Проблема сосуществования в контексте информационного общества объективного знания, мистики, псевдонауки

98 Издательство ГРАМОТА www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 130.2(304.2)

Елецкий государственный университет имени И.А. Бунина

ПРОБЛЕМА СОСУЩЕСТВОВАНИЯ В КОНТЕКСТЕ ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА ОБЪЕКТИВНОГО ЗНАНИЯ, МИСТИКИ, ПСЕВДОНАУКИ

Дворников Виктор Викторович

На рубеже XX-XXI вв. большинство крупнейших мыслителей признало переход к новому цивилизационному этапу развития, сопоставимому с «неолитической революцией» (VIII тыс. до н.э.), возникновением письменности (III тыс. до н.э.) и началом нового времени пять столетий назад. В глобальном мире неузнаваемо преобразовались все социальные институты и механизмы прежнего индустриального общества: производство, распределение, труд, творчество, сфера обслуживания, каналы применения знания. Происходит стирание границ государств, наций, профессий, качественные изменения семьи, образования, науки, утверждается мультикультурализм.

Скорость перемен в течение последнего столетия, когда уже существовало электричество, радио, телефон, железные дороги, квантовая механика и теория относительности, увеличилась в 50 раз. Динамика изменений обусловила ситуацию «неосознанности происходящего», выраженную американским футурологом Элвином Тоффлером (1928-2016) как «футуршок». Формировавшийся веками тип мировосприятия оказался непригодным для функционирования в условиях новой системы усвоения и переработки сведений об окружающем мире.

Вследствие научно-технической революции 1950-1960-х гг. доминируют высокие технологии в сфере коммуникации. В медийном пространстве принципиально иное место отведено познавательной деятельности. При сохранении внешнего авторитета науки нивелируется её статус, социальная база, все больше пользователей предпочитают пошаговые инструкции и адаптированные к интересам потребителя вненаучные и паранаучные сообщения в режиме online. Знаком времени стало сосуществование в электронной сети в ситуации свободной конкуренции объективного знания, мистики, эзотерики, псевдонауки.

Непредсказуемы последствия такого влияния на молодежь, не имеющую иммунитета фундаментальных знаний в гуманитарных науках. Общество обеспокоено поддержкой интернет-потребителями всевозможных домыслов, мифологем, фальсификаций, «фейковых конструкций». Авантюристам удаётся вовлекать в утопические проекты тысячи инициативных людей, искренне поддерживающих фантомные идеи «первооткрывателей». Гуманитарный кризис выражается в присутствии в информационном поле невероятного объема недостоверной, умышленно и неосознанно искажаемой информации, различных форм манипуляции сознанием [35, с. 142]: «…начинает доминировать не столько стремление к понятиям, сколько массовая жажда ощущений и впечатлений. Отходя от принципов гуманитарного знания, человек впадает в полную зависимость от манипулятивной культуры. Следствием становится эрозия фундаментального качества человека - способности свободного выбора» [25, с. 237].

На протяжении истории истинное знание сосуществовало с безосновательно выдающим себя за таковое. Вопрос о демаркации «эпистемы» (знания) и «доксы» (мнения) был поставлен уже в античную эпоху в философии элеатов. С фундаментальных открытий в механике и астрономии в изучении природы утвердились каузальные и детерминистские подходы. Исследовательские области, опирающиеся на магию (алхимия, астрология, хиромантия), исключались из сферы научного интереса. Вместе с тем не только в эпоху Парацельса, но и во времена Ньютона разделение науки и псевдонауки не было актуальным [5, с. 462-468].

С зарождением позитивизма и сциентических тенденций рациональное объяснение мира стало рассматриваться как единственно возможное, предопределив идеологему прогресса. В рамках неопозитивизма (Р. Карнап, О. Нейрат) особую значимость приобрели критерии знания: принцип верификации, провозглашавший установление истины посредством формальных методов, а позже принцип фальсификации (опровержение) К. Поппера.

В XX веке многие направления заслуженно (графология, иридология, физиогномика) и незаслуженно (психиатрия, криминалистика) относили к псевдонауке. Однако дальнейшее развитие показало, что иные типы мировоззрения (мифологическое, религиозное, обыденное), вопреки закону трёх стадий О. Конта, сохранялись и дифференцировались. Философский дискурс витализма А. Шопенгауэра, «философии жизни» Ф. Ницше и В. Дильтея, экзистенциализма С. Кьеркегора отклонился от магистральной линии в сторону интуитивизма и иррационализма.

В медиасреде XXI века прежнее толкование знания как расширения естественно-научной картины мира выглядит неоправданно. Различные элементы мистики, например, могут рассматриваться в качестве лженауки лишь в том случае, если позиционируют себя как науку. Во-первых, не следует идентифицировать псевдонауку в тех исследовательских областях, которые находятся на стадии становления и строго не определены. Некоторые концепции, считающиеся перспективными, впоследствии показывали свою несостоятельность (теории эфира и теплорода в физике, теория народонаселения Т. Мальтуса), и, напротив, казавшиеся тупиковыми - интегрировались в научное знание (теория дрейфа континентов, психоанализ).

Во-вторых, развитие науки неизбежно сопровождается присутствием в допустимых пропорциях дилетантизма (особенно в гуманитарной сфере). Авторы, не обладая необходимой источниковедческой и методологической базой, претендуют на глубокие выводы в силу недостаточного профессионализма. Проблема значительно обостряется, когда дилетанты находятся внутри науки, обладая учеными степенями.

В-третьих, от некорректных работ заблуждающихся авторов следует строго отделять умышленно сфальсифицированные исследования, выдающие себя за открытия в своей области. Категорически недопустимы махинации, аферы, коррупционные схемы с целью изъятия финансовых средств на реализацию якобы прорывных технологий («дело Г. Грабового», «петрикгейт»). На длительный срок в масштабах всей страны может складываться особая идеологическая ситуация, открывающая приоритеты целым псевдонаучным направлениям с десятками подразделений (агробиология Т. Лысенко в годы сталинизма, евгеника в нацистской Германии).

Известный физик, член Нью-Йоркской академии наук А. Хазен подчёркивает, что в науке наряду с неопровержимыми утверждениями существуют ошибки, которые остаются таковыми на всех этапах исследования. Их несостоятельность доказывается областями применимости проверенных моделей. Сами по себе они не являются лженаукой, но могут становиться ею в силу определённых обстоятельств (например, работа К. Э. Циолковского «Второе начало термодинамики», 1905). «Как отличить продуктивные “ошибки” в виде аксиом, описывающих этапы последовательных приближений в познании природы, от грубых ошибок внутри известных моделей, которые остаются навечно безграмотностью? Процесс и результаты разграничения этих двух классов ошибок и есть существо науки» [32].

В последние десятилетия псевдонаучные концепции оказались чрезвычайно востребованными, наблюдается лавинообразный рост подобной литературы в большинстве нынешних изданий. Как считает Е. Д. Эйдельман, при принятии решений о публикации подобных статей можно использовать 18 простейших критериев, дающих почти стопроцентный результат при диагностировании специфики текста [37, с. 19-24]. Однако это вовсе не решает проблемы, её истоки, вероятно, следует искать совершенно в иной плоскости.

В мультимедийной среде все пользователи (с определёнными оговорками) имеют равный доступ к неконтролируемому потоку информации, получаемые сведения, как правило, неверифицируемы. Массовое сознание завораживают новейшие гипотезы и неустановленные факты, осмысление которых предстоит в будущем: голография, фрактальная геометрия, теория суперструн, «туннели во времени», мультивселенная и мн. др. Повышенный интерес к данной проблематике вполне закономерен и обусловлен познавательными мотивировками. В режиме свободной конкуренции интернет-пространства она остаётся огромной лакуной, которая в любой момент может быть заполнена сенсационными открытиями «доморощенных гениев», эзотериков и шарлатанов.

Одним из объяснений настораживающего роста псевдонаучной литературы является ошибочная идентификация в качестве таковой квазирелигии (со строго религиоведческих позиций - «внеконфессиональной» религиозности - В. Д.). Даже в тех случаях, когда авторы позиционируют себя в качестве учёных, налицо значительный элемент сакрализации и попытка ответить на «вечные вопросы», не считаясь с «бритвой Оккама». Если демаркация науки и ненауки вполне оправданна, то установление «неистинной веры» противоречит принципу свободы совести и может решаться исключительно с позиции определенной церкви. Несостоятельность в правовом отношении термина «ложная религия» была показана уже в юридических исследованиях XIX века [28]. Встречающиеся в ряде работ определения «псевдорелигия», «деструктивные культы», «тоталитарные секты» и пр. не имеют убедительного толкования. К ним, как правило, без типологического обоснования причисляют широкий спектр всевозможных направлений (от сайентологии до общества анонимных алкоголиков) [15]. В научном религиоведении данное явление уместнее обозначать как новые религиозные движения (НРД), некоторые исследователи высказываются за термин «внеконфессиональная религиозность» [11].

В этом же контексте следует рассматривать интерпретацию в качестве псевдонауки современной эзотерики, вопреки изначальной сущности превратившейся в один из массовых видов «околорелигиозного творчества». Крайний субъективизм подобных открывателей тайн мироздания, порой не отличимый от маниакального бреда, с точки зрения В. М. Розина, допустимо рассматривать в качестве «ментальной оппозиции» привычному видению мира, как «полёт в самого себя» [23].

Многие проблемы обусловлены отсутствием специалистов в стыковых областях естественно-научного и гуманитарного знания, способных дать исчерпывающую оценку недостаточно изученным явлениям. Как следствие, например, обоснование телекинеза в монографиях доктора технических наук Г. Н. Дульнева [9] и доктора биологических наук А. П. Дуброва [8] выглядит в глазах непрофессионалов более аргументированно, нежели немногочисленные научные публикации, пытающиеся критически анализировать этот малоизученный феномен. На восполнение этого пробела в советскую эпоху были направлены миллионные тиражи научно-популярных журналов.

В определённых интеллектуальных кругах и среди радикальной молодежи популярны концептуальные исторические фальшивки: «Протоколы Сионских мудрецов», «Прорицания монаха Авеля», «Велесова книга», «Славяно-Арийские Веды» и др. Невероятных масштабов фальсификация истории достигла в популяризации так называемой «новой хронологии» А. Фоменко и Г. Носовского. Согласно ей, реальная датировка истории не соответствует общепринятой, а гораздо более сжата по времени. Констатируется, что многие события и исторические персонажи были на самом деле «фантомами» совершенно иных событий и исторических личностей. Опасность подобных псевдонаучных опусов, изданных миллионными тиражами, в профанации познавательной деятельности, в формировании презрения к аналитическому мышлению и распространении воинствующего обскурантизма. Как подчеркивает академик А. Б. Мигдал, «псевдонаука - это попытка доказать утверждение, пользуясь ненаучными методами, прежде всего, выводя заключение из неповторяемого неоднозначного эксперимента или делая предположения, противоречащие хорошо установленным фактам» [17, с. 60-67]. Многие учёные, увлечённые той или иной идеей, претендуют на радикальное изменение научной картины мира, не имея на то достаточных оснований. Негативным итогом популярности в обществе подобных идей является финансирование околонаучной деятельности сомнительных исследовательских структур государством.

В настоящее время в среде учёных продолжаются острые дискуссии о возможности противодействия распространению псевдонауки. С этой целью в 1998 г. РАН по инициативе нобелевского лауреата академика В. Гинзбурга образовала Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований под председательством академика Э. Круглякова. Результаты её деятельности почти за два десятилетия оказались скромными. Авторитетнейшие фигуры отечественной науки почти сразу лишились государственной поддержки, а их оппонентам легко удается использовать против них риторику, с одной стороны, «инквизиторства», с другой - «борьбы с ветряными мельницами». Более успешный «заслон» на пути проникновения псевдонауки в Интернет ставят волонтёры из числа молодых учёных, сумевших создать специальные порталы, сайты и форумы, оснащённые технологиями интерактивного общения (А. Соколов [26], А. Панчин [22, с. 94-95] и др.).

Признавая переход к типу общества, базирующемуся на информационных технологиях, различные авторы совершенно по-разному оценивают его причины, сущность и дальнейшие перспективы. Наблюдается консенсус в определении социально-экономических и политических характеристик: глобальная экономика, финансовый универсализм, маркетинг, менеджмент, корпоратократия, элита «новых кочевников» и др. При этом налицо диаметральные расхождения в философско-мировоззренческом осмыслении перемен.

Десятки исследований социологов, антропологов, политологов, культурологов, публикуемых на сайте elibrary.ru, руководствующихся дискуссионными, по сути, концептами («индустрия знаний» - Ф. Махлуп, 1962; «общество знаний» - П. Друкер, 1969; «постиндустриальное общество» - Д. Белл, 1973; «технологическое общество» - Д. Мартин, 1978; «сетевое общество» - М. Кастельс, 1996), посвящены мониторингу индекса готовности к «началу цифровой эры» в Белгородской, Псковской областях, на Алтае и т.д. [39]. Качественный анализ и выводы, как правило, строятся вокруг технической оснащённости и соответствующих статистических данных в определенных регионах и в государстве в целом [33, с. 20-22]. В этой связи можно вспомнить позицию известного математика и эколога академика Н. Н. Моисеева (1917-2000): «Сегодня термином “информационное общество” всё чаще пользуются и неспециалисты. Многие считают, что на планете уже устанавливается (а некоторые считают даже, что установилось) информационное общество. Так говорят те, кто сводит понятие об информационном обществе к чисто технической революции в сфере распространения и обмена информацией… Но мне эта проблема представляется несравненно более глубокой, а сами информационные технологии - лишь необходимым средством установления планетарного информационного общества» [19, с. 181].

В нынешней ситуации, когда государственная политика информатизации, сетевая экономика и обучение с использованием ИКТ стали повседневной реальностью, актуально предостережение одного из творцов цифровой эпохи, создателя кибернетики как науки, изучающей процессы хранения, переработки информации, управления и контроля, Норберта Винера (1894-1964): «Современный человек, и особенно современный американец, сколько бы у него ни было “знаний, как делать”, обладает очень малым “знанием, что делать”. Он благосклонно отнесётся к недосягаемой ловкости полученных машиной решений, не слишком задумываясь над побуждениями и принципами, скрывающимися за ними. Поступая так, он рано или поздно поставит себя в положение того отца из книги Вильяма Уаймарка Джэкобса “Обезьянья лапа”, который мечтал получить 100 фунтов и в конечном итоге увидел у двери своего дома агента компании, в которой служил его сын, предлагающего ему 100 фунтов в качестве утешения за смерть его сына на фабрике» [2, с. 188].

С точки зрения челябинского исследователя И. Тузовского, логически построенное знание в новых условиях неизбежно будет уступать архаическому чувственно-образному знанию, постулирующему в качестве показателя востребованности зрелищность [30, с. 304]. Один из ведущих исследователей Интернета американский социальный философ М. Кастельс подчеркивает, что объективное и структурированное знание в условиях информационного поля теряет смысл, т.к. последовательность изложения событий всегда зависит от субъективного выстраивания контекста источником информации: «Если энциклопедии упорядочили человеческое знание по алфавиту, то электронные СМИ обеспечивают доступ к информации, выражению и восприятию её в соответствии с побуждениями потребителя или с решениями производителя» [14, с. 121]. В своей работе «Информационный взрыв и травма постмодерна» российско-американский культуролог М. Эпштейн отмечает, что привычная нам картина объективного знания о мире неизбежно будет релятивироваться, перемещаясь в зону субъективного восприятия: «Реальность не просто отчуждается, овеществляется или обессмысливается - она исчезает, а вместе с ней исчезает и общий субстрат человеческого опыта, заменяясь множеством знаково произвольных и относительных картин мира» [38].

Во многом проблема обусловлена противоречивыми толкованиями используемого в большинстве языков мира базового понятия - «информация» (от лат. Informatio - ознакомление, разъяснение). Наглядный пример приведён в книге известного отечественного биофизика Д. С. Чернавского (1926-2016). Ссылаясь на специальное исследование, проведённое И. В. Мелик-Гайказяном, он заключает, что из десятков приводимых дефиниций ни одну нельзя считать в полном смысле удовлетворительной. В них отсутствует общее понимание, а диапазон интерпретаций расходится: от «вся совокупность данных о мире» до «сигнал, поступивший в сознание из внешнего источника» [34, с. 3-5]. Констатируется, что пока понятие «информация» используется на обыденном уровне для решения прикладных задач (система связи, шифрование и пр.), проблем не возникает, но ситуация принципиально меняется, когда его начинают употреблять в качестве термина, актуального для всей современной науки. «Крупнейшие ученые 20-го века - Н. Винер, К. Шеннон, Л. Бриллюэн, У. Эшби и др. - по-своему, в рамках решаемых научных проблем, определяли понятие информации. Это способствовало тому, что уже к концу 1980-х годов было распространено мнение, что этому общенаучному понятию невозможно дать общее определение и что оно должно уточняться в рамках конкретных наук» [24, с. 180].

С позиции естественных наук за понятием закрепилось значение данных, получаемых в виде сигнала из внешней среды, позволяющих реципиенту их упорядочивать. Подчеркивается недопустимость прямого соотнесения понятия «информация» с основополагающими понятиями «материя», «энергия» и др. [41, р. 155]. Характерно, что единица измерения информации «бит» (бисистема, двоичный код) была предложена инженером и математиком Клодом Шенноном (1916-2001) независимо от появления кибернетики, криптографии и вычислительных машин (А. Тьюринга, Д. фон Неймана). Впервые предложив инструментарий количественного сохранения и трансляции сообщений, он с самого начала предостерегал от бездумного перенесения его в сферу гуманитарных наук, обозначив ажиотаж социологов, психологов и лингвистов вокруг этого понятия - «бандвагон» [36, с. 667-669].

Обращает на себя внимание, что в использовании понятий отдельными авторами нарушается один из законов формальной логики. Происходит фактическое отождествление «информации» и «знания». На уровне массового сознания многие считают их синонимами. Как следствие, один объект определяется через другой, например: «информация - это знания, переданные кем-то другим или приобретённые путем собственного исследования» и «знание - это высшая форма информации» [21, с. 50]. Показывая бессмысленность такой категориально-понятийной эквилибристики, Д. Чернавский предложил дефиницию в стиле Козьмы Пруткова:

«Информация есть отражение отображения наших соображений» [34, с. 4].

В настоящее время наблюдается качественный сдвиг в содержании когнитивной деятельности. Если ранее накопление сведений о мире рассматривалось как следствие социального развития, то теперь информация фактически конструирует действительность, делая неосязаемой грань между реальностью и виртуальностью. Понятия «знание» и «информация» в качестве обозначения получаемых данных имеют разную основу. Если содержанием знания является систематизация, то главными характеристиками информации являются избыточность и стремление к энтропии. «Знания - это проверенный практикой общества результат познания действительности, основные особенности которого - систематичность, непротиворечивость и, главное, объективность, независимость от желаний и воли людей. Информация - сведения любого характера, выражающие чаще всего мнения говорящих, иногда сомнительной достоверности и, как правило, несовпадающие или даже противоречащие друг другу» [12]. В ситуации, когда возможности информации рассматривают «в качестве основного направления интеллектуального процесса, обусловливающего неизбежность изменения универсальных социально-правовых и нравственных норм цивилизации», возникает противоречие между информацией и гуманитарной сферой [25, с. 228].

Отечественный математик и философ В. Н. Тростников почти полвека назад указал на особый психологический механизм познавательного процесса. Получение знания всегда сопряжено с внутренними усилиями и затратой труда: «…если человек сознался себе, что он не знает какого-то предмета, который для него было бы полезно и нужно знать, то он захочет заполнить пробел в своем образовании. Если же у него есть основания поверить в своё знание предмета, то он постарается поверить, чтобы не затрачивать труд и время на учебу, - такова уж природа людской психики» [29, с. 10].

Некоторые авторы подчеркивают объективные сложности в определении понятий: «“Знаниевое” определение понятия информации раскрывает связь этих двух важнейших понятий, оно указывает подчиненное отношение информации по отношению к знаниям: субъект воспринимает те или иные виды информации в зависимости от сложившихся знаний. Эти зависимости описываются т.н. “информационными моделями”, которые связывают, например, актуальную информацию о курсах валют со знаниями о финансовой конъюнктуре. Здесь мы сталкиваемся с проблемой разнообразия знаний и соответствующей им информации, в силу которой оказывается невозможно рассмотреть отношения между ними» [24, с. 186].

Утрированные подходы, возможно, к одному из глубинных аспектов современного миропонимания (сопоставимому со значимостью «основного вопроса» о первичности материи и сознания в рамках диалектического материализма) свидетельствуют не столько о проблеме терминологии, сколько о беспринципности философско-культурологического обоснования социальной значимости информации. Например, определение понятия «информационная культура» может не коррелировать с изначальным понятием «культура», подменяясь неаргументированной семиотикой. Наряду с обоснованными категориями «компьютерная грамотность» и «информационная компетентность» могут использоваться наукообразные оксюмороны «информационное культуротворчество», «информационная рефлексия» и пр. В частности, в определении: «Рефлексия представляет собой отслеживание человеком цели, процесса и результатов своей деятельности по присвоению информационной культуры, а также осознание тех внутренних изменений, которые в нем происходят, себя как изменяющейся личности, субъекта деятельности и отношений» [31, с. 71].

Произвольные толкования понятия «знание» фактически отрицают научную методологию. Например, в поверхностном сведении знания к информации, которая может быть использована два раза и более. Такая инверсия недопустима, т.к. специфика научного знания фундаментально и последовательно изучена в науковедении (И. Лакатос, С. Тулмин) и истории науки (Дж. Нидем, Д. Бернал, Ю. Рожанский и мн. др.). Вопрос о смысловом соотношении знания и информации во многом философский и носит дискуссионный характер. Возможно, закономерен подход, предлагающий интерпретацию понятий в качестве антиномии (дихотомии). В рамках философского дискурса может использоваться обширный нарратив и самые различные гипотетические модели. медийный научный знание мистика

1. Знание - первичная матрица сведений и представлений, на основе которой в процессе экспоненциального роста возникает возможность точно описывать мир на новом качественном уровне с помощью единицы измерения - информации.

2. Информация - первооснова (субстрат) совокупности всех данных о мире, из которой по мере усложнения структурируются элементарные формы и высшая степень знания - «ratio» (аналогично образованию частиц из первичных кварков).

3. Знание и информация - различные, но одинаково существенные аспекты единого комплекса сведений об объекте познания, которые могут быть получены только при разных условиях опыта и не могут охватываться единственной системой описания, поэтому должны рассматриваться как дополнительные (в соответствии с «принципом дополнительности» Н. Бора).

4. Открытие в 1948 году цифрового измерения (кодирования) данных о мире указывает на существование двух одномоментно присутствующих в интенциональном сознании систем дескрипции единого объекта познания - знание («ноэзис» - способ) и информация («ноэма» - предмет) (в соответствии с феноменологией Э. Гуссерля).

5. Информация - указание на смену познавательной парадигмы (в соответствии с эпистемологией Т. Куна) и переход к новому альтернационному типу мышления и новой форме восприятия искусственной (виртуальной) реальности, характеризующихся: актуализацией выбора «сценария знаний», скоростью принятия решений, целевым использованием полученных данных, отсутствием рефлексии, синхронистичностью, многофункциональностью и др. (Следует признать умозрительность, внутренние противоречия и сложность конвергенции этих моделей.)

Непредсказуем разрыв познавательной традиции в результате возникновения двух типов современного человека - представителя письменной культуры с логико-понятийным мышлением и представителя постписьменной культуры с альтернационным («клиповым») мышлением (термин «clipping» первоначально обозначал подборку газетных вырезок на определённую тему). Отмеченное социальными психологами и педагогами кардинальное расхождение между поколениями указывает на подавляющее преобладание второго типа в возрастных группах младше 20 лет и первого типа в возрасте после 40 лет. Как считает известный психолог Рада Грановская, в восприятии молодежи вербальное замещается аудиовизуальным, отсутствует склонность к самоанализу, нарушается линейность мышления: «…в информационное поле можно войти и выйти в любой момент без всякой потери» [4]. Дети, выросшие в эпоху высоких технологий, по-другому смотрят на мир. Их восприятие - не последовательное и не текстовое, они видят картинку в целом и воспринимают информацию по принципу клипа: «…понимать - значит быстро понимать, а не танцевать герменевтические церемониальные танцы. Всё, что мешает быстро думать и быстро принимать решение, должно быть оставлено без внимания. Клиповое сознание - это монтаж. Оно не обобщает, а выдумывает» [Там же].

Фактор «клипового сознания» обуславливает многие проблемы в современной системе образования. Следствием перехода современной школы на новую технологическую основу стало нарушение иерархии знания. «Если культу информации подчинятся и те, в чьих руках находится образование молодого поколения, то это поколение в будущем может оказаться неспособным решать те социальные и этические проблемы, которые могут встать перед нашим обществом на последней стадии индустриальной революции ?…? информация - это всего лишь факты, иногда полезные, иногда тривиальные, но они никогда не заменят мысль, и надо научить молодежь трезво оценивать роль и значение информации, не преувеличивая их» [27, с. 75]. В конце прошлого века Н. Н. Моисеев отмечал: «Избыток и неструктурированность информации рождают информационный хаос. А он - эквивалент невежества, потери видения истинных ценностей <…> необходимая (а не только полезная) информация тонет в хаосе “шумов”, и при современных методах отбора информации, то есть при существующей системе образования, бывает практически невозможно выявить нужный сигнал, тем более его интерпретировать» [18].

Тенденция снижения качества образования, отслеживаемая зарубежными специалистами с конца шестидесятых годов прошлого века (Ф. Кумбс, 1970), в нашей стране наметилась только в два последних десятилетия. Многие учителя, признавая негативное влияние универсализации тестирования, обеспокоены ориентацией учеников на знание лишь конкретных учебников, нарушением принципа контекстуальности, имитацией аналитических суждений и выводов. Средствами демонтажа «советской школы» выступает повсеместная монетизация образования [20]. Под угрозой традиционный способ передачи знания по линии «учитель - ученик». Как отмечает в своем исследовании Э. Волкова, изначально система обучения строилась не столько на воспроизведении полученной суммы знания, сколько на воспроизведении самого образа учителя [3, с. 42-47]. Базовый же принцип андрагогики - non scholae, sed vitae discimus (учимся не для школы, а для жизни), вопреки внешней убедительности, по сути, провозглашает альтернативный вектор - «каждый сам себе учитель»! Вместе с тем радикальное реформирование привычного «храма знаний» и переход к «структурам предоставления информационных услуг» отражают объективную тенденцию утверждения нового типа мышления, сочетая в себе деструктивные и конструктивные компоненты переходного периода. Анализируя историческое значение Интернета, М. Кастельс резюмирует: «Новая форма обучения ориентирована на выработку умения трансформировать информацию в знания, а знания - в действия» [13, с. 295].

Теоретики информационного общества пытаются проецировать дальнейшее развитие, делая акцент главным образом на социально-экономических и геополитических аспектах. В описании контуров будущего ставится знак равенства между понятиями «информационное общество» и «общество знания». С точки зрения одного из патриархов менеджмента Питера Ф. Друкера (1909-2005) и его последователей (Р. Эйкофф, Д. Диболд, Дж. У. Форрестер), изобретение компьютера предопределило революционные изменения не столько в науке и оборонной промышленности, сколько в работе высшего руководства, учёте экономических цепочек (economic-chain accounting), банковском деле, стратегии принятия решений в бизнесе. Важнейшим открытием П. Друкера, в корне противоречащим марксизму, стало утверждение, что дополнительную прибыль нужно получать не за счёт увеличения инвестиций и сокращения издержек, а за счёт создания «новой стоимости» посредством использования информации.

С позиции менеджмента акцент делается на умении добывать и применять информацию, необходимую для получения конкретного результата: «Слишком часто за информацию принимается просто большой объем данных. Разница между большим объемом данных и информацией примерно такая же, как между телефонной книгой, в которой миллионы фамилий, и фамилией, местом работы и адресом нужного вам человека ?…? мы собираем информацию не для того, чтобы накапливать знания, а для того, чтобы предпринимать правильные действия» [7]. Концепт «общество знаний», используемый в теории «постэкономического общества» (1993), связывается с трансформацией знания как одного из видов ресурсов в главный вид ресурсов [1]. Вопреки пояснению «нынешнее общество ещё преждевременно рассматривать как “общество знания”» [6, с. 71], очевидно, что подобный тренд в понимании роли и места познания не связан ни с собственно научной (Евклид - Г. Галилей - И. Ньютон - Д. Максвелл - А. Эйнштейн - М. Планк - Э. Ферми - В. Гейзенберг), ни с когнитивной традицией в целом (Аристотель - Августин - Р. Декарт - И. Кант - К. Маркс - З. Фрейд - Ф. Ницше - М. Хайдеггер). Отстаиваемый менеджментом универсальный лозунг банкиров начала XIX века - «кто владеет информацией, тот владеет миром» - указывает лишь на значимость интеллекта в получении сверхприбыли и обеспечении превосходства над конкурентами, не имея преемственности со знаменитыми императивами величайших предшественников (Сократ, Ф. Бэкон, Р. Декарт, Г. Гегель и др.), обозначающими этапные события в осмыслении природы и социума. Принципиально значимо понимание, что информация не имманентна знанию.

Гениальное прозрение перехода не просто к новой системе коммуникации, а к другому типу цивилизации выражено провозвестником новой эпохи, канадским мыслителем Маршаллом Маклюэном (1911-1980): «Новые средства и технологии, посредством которых мы расширяем и выносим себя вовне, составляют в совокупности колоссальную коллективную хирургическую операцию, проводимую на социальном теле при полном пренебрежении к антисептикам. Когда возникает потребность в той или иной операции, следует принимать во внимание неизбежность того, что во время операции заражается вся система» [16, с. 77]. Умышленно эпатируя заявлениями о содержательной равноценности информации в дайджесте фирмы «Кока-кола» и «Божественной комедии» Данте, вызывая всеобщее возмущение современников заявлениями, что в ближайшее время ни один товар не будет продаваться без рекламы, а партийные выборы - без применения политтехнологий, он одним из первых обратил внимание на смещение мировоззренческой парадигмы в «постписьменном» обществе: «Интерес к эффекту, а не к значению есть основное изменение, произошедшее в наше электрическое время, ведь эффект заключает в себе всю ситуацию целиком, а не просто какой-то один уровень движения информации» [Там же, с. 33].

Одним из радикальных критиков цифровой революции выступал известный американский культурологнеолуддит, один из теоретиков контркультуры Теодор Роззак (1933-2011). В своем исследовании «Культ информации» (1986), сделанном еще тридцать лет назад, он пришёл к выводу, что эйфория обсуждения злободневной темы «информационного общества» нисколько не связана в массовом сознании с желанием действительно разобраться в сути проблемы. Наибольшую опасность, по его мнению, представляет «вынесение за скобки» смысловой и ценностной компоненты: «Для теоретиков информации не имеет значения, что мы передаем: факт, приговор, плоское клише, глубокое учение, возвышенную истину или непристойность» [40, р. 14]. Он проводит аналогию между верой в информацию и религиозностью: «…не зная, что такое информация, американцы готовы верить, что “мы живем в Век информации”, при этом вера в компьютер, то, чем был крест в Век веры - в символ “спасения”, закономерно слово “информация” по своей популярности за последние 40 лет в общественном лексиконе сопоставимо со словом “Бог”» [27, с. 68]. В работе акцентируется внимание на тотальности превращения информации в одну из основных общественных псевдоценностей - наивыгоднейший товар: «…информация превратилась в остро необходимый всем товар, производство которого стало обходиться во многие миллиарды долларов» [Там же, с. 72]. Американский мыслитель насторожен не только деформацией системы ценностей, но и деградацией системы мышления: «…жизненно важна разница между тем, что происходит в компьютере, и тем, что происходит в мозгу человека ?…? сила разума, воображения человека, развивать которые призвана, в частности, школа, из-за этого смешения могут быть выхолощены, подорваны» [Там же, с. 73]. С его точки зрения, вопреки гипертрофированному обману рекламы, измышлениям СМИ и коммерческой пропаганде, необходимо все усилия направить на возрождение искусства мышления. Размышляя о причинах, сущности и контурах будущего современного ему информационного бума, Роззак предвосхищает дискуссии вокруг востребованного ныне трансгуманизма (т.е. замены человека, как исчерпавшего себя этапа биологической эволюции, более совершенной машиной): «Ошибаются те, кто забывает, что сознание “думает мыслями”, а не информацией. Информация может иллюстрировать мысль, но она не создает её. Культура выживает только благодаря силе, гибкости и плодотворности своих основополагающих идей» [Там же, с. 77].

Толкование информации как «духа современной эпохи» представлено в книге Эрика Дэвиса «Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху» (2008): «В сознании множества людей то, что прежде было просто знанием, стало мутировать в новую сферу самой реальности, лежащую следом за материей и энергией в качестве одного из фундаментальных “кирпичей”, составляющих фундамент космоса. Если электричество - это душа современной эпохи, то информация - это её дух» [10, с. 114]. С его точки зрения, информация представляет собой промежуточную субстанцию между материей и сознанием: «Будучи, по сути, внетелесным, “ментальным” элементом, информация тем не менее происходит из внешнего физического мира… Информация возникает в зазоре между сознанием и материей» [Там же, с. 115]. Он против вторжения мультимедийности в гуманитарный дискурс и отрицает панацею «эффективной системы обработки информации» в решении всех проблем обучения, мышления и социального поведения: «Расцветшая в послевоенном обществе технократия, похоже, нашла свой lingua franca: объективный, утилитарный, вычислительный язык контроля, при помощи которого можно было бы управлять карнавалом человеческой жизни» [Там же]. Самым тревожным симптомом времени, по его мнению, является недопустимое смешивание информации и смысла, чем и обусловлен удивительный парадокс: «…наше общество очень ценит информацию, хотя информация сама по себе ничего не может сказать нам о ценности» [Там же].

Таким образом, всеобщий переход человечества к информационному обществу требует глубокого и всестороннего изучения и определённого мужества в понимании природы «феномена человека» (Т. де Шарден).

Недопустимо сводить понимание сущности новой мировоззренческо-этической парадигмы общественного сознания к фактору статистической готовности и оснащённости цифровыми технологиями и гаджетами. В этом отношении проблема беспринципного сосуществования в информационном пространстве мистики, эзотерики и псевдонауки должна рассматриваться в более широком контексте, учитывающем все меняющиеся реалии современного социума.

Список литературы

1. Винер Н. Кибернетика и общество / пер. Е. Г. Панфилова; общ. ред. и предисл. Э. Я. Кольмана. М.: Изд-во иностранной литературы, 1958. 199 с.

2. Волкова Э. Н. Отношение «учитель - ученик» в традиционной и современной культуре // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. Серия «Культурология. Искусствоведение. Музеология». 2008. № 10. С. 42-47.

3. Дворников В. В., Иванов Ю. В. Проблема псевдонауки и квазирелигии в условиях информационного общества // Власть и общество: история взаимоотношений: материалы Десятой региональной научной конференции (г. Воронеж, 19 марта 2016 г.) / под общ. ред. В. Н. Глазьева. Воронеж: ИСТОКИ, 2016. С. 462-468.

4. Дракер П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе: антология / под ред. В. Л. Иноземцева. М.: Academia, 1999. С. 67-100.

5. Дубров А. П., Пушкин В. Н. Парапсихология и современное естествознание. М.: Соваминко, 1990. 280 с.

6. Дульнев Г. Н. В поисках Тонкого мира. Психокинез, телепатия, телекинез: факты и научные эксперименты. СПб.: ИД «ВЕСЬ», 2004. 288 с.

7. Дэвис Э. Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху / пер. с англ. С. Кормильцева, Е. Бачининой, В. Харитонова. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. 480 с.

8. Иванова Е. В., Фархитдинова О. М. Внеконфессиональная религиозность: монография. Екатеринбург, 2013. 138 с.

9. Кастельс М. Галактика Интернет: размышления об Интернете, бизнесе и обществе / пер. с англ. А. Матвеева; под ред. В. Харитонова. Екатеринбург: У-Фактория; Изд-во Гуманитарного ун-та, 2004. 328 с.

10. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / пер. с англ.; под науч. ред. О. И. Шкаратана. М.: ГУ ВШЭ, 2000. 608 с.

11. Маклюэн Г. M. Понимание медиа: внешние расширения человека / пер. с англ. В. Николаева; закл. ст. М. Вавилова. М. - Жуковский: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2003. 464 с.

12. Мигдал А. Отличима ли истина от лжи? // Наука и жизнь. 1982. № 1. С. 60-67.

13. Панчин А. Ю. Вопреки мнению научного сообщества // Природа. 2015. № 3 (1195). С. 94-95.

14. Седякин В. П. Информация и знания // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия «Философия. Социология. Право». 2009. № 8 (63). С. 180-187.

15. Скворцов Л. В. Информационная культура и цельное знание. М.: Изд-во МБА, 2011. 440 с.

16. Султанова М. А. Философия контркультуры Теодора Роззака: очерк философской публицистики / Ин-т философии РАН. М.: ИФРАН, 2009. 175 с.

17. Тихонравов Ю. В. Судебное религиоведение. М.: Бизнес-школа «Интел-Синтез», 1998. 272 с.

18. Тростников В. Н. Человек и информация. М.: Наука, 1970. 186 с.

19. Тузовский И. Д. Утопия-XXI: глобальный проект «Информационное общество» / Челяб. гос. акад. культ. и искусств. Челябинск, 2014. 389 с.

20. Фомин В. И. Информационная культура в подготовке современного специалиста // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2009. № 4. С. 69-72.

35. Черникова В. Е. Манипуляция массовым сознанием как феномен информационного общества // Теория и практика общественного развития. 2015. № 3. С. 141-144.

36. Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М.: Изд-во иностранной литературы, 1963. 832 с.

37. Эйдельман Е. Д. Ученые и псевдоученые: критерии демаркации // Здравый смысл. 2004. № 4 (33). С. 19-24.

40. Roszak T. The Cult of Information: A Neo-Luddite Treatise on High-Tech, Artificial Intelligence, and the True Art of Thinking. Berkeley: University of California Press, 1994. 267 р.

41. Wiener N. Cybernetics, or Control and Communication in the Animal and the Machine. N. Y.: Technology Press; John Wiley & Sons, 1948. 360 р.

Аннотация

Статья посвящена трансформации традиции познания в информационном обществе. Исследуется гуманитарный кризис вследствие неоправданного отождествления знания и информации. Анализируется сосуществование в медийном пространстве научного знания, мистики, псевдонауки. Констатируется, что популярность сенсационных открытий, фальсификаций и мифологем обусловлена их востребованностью значительной частью пользователей Интернета. Проблема, по мнению автора, заключается в переходе к новой системе коммуникации и смене мировоззренческой парадигмы, что требует глубокого и всестороннего изучения. Ключевые слова и фразы: информационное общество; псевдонаука; надконфессиональность; демаркация; когнитивная традиция; знание и информация; постписьменная культура; гуманитарный кризис; виртуальность; альтернация; мировоззренческая парадигма.

The article is devoted to transformation of the tradition of cognition in the information society. The author studies the humanities crisis as a result of unjustified identification of knowledge and information. He analyzes co-existence of scientific knowledge, mysticism and pseudoscience in the media space. It is stated that popularity of sensational discoveries, falsifications and mythologemes is conditioned by demand for them among a large part of the Internet users. The problem, according to the author, is in transition to a new system of communication and change of the ideological paradigm, which requires a deep and thorough study. Key words and phrases: information society; pseudoscience; super-confessional character; demarcation; cognitive tradition; knowledge and information; post-written culture; the humanities crisis; virtuality; alternation; ideological paradigm.

Размещено на Allbest.ru