Знаковая сущность социальной памяти

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Знаковая сущность социальной памяти

Лойко Ольга Тимофеевна

Память - это, в первую очередь, наше означивание мира с целью его наиболее точного и полного запоминания. Именно поэтому исследование знаковой сущности социальной памяти является проблемой актуальной и востребованной. Для ее решения необходимо совершить несколько последовательных теоретических шагов. Во-первых, выявить роль знаков в познании сущности социального мира и сохранении этой сущности в адекватной форме, что дает возможность понимания знаков социального мира и закрепления этого в социальной памяти. Во-вторых, рассмотреть те наиболее важные отношения, которые складываются между знаками внутри означиваемого-означивающего, которое при определенной рефлексии способно помочь понять способ бытия социальной памяти в знаковом поле социума. Исходным моментом выступает положение о том, что знаковая структура, фиксирующаяся в сознании и сохраняющаяся в памяти, не создается субъективно. Ее элементы возникают в рефлектирующем сознании как нечто самостоятельное, появляющееся в момент взаимодействия спонтанно и императивно. Знаковая структура оказывается своеобразным дискретным слепком и морфологическим результатом взаимодействия человека и социоприродного универсума, возникающим на основе становления отношений «означиваемое - означивающее». Возможно выделение отношений к знаку в зависимости от обозначаемого. Для реализации этой задачи объединим отношение «знак - обозначаемое» в несколько групп. Первая - фиксирующая отношения «знак - означаемое»:

1. знак - обозначаемое знаком. Отношения строятся по принципу именования. Знак дает имя тому, что означивается знаком;

2. обозначаемое - знак: фиксируются отношения референции, т.е. то, насколько обозначаемое реально соответствует содержанию и, следовательно, пониманию содержания знака. Вторая группа наиболее полно способна выявить отношения, возникающие собственно между знаками: ѕ отношение знаков друг к другу. Это отношение проявляется как синтаксис; ѕ отношение использующего знак субъекта к употребляемым им знаковым системам, что фиксируется прагматикой.

В контексте исследования знаковой сущности социальной памяти для нас важны все четыре оппозиции знака. Первая группа позволяет установить как бы первичный уровень постигаемости содержания социальной памяти. Эта семиотическая операция способствует установлению общего ментального тезауруса, который не позволяет социуму забыть значение и имя того события, которое уже «включено» в содержание социальной памяти. Однако данная семиотическая операция возможна лишь тогда, когда социум (отдельный человек, или социальная группа, или общество) сознательно использует одинаковые знаки и идентичное их именование. Если такового не происходит, что бывает достаточно часто, тогда семиотическая система выступает в качестве способа манипуляции сознанием и поведением человека, происходит акт семиотической амнезии, как частичной, так и в отдельных случаях полной. Примерами подобной знаковой манипуляции являются действия практически любого политического сообщества: от тоталитарных режимов до современных демократических объединений. Так, в 1933 г. по поводу празднования Дня матери в Германии создали текст, в котором была сознательно осуществлена семиотическая аберрация: общеутвердительное суждение «Мать - основа семьи и общества» было подменено частноутвердительным: «Только немецкая мать есть основа семьи и общества». Семиотический оксюморон, в основе которого была заложена логическая ошибка, стал основой возвеличивания всего национального и, следовательно, получил собственное знаковое именование и, соответственно, искажение содержания социальной памяти на уровне знака. Рассматривая проблему референции знака в более точном постижении сущности, отражающей содержание социальной памяти и позволяющей на этой основе восстановить единое для социума ментальное поле, мы не можем не остановиться на рецепции знака в философии постмодерна. Как отмечает один из представителей этого направления М. А. Можейко, постмодернистская философия оперирует понятием «пустой знак», которое фиксирует парадигмальную презумпцию постмодернизма на восприятие семиотических сред как самодостаточной реальности - вне какой бы то ни было гарантированности со стороны внетекстовых феноменов [5, с. 640]. Критика референциальной концепции знака приводит в конечном итоге к утрате понимания смысла, означиваемого знаком, что, в свою очередь, создает такое семиотическое пространство, в котором знак не только теряет свой изначальный смысл, но и приобретает новые смыслы, практически не связанные с его сущностным содержанием. Знак, оторванный от референта, вне сомнения, способен создать новую семиосферу, но ее содержание будет понято лишь предельно ограниченной социальной группой. В этом случае социальная память превратится в невостребованный архаизм, не способный обеспечить связь времен и поколений. Сами же знаки преобразуются в еще один интеллектуальный вариант «игры в игру»

Вторая группа переносит проблему знака на иное герменевтическое поле, где необходимо установить синтаксические и прагматические отношения в понимании содержания социальной памяти, возникающие между различными стратами. Синтаксические отношения способны определить структурные свойства систем знаков, правил их образования. Прагматика способна установить отношения между знаковыми системами в процессе их использования социумом. Именно синтаксическая система знаковых выражений позволяет фиксировать такие устойчивые семиотические выражения, которые определяют более глубокий уровень постижения содержания социальной памяти. Синтаксис и прагматика образуют вторичную знаковую систему социальной памяти, в которой выстраиваются отношения между тем, что уже произошло, зафиксировалось в содержании социальной памяти и может быть передано последующим поколениям, в рамках этой вторичной семиологической системы. После установления предварительных линий, связывающих знак и содержание социальной памяти, проанализируем уже имеющиеся теоретические подходы, анализирующие знак с интересующих нас позиций. Наиболее адекватно и корректно роль знаков в анализе социальных отношений отражена в работах М. Бахтина [1]. Мы разделяем его позицию по поводу того, что все социальное обладает значением, которое изображает нечто, вне его находящееся, выступающее как знак. Тем самым вещь, оставаясь сама собой, отражает другую действительность. Возникает, наряду с природным, особый семиотический мир - мир знаков. Этот мир знаков (первая выделенная нами группа: знак - означаемое - означаемое - знак) создает и внешнее «тело» знака, благодаря которому мы можем этот знак отличить от других, зафиксировать в памяти, передать его содержание другому. Это «тело» знака служит как бы внешней оболочкой, реализующей понимание. Сознание, память в этом контексте раскрывают себя с помощью знаков. Создается определенная цепочка, когда один знак порождает другой. Сам процесс знакопорождения осуществляется в сознании человека, а затем, с целью более глубокого осознания и запоминания, переходит в память. Причем именно в этом промежутке можно достаточно точно произвести разделение памяти на долговременную и кратковременную. Кратковременная память выступает в этом отношении как «хранилище с ограниченной емкостью» [3, с. 91].

По определению Роберты Клацки [3], объем кратковременной памяти равен семи знаковым единицам. Если же знаковые единицы, сохраненные кратковременной памятью, отражают значимую для человека информацию, совершается переход к памяти долговременной. Последнее позволяет сделать вывод о том, что переход от кратковременной к долговременной памяти - это не психологический, но в значительной мере семиотический процесс, отягощенный ценностно-смысловым контекстом. Активная роль в этом переходе отводится человеку в силу того, что именно он способен задать определенную модальность отношениям, возникшим между содержанием запоминаемого и его аксиологической нагруженностью. Эта цепь от знака к знаку непрерывна и едина, но ее содержание может меняться в процессе означивания человеком своего мира. В этом случае память в социальном контексте напоминает постоянно пульсирующее ядро, аккумулирующее знаки, которые ей посылает маргинальная окраина социума, и одновременно идет обратный процесс, когда энергия знакового ядра социальной памяти означивает и тем самым сублимирует мир знаков окраинной ойкумены. Созданный человеком знаковый материал образует среду общения между индивидами. При этом необходимо, чтобы сами индивиды были социально организованы, так как именно социальная организация становится основой бытия знаковой среды, которая фиксируется в сознании, а затем или практически одновременно транслируется в содержание социальной памяти. Эту позицию в отношении интерпретации знаковой сущности социальной памяти мы определим как рационалистическую. Аргументом в пользу высказанного тезиса является такое понимание знака, действительность которого всецело определяется условиями и формами социального общения, в процессе которых знак собственно и обретает свое более или менее однозначное значение, а само бытие знака выступает материализацией общения. Знаковый характер этого общения наиболее ярко и полно выражается в языке. Действительность слова проявляется в самой функции быть знаком. Одновременно слово выступает не только наиболее показательным, но и нейтральным знаком. Оно может нести любую как научную, так и моральную, религиозную функцию. Поскольку слово-знак воспроизводится человеком, группой, то оно становится основой внутренней жизни сознания человека - его внутренней речью. В этом случае слово способно осуществляться как знак, не будучи до конца выраженным во внешней речи. Проблема индивидуального сознания - это проблема внутреннего знака, который, фиксируясь в социальной памяти, образует особую модальную парадигму отношения к миру.

В то же время идеи М. Бахтина вызывают определенные оппозиции. Одной из них является внутренняя противоречивость понимания самого знака. С одной стороны, он определяет знак как явление, детерминированное материальными условиями. «Изменяются эти формы и условия - изменяется и знак» [1, с. 7]. знак социальный память

С другой стороны, он полагает, что действительность знака - это действительность внутренней психики. Если провести последовательно эту линию в понимании взаимосвязи знака и сознания, с одной стороны, и знака и социальной среды - с другой, становится неясно, где в таком случае «хранится», передается содержание сущности самого знака и каким образом сознание человека, обладая одной знаковой системой, способно передавать знаковое содержание своего внутреннего мира другому субъекту, используя при этом знаковую систему Другого. Выйти из данного не только теоретического, но и практического парадокса возможно лишь при помощи принятия его как одной из гипотез фиксации содержания знака в социальной памяти человека. Именно это позволит определить с большей отчетливостью целостность и полисемантичность его содержания. Последнее обстоятельство способствует более адекватному сохранению в содержании социальной памяти той выявленной и общепризнанной общности, которая предоставит человеку, обладающему определенной ментальной вместимостью, возможность понять собеседника. Концепция М. Бахтина фиксирует свое внимание на отношении знака к знаку внутри замкнутой семиотической системы, принятой и согласованной тем или иным научным сообществом, раскрывает синтаксическое отношение внутри знаковой системы, позволяет установить соотношение знаков, их отражение в сознании, но лишь ставит вопрос о том, как может быть соотнесено обозначаемое и обозначающее в реальном бытии социальной памяти.

Мы полагаем, что достаточно продуктивной является позиция Г. В. Гриненко [2], который, анализируя сакральные тексты во взаимосвязи с коммуникацией, рассматривает любой текст как упорядоченную последовательность знаков, имеющих синтаксические, семантические и прагматические характеристики. Использование знаков и знаковых систем, как считает автор, позволяет человеку оперировать в своем сознании с «заместителями» объектов внешнего мира, создавать знаковые модели действительности, выявлять свойства и отношения между ними. Несомненным достоинством рассматриваемой концепции является постановка проблемы образования знаковых систем, своеобразный синтаксически-прагматический симбиоз, который позволяет автору ввести понятие «интерпретатора или субъекта семиозиса» [Там же, с. 54]. Образование знаковых систем приводит к появлению в них особого типа знаков, которые ничего не означают вне данной системы, а служат для указания на отношение между самими знаками внутри системы и организуют знаки в упорядоченной последовательности. В этом отношении знаки подразделяются на значащие в подлинном смысле слова (категорематические) и указывающие на нечто иное (синтатегорематические). В контексте нашего исследования анализируемая позиция имеет одно существенное преимущество: вводит в семиотическое пространство фигуру интерпретатора как субъекта семиозиса, что позволяет определить активную роль человека в семиотическом процессе. В то же время мы считаем, что сущность выявленной теоретической парадигмы во многом является реминисценцией позиции Э. Кассирера, который, как известно, рассматривает человека как существо, создающее символические знаки. Одновременно вызывают сомнение выявленные Г. В. Гриненко «типы знаков, которые ничего не обозначают» [Там же, с. 76]. Формальная логика достаточно давно использует для их именования особую логическую категорию, называя это спекулятивное явление «понятиями с пустым объемом». Для того чтобы включить эти понятия в логико-семиотический процесс, необходимо задать определенные отношения, что в исследовании Г. В. Гриненко отсутствует. Одной из закономерностей в исследовании знака в настоящее время является вольное или невольное тяготение авторов к анализу не столько собственно знаков, сколько знаковых систем. Эта позиция характерна для работ С. Лангера [4]. По мнению С. Лангера, процесс толкования знаков является основой разума человека. Но в силу того, «что знак может означать много разных явлений, люди склонны неправильно их интерпретировать» [Там же, с. 54]. Отмечая особую взаимосвязь знака и слова, он различает три значения самого слова «значение» - обозначение, денотат и коннотация, которые в равной степени правомерны, но не взаимозаменяемы. Денотат определяет сложнейшие отношения имени к объекту, носящему это имя. Зачастую денотатом выступают не только реально существующие, но и идеализированные объекты. Коннотация определяет смысл означенного в данном слове. Соотнесение обозначения, денотата и коннотации, при условии, что эта соотнесенность осуществляется в едином ментальном хронотопе, способствует точной интерпретации события и, соответственно, возможно более адекватной его фиксации в содержании социальной памяти.

Знаково-символическая природа памяти наиболее полно фиксирует мир прошлого, который именно в силу своей всеобщей символичности помогает его понять и отразить в памяти, которая в этот момент сама выступает как память о прошлом, память историческая. Индекс, выступая как парадигмальное отношение, позволяет означить актуальную реальность в знаковой валентности прошлого или настоящего и тем самым установить глубинные связи времен, которые фиксируются в социальной памяти. Причем психологическое воздействие индексов «зависит от ассоциации по смежности, а не от ассоциации по сходству или интеллектуальных операций» [6, с. 201]. Иконический знак способен установить герменевтические связи между событиями прошлого, настоящего и будущего именно в силу своей синтагматичности. Икона как «знак по первичности» (Ч. С. Пирс) способна предустановить знаковую сущность будущего, «прочесть» и понять те знаки, смысл которых не всем и не всегда ясен. Но эта непонятность не есть сознательное сокрытие события. Напротив, это есть остенсивная ясность того, что, будучи сакральным, не является скрытым. В этом контексте социальная память выступает как провидение будущего. Знак же способен дать толкование содержания социальной памяти и обеспечить возможность передачи ее содержания от одного поколения к другому и тем самым обеспечить непрекращающуюся связь времен.

Список литературы

1. Бахтин М. М. Тетралогия. М.: Лабиринт, 1998. 118 с.

2. Гриненко Г. В. Сакральные тексты и сакральная коммуникация: логико-семантический анализ вербальной магии. М.: МГУ, 2000. 224 с.

3. Клацки Р. Память человека: структура и процессы / пер. с англ. Т. Сидоровой; под ред. Е. Соколова. М.: Мир, 1978. 319 с.

4. Лангер С. Философия в новом ключе: исследование символики разума, ритуала и искусства. М.: Республика, 2000. 156 с.

5. Можейко М. А. Постмодернизм: энциклопедия. Минск, 2001.

6. Пирс Ч. С. Избранные философские произведения / пер. с англ. К. Голубович, К. Чухкукидзе, Т. Дмитриева. М., 2000. 448 с.

Размещено на Allbest.ru