющем сценарий привычных событий. Социальное знание в коммуникативном пространстве представляет собой комплекс связанных значений, который присутствует в самом речевом действии в рамках коммуникативного сообщества, причем объективация его реализуется в коммуникативном акте. Артикулированное в речи знание, можно сказать, проходит через «фильтр» его соотнесения с контекстом.

Таким образом, мы уже не можем говорить о наличии универсального языка, имеющего инварианты. Образование этих общих смысловых узлов и их закрепление происходит в речевых актах. Наличие общего знания обусловлено не самим фактом языка (сама по себе кодифицированная система языка абстрактна, самостоятельно она жить не может), а осуществлением коммуникативных взаимодействий в определенных контекстах. Для того чтобы «жила» сфера значений, выраженная на этом языке, необходимо стремление носителей использовать систему. Эту мысль подтверждает рассуждение известного отечественного лингвиста В. М. Алпатова о парадоксе малых языков России (например, селькупском и кетском): «вся надежда… на оленей» [1], то есть в условиях проживания многих этносов (например, в Якутии) такая мера политики, как образование, может быть недостаточна для сохранения витальности языка - удерживается та коммуникативная система, с помощью которой осуществляется повседневное общение в сфере, значимой с точки зрения традиционного образа жизни.

Таким образом, в коммуникативном пространстве укореняются жизненные практики, структурированные, как мы далее покажем, ключевыми взаимосвязями контекста и коммуникативных действий. На фоне постметафизической трансформации философии очевидным становится тот факт, что интерсубъективная значимость науки в коммуникативном пространстве вовсе не означает теоретического единства системы научного знания и тем более не означает того, что, будучи встроенной в жизненный мир, отдельно взятая наука включена в тотальный дискурс. Известный отечественный эпистемолог И. Т. Касавин в ответе Т. Рокмору справедливо утверждает: «с философской точки зрения, наука существует в контексте и существенным образом определена контекстом. Однако с междисциплинарной позиции часть науки всегда определяется только частью контекста» [14].

Соответственно, дискурс отдельно взятой науки - это выражение в речи (рассуждении) взаимосвязи общих знаний контекста и коммуникативно-познавательных действий в той части реальности, к которой контекст отсылает. Причем мы имеем в виду именно ключевые взаимосвязи, которые структурируют коммуникативную практику.

Так, если перевести рассуждения в плоскость повседневного, то этот механизм можно сравнить с тем, как влияет конфигурация смыслов русского языка на концептуализацию социального опыта. Русская «тоска» (сложно переводимое понятие, которое определяет специфическое душевное состояние), русское «заодно», с помощью которого говорящий рационализирует прилагаемые усилия и «мобилизует внутренние ресурсы» [3, с. 22-23] («Раз уж я пошел, то заодно и это сделаю») - примеры семантически организованного жизненного пространства. Человек не может быть частью всех дискурсов одновременно, но интердискурсивная среда формирует так называемую макроорганизацию дискурсов, инкорпорированную в язык. Этот лингвистически опосредованный общекультурный дискурс может определять жизненные интенции человека.

Необходимо отметить, что в лингвистике прижилось понятие «языковая картина мира» [10], но, на наш взгляд, оно не передает коммуникативной природы процесса выражения мысли. Согласимся с казанским философом Э. А. Тайсиной: «если язык - картина мира, то коммуникация невозможна» [11, с. 355]. Дело не только в том, что «картина» делает невозможным перевод с языка на язык (термин в первую очередь возвращает нас к теории лингвистической относительности), но в том, что «картина» указывает на то, что носитель видит мир определенным образом. Мы же утверждаем, что он его не видит таким, он в нем так коммуникативно действует. Поэтому мы считаем, что уместнее применять термин дискурсивное единство. Термин «картина» также не передает в достаточной мере выход на метауровень - мы будем использовать для этого понятие дискурсивно-рефлексивного единства.

Дискурсы могут дополнять друг друга, вступать в диалог, конфликтовать, то есть, самоопределяться в процессе взаимодействия. В результате в язык, как инструмент коммуникации, встраиваются коммуникативные события, конституирующие дискурсивное единство. Русский, с детства овладевший французским, вполне может в своей «необъяснимой русской тоске» четко осознавать отсутствие чего-либо (il me manque) и, соответственно, восполнять его, то есть переживать тоску не по-русски. Нет изоморфизма отдельно взятого знания и отдельно взятой части реальности - действие инкорпорировано в контекст, «значения связаны, они выстраивают между собой семантическую сеть» [14].

В процессе самоосмысления и самоидентификации единство дискурсов образует дискурсивнорефлексивное единство. Так, трансформация философии - это диалог классического и постнеклассического дискурса. В этом смысле «анормальный дискурс» [9, с. 237] - это возможность смысло-критического различения характеристик «нормального дискурса», это способ выйти за пределы правил и осмыслить себя в диалоге. Таким образом, познание в коммуникативном пространстве разворачивается в дискурсивно-рефлексивном единстве. Р. Рорти угадывает неоспоримую значимость в этом нередуктивном процессе (не сводящем новое к какому-либо правилу) герменевтических процедур: «С этой точки зрения линия между соответствующими областями эпистемологии и герменевтикой не является вопросом различия между Їнаукой о природе и Їнаукой о человеке?, или между фактом и ценностью, или теоретическим и практическим, или Їобъективным знанием? и чем-то более чепуховым и неясным. Различие заключается в степени знакомства» [Там же]. Таким образом, коммуникативно конституируемая рациональность не замыкается в рамках нормы, она формируется в процессе коммуникации при условии обращения индивидуумов к критической рефлексии и нацеленности на консенсус.

Как мы уже показали в статье «Историчность в дискурсивно-рефлексивном единстве» [5], историчность - это способ фиксации бытия в коммуникативном пространстве. Презентизм точки зрения, историческое определение через призму принятого правила, проявляется тогда, когда индивид, подчиняясь дискурсивной норме, оценивает нечто как правильное с позиции «сейчас». На наш взгляд, понимание другого, как и самопонимание, возможно в осуществлении герменевтического выхода за пределы собственной ситуации в дискурсивно-рефлексивном взаимодействии.

Если рациональность (способ мыслить) замыкается на норме, остается вне дискурсивной интеракции, пребывая в рамках своего измерения, она утрачивает в результате способность самоопределения. Трансформация философии - отказ от классической парадигмы, потеря истории - как бы мы не характеризовали этот этап саморефлексии, представляет собой выход из традиционного состояния мысли. Такой выход необходим, поскольку новое знание в коммуникативном пространстве открывается на границе дискурсов.

Таким образом, ключевые взаимосвязи контекста жизненных практик и речевых действий, укорененные в коммуникативном пространстве в качестве дискурсивных структур, конституируют нормы познания и понимания. Современная трансформация философского знания представляет попытку выхода за рамки дискурсивной территории суверенных прав на истину философии сознания Нового времени, преодолеть презентизм и позицию абсолютного «Я», осмыслить свое место в диалоге с новым знанием и традицией.

коммуникативный философия постметафизический

Список литературы

1.Алпатов В. М. Языковая ситуация в регионах России [Электронный ресурс] // Отечественные записки. 2005. № 2 (23).

URL: http://www.philology.ru/linguistics1/alpatov-05.htm (дата обращения: 27.01.2014).

2.Деррида Ж. О грамматологии / пер. с фр. Н. Автономовой. М.: Ad Marginem, 2000. 512 с.

3.Зализняк А. А., Левонтина И. Т., Шмелев А. Д. Константы и переменные русской языковой картины мира. М.: Языки славянских культур, 2012. 696 с.

4.Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека / пер. с англ. В. Николаева. М. - Жуковский: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2003. 464 с.

5.Миннуллина Э. Б. Историчность в дискурсивно-рефлексивном единстве // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. № 1. Ч. I. С. 147-150.

6.Миннуллина Э. Б. Коммуникативная рациональность в контексте современности // Теория и практика общественного развития. 2013. № 12. С. 24-27.

7.Павленко А. Н. Является ли «коммуникативная программа» обоснования знания универсальной? [Электронный ресурс] // Вопросы философии. 2009. № 11. URL: http://iph.ras.ru/page47545584.htm (дата обращения: 01.12.2013).

8.Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней: в 3-х кн. / пер. с англ. СПб.: Азбука, 2001. 957 с.

9.Рорти Р. Философия и зеркало природы / пер. с англ. В. В. Селищева. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1997. 320 с.

10.Селеменева О. А. Формирование концепции языковой картины мира в работах отечественных и зарубежных лингвистов конца XVIII - начала ХХ века // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 1 (12). C. 130-134.

11.Тайсина Э. А. Теория познания. Интродукция и рондо каприччиозо. СПб.: Алетейя; Вертолет-Медиа, 2013. 608 с.

12.Федорова Н. Г. Научная истина в контексте коммуникативной онтологии // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 362. С. 40-42.

13.Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь Мир, 2003. 416 с.

14.Kasavin Y. Reply to Rockmore [Электронный ресурс] // Social Epistemology Reniew and Reply Collective. URL: http://social-epistemology.com/2013/01/29/reply-to-rockmore-ilya-kasavin/ (дата обращения: 26.01.2014).

Размещено на Allbest.ru