Как известно, одни люди желают просто жить в свое удовольствие, преумножая свое благо. Другие, занятые поисками счастья, как внешнего благополучия или внутренней радости, не находят его, а видят только одни страдания. Но есть люди, которые целиком заняты той мыслью, что сам человек существует для получения самых различных удовольствий, которые и создают состояние счастья. По нашему мнению, содержание человеческого счастья обусловлено ценностями, мотивами, ориентациями и стремлениями человека, на которые в определенной мере оказывает влияние общество.

Современное общество все больше характеризуется как бездуховное, безнравственное и материально обусловленное. Исходя из вышесказанного, возникает необходимость в уточнении определения социального стремления человека к счастью.

Бесспорно, стремление к счастью включает в себя действия людей по его достижению. Счастье обладает деятельностной природой, когда само намерение закрыть глаза на достижение счастья, превращается в пульсацию духовного стремления человека к свободе. Счастье есть некий импульс человека связанный с борьбой светлого и темного начал, со взаимосменой бытия и небытия. Такое состояние, видимо, связано со степенями возрастания бытия. Но, чем больше нечто есть, тем в меньшей степени оно соразмерно счастью. Ведь чувство счастья "зависит не от достижения определенных благ, а от внутренней способности человека быть счастливым" [6, с.432]. Так, рост доходов не оказывает существенного влияния на удовлетворенность жизнью людей, но материальный недостаток негативно на неё влияет. И, выделяемый в современном обществе так называемый "уровень счастья", согласно опросам населения, более высок в богатых странах, нежели чем в бедных [1].

Отметим, что способность человека быть счастливым имеет отношение к личности и ее ценностным переживаниям. Ценность, как социальное стремление человека к счастью, выступает, прежде всего, как "всечеловеческая" ценность.

Также, социальное стремление человека к счастью соотносится с идеей самодостаточности человека, его волевых усилий, в вопросе о счастье, что, конечно же, является спорным. Когда человек стремится к счастью, то данное стремление еще неспособно обеспечить морального поведения людей. В связи с этим, Ф.М. Достоевский пишет о том, что от цивилизации человек "стал если не более кровожаден, то уже, наверное, хуже". Раньше он видел в "кровопролитии" идею справедливости, так что со спокойной совестью истреблял людей; теперь же, хотя мы и считаем "“кровопролитие” гадостью, а все-таки этой гадостью занимаемся, да еще больше чем прежде" [3, с.162].

Человек устремлен к счастью; но, при этом, само моральное поведение людей не оказывается обусловленным ни воспитанием, ни образованием. Сам "нравственный" закон существует априори. Он соотносим с "всечеловеческими" ценностями. Поэтому, стремление к счастью - это духовное стремления вообще. Но при этом не следует стремиться ко всякой радости, а лишь к той, которая связана с прекрасным, с идеалами добра, морали, нравственности и справедливости.

Так, счастье человека связано с высшим нравственным началом - со стремлением служить всему человеческому роду в целом. Счастье сопряжено и с индивидуальным характером наивысшего назначения человека. С участием каждого лица в высшем "сверхчувственном бытие" [7, с.628]. Таким образом, в настоящее время счастье оказывается связанным с целями возрождения всего человеческого рода. Однако "сверхчувственное бытие" предполагает блаженство индивидуума по поводу высших моральных ценностей и данное постижение является актуальной жизненной задачей для современного общества.

Также, продолжая рассматривать аспекты социального стремления человека к счастью, отметим, что счастье есть наивысшее развитие человеческих способностей. В частности - это и способность к мышлению. В данном случае отметим, что счастливые люди обладают более высоким чувством контроля, оптимизмом при определении намеченных целей, а также высокой самооценкой.

Понятие "счастье" вовсе не заключается и не должно заключаться в полном удовлетворении, при котором не остается дальнейших целей и желаний, а бесцельность не способствует ни развитию личностноинтеллектуальному, ни социальному развитию в целом. "Мы показали, - пишет Лейбниц, - что для обладания свободой достаточно, чтобы представление о благополучии и о несчастье и другие внешние и внутренние расположения склоняли нас без принуждения. Я не вижу также, каким образом чистое безразличие может способствовать счастью; напротив, становясь более безразличными, тем самым становятся более нечувствительными и менее способными наслаждаться благами. Ибо если безразличная сила может сообщать себе ощущение блага, то она может даровать себе и самое совершенное благополучие, как это я уже показывал" [4, с.448].

В какой мере интеллектуальная деятельность может быть основана на социальном стремлении человека к счастью? В каком смысле она, то есть эта деятельность, должна быть нравственно "нагруженной"? Эти вопросы за последнее время приобрели особую актуальность, особенно в связи с проблемой социальной ответственности ученого [5, с.100]. Эта ответственность сегодня переместилась в само понимание счастья, которое стало проводником "эгалитарного мифа" [2, с.73].

Нам думается, что сами переживания счастья большинством людей в эпоху техники ограничиваются удовлетворением собственных потребительских устремлений и эмпирическими радостями. При этом существующие концепции счастья и счастливого образа жизни не направлены на осмысление недостатка самих условий существования иных людей, их образа жизни.

Однако именно счастье человека в теоретико-методологическом плане понимается, как мгновенное, возвышенное, наделенное нравственным началом, следовательно, оно есть единство временного и вечного в общественной жизни, некая общественно-гуманная и нравственная направленность для человека и для общества. Такое созерцание счастья как бы приподнимается над всем существующим временем и материальными ценностями. Вышесказанное подтверждает основное противоречие в понимании счастья, которое заключается в том, что "счастье" людей стало неким синонимом понятия "благосостояния", измеряемым в вещах и знаках, именно тем комфортом, в котором реализуется сама задача благосостояния общества. Одновременно "счастье как внутреннее наслаждение, являющееся независимым от знаков, которые могли бы его продемонстрировать взглядам других и нам самим" не имеет "потребности в доказательствах" [Там же]. Такое счастье тотчас же оказывается исключенным из идеала потребления. В данном смысле счастье оказывается много дальше от всякого "праздника", от коллективной духовной экзальтации.

Идея счастья отдаляется (особенно в эпоху техники) от индивидуалистических принципов, от самой "Декларации" прав человека, которая открыто признает за каждым гражданином само право на счастье.

Хотя каждый человек и стремится к счастью, идея "всеобщего счастья", в принципе, недостижима. Счастье исходит из идеи "благосостояния" человека и общества. Но само социальное стремление человека, ориентированное на эстетический, нравственный вкус и талант, становится сегодня невыгодным для индивидуального вкуса. Это, в целом, тормозит развитие духовного мира человека. Заметим, что процессу унификации и обезличиванию вкуса помогает реклама, благодаря чему и оказывается возможной сама массовая культура и массовая продукция [8, с.249].

Социальное стремление человека к счастью сопоставимо с постоянным давлением общества (стремление к материальному достатку, престижному образованию, принадлежности к более высокому социальному классу) на личность, что, в принципе, мешает осознавать свои творческие и духовные порывы и удовлетворять свои творческие стремления. Но, в принципе, стремление к счастью связано с тоской человека не по обществу других, а по самому себе.

Резюмируя вышеизложенное, сделаем следующие выводы:

социальное стремление человека к счастью обусловлено тем, что сам человек остро чувствует то, чего ему не хватает, а именно, не хватает самостоятельности и самоответственности духовного развития, умения по-своему воспринимать мир, от которого его отгораживают социальные обстоятельства (например, сама сила техники, оппозиционная утраченному умению жить целостно). Именно в этом мы видим соотношение социального стремления человека к счастью с идеей самодостаточности, самоопределения человека, его волевыми усилиями в вопросе о счастье;

в нашем понимании социальное стремление человека к счастью связано, не только с фактором человеческого опыта, но и со всечеловеческими ценностями, с высшим нравственным началом, с наивысшим развитием человеческих способностей и духовным стремлением вообще. Однако ценности и идеалы современного общества переводят "идею стремления к счастью" в "идею стремления к благосостоянию", что делает невозможным развитие важнейшей социальной цели "всеобщего счастья". В этом, по нашему мнению, и заключается основное противоречие в стремлении к социальному счастью людей современного общества.

чувство счастье социальное стремление

Список литературы