Парадигмальный подход в правопонимании: культурфилософские основания и практические следствия

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПАРАДИГМАЛЬНЫЙ ПОДХОД В ПРАВОПОНИМАНИИ: КУЛЬТУРФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ И ПРАКТИЧЕСКИЕ СЛЕДСТВИЯ

Алимова Юлия Николаевна

Динамика процессов современной культуры во многом связана с развитием информационных технологий и соответствующих им коммуникативных стратегий, что в свою очередь оказывает влияние на конфигурацию «социальных полей» [3, с. 14-48], составляющих культурное пространство. Автор концепции «социальных полей» П. Бурдье, как известно, помещает право в «поле власти» [Там же, с. 228], рассматривая его в то же время как специфический социальный институт [Там же, с. 122] и отдельный вид «символического капитала» - «юридический капитал» [Там же, с. 235]. Выступая одним из значимых сегментов культурного пространства, структурирующих деятельность социального целого, право, как и прочие сегменты культуры (экономика, политика и т.д.), вовлечено в «сложное движение» символического капитала. Речь идет о «противотоках» универсализации и индивидуализирующей дифференциации, на которые накладывается также тенденция модернизации. Рассмотрим это «сложное движение» более подробно.

Прежде всего, с развитием общества появляются новые отношения, которые нуждаются в выработке новых правовых норм. Примером могут служить нормы, регулирующие новые медицинские технологии - трансплантацию, суррогатное материнство и т.п.; в стадии активной разработки сегодня находятся правовые аспекты эмбриологии и проч. Далее, происходит дивергенция оценок социального поведения, уже имеющего определенный нормативный статус (как этический [9], так и собственно правовой). Так, в ряде государств имеет место вначале этическая, а затем правовая легитимация однополых браков, эвтаназии и т.д. Как следствие, происходит эндогенная модернизация правовых систем [16; 23]. Причем, судя по всему, начинается она с правосознания, распространяется на правоотношения и лишь затем выходит на уровень выработки законодательных инициатив и собственно нормотворчества. В этом процессе заметную роль играет общественное мнение, а также средства массовой коммуникации. Однако, несмотря на в целом понятный характер основных путей модификации данной области, реальные механизмы, определяющие трансформацию общественного сознания в правовой сфере и конкретно модернизацию права, нуждаются сегодня в дополнительном исследовании.

Отдельным направлением развития права является своеобразная диалектика общего (универсального), особенного и единичного (уникального). С одной стороны, универсализация, ярко проявившая себя в создании информационного пространства «без национальных границ» [14, с. 5], определяет тенденцию к утяжелению веса международно-правовых норм. С другой - национальные государства строятся с учетом особенностей национальных правовых систем, нормы которых во многих странах обладают безусловным приоритетом по отношению к международно-правовым нормам. На складывающуюся таким образом многоуровневую структуру правовых отношений также накладываются нормы, регулирующие групповые отношения союзов государств - ЕС, Таможенный союз и т.д. [22; 27], - участники которых вступают в отношения взаимозависимости для обеспечения общих интересов (соблюдения мира и безопасности, охраны окружающей среды, пресечения терроризма, защиты прав и свобод человека, “transitional justice” и др.). Более того, в границах самих национальных государств сегодня проявляется тенденция к пробуждению этноправовых механизмов регуляции [12; 15], фиксирующих уникальность этнических нормативных сводов (часто неписанных; нередко хранящих тысячелетний опыт в компактной «упаковке» мифа и практически несоизмеримых с нормами позитивного права). Этноправо по сложившейся классификации ближе всего к статусу «обычного права», хотя с этим соглашаются не все исследователи: часть из них считает, что этноправо выступает несамостоятельным фундаментом правовой ментальности [20, с. 22]. Если говорить о практической стороне вопроса, стоит отметить, что на государственном уровне современные тенденции этнизации права далеко не безобидны и порой приводят к появлению локальных норм, способных вступать в противоречие с общегосударственным законодательством. В качестве примера можно привести противоречия правовых норм, регулирующих ношение религиозной одежды в светских государствах - на уровне общегосударственном и региональном. Даже беглый анализ, таким образом, убедительно показывает, что национальные правовые системы выступают как особенное по отношению к уникальному (этноправо) и универсальному (международное право как система международных актов на уровне государственных объединений и договоров, регулирующих международные отношения в целом).

Правда, можно также констатировать, что к настоящему времени сложилась сложно структурированная многоуровневая плюральная система взаимодействия не только отдельных правовых норм, но и гетерогенных правовых систем [25; 26]. Исследователи этого феномена подчеркивают динамизм развития права в современных условиях, особо выделяя дрейф правовых институтов (примером может считаться так называемое «расширение ЕС» [11]). Дополнительный акцент в анализ происходящего вносит тема «языка права», связанная, во-первых, с особенностями правосознания, закрепленными в соответствующих «ценностных кодах» лингвосемантики [18] и требующих специализированного категориального анализа [6]; во-вторых, с особенностями правоприменения, свойственными той или иной социокультурной системе [7].

Итак, право все больше превращается в разветвленную сеть, состоящую из случайно и локально развивающихся элементов, когда «под вывеской» интегративных концепций «позиционируются самые разные представления о праве» [4, с. 82], сводимые в основном к двум основным парадигмам - «позитивистской и непозитивистской» (натурализм) [Там же, с. 69]. В определенном смысле переусложнённость сложившейся ситуации компенсируется посильным дистанцированием национальных правовых систем от «лишних» элементов правового регулирования - например, в случае, когда решения Европейского суда по правам человека о выплате компенсации потерпевшей стороне приходят в противоречие с основами национальной системы законодательства, ряд стран декларирует примат национальных правовых норм.

Однако по понятным причинам «затирание» отдельных нестыковок международно-правового и государственно-правового регулирования всегда нуждается в специальном внимании к правовой регламентации этих процессов и не отменяет тот факт, что значительный спектр сложных и важных проблем можно решить только путем универсализации механизма нормативно-правового регулирования. В качестве примера таких проблем можно привести глобальные экологические проблемы (фенольные выбросы КНР, жертвой которых становится население РФ, живущее вдоль сибирских рек); глобальную проблему ядерного разоружения; проблему кибернетических преступлений и формирования единого информационного пространства планеты; мировой терроризм, миграцию и т.д. Несомненно, что за каждым из контрагентов взаимодействия стоят не только особенности правовых систем и свойственное каждой из них отношение к отраслям и нормам международного права. Они опираются на различные ценностные и даже мировоззренческие фундаменты, основанные на глубинных различиях отношения к природе и человеку; в том числе - представителю иной культуры.

Таким образом, сам факт наличия глобальных проблем заставляет размышлять о возможностях и границах развития права как целостного социокультурного феномена, имеющего устремленность к универсальной форме регуляции общественных отношений. Одним из путей прогнозирования и моделирования в данном случае выступает философия культуры, описывающая специфику права в различных обществах, выявляющая особенности его функционирования в системе культуры и анализирующая основные пути модернизации в контексте социокультурных перипетий [1; 2].

Методология философии культуры опирается на категориальный анализ, связанный с применением гегелевского «восхождения от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному»; а также на приемы философской компаративистики, основанной на синхронном и диахронном сопоставлении различных социокультурных систем по сходным (или кажущимся таковыми) признакам. Принцип аналогии, являющийся, как известно, наиболее слабым приемом формальной логики, в данном случае отвечает задаче феноменологического подхода, стремящегося учесть максимально большее число индивидуальных характеристик и избежать натяжек, связанных с конструированием идеальных объектов, чрезмерно дистанцированных от реальных процессов в обществе: при изучении роли права в конкретных социокультурных обстоятельствах требуется «пробация разнообразных моделей» исходя из «учета… объективных факторов», с которыми необходимо «считаться как с неизбежностью» [8, с. 13]. Если ядро права и представляет собой систему идеальных норм, то необходимость правоприменения призвана обеспечить их функционирование в реальности, а не просто раскрыть абстрактную логическую стройность. Поэтому, с культурфилософской точки зрения, процессы в сфере права уместно рассматривать с применением case study и life story (биографического метода), основанных на экземплификационизме, свойственном так называемой «неклассической рациональности», подробно описанной в трудах В. С. Степина [24].

Одним из результатов применения культурфилософского метода к изучению динамики развития права выступает парадигмальный подход к праву. Он представляет собой синтетическую конструкцию, позволяющую соединить ценностный ракурс рассмотрения конкретных социокультурных процессов, связанных с динамикой развития правовых норм и их систем под влиянием изменений среды, субъекта и объекта права. По сути, здесь требуется уточнение «жизненного мира» как «горизонта» [5; 10, с. 188; 19], в котором правовое сознание расщепляет должное и сущее, норму и поведение. Лишь затем можно анализировать нормативизм как таковой, а также различные нормы и способы их координации в рамках правовых систем. Парадигмальный подход к праву представляет собой тот методологический синтез, который явился ответом на требование решить конкретные задачи. Будучи в основе своей философским, этот подход не дискредитирует роль противоречия, поскольку его цель - поиск соизмеримости там, где ее изначально нет (и быть не может), но которая выступает в качестве перспективного проекта конструирования «нового должного», способного координировать усилия различных участников реальной социальной программы. Ее воплощение невозможно без активного взаимодействия всех; гарантия налаживания сотрудничества - поиск формальных оснований взаимоприемлемых решений. То есть для решения нетрадиционных проблем и улучшения состояния правовой действительности необходима правовая определенность. Научная парадигма как раз и выполняет функцию конституирования научного сообщества, предлагая набор приемов познания и образцов постановки и решения задач [4, с. 68].

Поскольку на сегодняшний день понятие «парадигма права» еще не получило устойчивой интерпретации, имеет смысл кратко остановиться на основных теоретических подходах к пониманию научной парадигмы как таковой. Напомним: этимологически слово «парадигма» произошло от древнегреческого рбсбдейгмб (paradeigma), что означает «пример», «образец». Так, Платон в диалоге «Тимей» писал о создании космоса на основе тождественного и неизменного первообраза (paradeigma) (Tim. 29b-30a) [17, с. 432-434]. Постпозитивист Т. Кун, используя это понятие для описания специфических форм развития научного знания, определил парадигму как модель истолкования действительной реальности, которая детерминирует традицию и воспринимается в науке в качестве образца или примера решения целой группы научных задач [13, с. 28]. Т. Кун выделил в парадигме два основных аспекта: познавательный (эпистемический) и социальный. В первом аспекте парадигма представляет собой совокупность фундаментальных знаний и исследовательских приемов, служащих образцом научной деятельности. Во втором аспекте парадигму следует рассматривать с позиции ценностей выдвинувшего ее научного сообщества.

В свою очередь, один из основателей концепции парадигмы права Ю. Хабермас понимал под последней основополагающие установки относительно правового устройства общества, которые обусловливают осмысление «демократических идеалов»: образец того, «как комплекс прав и конституционных принципов может быть реализован в заданных условиях определенного общества» [31, р. 194]. С точки зрения Ю. Хабермаса, парадигма права предоставляет собой «модель современного общества, объясняющую, каким образом права и правовые принципы должны быть истолкованы и реализованы, если в заданных условиях они призваны выполнять предусмотренные нормативные функции» [Ibidem]. По мнению ученого, парадигмы имеют склонность перетекать в идеологии, поскольку часто не подразумевают восприятие изменений в правой сфере и сохраняют противоречащее им понимание правовых явлений - понимание, «которое требует своего признания в свете изменившихся исторических событий» [Ibidem, р. 221].

Несколько иной подход предложен Дж. Л. Коэном, который понимал под парадигмой права не научную теорию или правовую доктрину, а совокупность когнитивных и нормативных постулатов, формирующих законодательное и судебное толкование как устанавливаемых правом взаимоотношений государства и общества, так и надлежащих форм правового регулирования. Ученый отмечал, что парадигмы права могут усиливать идеологическое влияние в случае, когда их постулаты не позволяют принимать во внимание возникновение новых фактов и событий, посредством чего исключают возможность иного толкования права [30, р. 3].

Кризис «нормальной науки», по мнению Т. Куна, ставит вопрос о смене парадигмы. Он возникает в том случае, когда можно констатировать наличие проблем, которые невозможно разрешить, исходя из действующих образцов научности [13, с. 86, 87]. Согласно концепции постпозитивизма, причины принятия новой парадигмы не всегда являются исключительно рациональными. Так, П. Фейерабенд пишет, что революция в науке возникает не благодаря противодействию «нормальной науке», а в результате постоянного творческого поиска, не укладывающегося в чисто рациональные рамки [28, с. 154].

Подчеркнем: в правовой действительности могут сосуществовать и конкурировать различные парадигмы [29, р. 197-208], по-разному трактующие правовую реальность и основанные на разных общественных идеалах (представления о «должном»). При этом, придя в упадок, парадигма права, тем не менее, может еще длительное время поддерживаться силой авторитета государства и доминирующих этатистских традиций толкования права, а затем может оказаться способной адаптироваться к изменившимся политико-правовым условиям за счет заложенных в ней внутренних возможностей. Гибкость парадигмы права, таким образом, соответствует ее ценностному наполнению в самом широком формальном ключе. Поскольку всякая парадигма права связана с осмыслением правовой реальности, каждая из них представляет собой особую методологическую ценность ввиду обеспечения ею преемственности правовой науки.

Напомним, что парадигмальные сдвиги в праве по своему происхождению обусловлены движением юридической практики и связанной с ней коммуникации, поскольку именно коммуникация составляет «информационный контур» сложных «сеток понимания» происходящего («событий») [21, с. 50]. А это значит, что сообщающиеся сосуды общественного сознания и общественного бытия в данном случае фиксируют динамический характер изменений, не имеющих пока однозначной оценки и готовой нормативной матрицы. Выработка такой матрицы требует времени и координированных усилий. Такие усилия неизбежно требуют обращения к мировоззренческим координатам, уходящим корнями в те или иные трактовки ценностей, нормативизма и их роли в социокультурном пространстве.

Практическими следствиями применения парадигмального подхода к праву выступают, таким образом, научно обоснованные модели развития правовых систем на уровне выяснения степени координации общего (универсального), особенного и единичного (уникального) уровней их организации. В конечном итоге полипарадигмальность права, характерная для многонационального населения земного шара, является исходным условием разработки перспективных договоренностей (необходимых, например, для координации действий в решении тех же проблем правового регулирования обращения с отходами производств). Изучение и сопоставление правовых парадигм, действующих в рамках различных национально-культурных сообществ и государств, - это не только условие выработки таких договоренностей, но и самостоятельная научная задача.

право социокультурный философский компаративистика

Список источников

1.Баева Л. В. Культурное наследие в пространственно-временных границах // Гуманитарные исследования. 2011. № 4. С. 7-12.

2.Бернюкевич Т. В. О некоторых дискуссионных вопросах концептуализации и типологического сравнения культурных универсалий в современной отечественной философии // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н. Г. Чернышевского. Серия «Философия, культурология, социальная работа». 2009. № 4 (27). С. 6-11.

3.Бурдье П. Социология социального пространства / пер. с фр.; общ. ред. Н. А. Шматко. СПб. - М.: Алетейя; Ин-т эксперим. социологии, 2005. 288 с.

4.Варламова Н. В. Российская теория права в поисках парадигмы // Журнал российского права. 2009. № 12. С. 68-84.

5.Гайденко П. П. Проблема интенциональности у Гуссерля и экзистенциалистская категория трансценденции // Современный экзистенциализм. М.: Мысль, 1966. С. 77-107.

6.Глаголев В. С. Вербально-понятийные аспекты методологического дискурса VII Конвента РАМИ // Вестник МГИМОУниверситета. 2012. № 6 (27). С. 216-219.

7.Глаголев В. С. Правовая культура в системе национальных ценностей // Право и управление. XXI век. 2015. № 4. С. 33-38.

8.Глаголев В. С. Реализм анализа - исходное условие научной перспективности (содоклад) // Право и управление. XXI век. 2011. № 4. С. 12-18.

9.Гусейнов А. А. Мораль как предел рациональности // Вопросы философии. 2012. № 5. С. 4-17.

10.Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. М., 2004. 400 с.

11.Кавешников Н. Ю. Европейский союз: в поисках finalitй европейской интеграции // Многосторонние институты и диалоговые форматы: материалы IX Конвента Российской ассоциации международных исследований (г. Москва, 27-28 октября 2015 г.) / под ред. А. В. Мальгина. М.: МГИМО-Университет, 2016. С. 100-105.

12.Кулыгин В. В. Этнокультура уголовного права. М.: Юрист, 2002. 287 с.

13.Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977. 300 c.

14.Лащенов А. Н. Аналитика постиндустриального общества: от кибернетических к социологическим теориям // Журнал социологии и социальной антропологии. 2006. Т. 9. № 4. C. 5-14.

15.Мартышкин В. Н. Деятельность института волостного судопроизводства в пореформенной России: к 150-летию принятия судебных уставов 1864 г. // Евразийская адвокатура. 2014. № 3 (10). С. 33-37.

16.Овчинников А. И. Юридическая формализация понятия «общественная нравственность» // Философия права. 2016. № 6 (79). С. 100-106.

17.Платон. Собрание сочинений: в 4-х т. / пер. с древнегреч.; общ. ред. А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи; авт. вступ. ст. и ст. в примеч. А. Ф. Лосев; примеч. А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994. Т. 3. 654 с.

18.Рекош К. Х. Влияние толкования на правовой дискурс // Вестник МГИМО-Университета. 2011. № 6. С. 209-216.

19.Самойлов А. Н. Формирование концепции горизонта как границы топики жизненного мира в феноменологии Э. Гуссерля // Среднерусский вестник общественных наук. 2014. № 6 (36). С. 25-31.

20.Сигачев К. А. Определение правового менталитета // Вестник Краснодарского университета МВД России. 2008. № 1. С. 21-23.

21.Силантьева М. В. Коммуникация как способ трансляции интенционального опыта локальных культур // Научные исследования и разработки. Современная коммуникативистика. 2016. Т. 5. № 4. С. 49-55.

22.Силантьева М. В. «Постсуверенизация» как феномен культуры в аспекте философии права и теории управления // Право и управление. XXI век. 2013. № 4 (29). С. 63-69.

23.Силантьева М. В. Философия права в глобализирующемся мире: образовательный проект и общественный заказ // Право и управление. XXI век. 2011. № 3. С. 3-12.

24.Степин В. С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 5-17.

25. Толстопятенко Г. П. Правовые школы МГИМО // Вестник МГИМО-Университета. 2014. № 5 (38). С. 159-170.

26.Толстопятенко Г. П. Принцип гармонизации в системе европейского налогового права // Актуальные проблемы финансового права: сборник научных статей, посвященный 75-летию доктора юридических наук, профессора, академика МАН ВШ Н. И. Химичевой / под ред. Е. В. Покачаловой. Саратов, 2003. С. 138-145.

27.Тэвдой-Бурмули А. И. Европейские проекты и идейные предпосылки европейской интеграции // Александров О. Б., Бабынина Л. О., Болгова И. В., Большова Н. Н., Борко Ю. А., Буторина О. В., Воронков Л. С., Данилов Д. А., Загорский А. В., Исаченко Т. М., Кавешников Н. Ю., Калиниченко П. А., Кондратьева Н. Б., Кузнецов А. В., Маслова Е. А., Потемкина О. Ю., Стрежнева М. В., Тайар В. М., Тэвдой-Бурмули А. И., Ушкалова Д. И. и др. Европейская интеграция / МГИМО МИД России; Институт Европы РАН. М., 2016. С. 56-75.

28.Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ; Хранитель, 2007. 413 c.

29.A Companion to Philosophy of Law and Legal Theory / еd. by D. Patterson. 2nd ed. Wiley-Blackwell, 2010. 704 p.

30.Cohen J. L. Regulating Intimacy: а New Legal Paradigm. New Jersey: Princeton University Press, 2004. 304 p.

31.Habermas J. Between Facts and Norms: Contributions to a Discourse Theory of Law and Democracy / transl. by W. Rehg. Cambridge, MA: The Massachusetts Institute of Technology Press, 1996. 631 p.

Размещено на Allbest.ru