Вопрос о подлинности: Т. Адорно Versus М. Хайдеггер

Размещено на http://www.allbest.ru/

Вопрос о подлинности: Т. Адорно Versus М. Хайдеггер

М.Ю. Кречетова

Аннотация

Статья посвящена исследованию аргументов Т. Адорно в его книге "Жаргон подлинности. О немецкой идеологии" против экзистенциальной философии М. Хайдеггера и, прежде всего, против его понятия "подлинности". Приводится каталогизация аргументов, а также эксплицируется основной пункт критики - оправдание существующего социального порядка. философия экзистенциальный подлинность

Ключевые слова: подлинность, идеология, социальный порядок.

Т. Адорно в своей работе "Жаргон подлинности. О немецкой идеологии" (1964 г.) делает предметом своей критики ряд идеологических импликаций как высокой немецкой философии и литературы первой половины XX в., так и вполне легких, популярных культурных феноменов, а также повседневной коммуникации. При этом он вполне осознанно не проводит границы между "элитарным" и "массовым", "высоким" и "низким". Как в текстах Рильке, так и, к примеру, в обращении босса к подчиненным по случаю Рождества он видит одни и те же идеологические импликации. Более того: именно смешение "элитарного" и "вульгарного" Т. Адорно выставляет как один из базовых признаков этой идеологии. Смысл анализируемых идеологических импликаций - в оправдании существующего социального порядка. Сам социальный порядок Т. Адорно толкует неоднозначно. В большинстве случаев речь идет о буржуазном индустриальном порядке. Но зачастую речь заходит и о фашизме. При этом переходы от одного толкования к другому никак четко не прописаны, что задает тему для отдельного серьезного исследования.

Одной из основных точек приложения критических усилий Адорно является экзистенциальная философия М. Хайдеггера и прежде всего ключевое для нее понятие "подлинности". Т. Адорно считает, что хайдеггеровская позиция более тонкая и сложная, нежели позиция О.Ф. Больнова, К. Ясперса и иных менее известных философов и литераторов. Однако это не делает ее более "чистой": напротив, ее идеологическое содержание является тем более опасным, чем менее прямолинейно, простодушно и топорно оно высказано.

Попытаемся каталогизировать и, хотя бы в первом приближении, рассмотреть аргументы Т. Адорно против позиции М. Хайдеггера. Эти аргументы можно, впрочем, вполне условно, разделить на несколько групп:

1) Аргументы, связанные с тем, что нет никакого чистого (в кантовском смысле) экзистенциального опыта, а весь опыт является, по сути, опытом социальным.

2) Аргументы, связанные с языком описания этого опыта. По мысли Адорно, это мифологизированный язык в противоположность языку, который противостоит процессу мифологизации.

3) Аргументы, связанные с коммуникативными практиками этой философии в целом: М. Хайдеггер не желает быть понятым в принципе.

4) Аргументы, носящие эпистемологический характер, связанные с тем, что невозможно наивно (или не наивно) практиковать онтологические штудии после трансцендентального поворота, осуществленного И. Кантом.

Начнем с первой группы. Нет никакого интериорного опыта самого по себе. Во-первых, само понятие интериорности формируется лишь в буржуазную эпоху, и, соответственно, нет никаких оснований приписывать человеку как таковому способности вести целиком внутреннюю жизнь. Во-вторых, в процессе дальнейшего отчуждения субъекта, лишения его различных социальных возможностей в позднебуржуазную эпоху сфера интериорности деградирует и приходит в упадок. Поэтому интеллектуально нечестным было бы выставлять ее сейчас, в нынешнее время, как сферу, имеющую собственное автономное да вдобавок еще и позитивное содержание. Из этого делается вывод о том, что под видом чистого экзистенциального опыта (внутреннего, интериорного) описывается на самом деле опыт социальный в различных своих модификациях: опыт маргинальных (в смысле невписанности в господствующий социальный порядок) слоев, опыт иных эпох (прошлого), некий психологический опыт, имеющий своим истоком систему буржуазных отношений. Приведем примеры. Т. Адорно пишет, что в экзистенциальной традиции в целом и у М. Хайдеггера в частности прослеживается тенденция идеализации сельских, провинциальных отношений. Противопоставление деревни и провинции, с одной стороны, городской цивилизации и культуре мегаполисов - с другой, призвано указать на неподдельный, аутентичный, "подлинный" характер первых и, соответственно, фальшивый, искусственный и "неподлинный" характер вторых. Т. Адорно резок в своих оценках такого рода противопоставлений. Он пишет, что зачастую в экзистенциальной традиции описываются идиллические сцены уже давно "несуществующей повседневности". Все это описание крестьянского быта с его обрядами и ритуалами, возможно, хорошо для сказки, но решительно не годится как описание того, что есть на самом деле. Косвенным подтверждением этого является игнорирование М. Хайдеггером описаний крестьянской жизни и быта в реалистической литературе: "Ему нет дела до того, как крестьянство показано в литературе, которая не ориентируется на брюзгливые инстинкты немецкого мелкобуржуазного кича: прежде всего во французском реализме, от позднего Бальзака до Мопассана, хотя в переводах она доступна даже досократику" [1. С. 64].

Далее. Сами по себе сельские отношения и крестьянство как их носитель не являются в современную эпоху чем-то самостоятельным и независимым, прежде всего, в экономическом смысле. Аграрное производство не может выдержать конкуренции с индустриальным и существует на грани выживания лишь благодаря субсидиям. Таким образом, крестьянство существует благодаря "поблажкам" со стороны господствующего экономического уклада. Да еще благодаря эксплуатации: просто это эксплуатация не наемного труда, а эксплуатация патриархальная - эксплуатация семьи.

Последнюю точку в этом разоблачении "идеальной" крестьянской жизни Т. Адорно ставит, указывая на то, что вся эта наивность и невинность, простота и святость пастухов и пастушек вмиг рассыпаются, например, при попадании крестьянина в иную социальную среду: "Сообщение Когона о том, что самые зверские расправы в концентрационных лагерях чинили юные крестьянские сыны, выносит приговор всем речам о защищенности: ее модель - это сельские отношения, которые ввергают тех, кто лишается их наследия, в варварство" [1. С. 33]. Общий итог критических замечаний Т. Адорно укладывается в формулу "делать из нужды добродетель". Основной упрек - в том, что нечто, по сути, ущербное и устаревшее идеализируется и тем самым консервируется, вместо того, чтобы стать предметом критической оценки, а затем и социальных изменений.

Теперь возьмем другой пример, иллюстрирующий идеализацию прошлого. Пара "оседлость" - "мобильность" призвана обозначать, с одной стороны, самобытность, сосредоточенность и немногословность, с другой - суетливость, деловитость, болтовню и постоянную нехватку времени. Т. Адорно считает, что такая оценка - классическое проявление ресентимента и иных психологических комплексов, а не неизменных проявлений "подлинности" и "неподлинности". Ресентимента - поскольку люди, не сумевшие вписаться в отношения мобильности, постоянно проигрывали в социальном смысле тем, кто сумел в них вписаться, и в конце концов просто озлобились против более успешных. Иных психологических комплексов - поскольку узкий и ограниченный круг общения приводит к формированию иных привычек общения и правил коммуникации, нежели широкий и изменяющийся, но ни первые привычки и правила, ни вторые не являются чем-то хорошим или дурным сами по себе, а лишь манифестацией той или иной социальной системы отношений. У М. Хайдеггера же, по мнению Т. Адорно, дается высокая нормативная оценка первой альтернативе, в то время как в настоящее время она является лишь проявлением социально ущербного опыта: "У маленьких людей мало знакомых: сталкиваясь с незнакомыми, они чувствуют себя не в своей тарелке, и их rancune (озлобленность) возводит это в добродетель" [1. С. 57].

Наконец, приведем пример, демонстрирующий наполненность экзистенциального опыта психологическим содержанием. Т. Адорно разбирает феномен "любопытства" и в общем и целом солидаризуется с М. Хайдеггером в его негативной оценке. Однако если у М. Хайдеггера любопытство выступает как одна из манифестаций неподлинности "во все времена", то Т. Адорно выводит генезис любопытства из травматичного детского опыта, связанного с авторитарным воспитанием: когда ребенок не получает правдивых ответов о поле, он затем, во взрослой жизни, начинает интересоваться вещами, которые его совершенно не касаются, как бы компенсируя былую нехватку правдивых знаний о том, что его касается.

Другой момент, подмеченный Т. Адорно, состоит в том, что социальный опыт в этой традиции и, по видимости, у М. Хайдеггера (по видимости - поскольку во фрагментах текста, описывающих данный феномен, никаких явных ссылок на М. Хайдеггера нет) выступает нерасчлененным: нет разных страт, групп, партий и общественных объединений, а есть единый народ, объединенный единым языком. Согласно Т. Адорно, это совершенно ложное описание. Он, ссылаясь на Кракауэра, дает некую социологическую интерпретацию этого якобы "единого народа": речь идет о конформистски настроенном по отношению к социальному порядку слое служащих, чей настрой затем начинает распространяться и доминировать во всем обществе, и в конце концов превращается в идеологию. И в скором времени этой идеологии "приходится ко двору" как интеллектуальная позиция, не отягчающая себя рефлексией социальных различий, так и соответствующий язык описания социальной жизни.

Следующим важным сюжетом критики Т. Адорно является восхваление "позитивного" и "благого". Правда, он оговаривается, что М. Хайдеггер не примыкает к этой тенденции напрямую, а выполняет свою задачу косвенно и опосредованно. Тем не менее, она заслуживает здесь короткого упоминания, поскольку "негативное", являющееся предметом хайдеггеровских раздумий, не выступает антиподом "позитивного", а является, выражаясь гегелевским языком, чем-то наподобие "хитрости разума", когда под видом отвержения и противостояния на самом деле выполняется задача "объективного духа" - оправдание существующего. Итак, восхваление позитивного и благого, даже если, по видимости, оно совершенно асоциально, работает на сохранение существующего порядка вещей. Вдобавок, такое восхваление может иметь и имеет массовый успех (еще одна тема Т. Адорно: соединение избранности и массовости): "Читатель… может - в зависимости от того, относит ли он себя к уровню low brow, middle brow или high brow, - понимать под словом "благое" спасение души, или правильную жизнь, или еще не охваченные индустриализацией социальные анклавы, или просто места, до которых еще не дошли слухи о Ницше и Просвещении, или, наконец, нравственный уклад, при котором девушки носят свои венки до самого замужества" [1. С. 32].

Почему же экзистенциальное описание "негативного" Т. Адорно ставит в один ряд с "позитивным"? У него есть несколько аргументов. Первый аргумент - из сферы коммуникативных стратегий: отрицательные суждения вызывают больший отклик у слушателей и читателей, нежели положительные. Возможно, это и так, но тексты М. Хайдеггера в любом случае не производят впечатление того, чтобы автор слишком уж заботился о коммуникативной доходчивости. Сам Т. Адорно в другой связи пишет о том, что М. Хайдеггер вовсе не желает быть понятым. Излишняя сложность хайдеггеровского текста (имеется в виду прежде всего "Бытие и время", которое, собственно, и анализирует Т. Адорно) не позволяет предположить наличия такой задачи у автора, а именно задачи наибольшего воздействия на читателя. Второй аргумент Т. Адорно - это превращение нигилизма в метод, в фарс. В этом аргументе на самом деле заложены две разные мысли, которые почему-то идут через запятую, - в метод, в фарс. Первая мысль - о том, что нигилизм сродни картезианскому сомнению. Последнее, несмотря на весь свой радикализм, достаточно скоро "реабилитирует" бытие Бога и восстанавливает "порушенную" картину мира, что делает его, сомнение, как бы не совсем настоящим. Как и нигилизм, на него похожий. Вторая мысль - о фарсе. Фарс, по мысли Т. Адорно, состоит в том, что радикальный вопрос не предполагает столь же радикального ответа, а зачастую не предполагает ответа вообще или рассчитывает на "лояльный ответ". Третий аргумент состоит в экспликации того обстоятельства, что все негативное - страх, смерть, беспочвенность - выставляется в качестве изначальных феноменов человеческого существования, а соответственно как то, что можно принять, но нельзя изменить. В то время как они имеют своим генетическим истоком реальные боль, мучение, страх, унижение и страдание, которые как раз изменить можно. Но забвение их генетического истока позволяет перенести указанную установку на реальные несчастья и страдания: раз изменить нельзя, пусть все будет, как есть. Процитируем Т. Адорно: "Никто еще не сумел сочинить метафизического положения, которое не было бы констелляцией элементов опыта, но мыслительная привычка сублимировать базовый опыт метафизики до метафизического страдания и отделять его от страдания реального, которое и вызвало его к жизни, сводит этот опыт на нет" [1. С. 46].

В рамках этого же подхода - искать генетический исток метафизических (онтологических) положений в реальном (онтическом) опыте - Т. Адорно рассматривает положения М. Хайдеггера об идентичности (равенстве) самому себе, о целостности и о смерти. Но здесь, согласно Т. Адорно, работает не механизм переноса, а механизм противопоставления. В реальности человек не является равным самому себе "ни в социальном, ни даже в биологическом смысле" [1. С. 130], не является целостным, а представляет собой набор разных социальных функций, а смерть в конце концов овеществляет человека и исключает какой бы то ни было смысл вообще. Реальность гетерономна, но человек, увы, тоже не автономен, а любое представление его бытия как автономного, представление, не принимающее в расчет реальность, оставляющее ее как бы за скобками, является иллюзорным и выполняет скорее компенсирующую функцию, нежели функцию действительной альтернативы. Таким образом, представление о человеке как имеющем в том числе и выбор в пользу автономности, идентичности и целостности, и не принимающее в расчет реальность, является иллюзией и самообманом в субъективном смысле и, кроме того, безрезультатно - в объективном смысле: все те условия, которые приводили к расщеплению человека и обессмысливанию его жизни, не только не исчезают, а даже усиливаются и приобретают больший масштаб.

Так, можно зафиксировать парадоксальную ситуацию: экзистенциальная традиция в целом и философия М. Хайдеггера в частности противостоит господствующему социальному порядку на уровне декларативном, но поддерживает его на уровне "сущностном". Некоторые механизмы такой поддержки были описаны выше. О некоторых других стоит сказать отдельно. Изначально хайдеггеровская философия рассматривает себя как чистое онтологическое исследование по ту сторону всякой онтической определенности: тех или иных состояний общества и культуры. Но эта чистота не может быть "выдержана". Поскольку данная позиция выносит все общественные и культурные определенности за скобки своего рассмотрения, т.е. не рефлектирует их, то они затем возвращаются в это рассмотрение в качестве неотрефлектированных, уже идеологических моментов. Т. Адорно даже выдвигает гипотезу о тем большей ангажированности философской позиции в современную эпоху, чем большую степень чистоты она намеревалась блюсти изначально: "Философиятем глубже погрязает в общественном, чем болееревностно она, будучи озабочена самою собой, дистанцируется от общества и его объективного духа" [1. С. 112]. Далее. Сама эта позиция "незаинтересованного наблюдателя", позиция "над обществом", на самом деле таковой не является: это позиция слабого, немощного, бессильного. Это позиция людей или групп, которые не могут изменить общество или как-то влиять на него, поэтому противопоставляют себя как избранных, немногих, самобытных - обществу как массовому, анонимному, безличному etc., в то время как они просто выполняют одну из общественных функций. Согласно Т. Адорно, здесь мы имеем дело с феноменом ресентимента в чистом виде: "В профессиональных группах, занятых так называемым духовным трудом, но зависимых или же экономически несостоятельных, жаргон является профессиональной болезнью… Их образование и сознание плетутся вслед за тем духом, которым они заняты в силу общественного разделения труда" [1. С. 24].

Перейдем теперь ко второй группе аргументов - о языке описания, который Т. Адорно называет "жаргоном". Эти аргументы практически полностью симметричны аргументам первой группы. Кратко их можно представить следующим образом:

1) Этот язык не описывает современную реальность, а описывает некую прошлую, былую реальность. Достигается это с помощью следующего механизма. Язык меняется медленнее, чем реальность, которую он описывает. Язык в некотором смысле консервативен: наряду с новыми формами в нем сохраняются старые, которые переживают вещи, отношения, состояния, которые они когда-то описывали. Т. Адорно называет это мифологическим, архаическим элементом языка. Он неустраним целиком и полностью. Задача такого устранения была бы целиком искусственной. Однако интеллектуально честная позиция должна критически относиться к этому элементу, т.е. проводить, по возможности, последовательную демифологизацию языка. Жаргон же, напротив, превозносит и восхваляет этот архаический элемент, воспевает древность языка. В хайдеггеровской версии это поиск изначального смысла слов. В результате на этом языке невозможно выразить современный опыт.

2) Вышеописанное обстоятельство имеет важное следствие. Поскольку слова более не связаны с конкретным контекстом, не наполнены определенным эмпирическим содержанием, не отнесены по сути к предмету, их можно использовать для любых целей: "от проповеди до рекламы". В результате древность, уникальность, избранность соединяются с дурной универсальностью, массовостью и рыночным хождением.

3) Слова данного языка выходят за пределы собственных значений. К ним добавляется некий довесок. Классическим примером является трансформация, произошедшая со словом "высказывание". Собственное значение этого понятия - высказывание "нечто" о "нечто". В жаргоне же, по мысли Т. Адорно, в высказывании выражается не только предмет, но и экзистенция говорящего. Тем самым предполагается, что высказывание не может быть истинным, если говорящий не экзистирует подлинно, как, впрочем, и наоборот. Соответственно, такое высказывание становится невозможно опровергнуть. Нарушается одно из условий нормальной коммуникации. А значит, такая позиция не допускает, по сути, существования оппонентов. Она предполагает лишь сторонников.

4) Игнорирование собственных значений слов. Т. Адорно считает, что М. Хайдеггер зачастую произвольно обращается со словами, несмотря на декларируемое "вслушивание" в язык. Одним из основных примеров является употребление М. Хайдеггером слов "одиночество" (Alleinsein) и "уединение" (Einsamkeit). М. Хайдеггер считает, что в городе можно легко быть одному (allein), но нельзя жить в уединении (einsam). Т. Адорно считает, что это навязанное, искусственное значение. Он апеллирует к великой литературе, а также к классическому словоупотреблению: "Язык… скорее говорит, что в большом городе или на празднике человек может быть одинок (einsam), но никогда - один (allein)" [1. С. 67].

5) Стилистика этого языка, претендуя на аутентичность и утонченность и даже поэтичность, на самом деле является глубоко провинциальной и напоминает, по мнению Т. Адорно, худшие образцы "областнической литературы".

Следующая серия аргументов связана с коммуникативными практиками этого направления. О некоторых из них уже было вскользь упомянуто. Однако попробуем перечислить их здесь в некотором порядке. Прежде всего, М. Хайдеггер не желает быть понятым. Мысль специально формулируется с такой высоты или из такой недосягаемой глубины, что нет никакого содержания, которому можно было бы оппонировать. Потом, в силу уже указанного специфического понимания высказывания, всевозможные участники коммуникации распадаются на две неравные группы: одни, экзистирующие "подлинно", могут лишь принять высказывание, другие, лишенные этой "благодати", не могут критиковать по сути, поскольку лишены одного из главнейших условий "доступа" к истине. Т. Адорно считает такую позицию антиинтеллектуальной. Далее. Само построение философского дискурса с безусловным приоритетом вопроса над ответом представляется Т. Адорно глубоко ущербным. Он считает, что о важности, глубине, радикальности и прочих существенных характеристиках вопроса можно судить лишь по ответу, который зачастую отсутствует. И, наконец, у Т. Адорно просто стилистические расхождения с философией, которая претендует на "избранность" (философия для немногих) и тем не менее имеет массовый успех.

Последняя серия аргументов связана с невозможностью наивно (или не наивно) практиковать онтологические штудии после "трансцендентального поворота", осуществленного И. Кантом. Здесь у Т. Адорно несколько аргументов, которые требуют серьезного отдельного исследования, поэтому ограничимся лишь их простым перечислением: вот-бытие - это на самом деле сознание; логически противоречивым является приписывание вотбытию одновременно онтических и онтологических характеристик; любые онтологические характеристики относятся к уровню понятий, а не уровню предметов.

Так в первом приближении выглядят аргументы Т. Адорно против понятия "подлинности" у М. Хайдеггера. Дальнейшая интерпретация этих аргументов предполагает прежде всего рефлексию относительно того социального порядка, в консервации и оправдании которого Т. Адорно упрекает исследуемую традицию. Речь идет о различении между либеральным буржуазным порядком и фашизмом. И второй, не менее важный аспект, - это оправданность и корректность тех аналогий и параллелей, которые Т. Адорно проводит между "жаргоном подлинности" и фашизмом.

Литература

1. Адорно Т. Жаргон подлинности. О немецкой идеологии. М.: Канон, 2011.

Размещено на Allbest.ru