Личность в свете теорий кризиса культуры

Размещено на http://www.allbest.ru/

Личность в свете теорий кризиса культуры

Современное состояние социума, разномерность его характеристик позволяют констатировать его как кризисное. Если мы преисполнены экологического сознания, мы говорим о глобальном кризисе среды обитания, обусловленном техногенной цивилизацией.

Если мы выражаем интенции экономического сознания, мы говорим о глобальных и локальных кризисах экономических основ современного общества. антропологический культура деградация гуманизм

Если мы социологи, мы приводим ужасающую статистику социального неблагополучия современного человека (демографический кризис, этнологический). Невольно назревает вопрос, не выступают ли все эти феномены лишь аспектами одного универсального явления?

Источником всех имеющихся кризисных состояний выступает кризис человеческой реальности. Она в динамическом аспекте представляет собой: 1) пребывание; 2) нисхождение или впадение с катастрофическим переходом границы; 3) эпистрофе -- возвращение. В исходном пункте человек пребывает в изначальном неведении, холотропном модусе своего бытия, и владеет полнотой традиции, содержащей истину сверхчеловеческого происхождения. Загадочный по смыслу и целям переход границы, за которой началось нисхождение в историю, означает космоантропологическую катастрофу, что нашло выражение как в мифологии народов, так и в религиозном сознании. Нынешний модус жительствования человека содержит в себе только след пребывания своей первореальности. Это след, оставленный впадением-снисхождением, суть не что иное как Сознание.

Впадение в сознание, историю и бессознательное означало катастрофический переход границы, выход за пределы истории возможен не иначе как новым переходом границы. И чем ближе эта граница, тем глобальнее амплитуды кризиса пока еще внутриисторического бытия человека. Онтологически современная человеческая реальность больше истории и возможна сегодня именно как антропология. Что же представляет собой этот новый катастрофический по своему характеру переход границы?

Означает ли он просто-напросто возвращение к утраченному когда-то райскому состоянию человека, либо здесь предполагается творение новых и принципиально небывалых неба и земли? Это и есть возвращение -- эпистрофе, но возвращение творческое.

Деморфологизация сознания, интеллектуальное «расколдовывание» мира, овладение подлинной культурой мышления становится необходимым условием выживания общества, выхода из социокультурного, антропологического кризиса.

Субстанциональное содержание культуры в ее историческом развитии есть формирование и реализация свободы человека, его творческих потенций как в материально-практической сфере, так и в идеально-духовной, преобразовательной деятельности человеческого рода, этноса, личности, включенной в совокупный опыт культуры. Общество может осуществить творческую инновационную деятельность, лишь оставаясь в русле общекультурной традиции. Разрыв с общекультурным в человеке, или общечеловеческим в культуре, ведет к локальным либо общецивилизационным антропологическим катастрофам.

В периоды великих распадов социально-экономических систем, не выдержавших собственных противоречий, происходят неожиданные метаморфозы социокультурных образований, рационализма и гуманизма, связанных друг с другом многовековым опытом культуры.

Для характеристики человеческой жизни с точки зрения общецивили-зационных условий М.К. Мамардашвили вводит принцип трех «К» -- Картезия (Декарта), Канта и Кафки. Принцип первого и второго «К» характеризует ситуации, в которых сохраняется цивилизационная основа процесса человеческой жизни, мышления человека, осмысленности его жизни. В ситуациях же третьего «К», называемых также ситуациями абсурда, внешне описываемых теми же самыми предметными и знаковыми номинациями, актов первовместимости (способности человека вместить мир и самого себя как его часть, воспроизводимую этим же миром в качестве субъекта человеческих требований, ожиданий, моральных и познавательных критериев и т.д.) нет или они редуцированы. Кафкианский, «неописуемый» человек не может выйти за пределы ситуации, называемой автором ситуацией, в которой «всегда уже поздно», в которой утеряна общецивилизационная основа (законность, моральность; человеческие смыслы и ценности).

Жизнь, некогда наполненная смыслом, превращается в абсурд, не выдержав собственных противоречий. Абсурд -- это не просто руины осмысленной жизни, это и определенные постройки на руинах, целостность которых (при всем их безобразии) обеспечивается некими новыми социокультурными «скрепами». Но жизнь не застывает в абсурде, «кафкианской» ситуации. Абсурд выступает формой (просто нелепой или трагической, даже страшной) разрешения противоречий. В абсурде виртуально заложено его разложение, в абсурдной жизни зарождается новый смысл. Этот процесс имеет, на мой взгляд, объективную логику, которую можно выявить средствами философской рефлексии, результат последней дополнит целостную и объемную картину упомянутой культурной ситуации такой «деталью», как существенность сущего.

Развитие культуры предполагает внутренние императивы, систему норм и идеалов, которые вырабатываются и как осознание господствующих объективных форм развивающегося социума, и как наложение на наличное бытие проективности интересов и деятельности человека, сетки человеческих смыслов. Характер и степень развития деятельностных способностей человека в органическом единстве с предметными формами культуры определяют характер взаимоотношений между людьми в процессе целостного созидания мира культуры и самого человека, степень его свободы.

Развитие культуры как целого, конкретно-всеобщего в экстремальных исторических условиях, в периоды радикальных общественных преобразований осуществляется как реализация некоторого особенного, играющего в силу конкретных обстоятельств ведущую роль в целом, т.е. как реализация интересов господствующего общественного класса, слоя, части общества, того особенного, которое пытается выдать и реально выдает свой особенный интерес за всеобщий, причем это особенное не обязательно должно составлять большинство населения. В силу исторических условий оно может составлять и меньшинство, подчас и «не обремененное» высокой моральностью, но обладающее силой, властью, лучшей организованностью. Если таким особенным становится культурно обедненная часть общества, то она свои идеалы, интересы, деятельностные способности выдает за новый образец, эталон, высшую моральную добродетель и высшую форму рациональности. В этом случае наличное состояние культурно обедненных слоев возводится в ранг нового масштаба социального переустройства, созидания «новой» культуры, творимой «новым» человеком на неизведанных путях, на основе новых программ, кодов и символов. Это имеет самое прямое отношение к той «реальной катастрофе, которую мы все испытываем и которая страшнее всех других катастроф -- катастрофа антропологическая, т.е. перерождение каким-то последовательным рядом превращений человеческого сознания в сторону антимира теней или образов, которые, в свою очередь, тени не отбрасывают, перерождение в некоторое Зазеркалье, составленное из имитаций жизни».

«Антропологическая катастрофа» в культуре была сущностно связана с общеевропейским катаклизмом, начавшимся в 1914 г., который сверх всякой меры обострил внутренние противоречия Российской империи, перегруженной социально-экономическими, политическими, национальными, общекультурными проблемами. «Человеческий фактор» был активизирован до предела, массы, уже не способные выдерживать тяготы жизни, получили реальную и огромную силу, началась «неуправляемая социальная реакция», в которой диссоциировались веками складывающиеся основы жизни народа. Падение деспотии, а затем бессильного в тех условиях буржуазного либерализма означало утверждение воли масс, глубоко несвободных внутренне, той воли, которая представляла собой вывернутый наизнанку прежний деспотизм, обращенный уже на ниспровергнутые господствующие ранее классы, означало историческую месть веками угнетенных классов. Гнев народа обрушился на «главное зло» -- частную собственность и ее субъектов, на те политические, юридические, моральные институты, которые ей соответствовали, что обернулось великим нигилизмом, тотальным отрицанием старого мира. Произошел глубочайший разрыв с культурно-исторической традицией, старая культура не была диалектически «снята», а была подвергнута внешнему отрицанию. В этой исторически нерешенной антиномии сущего и должного, бытия и существования усматриваются рациональные моменты концепции трагической («неснимаемой») диалектики Артура Либерта.

Новое общество начинает строиться в соответствии с интересами, идеалами, возможностями нового господствующего класса, слоя, нетерпимо относящегося ко всему тому, что стоит выше культурно неразвитой личности, нового господствующего субъекта социальных преобразований. Общественные проблемы решаются теперь на основе прогрессирующего однообразия, упрощения, сужения спектра средств.

Императивами развития общества выступают потребности и интересы людей -- продуктов и одновременно творцов исторически определенного типа культуры. Подлинная культура мышления требует необходимых общецивилизованных условий, сохранения общекультурных традиций, и, наоборот, исторический процесс будет развиваться, если будет сохранена «ткань» мышления как атрибута родового субъекта культуры. Особые же классово-политизированные, неповторимо национальные или абстрактно интернациональные стили мышления обычно сопровождают антропологические катастрофы.

Неспособность господствующего слоя общества адекватно освоить идеальное содержание веками складывающейся культуры, распредметить культурные ценности оборачивается принципиальным отрицанием «старой» культуры, которое ведет к культурной катастрофе, даже если она будет называться культурной революцией. В подготовительных материалах к XI съезду РКП(б) В.И. Ленин записал: «Гвоздь: разрыв между всемирно-историческим величием задач, поставленных и начатых, и нищетой материальной и культурной» (Ленин В.И. Собр. соч. Т.45. С.414). Для преодоления этого разрыва требовался длительный исторический период, события же в стране шли форсированно. Разрыв оказался непреодолимым. С глубокой скорбью Н. Бердяев констатировал: «В России прерывается культурная традиция. Предстоит страшное понижение уровня культуры, качества культуры... Процесс варваризации у нас необходимо должен произойти» (Бердяев Н.А. Новое средневековье. Размышление о России и Европе. Берлин, 1924. С.96).

Антропологическая катастрофа по своему характеру и источнику по-видимому, виртуально заложена в самом существе нового общественного движения, в самом порыве народа к социальной справедливости, социальному равенству, понимаемому новым господствующим слоем как всеобщая уравнительность.

Сделать равными неравных людей можно: либо наименее культурных, наименее развитых и обеспеченных поднять до уровня наиболее культурно и профессионально развитых и материально обеспеченных слоев, либо первых сделать общественным эталоном и все слои общества низвести до этого уровня. Что легче, что быстрее осуществимо -- ясно.

Пролетариат упразднил частную собственность на средства производства, освободил себя от ее пут, сняв с себя тем самым и «бремя свободы». Все были уравнены в том, что никто не являлся субъектом собственности на средства производства, был уничтожен попутно и «работник как собственник», или «работающий собственник», тип человека, на котором взросла западноевропейская цивилизация.

Начал формироваться «новый человек» -- «человек огосударствленный».

Равенство как всеобщая уравнительность, как сумма отрицательных отношений человека к миру социальности, равенство в бесправии и несвободе породило как свою противоположность разгул произвола и культ силы.

«Абстрактный буржуазный» гуманизм деградировал в абстрактный пролетарский гуманизм, оказавшийся в конце концов у последней черты обесчеловечивания, в пролетарское человеколюбие, которое обернулось покинутостью человека.

Однако ничего мистического в этой отчужденной от людей, господствующей над ними силе нет. Безраздельное господство политических институтов есть вполне адекватное выражение собственного принципа организации жизни (материально-экономической, духовно-культурной).

В «апогее» застойного периода начало уже казаться, что уравнительный, государственный социализм (огосударствленный человек и бесчеловечное государство) -- это какая-то историческая «черная дыра», из которой нашему народу в обозримом будущем не выбраться.

Огромные и всевозрастающие трудности современного периода общественного пересоздания выявляют не интеллектуальное и нравственное истощение нашего народа и не его генетическое вырождение, а истощение жизненной силы прежних социальных форм, безнадежное историческое истощение принципа уравнительности. Изменения происходят, как бы, наверное, сказал Гегель, в субстанциональной определенности духа народа, его принцип превращается в другой и при этом более высокий. Новый период связан с открытием исторических путей и перспектив, новых культурных горизонтов, осознанием приоритета общечеловеческих ценностей и смыслов. Путь достойного и органичного вхождения в сообщество свободных народов будет трудным. Ведь внутренняя несвобода народа, как и отдельной личности, не может быть ликвидирована путем декретивного снятия каких-то факторов внешнего гнета. Скорее, сам внешний гнет, будь то царский деспотизм, сталинский террор или «давящая терпимость» времен застоя, суть видимое выражение внутренней несвободы. «Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы» (Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909. С.22).

Ни один народ не получил свободу и высокий уровень развития как подарок, а выстрадал их своим историческим развитием. Не составляет исключения и судьба нашего народа. Осуществить историческое, общекультурное восхождение можно только в единстве с восхождением интеллектуальным. В этом едином процессе разумно мыслящая, целостно развивающаяся культура должна быть экзистенциально озабоченной развитием культуры мышления.

Сам процесс восхождения к высокой культуре, переход границы антропологического кризиса есть социокультурная деятельность человека, посредством которой он и преодолевает кризисное состояние.

Сущность нравственного кризиса есть не что иное, как ощущение огромным числом людей бессмысленности той жизни, что приходится им вести. Проблемы утраты смысла жизни становятся международными. В нашей стране тоталитарный режим затормозил наступление нравственного кризиса и именно его крушение сопровождается сейчас у очень многих людей ощущением нелепости и бессмысленности жизни, а точнее -- потерей смысла существования. С явлением, получившим множество названий, но имеющим единственную сущность -- потерю смысла жизни, западное общество столкнулось уже в начале XX века, а осмысливаться оно в философии и социологии стало в середине XIX в. Почти все социологи находили причину морального кризиса общества в победе рационализма в сфере производства, управления и потребления, вызванного расцветом капиталистических отношений. В этом они видели потерю человеческой свободы, человеческих ценностей.

М. Вебер лучше всех выразил эту идею, от которой отталкивались затем в своем развитии многие ставшие впоследствии популярными философские и социологические концепции (например, экзистенциализм, франкфуртская школа и т.д.).

Вебер считает, что его эпоха с характерной для нее рационализацией и интеллектуализацией, расколдованием мира (заметим себе) пришла к тому, что самые высокие ценности переместились из общественной сферы или в потустороннее царство мистической жизни, или в братскую близость непосредственных отношений отдельных индивидов. В общественной жизни установились четко рациональные отношения, и индивид полностью лишен здесь свободы. Единственное время и место, где она еще сохранилась, -- это досуг. Все силы капиталистического общества направлены на то, чтобы обеспечить бесперебойное и ритмичное действие «производственно-научной машины». Европейская наука, считает Вебер, европейский тип организации, наконец, европейские религии, образ жизни и мировоззрение -- все работает на формальную рациональность, превращая ее из средства в цель. Капитализм, по Веберу, превращает производство из средства в цель, а человека -- в лишенного свободы раба рационально организованного производства. И индивид постоянно мечется между сферами необходимости и свободы, производственной, общественной и интимной жизни, досуга. Отсюда и кризис в «расщепленном» сознании человека.

В то же время Вебер наблюдал (да и сам испытывал ту же потреб-ность) стремление людей к личностным, неформальным объединениям.

Однако он предостерегает и от такого рода общностей, так как на этом пути не найти восстановления целостности человека, а можно только потерять остаток личной свободы, ибо индивид не будет предоставлен самому себе даже в самой интимной и нравственной сфере. Судьба человека разрывается между двумя реальностями: служением необходимости и урывками свободы в часы досуга. Когда человек на производстве или в общественной жизни, он не выбирает, он -- как все. Когда же он на досуге, его святое право -- выбирать себя, и тут всякая помеха ему -- преступление. Условием такого выбора является полная политическая свобода, полная демократия.

В этой концепции Вебера и других направлениях западной социологии главной причиной духовного кризиса современной личности выступает потеря ею свободы и человеческой целостности.

Возникает вопрос: какую свободу человек имел и когда? Ведь чтобы потерять, нужно было ее иметь. Вебер называет, как мы заметили, свою эпоху расколдованным миром. Значит, до этого времени мир был заколдованным? Очевидно, под этим он имеет в виду докапиталистические отношения. Но тогда потерянную свободу нужно искать именно в докапиталистическом, «заколдованном» мире. Так ли обстоят дела в действительности? Конечно, сословное, полное условностей, традиционное докапиталистическое устройство вполне можно назвать «заколдованным» по сравнению с рационалистическим, основанным на чистогане, лишенным иллюзий капитализмом. А вот была ли в этом обществе свобода личности? Можно согласиться, что человеческая личность была в эпоху средневековья более цельной именно потому, что была несвободной, практически лишенной выбора. В то время действовали четкие регуляторы поведения.

Во-первых, это были традиционные мотивации на постоянное воспроизведение привычных типов поведения (скажем, все ходят в церковь). Нарушение традиции осуждалось обществом и даже наказывалось. Человеческая деятельность в строгих рамках традиции ориентирована была на выживание, самосохранение.

Во-вторых, поведение людей определялось как исполнение обязанностей, долга по отношению к патрону, родителям, общине. При этом трудности, самоограничения и даже страдания при исполнении обязанностей считались в порядке вещей.

В-третьих, поведением личности руководили как светские, так и церковные власти, регламентируя его весьма тщательно.

В-четвертых, деятельность человека определялась его привязанностью к своему селу, городу, округу, который очень сложно, а иногда невозможно было покинуть, переменить, но который и защищал имущество, достоинство, а иногда и жизнь человека от внешних врагов.

Говорить о свободе личности в этих условиях едва ли стоит.

Как раз развитие капиталистических отношений сделало человека относительно свободным, уничтожив большинство из названных мотивов поведения, а оставшиеся значительно ослабив (например, последний). Человек капиталистического общества оказался один на один со своей судьбой. Не стало сословия, в котором ему предопределено было пребывать, традиционной фамильной профессии, корпоративного принуждения, но не стало и корпоративной поддержки (средневекового цеха, гильдии и пр.). Человек оказался перед выбором без гарантий и общинной поддержки. Кроме того, подверглись сомнению или вовсе рухнули многие нравственные ценности средневековья. Можно и нужно было выбирать себе культурный идеал, который раньше определялся рождением (крестьянин-- трудись, дворянин -- не трудись, но будь воином).

Выбор -- тяжелая вещь, а выбор культурного идеала -- тяжелейшая работа ума и души. Отнюдь не все люди оказались способными проделать эту работу и найти свой, а не предначертанный кем-то или чем-то путь. Отсюда и стремление к объединениям (особенно у молодежи), которое заметил в свое время Вебер, конформизм, о котором так много сказано в социологии и философии. Легче присоединиться к какой-то группе и существовать по ее правилам и идеалам, чем самому определяться, выбирать, брать на себя ответственность. Отсюда и духовный кризис.

Очевидно, не потеря свободы, а ее обретение, демократизация общества явились истинной причиной духовного и нравственного кризиса огромного числа людей. Такой дорогой ценой платит личность за обретение нового качества. Это новое качество формируется, видимо, на протяжении жизни многих поколений. Назовем его условно «работой души» или нонконформизмом, способностью выбирать свой путь и смысл и брать ответственность за его выбор на себя.

А теперь вернемся в нашу страну и наше время. Если сравнить перечисленные выше мотивации поведения в докапиталистической формации и в советской стране в эпоху тоталитаризма, то мы обнаружим их полное совпадение. Все четыре вида мотиваций поведения личности, но в несколько модифицированной форме, у нас присутствовали. Кроме того, было еще тоталитарное государство, о котором средневековье не имело и понятия. Оно выступало в роли главного вершителя человеческих судеб, в лице госаппарата и партаппарата казнило и миловало. В глазах большинства людей оно было вроде Господа Бога, который строг, но справедлив. Такое государство могло все: дать жилье или посадить в тюрьму. И большинство людей это устраивало, так как снимало с них ответственность за собственную жизнь. Даже ходячие выражения отражали это состояние души: «никто ни за что не отвечает», «зря не посадят» и пр.

И сейчас, когда тоталитаризм рухнул (может быть, окончательно) и нарождается демократическая система, неудивительно, что многие люди находятся в состоянии растерянности. За шесть лет рассыпались ценности, которыми иллюзорно, как в заколдованном мире, жило большинство населения нашей страны. Редко в чью душу проникал страшный свет истины. В основном это была бескризисная спячка. Мы даже удивлялись: что это западные философы все пишут о каких-то кризисах? У нас все нормально.

Теперь наш мир «расколдовался». Невозможность найти позитивный смысл в жизни из-за разрушения старых ценностей и традиций, отсутствие культуры, позволяющей выбрать свой путь в столь бурное время во многом объясняют те социальные патологии, которые являются сейчас болью нашего общества -- преступность, алкоголизм, рост наркомании, самоубийства.

Очевидно, пройдет время, и люди научатся жить в новых социальных условиях, искать и находить смысл жизни, но для этого нужен опыт свободы. Она породила вакуум существования, сломав традиции, сословия и прочее, она же и научит, чем его заполнить.

Недаром на Западе люди уже делают некоторые успехи в этом направлении: они дольше учились. Очень интересные идеи на этот счет высказывает австрийский психоаналитик доктор Виктор Франкл. Он считает, что для человека свойственно стремиться к тому, чтобы жизнь его была осмысленной. Если смысла нет -- это тяжелейшее состояние личности.

Нет никакого общего для всех людей смысла жизни, он уникален для каждого. Смысл жизни, считает Франкл, нельзя придумать, изобрести; его нужно найти, он существует объективно вне человека. Напряжение, которое возникает между человеком и внешним смыслом, -- нормальное, здоровое состояние психики. Человек должен найти и осуществить этот смысл.

Несмотря на то, что смысл жизни каждого уникален, путей, которыми человек может сделать свою жизнь осмысленной, не так уж и много: 1) с помощью того, что мы даем жизни (в смысле нашей творческой работы); 2) с помощью того, что мы берем от мира (в смысле переживаний, ценностей); 3) посредством позиции, которую мы занимаем по отношению к судьбе, если не можем ее изменить.

В соответствии с этим Франкл выделяет три группы ценностей: ценности творчества, ценности переживания и ценности отношения.

Реализация ценностей или хотя бы одной из них может помочь осмыслить человеческую жизнь.

Если человек делает что-то сверх предписанных обязанностей, привносит что-то свое в работу -- это уже осмысленная жизнь.

Однако смысл жизни может дать и переживание, например любовь. Даже одно-единственное ярчайшее переживание сделает осмысленной прошлую жизнь.

Но главным открытием Франкл считает третью группу ценностей -- ценности отношения. К ним человек вынужден прибегать тогда, когда не может изменить обстоятельства, когда попадает в экстремальную ситуацию (безнадежно болен, лишен свободы, потерял любимого человека и т.п.). При любых обстоятельствах, считает доктор Франкл, человек может занять осмысленную позицию, ибо жизнь человека сохраняет свой смысл до конца.

В результате наших рассуждений можно сделать достаточно оптимистический вывод: несмотря на духовный кризис, у многих людей современного мира выход из этого состояния все-таки найдется по мере того, как люди будут осваивать новые свободные формы жизни.

Литература

Актуальные проблемы культуры XX века. М., 1993.

Габдеев Р.В. Системные исследования когнитивных процессов субъекта деятельности/Р.В.Габдеев, Р.Х.Тугушев. Саратов; Казань, 1999.

Ежов О.Н. Жизненный путь и социальная адаптация личности/ О.Н.Ежов, П.С.Кузнецов. Саратов, 1996.

Капитонов Э.А. Социология XX века: история и технологии/ Э.А. Капитонов. Ростов-на-Дону, 1996.

Кузнецова В.В. Человек в контексте социальных форм жизнедеятельности/ В.В. Кузнецова. Саратов, 1995.

Куликов М.И. Мир на пороге XXI столетия: всемирно-исторический прогресс и глобальные проблемы мировой цивилизации/ М.И.Куликов. Новгород, 1995.

Манхейм К. Диагноз нашего времени/ К.Манхейм. М., 1994.

Парсонс Т. Система современных обществ/ Т. Парсонс. М., 1997.

Яковец Ю.В. История цивилизаций/ Ю.В. Яковец. М., 1997.

Размещено на Allbest.ru