Под военной безопасностью будем понимать такое "состояние репрезентативной практики социума, которое укореняет его качественную жизнеспособность в границах устойчивого существования, динамичного развития и эффективного реагирования на предотвращение опасностей, вооружённого насилия и урона материальным и духовным ценностям, а также те обстоятельства, что служат возникновению указанного" [5].

Со времени введения (1801 г.) в научный оборот понятия "идеология" французским учёным А.Д. де Траси в работе "Элементы идеологии" указанная категория толковалась различным образом. В этой связи важно обратиться к теоретическому архиву представителей французского постструктурализма, чей аксиоматический тезис об идеологической подоплёке опасности адекватно экстраполируется и на военную безопасность государства.

Идеология в отмеченном философском опыте, в какой-то мере, отринута от восприятия её в качестве формы мышления, но в противовес этому скреплена совокупностью бессознательных детерминантов. По этому поводу небезынтересна мысль Л. Альтюссера: "Идеология не имеет истории, так как, подобно бессознательному, она вечна" [1]. Подобное не подразумевает интерпретацию последней неким сочетанием идей, застывших в пространстве и времени. Наоборот, оно включает в себя динамичную практику, в обязательном порядке сконцентрированную на приобретение должного положения вещей, в нашем случае - в сфере военной безопасности.

По всей вероятности с помощью идеологии, на основе искажения фактов и/или их завуалирования, предпринимаются попытки узаконить статус-кво сущего - навязываемого Западом - типа военной безопасности в противовес его должному. По суждению М.Х. Машекуашевой: "фиксируется следующее её предназначение: манипулирование и управление людьми путём воздействия на их сознание" [9]. В такой ситуации сопротивление подтасовке фактов в неблаговидных целях - вопрос выбора исторической судьбы конкретной нацией.

Идеологическая проблематика военной безопасности узаконена с технологией реализации власти. "Статус-кво" в контексте интерпретации адекватного ответа полномочного субъекта на возникающие опасности в значительной степени зиждется на функционировании политизированных мифов, например, в информационном пространстве [6, ст.11]. Апелляция к отмеченной категории подразумевает умозаключения структуралистского понимания идеологии в качестве выдуманных представлений Р. Барта, конструирующихся, согласно М. Фуко, дискурсивно и обязательно [3; 12].

Так, мифотворчество в духе Р. Барта есть "сочетание <…> означающих и означаемых (латентных - неосознаваемых и нерефлексируемых - смыслов), образующих идеологический уровень дискурса" [3, с.233-286]. Видимо миф, по Р. Барту, как бы невзначай "крадёт и/или изымает" у означаемых их ретроспективное пространство [Там же, с.278]. И подобным образом он утверждает себя в качестве "лукавого путаника", навязывающего превращение действительности в символ, согласно Ж. Бодрийяру - в симулякр [4]. Указанное актуально и для идеологического контекста военной безопасности государства.

Мифологизация такого мыслительного представления демонстрирует естественные скрепы "означающего" - идеальность цели и "означаемого" - бытие фактов. Второе при видоизменении символа в идеологии, основываясь на чётко проявленных событиях первого, трансформируется в своеобразные ретуши, которые затем употребляются властью в своих интересах по трепещущему вопросу. В такой ситуации, по мнению В.М. Антолиновской, "исчезают различные типы продуктивных структурных взаимодействий" [2, с.1092]. Поэтому для плодотворного обеспечения военной безопасности важно адекватно осмысливать возникающие опасности.

Очевидно, что и военная безопасность государства предстаёт сочетанием, в котором бытие фактов нередко переиначивается идеальностью целей, гарантируя тем самым устойчивость власти их толкователей. Реализация подобной мыслительной установки с неизбежностью приводит к тому, что и деятельность и поведение последних больше сконцентрированы на сохранении политического режима, нежели безопасности социума. Взаимодействие элементов военной безопасности при этом подходе, как правило, имеет малоэффективный результат, поскольку умаляется её интерналистский типовой момент. Так, по мнению В.В. Путина: "когда страны Европы интегрируются, это нормально, а если мы на постсоветском пространстве делаем то же самое - пытаются объяснить стремлением России к воссозданию какой-то империи" [10].

Разговор ведётся не для "обособления" идеологической составляющей, а по поводу её "встроенности" в совокупность взаимосвязи деятельности и поведения субъектов военной безопасности. Очевидно, плодотворность военной безопасности проявляется особенно тогда, когда деятельностные интенции и этические установки агентов управления проникнуты единством с её идеологической составляющей. По этому поводу следует согласиться с В.М. Дудко, утверждающим, что они - деятельность и этика субъектов - "…отражаются в мышлении социума с фиксацией проблем <…> войны и мира" [8, с.3].

Следовательно, идеологию военной безопасности государства необходимо воспринимать как один из механизмов формирования совместной ответственности носителей властных полномочий по поводу: а) обнаружения военной опасности; б) показа не только участников инициации последней, но и способов взаимодействия для её предотвращения или минимизации; в) укоренения набора средств в достижении цели. Такая совокупность состояний и процессов трактуемого структурного уровня предмета анализа часто завуалирована, что было рассмотрено ранее, воспроизводством мифов, обслуживающих властные институты, которые по утверждению Т.В. Грачёвой, "утверждают план действий" [7, с.97]. Переформулируя вышесказанное применительно к исследованию, "интерпретируют суть военной опасности и военной безопасности" исключительно в своих интересах.

В этой связи идеология военной безопасности должна реализовывать, как минимум, две функции. Первая - доказательная - предназначена для формулирования ответа на вопрос: почему состояние какого-либо явления, того или иного процесса представляет / не представляет военную опасность или одну из её форм и в какой степени. Вторая функция - оправдательная - служит, согласно Р.М. Тимошеву, "для формирования направленности и эффективности социальной практики" [11, с.14], выстраивания стратегии поведения и институционального конструирования военной безопасности.

Важно запечатлеть непрерывную связь между двумя идеологиями - политической и военной безопасности. Для первой императивом достижения цели является самоупрочение посредством противопоставления, которое реализуется в мыслительном конструировании сечения: свой - чужой. Равно как и идеология второй утверждается в срезе противостояния: друг - враг, создающего условия для показа базовой оппонентной пары "военная опасность - военная безопасность". В итоге обозначение военной опасности предстаёт уже не просто в сознательно нейтральных метках уязвимости, а в знаках "чуждости". В свою очередь символы военной безопасности играют роль идеологической окраски "своего", поскольку оказываются за пределами "враждебного" и, что особенно важно, сохраняют материальную и духовную силы.

Таким образом, военная безопасность в толковании осведомлённости социума своей уязвимости идеологически подразумевает создание символов, формирующих "образ врага". Её соизмерение с защищённостью от внешних и внутренних противников следует рассматривать в качестве вымысла, оправдывающего скрытые стремления властного субъекта. В подобной ситуации "образ врага", демонстрируемый как универсальная интерпретационная модель, значительно облегчает решение ряда задач. Во-первых, вуалирование любой военной опасности под единое идеологическое оправдание, а, во-вторых, ускорение мобилизации сил и средств на реализацию противовесной (против "врага") мыслительной программы деятельности и/или поведения.

В современных условиях результатом натурализации идеологического мифа по самосбережению локального социума следует признать продолжавшуюся столетиями и ныне не канувшую в Лету интерпретацию войны как средства обеспечения военной безопасности. И это несмотря на то, что сколь малую толику бы такое восприятие ни соответствовало на самом деле интересам государства. Именно противоборство за конструирование границ в отношении противника - действительного или мнимого, но в обоих случаях внутреннего или внешнего - обнаруживается в хронологической канве вооружённого насилия.

военная безопасность государство идеологический контекст

Список литературы