Краеугольный камень лжи

Размещено на http://www.allbest.ru/

Краеугольный камень лжи

Сергей Владимирович Туркин, к.т.н. г. Тверь



Статья посвящена анализу понятия «лжи» и его взаимоотношению с понятием «истины». Истина и ложь рассматриваются как результат выбора человека.

Ключевые слова и фразы: истина; ложь; социальный факт; парадигма; выбор.

познание истина ложь человек



Ложь - одно из краеугольных понятий, используемых человеком.

Обычно под ложью подразумевают негативное понятие, противоположность истине или правде, на что указано, например, в словаре Ушакова или словаре Даля. Однако не все так просто. Проследим, к примеру, этимологию слов «ложь», «лгать».

Согласно филологическим изысканиям [16] 'ложь'- именное образование от глагола лежать - относится к одному и тому же этимологическому гнезду, что и слова лжа (диал. `ложь'), ложе, лгать, лезть, лоза, лагерь, логово и др., восходящих к индо-европейскому корню *legh- (* logh-) - `класть', `лежать'.

Однако к этому же корню восходят греческие слова лЭгщ - говорить, рассказывать, называть, излагать и льгпт - речь, учение, смысл. Таким образом, русское слово `ложь' родственно древнегреческим словам, означающим 'излагать', «речь», «учение», «смысл» и образованному от них слову «логика».

Любопытно, что восходящее к тому же корню английское слово lie имеет значения «ложь», «лгать» и «лежать», «находиться», «оставаться в каком-либо положении или состоянии».

Хайдеггер писал, что функция льгпт, функция логоса лежит в простом давании видеть нечто, в допущении внять сущее. Поскольку логос есть давание видеть, постольку он может быть истинным или ложным. Истина здесь не есть соответствие. Истинность логоса есть изъять сущее, о котором речь, из его потаенности и дать увидеть как непотаенное, раскрыть, положить и предложить как раскрытое. Быть лживым значит обманывать в смысле скрывать, выдавать это за что-то, что оно не есть [19].

Из этого небольшого экскурса в этимологию следует, что ложь - это более многозначное понятие, чем простая противоположность истине. Это подтверждается историей развития человеческого языка.

Если проследить историю возникновения понятия лжи, то согласно Попперу его возникновение было связано с появлением в человеческом языке двух функций - дескриптивной или информативной и аргументативной или критической. Собственно говоря, именно этими функциями и отличается человеческий язык от животного.

Человеческий язык описателен в том смысле, что мы можем рассказать историю, которую можно рассмотреть с точки зрения истинности или ложности. А это приводит к различным логическим операциям отрицания или отклонения, т. е. к критике.

При этом решающий шаг в переходе от животного языка к человеческому был сделан, когда какая-то часть дескриптивной информации была отвергнута [13].

Поппером ложь рассматривается как социальное явление, связанное с языком и неотъемлемо присущее человеческому обществу. При этом ложь проявляется во взаимоотношениях между людьми.

Корни обоснования такого подхода мы можем найти у Платона, который в диалоге «Софист» утверждал, что истина есть подлинное бытие, а ложь, неистина - небытие, неподлинное бытие. При этом ложь проявляется в мнениях и словах [12]. «Всякий человек лжив», - восклицал еще царь Давид [2, Ветхий Завет, Пс. 115, 1-2].

Известна мысль Ницше о том, что «самые ложные суждения (к которым относятся синтетические суждения a priori) - самые необходимые, что без допущения логических фикций, без сравнивания действительности с чисто вымышленным миром безусловного, самотождественного, без постоянного фальсифицирования мира посредством числа человек не мог бы жить, … отречение от ложных суждений было бы отречением от жизни, отрицанием жизни» [11].

Помимо вербальной существует и невербальная ложь, выражаемая, например, с помощью человеческих жестов или интонаций голоса [17].

Таким образом, особенностью человеческого мышления является осознание лжи как важнейшего понятия, активно используемого вербально и невербально.

Ложь, что отражено в этимологии слова, может рассматриваться как нечто предлежащее, положенное между нами и искомым, истинным. Недаром популярны в речи выражения «пелена лжи», «завеса лжи». При этом само по себе предлежащее, положенное перед нами может как затемнять, скрывать искомое, истину, так и способствовать ее раскрытию.

Но такой взгляд на понятие лжи означает, что не имеется жесткой дихотомии истина-ложь, что ложь может существовать рядом с истиной. Кстати, подобное отмечено еще в вышеупомянутом диалоге «Софист».

Поскольку ложь может что-то скрывать, возможно, показывая, что за ней скрывается некий предмет, то в этом плане ложь имеет фундаментальное сходство с человеческим языком, являясь его постоянной характеристикой.

«Мысль изреченная есть ложь», - сказал Ф. И. Тютчев. «Язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли», - говорил Талейран. Можно привести еще сколь угодно цитат на эту тему, утверждающих язык как инструмент лжи или только как инструмент лжи.

Фактически, этим утверждается не только уже упомянутая мысль Поппера о том, что язык способен создавать ложную информацию, но и то, что при определенных условиях вся информация, создаваемая при помощи языка, является ложной, скрывающей искомые предметы. Не случайна уже упомянутая связь по происхождению между словами льгпт (речь, учение, понятие, смысл) и ложь. Логос очень часто является ложью.

Язык можно рассматривать как средство коммуникации между нами и миром, и в этом качестве он, как и ложь, является предлежащим, положенным между нами и искомым предметом.

Хайдеггер характеризует скрывающую, замыкающую истину речь как толки. Он пишет: «Толки, которые всякий может подхватить, не только избавляют от задачи настоящего понимания, но формируют индифферентную понятливость, от которой ничего уже не закрыто. Речь, принадлежащая к сущностному бытийному устройству присутствия и тоже образующая его разомкнутость, имеет возможность стать толками и в этом качестве не столько держать бытие-в-мире открытым в членораздельной понятности, но замкнуть его и скрыть внутримирно сущее. Для этого не надо намерения обмануть. Толки с порога из-за свойственного им упущения возврата к почве того, о чем речь, суть замыкание» [19].

Ложь как предлежащее, как сокрытие во многом имеет сходство с понятием явления в кантовской «Критике чистого разума» [8]. Как за явлением стоит вещь-сама-по-себе, так и за ложью скрывается тот или иной предмет.

При этом ложь может выдавать себя за сам предмет, а может показывать, что за ней скрывается некий предмет или истина. Согласно исследованию [5] древнегреческое слово лЮиейб, (истина), может осмысливаться как несокрытость, непотаенность, явность (так понимали его многие философы, в частности, Хайдеггер), но его можно трактовать и как чрезвычайно скрытое, потаенное.

Ложь, таким образом, во многом сходна со скрывающей маской, личиной.

М. М. Бахтин писал: «…важен мотив маски. Это - сложнейший и многозначнейший мотив народной культуры. Маска связана с радостью смен и перевоплощений, с веселой относительностью, с веселым же отрицанием тождества и однозначности, с отрицанием тупого совпадения с самим собой; маска связана с переходами, метаморфозами, нарушениями естественных границ, с осмеянием, с прозвищем (вместо имени); в маске воплощено игровое начало жизни, в основе ее лежит совсем особое взаимоотношение действительности и образа, характерное для древнейших обрядово-зрелищных форм. Исчерпать многосложную и многозначную символику маски, конечно, невозможно. Нужно отметить, что такие явления, как пародия, карикатура, гримаса, кривляния, ужимки и т.п., являются по своему существу дериватами маски. В маске очень ярко раскрывается самая сущность гротеска.

В романтизме маска почти полностью утрачивает свой возрождающий и обновляющий момент и приобретает мрачный оттенок. За маской часто оказывается страшная пустота - «Ничто». Между тем в народном гротеске за маской всегда неисчерпаемость и многоликость жизни» [1].

Свойство сокрытия истины сближает понятие лжи с незнанием, нераскрытостью для человека какой-либо предметной области.

Важно, что ложность чего-либо фиксируется человеком, без этой фиксации говорить о ложности чего-либо нельзя. Ложность возникает в момент определения характеристик того или иного предмета путем подбора и выбора вариантов.

Поясним, что мы подразумеваем под возникновением ложности. Имеется в виду, что ложность для человека возникает именно в тот момент, когда человек фиксирует данную характеристику как ложную. При этом необходимо отметить, что необязательно совпадение автора лжи с тем человеком, который осознал ее как ложь.

Ясно, что после момента фиксации мы можем распространить значение ложности этой характеристики и на представления о предмете, существовавшие до момента фиксации.

К примеру, представления об истинности того, что все планеты Солнечной системы вращаются вокруг Солнца, стало общепринятым в астрономии только после открытия Коперника. Однако после этого открытия мы можем считать ложными все представления о Солнечной системе, существовавшие до открытия Коперника и не соответствующие ему, хотя в свое время эти представления считались истинными.

Здесь мы следуем за мыслью Хайдеггера, высказанной им в работе «Бытие и время»: «До бытия присутствия и после его бытия истины нет» [19], применяя его выводы к понятию лжи. Под присутствием Хайдеггер понимает человека.

Из этого следует, что никакая техника, никакие технические приспособления или артефакты не могут установить ложность или истинность чего-либо. Максимум, что они могут сделать - это помочь человеку в установлении ложности или истинности. Именно человек принимает окончательное решение о выборе истины или лжи.

Возникает вопрос, что же заставляет нас жить во лжи, и почему жизнь во лжи зачастую оказывается лучше, чем жизнь в истине?

Проясним постановку вопроса. Допустим, человек уже совершил выбор и определил одни предметы как истинные, а другие как ложные. Что заставляет его повторно выбирать ложные предметы и руководствоваться ими как истинными?

Обратимся к Дюркгейму, который пишет: «…продукты обыденного опыта призваны, прежде всего, приводить в гармонию наши действия с окружающим нас миром; они выработаны практикой и для нее. Но эту роль с успехом может выполнять и представление теоретически ложное. Несмотря на то, что Коперник рассеял иллюзии наших чувств относительно движения светил, мы обычно распределяем наше время, руководствуясь этими иллюзиями.

Для того чтобы какая-нибудь идея вызывала действие, согласное с природой данной вещи, не нужно непременно, чтобы она верно воспроизводила эту природу; достаточно, если она даст нам почувствовать, что в этой вещи полезного или невыгодного, чем она может служить нам и чем повредить. Понятия, сформированные таким образом, представляют эту практическую правильность лишь приблизительно, и то лишь в большинстве случаев. Как часто они столь же опасны, сколь несовершенны!» [7].

Продолжая приведенные выше мысли, можно сказать, что в познавательном плане одна из основных причин жизни во лжи заключается в том, что в повседневности обычного человека интересует лишь его ограниченный мир. Жизнь в этом ограниченном мире требует ограниченных проверок ограниченного числа предметов на истину.

Хайдеггер выделил еще одну причину лжи. Согласно ему человек или, по его терминологии, присутствие объято ужасом перед смертью за свою способность быть. Проявлением этого ужаса являются различные виды страха. Ужас и страх заставляют человека раствориться в людях, в озаботившем мире, замкнуть себя, отойти от истины и обратиться ко лжи.

В этом плане важно дюркгеймовское понятие социальных фактов, влияние общества, социума, играющее важную роль в принуждении ко лжи. Известно, что «социальные факты состоят в способах действий или мышления, распознаваемых по тому свойству, что они способны оказывать на отдельные сознания принуждающее воздействие» [Там же].

К примеру, утвердившиеся в обществе церковные догмы способствовали жестокому наказанию еретиков вплоть до сожжения на костре.

Разберем поподробнее ситуацию, связанную с взаимоотношениями истины и лжи, неистины.

Хайдеггер писал: «Но так как истина в ее полноте включает в себя неистину и, предваряя вся и все, властвует как сокрытие (тайны), философия как выяснение этой истины находится в разладе с самой собой» [20].

Поэт сказал:

Да будет проклят правды свет, Когда посредственности хладной, Завистливой, к соблазну жадной, Он угождает праздно!- Нет! Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман...

Оставь герою сердце... что же Он будет без него? Тиран... [14].

Эпизод стихотворения основан на истории о посещении Наполеоном госпиталя в Яффе во время Египетского похода, когда он якобы пожал руку больному чумой. Это опровергалось в известных Пушкину подложных мемуарах секретаря Наполеона Бурьена, написанных в действительности журналистом Вильмаре .

Но на самом деле речь в стихотворении идет о том, что некий идеал (в данном контексте его можно назвать романтическим) по мнению поэта для людей важнее повседневной действительности, даже если он на данный момент этой действительности не соответствует.

Мысль поэта близка к определенным Карлом Манхеймом понятиям идеологии и утопии. Манхейм писал: «Трансцендентными бытию, нереальными, являются все те представления, которые не согласуются с существующим жизненным устройством. Соответственным, адекватным бытию представлениям противостоят две большие группы трансцендентных бытию представлений: идеология и утопия.

Идеологиями мы называем те трансцендентные бытию представления, которые de facto никогда не достигают реализации своего содержания. Хотя отдельные люди часто совершенно искренне руководствуются ими в качестве мотивов своего поведения, в ходе реализации их содержание обычно искажается.

Так, например, в обществе, основанном на крепостничестве, представление о христианской любви к ближнему всегда остается трансцендентным, неосуществимым и в этом смысле «идеологичным», даже если оно совершенно искренне принято в качестве мотива индивидуального поведения. Последовательно строить свою жизнь в духе этой христианской любви к ближнему в обществе, не основанном на том же принципе, невозможно, и отдельный человек - если он не намеревается взорвать эту общественную структуру - неизбежно будет вынужден отказаться от своих благородных мотивов.

Утопии также трансцендентны бытию, ибо и они ориентирует поведение на элементы, не содержащиеся в данном реальном бытии; однако они не являются идеологиями, т.е. не являются ими в той степени и постольку, поскольку своим противодействием им удается преобразовать существующую историческую действительность, приблизив ее к своим представлениям» [10].

Фактически Манхейм, говоря о представлениях, трансцендентных бытию, имеет в виду представления, ложные на данный момент.

Далее Манхейм пишет: «Именно потому, что конкретное определение утопического всегда связано с определенной стадией в развитии бытия, утопии сегодняшнего дня могут стать действительностью завтрашнего дня. «Les utopies ne sont souvent que des verites prematurees» (Lamartine) . И приводит в качестве примера утопии в значительной мере реализовавшуюся в буржуазном обществе идею свободы.

Приведенный выше с помощью цитаты из Манхейма пример есть пример реализовавшейся лжи, утопии - лжи, ставшей истиной. Однако и истина с течением времени может стать ложью. Например, беря упомянутое Манхеймом представление о христианской любви, характерной для первых христианских общин, мы видим, что впоследствии оно превращается в идеологию, в ложь.

Таким образом, в силах человека превращать ложь в истину и истину в ложь. Ложь может выступать как от-ложенная, еще не осуществившаяся истина - предистина, а может - как бывшая истина - послеистина. Истина же может быть будущей или бывшей ложью.

Есть и другой аспект взаимоотношений между ложью и истиной. Известна восточная притча о слепых и слоне. Слепые впервые встречаются со слоном. Каждый из них ощупывает животное руками и рассказывает о своих впечатлениях. Один, коснувшийся бока слона, сравнивает его со стеной, другой, дотронувшийся до хобота, говорит, что он узкий и круглый, третий, коснувшийся бивня, сравнивает его с копьем и т.д. Проходивший мимо мудрец поправляет их: «Каждый из вас прикоснулся лишь к одной его части. Вам придется сложить все части вместе, чтобы узнать, на что похож слон. Каждый из вас знает только часть истины. Чтобы найти всю истину целиком, вы должны сложить все части вместе».

Хайдеггер по этому поводу писал, что «раскрытие сущего как такового само по себе есть, одновременно, сокрытие сущего в целом» [20]. Истина, заслоняя другую истину, сама может оказаться ложью.

Сочетание и взаимопереходы лжи и истины могут идти и по другим направлениям. Существуют области человеческой деятельности, тесно связанные с ложью - искусство и литература.

Поппер утверждал, что музы могут лгать очень убедительно. Имеются две разные идеи истины - истины в науке и литературе. Истина в литературной критике - нераспознаваемая ложь [13].

Здесь мы видим ситуацию, как один и тот же предмет может одновременно выступать и как истинный, и как ложный.

Пабло Пикассо сказал: «Искусство - ложь, которая делает нас способными осознать правду». Таким образом, ложь языком искусства позволяет человеку говорить правду, приблизиться к истине.

Переформулируем заданный ранее «вечный» вопрос так: почему же человек зачастую осознанно выбирает вместо истины ложь, ведь истина, согласно ее основным определениям, позволяет лучше ориентироваться в окружающем мире.

Прежде всего, заметим, что речь идет о выборе, о выборе из нескольких (возможно, многих) вариантов. Ясно, что во время сознательного выбора человек будет выбирать лучший, на его взгляд, вариант, а лучшим, несомненно, является истинный.

Тогда ответ на заданный ранее вопрос столь же парадоксален, сколь и прост: когда человек выбирает, выбранным всегда оказывается истинный вариант, точнее тот, который кажется человеку на момент выбора наиболее истинным.

Если человек выбрал ложный вариант, то он ложен с позиции некоего наблюдателя, но не человека, делающего в данный момент выбор. Этим наблюдателем может оказаться и сам выбирающий человек, но либо до, либо после выбора.

Обратимся теперь непосредственно к моменту выбора. В истории описаны тысячи случаев того, как люди выбирали в качестве руководства для своих действий якобы заведомую ложь, поступаясь истиной.

Одним из наиболее известных случаев является процесс над Галилео Галилеем, отрекшимся на суде инквизиции от своего учения о том, что «будто Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется» [4]. И до, и после отречения Галилей активно настаивал на справедливости гелиоцентризма. Известна даже легенда о том, что на самом процессе Галилей воскликнул о Земле: «И все-таки она вертится». Казалось бы, ну что тут рассуждать, человека под угрозой пыток вынудили солгать.

Но дело в том, что представление о геоцентричности было в то время (да и много лет после), как сказал бы Дюркгейм, социальным фактом, т.е. представлением, широко распространенным и имеющим поэтому силу в тогдашнем обществе.

Таким образом, Галилей стоял перед альтернативой из двух истин - одной, согласовавшейся с его убеждениями и убеждениями других немногочисленных последователей коперникианской системы (например, Кеплера), и другой, согласовавшейся с представлениями не только подавляющего числа жителей Италии, но и всего тогдашнего мира.

Та и другая истина была социальным фактом, т.е. определялась в данном случае не только свойствами реального, физического мира, а и представлениями социальных групп. И суд инквизиции над Галилеем также руководствовался не научной достоверностью, можно сказать, научной истинностью, этих представлений, а именно соответствием их догматам католической церкви. А в этом плане геоцентрическая модель была более соответствующей, а ее истина - более, как бы сказали сегодня, социально достоверной. При этом социальная достоверность геоцентрической модели подкреплялась в случае Галилея, если не пытками, то, во всяком случае, угрозой пыток.

Можно привести еще один пример, не столь драматический, но тоже широко популярный. Известен афоризм «Credo, quia absurdum» . Эти слова служат наиболее ярким выражением средневековой схоластики. Изречение восходит к римскому богослову Тертуллиану, употребившем его в труде “De corpore Christi” в следующей форме: «Et mortus est dei filius, prorsus credibile est, quia incredibile est. Et sepultus et surrexit, certum est, quia impossibile est ».

И здесь мы находим истину социального факта догматов религии, превозмогающую истину социального факта обыденного представления о рождении и смерти.

Более того, представители разных научных школ могут не соглашаться даже по поводу дат и места конкретных исторических событий при наличии обширнейшего фактического материала.

Конкретный пример достаточно показателен. До сих пор западные и российские историки спорят о дате и месте капитуляции Германии во Второй мировой войне: подписана ли капитуляция в Реймсе или Берлине, 7 мая или в ночь с 8 на 9 мая?

Собственно говоря, о наличии в обществе противоречивых социальных представлений писали многие философы, социологи и этнологи, в частности, Леви-Стросс, который говорил, что есть две модели социальной структуры: осознанная и бессознательная [9].

Можно по-разному относиться к истине социального факта. Можно считать ее неполной и неаутентичной, как Хайдеггер: «Став, таким образом, уже сама себе искушением, публичная истолкованность фиксирует присутствие в его падшести. Толки и двусмысленность создают мнимость, будто такая находящаяся в распоряжении и господствующая разомкнутость присутствия способна обеспечить ему надежность, аутентичность и полноту всех возможностей его бытия» [19].

Однако отрицать объективный факт ее наличия нельзя, особенно перед лицом инквизиции с ее пыточными орудиями.

Более того, так как человек есть социальное существо, можно сказать, что всякая естественнонаучная истина (в том числе истины физики, химии и других наук) есть и истина социального факта. Но не всякая социальная истина есть истина естественнонаучная.

Таким образом, тезис о выборе между истинами приобретает весомое подтверждение. А истин может быть много. Это утверждение, зародившись еще в древнегреческой философии, нашло свое новейшее обоснование в постмодернизме.

Из вышеизложенного видно, что ложь, становясь истиной социального факта, может приобретать необозримую силу.

Рассматривая отношения власти и лжи, лжи как навязываемой социальной группой или обществом истины, можно воспользоваться положениями М. Фуко, который, продолжая мысли Дюркгейма, давал следующее определение истине: «Важно, я полагаю, то, что истина и не за пределами власти, и не без власти (ибо, несмотря на миф, историю и функции которого надо было бы еще критически проанализировать, она не служит наградой для свободных умов, плодом долгого одиночества, привилегией тех, кто сумел освободиться). Истина - дитя мира сего, она производится в нём благодаря множеству правил и ограничений. В нём она хранит упорядоченные воздействия власти. Каждое общество имеет свой режим истины, свою «общую политику» истины, то есть типы рассуждений, которые оно принимает и использует в качестве истинных; механизмы и органы, позволяющие отличать истинные высказывания от ложных; способ, каким те и другие подтверждаются; технологии и процедуры, считающиеся действительными для получения истины; статус тех, кому поручено говорить то, что функционирует в качестве истинного.

В обществах, подобных нашему, «политическая экономия» истины характеризуется пятью исторически важными чертами: «истина» сосредоточена в форме научного рассуждения в институтах, которые его производят; она подвергается постоянной экономической и политической стимуляции (потребность в истине существует как в нуждах экономического производства, так и ради политической власти); она является объектом бесконечного распространения и потребления в разнообразных формах (поскольку она циркулирует в органах образования или информации, пронизывающих тело общества, несмотря на определенные строгие ограничения); она производится и передаётся не под исключительным, но под господствующим контролем и управлением нескольких крупных политических и экономических институтов (университет, армия, письмо, средства массовой информации); и, наконец, она является ставкой всякого политического спора и всякого общественного противостояния ("идеологической" борьбы)» [18].

Основываясь на вышесказанном, разумно будет предположить, что существует некая иерархия истин, которыми руководствуется человек в своей жизни, причем в подавляющем большинстве это истины социального факта, санкционированные обществом, в котором живет человек, и его социальной группой (или группами, если он принадлежит к нескольким группам).

Таким образом, предмет может быть истинен как соответствующий воззрениям некой социальной группы, в которую входит человек, но ложен с точки зрения другой социальной группы. Например, санкюлоты Великой Французской революции крайне неодобрительно относились к кюлотам, одежде типа бриджей, носимым аристократами, да и к самим аристократам тоже. Если мы заговорили об одежде и моде, то можно привести сколь угодно большое количество примеров различного отношения разных социальных групп к одному и тому же стилю или аксессуару.

Все истины различаются по своей силе воздействия. При этом наиболее сильными являются истины, признаваемые всем обществом - религиозные, государственные, научные и другие. Соответственно, шанс попасть в число ложных наиболее высок у истин, не относящихся к числу признанных обществом.

Как говорил Манхейм по этому поводу: «Можно с относительной точностью перечислить факторы, неизбежно заставляющие все большее число людей размышлять не только о мире вещей, но и о самом мышлении, причем не столько об истинности мышления как такового, а о том поразительном факте, что один и тот же мир может представляться различным разным наблюдателям» [10]. Да и Хайдеггер в своем труде «Бытие и время» говорит о том, что каждый человек создает свой мир и бытие в нем.

Можно сказать, что на человека в момент принятия решения об истинности какого-либо предмета рассмотрения действуют разные силы, равнодействующая из них определяет истинность или ложность этого предмета. Примерно такое же положение характерно и для принятия решения социальными группами. К таким силам можно отнести, в том числе, социальные представления и потребности человека и социальной группы.

Важно отметить и гносеологический аспект определения истинности того или иного предмета конкретным человеком. Отдельный человек не имеет физической возможности лично проверить истинность всех положений, использованных им при определении истинности данного предмета. Например, когда мы смотрим на градусник и говорим, что сейчас температура в комнате составляет 23 градуса по Цельсию, мы одновременно не проверяем работоспособность градусника и применимость физических законов, на которых основана его работа. Мы доверяем социальному (и естественнонаучному) факту успешности применения градусника для измерения температуры.

Часто цитируется афоризм Ньютона о том, что он видел дальше других потому, что стоял на плечах гигантов. Но надо понимать, что стоя на чьих-то плечах, трудно постоянно опускаться к земле. Даже гений не сумеет испытать на истинность все знания, которые он использовал.

Фактически современный человек доверил выбор огромного числа истин обществу и его институтам, которые в соответствии с вышеприведенной цитатой Фуко генерируют и распространяют эти истины. Сам же человек соглашается и принимает сделанный другими выбор. Когда общество выбирает ложь, при согласии с обществом этот выбор принимает человек.

М. Вебер писал: «Прогресс в области дифференциации и рационализации общества означает, следовательно, что в конечном итоге обычно те, кого рациональные методы и порядки практически касаются, все более отдаляются от их рациональной основы, которая в целом от них обычно более скрыта, чем смысл магических процедур, совершаемых колдуном, от дикаря.

Специфически рациональный оттенок в отличие от дикарей придает положению цивилизованных людей в данном аспекте следующее: 1) привычная уверенность в том, что условия повседневной жизни, будь то трамвай или лифт, деньги или медицина, в принципе рациональны по своей сущности, то есть являются продуктами человеческой деятельности, доступными рациональному знанию, созиданию и контролю, а это имеет серьезное значение для характера согласия; 2) уверенность в том, что они функционируют рационально, то есть в соответствии с известными правилами, а не иррационально, подобно силам, на которые дикарь пытается повлиять с помощью колдуна, что по крайней мере в принципе их можно принимать во внимание, исчислять, ориентировать свои действия на однозначные вызванные ими результаты» [3].

Необходимо подчеркнуть ту особенность определения истинности или ложности предмета, которая связана с областью действия данного определения. Достаточно часто утверждается, что «истинным», «познаваемым» является только то, что может быть представлено как общезначимое и необходимое [15].

Но, как писал Манхейм, «однако, безусловно, существует обширная область, которая доступна либо только индивидуальным субъектам, либо только в определенные исторические периоды и открывается только при наличии определенных социальных стремлений. Примером первого может служить тот факт, что только любящий или ненавидящий видит в любимом или ненавидимом им человеке свойства, незаметные для остальных людей, являющихся в данном случае лишь зрителями» [10].

Таким образом, понятия лжи и истины предмета имеют свои границы применения (в том числе во времени и в пространстве), выход за которые может привести либо к неопределенности понятий по отношению к предмету, либо к замене лжи на истину или наоборот.

Более того, возможен случай, когда применение некоторого утверждения к определенной области всегда дает ложь. Например, всегда будет лживо утверждение о том, что кто-то из древних римлян владел ядерным оружием.

Поскольку, вообще говоря, определенная истина и определенная ложь справедливы только внутри определенных границ, а ограниченных областей может быть много, то становится более понятным утверждение постмодернизма, что истин даже по поводу одного предмета также может быть много.

Необходимо отметить еще один аспект истины и лжи. Как пишет Гуссерль, «истина - это коррелят совершенного характера разума, присущего прадоксе, достоверности верования» [6]. Таким образом, истина и ложь связаны с верой, например, с верой в существование того или иного предмета. Однако принятие (или неприятие) веры есть результат осознанного выбора человека, его решимости на поступок, на открытие истины.

Таким образом, еще раз подтверждается вышеприведенное положение о том, что не существует абсолютного критерия истины, справедливого всегда, для всех и вся, позволяющего автоматически отбирать истину или ложь. Но это означает, кроме всего прочего, потенциальную возможность принятия истины за ложь и наоборот.

Вера определяется уже сложившейся у человека системой взглядов под воздействием различных, в том числе вышеупомянутых, сил, то есть парадигмой, состоящей из упорядоченного набора знаний, истинных для данного человека.

Анализ вышесказанного подводит к выводу о том, что не существует истины отдельно стоящего факта или явления. Говоря об истине, мы имеем в виду истинность определенной системы или парадигмы, в которой истинность данного предмета является частью системы истин. Более того, можно сделать предположение, что определяя истинность или ложность того или иного предмета, мы фактически включаем его в некую систему взглядов. Истинность предмета служит его пропуском при включении в вышеупомянутую систему.

Поскольку отношение истинности не является бинарным, а охватывает много элементов, в систему включается некое n-арное отношение.

Таким образом, при определении истинности идет речь не о выборе отдельно стоящей истины, а о выборе целой парадигмы или даже набора парадигм.

Парадигма может содержать противоречивые утверждения. Однако не будет преувеличением сказать, что значительная часть парадигм, например, в естественных науках содержат непротиворечивые утверждения. Назовем такие парадигмы непротиворечивыми. Будем называть парадигму однозначной, если в каждый данный момент времени она позволяет высказать однозначное суждение об истинности или ложности того или иного предмета.

Будем считать, что мы используем ту или иную парадигму в соответствующей области и не применяем, допустим, экономические законы для изучения физических явлений.

В рамках однозначной непротиворечивой парадигмы все ее утверждения будут истинны, и ни одно из них не будет противоречить другому.

Но в этом случае, взаимодействуя с миром на основе однозначной непротиворечивой парадигмы, мы попадаем в рамки жесткой предопределенности. Такая парадигма однозначно определяет наши действия в любой ситуации предметной области парадигмы, ибо она недвусмысленно трактует возможные действия либо как истинные и правильные, либо как ложные и неправильные. Таким образом, поступая рационально в рамках однозначной непротиворечивой парадигмы, мы фактически вступаем в область фатализма и жесткой предопределенности, отсутствия свободы выбора.

Однако, поскольку свобода выбора всегда остается у человека, а в рамках однозначной непротиворечивой парадигмы это означает выбор между истиной и ложью, то ложь может рассматриваться и как то, что обеспечивает свободу выбора для человека. При этом, как уже говорилось, ложь в условиях одной парадигмы может означать истину в условиях другой.

Мы можем определить ложь в эпистемологическом смысле как технический термин, означающий, прежде всего, несоответствие определенного предмета (возможно, временное и преходящее) некой парадигме познающего субъекта.

При этом вопросы соответствия или несоответствия лжи внешнему миру, взглядам других или другой парадигме познающего субъекта являются в данном смысле вторичными. Даже когда говорят, что некое положение ложно по отношению к общепринятому мнению, имеют в виду то, что представляемое субъектом положение ложно по отношению к общепринятому мнению в представлении данного субъекта. Аналогично и в случае, когда говорят о том, что некое утверждение ложно в отношении объекта внешнего мира, имеют в виду, что утверждение не соответствует представлению об объекте, которое сложилось у познающего субъекта.

Из предыдущих рассуждений вытекает важность такого действия как выбор человеком того или иного предмета, той или иной непротиворечивой парадигмы в качестве истинной или ложной. Более того, истинными для человека оказываются выбранные им предметы. Истинно то, что выбрано, ложно то, что отвергнуто.

Следует отметить, что человек, все парадигмы мышления которого являются непротиворечивыми друг другу, явление исключительное. Как уже говорилось в приведенной цитате Вебера, человек может признавать рациональные законы, не понимая их сути. Это приводит к тому, что соглашаясь с законами Ньютона, человек часто руководствуется правилами доньютоновской механики. Аналогично человек может сознательно признавать законы того или иного государства, иногда сознательно же нарушая их. Таким образом, человек постоянно оказывается в ситуации выбора. Однако человек может сделать выбор в пользу отказа от выбора.

Обратимся опять к характеристикам лжи. Хайдеггер говорит [19]: «Мы именуем встречающееся в озабочении сущее средством. В обращении находимы средства для письма, труда, транспорта, измерения. Одного средства не бывает. К бытию средства всегда принадлежит целое средств, где оно может быть этим средством, какое оно есть. Средство по сути есть 'нечто для того, чтобы'. Разные способы 'для-того-чтобы': годность, полезность, применимость, удобство, конституируют целое средств. Отсылки многосложны. Средство, отвечая своему свойству средства, есть всегда из принадлежности другому средству: средство для письма, перо, бумага, комната. Заметность выдает подручное средство в неподручности. Неподручное встречается не только в смысле неприменимого или прямо пропавшего, но как 'путающееся под ногами' озабочения, как то, с чем не управились, несподручное».

Но саму ложь можно рассматривать как неподручное, то, что не пригодилось или с чем не управились, то, что не оказалось выбранным.

Хайдеггеровское целое средств мы можем интерпретировать и как некую цепочку «для-того-чтобы», ведущую к присутствию, к человеку. В этом плане ложь может выступать как неверный путь к цели, к искомому, истине. Известно ведь выражение Евангелия «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» [2, Новый Завет, Ин. 14:6]. Здесь так же, как и ранее отмечалось, ложь выступает в качестве предлежащего, положенного перед истиной.

Однако понятие лжи как неподручного средства и лжи как ложного пути можно также свести к уже рассмотренному случаю выхода за границы, за область истинности. Известен афоризм, приписываемый Бертолле: «Грязь - это вещество, расположенное не на своем месте». Его в свете вышесказанного можно переформулировать как «ложь - это предмет, расположенный не на своем месте».

Рассматривая ложь как неподручное, как отвергнутое, как невыбранное, можно сразу вспомнить знаменитые слова Евангелия от Матфея: «Иисус говорит им: неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших? Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его; и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» [Там же, Мф. 21:42-44]. Неподручное при этом становится подручным, невыбранное выбранным, ложь переходит в истину.



Список литературы

1. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. Л.: Художественная литература, 1990. 544 с.

2. Библия. М.: Российское библейское общество, 2007. 1326 с.

3. Вебер М. Избранное. Протестантская этика и дух капитализма. М.: РОССПЭН, 2006. 656 с.

4. Григулевич И. Р. Инквизиция. М.: Политиздат, 1976. 242 с.

5. Гринцер Н. П. Греческая ?лЮиейб: очевидность слова и тайна значения // Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. С. 38-44.

6. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М.: Академический проект, 2009. 496 с.

7. Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995. 392 с.

8. Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Реноме, 2002. 462 с.

9. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Академический проект, 2008. 560 с.

10. Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М.: Юристъ, 1994. С. 7-276.

11. Ницше. Ф. По ту сторону добра и зла // По ту сторону добра и зла: к генеалогии морали. М.: Академический проект,

2007. С. 7-228.

12. Платон. Софист // Избранные диалоги. М.: АСТ, 2006. С. 255-328.

13. Поппер К. Знание и психофизическая проблема: в защиту взаимодействия. М.: ЛКИ, 2008. 256 с.

14. Пушкин А. С. Стихотворение «Герой» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. 4-е изд-е. Л.: Наука,

1977. Т. 3. С. 189.

15. Степанова И. М. «Коли не ложь - так правда»: этимологический этюд // Филология в системе современного университетского образования: материалы научной конференции 22-23 июня 2004 года / Университет Российской Академии образования. Филологический факультет; Кафедра истории мировой литературы; Кафедра общего языкознания и русского языка. М.: Изд-во УРАО, 2004. Вып. 7. С. 275-282.

16. Стивенс Дж. Сознавание: исследуем, экспериментируем, упражняемся. М.: Эксмо, 2002. 320 с.

17. Фуко М. Политическая функция интеллектуала // Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002. С. 201-209.

18. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Наука, 2002. 452 с.

19. Хайдеггер М. О сущности истины // Разговор на просёлочной дороге: избранные статьи позднего периода творчества. М.: Высшая школа, 1991. С. 8-27.

Размещено на Allbest.ru

...