Проблема дифференциации и взаимной детерминации различных уровней безопасности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема дифференциации и взаимной детерминации различных уровней безопасности

После окончания холодной войны представления о (национальной) безопасности претерпели значительные изменения. Если геополитически расколотый мир на два явных идеологических центра имел более или менее четко очерченные границы между «своей» территорией, дружеским ареалом и враждебным геополитическим окружением, которое бросало основные вызовы и создавало угрозы безопасности, то после одностороннего выхода Советского Союза из политического противостояния эта картина перестала быть релевантной. Возникли новые угрозы и новые формы геополитической борьбы, которые были концептуализированы, в частности, в виде понятий «международный терроризм», «информационные войны», «мягкая сила» и пр. Противостояние и противоборство между центрами силы в однополярном мире стали приобретать более завуалированные формы и новые дискурсивные практики по легитимации международной политики. Рост терроризма как иррегулярной формы военных (полувоеннных) действий, кибертерроризм, новые формы манипуляции массовым сознанием с помощью технологий «умной толпы», «ненасильственного протеста» - все это приметы новой геополитической ситуации.

Представления о безопасности и стратегиях ее достижения значительно модифицировались, расширились и углубились с 1980-х гг. В официальной доктрине национальной безопасности Российской Федерации объекты безопасности разделены на три вида: личность (индивид), общество и государство. Хотя эта классификация логически очевидна, вопрос об установлении границ и взаимной детерминации между указанными объектами представляет собой непростую задачу, решение которой зависит от принимаемых онтологических, гносеологических и аксиологических предпосылок в исследованиях безопасности. Каждая из существующих парадигм (включающих в себя конкретные академические и экспертные школы) имеет свой набор таких предпосылок. Традиционный подход (реалистическая и неореалистическая школы) в качестве основного объекта анализа безопасности (в контексте международных отношений) рассматривает государство [5, p. 37-38]. Некоторые из новых направлений стратегической мысли отводят значительную роль социальным и культурным факторам [1], анализируют политику безопасности как дискурсивную практику [5, p. 33-34]. Другие из нетрадиционных школ пытаются раскрыть значимость проблемы безопасности человека в качестве краеугольного камня в построении системы безопасности не только в отдельном государстве, но также и на международном уровне [3]. Среди уровней безопасности на основе определяемого референтного объекта в современных исследованиях выделяются индивидуальный уровень (безопасность человека), социетальный, государственный и глобальный (международный или мировой). Поскольку употребляемая терминология и концептуальные решения вопроса о взаимосвязи различных уровней безопасности достаточно многообразны, далее мы рассмотрим лишь несколько релевантных примеров понятий и концепций, созданных ведущими западными специалистами (концепция социетальной безопасности, понятие безопасности человека (human security), проблема индивидуальной безопасности и ее связи с мировой безопасностью в критической теории К. Бута). Наша задача будет состоять в обозначении основных тенденций в решении вопроса о взаимосвязи различных уровней безопасности и философских оснований рассматриваемых концепций.

Важным вкладом одного из основателей Копенгагенской школы Б. Бузана (B. Buzan) в разработку современной теории безопасности стало введение в оборот понятия социетальной безопасности. Это понятие значительно детализирует измерение безопасности, связанное с обществом как объектом, отличным от государства. В ключевых трудах представителей Копенгагенской школы, издаваемых с 1991 года, можно проследить эволюцию представлений о социетальной безопасности. Феномен социетальной безопасности был введен Бузаном в качестве одного из секторов в его расширенную версию структуры национальной безопасности, состоящую из пяти сфер - военной, политической, экономической, экологической (environmental) и социетальной, где военный сектор в соответствии с традиционным подходом оценивался как первостепенный по значению и характеру угроз [8, p. 41-42].

По словам самого автора концепции, в основу понятия социетальной безопасности была положена более ранняя идея, указывающая на прямую связь между национальным чувством и государственной безопасностью: национальность может быть опорой (в случае государства-нации), а может и ослабить государство (если это многонациональное государство, в котором национальные меньшинства чувствуют себя угнетенными и испытывающими насилие) [5, p. 136]. Изначально социетальная безопасность была связана с пониманием необходимости разграничения государства и общества как референтных объектов безопасности и объяснения зависимости устойчивости государства от состояния общества. Государство и национальная безопасность, которая традиционно воспринимается как защищенность общих интересов нации (или мультинационального общества) и общества как целостности (обеспечиваемое функционированием военных и силовых структур государства), взаимосвязаны, но не односторонним образом, поскольку национальная безопасность зависит также от внутреннего состояния общества, которое может поддерживать, а может и ослаблять положение государства. Эта тенденция получила развитие в исследовании О. Уэйвера (O. Waever), переосмыслившего феномен социетальной безопасности в соответствующем разделе коллективного труда [11].

Если в первом варианте концепции социетальной безопасности общество как объект безопасности не было четко методологически отделено от государства, в реинтерпретированной версии понятия была достигнута большая определенность. Сохраняя за социетальной безопасностью статус одной из сфер национальной безопасности (или безопасности государства, что в контексте традиционного государствоцентричного и милитаристского подхода означает одно и то же), Уэйвер заявил о возможности рассмотрения общества как самостоятельного объекта безопасности. Социетальная безопасность была определена как способность общества сохранять свой сущностный характер в изменяющихся условиях и под влиянием возможных и реальных угроз, что означает устойчивое развитие традиционных паттернов языка, культуры, сообщества, религиозной и национальной идентичности и обычая [Там же, p. 23].

Демаркационная линия между государством и обществом была проведена следующим образом: если выживание государства зависит от сохранения суверенитета, то выживание общества зависит от объединяющей коллективной идентичности [8, p. 43]. Поэтому главной заботой в стратегии сохранения социетальной безопасности становится сохранение стабильной идентичности общества. Таким путем концепция социетальной безопасности привела к смене ракурса исследований в области безопасности с уровня макрообъекта (государство и межгосударственные отношения) до мезообъекта (устойчивые социальные группы, из которых состоит конкретное общество). Объектом анализа стали политически значимые этнонациональные и религиозные общности.

Признание высокого значения религиозного фактора, национального и этнического самосознания открыло перспективу выявления и выработки соответствующих мер на (невоенные) угрозы обществу как значимого фактора устойчивого развития государства и его способности защиты общенациональных интересов.

Важнейшей компонентой общественной стабильности определяется общая идентичность. Поскольку социумы не монолитны и часто состоят из ряда национальных и этнических культур, социетальная безопасность также отражает характер взаимоотношений между сообществами и коллективными идентичностями внутри единого общества, обозначенного государственными границами. Поэтому некоторыми экспертами этот концепт интерпретируется как имеющий отношение, прежде всего, к меньшинствам и группам внутри общества или нации и ставящий акцент на анализе отношений между этими группами (в отличие от концепции безопасности человека (human security), которая указывает на общие жизненные условия индивидов и общностей) [9].

Проблема социетальной безопасности также может быть развернута в ракурсе дисгармонии интересов государства и этнических и иных меньшинств в сфере безопасности, поскольку политика гомогенизации многонационального государства может приводить к обратному результату - межэтнической напряженности и конфликтам на почве идентичности. Помимо этого, отход от государствоцентричного подхода в стратегии безопасности позволил рассматривать этносы, конфессиональные и национальные общности, не имеющие государственности (к примеру, палестинские арабы), как самостоятельные объекты социетальной безопасности [8, p. 43].

Принципиальный поворот аналитической перспективы в сторону социального измерения (уровень устойчивых социальных групп и общностей) и общественного самосознания в исследованиях безопасности был обозначен также в некоторых других неклассических понятиях и подходах, среди которых выделим концепцию сообщества безопасности (“security community”). В частности, в исследовании А. Беллами (A. Bellamy) мы можем обнаружить развернутую критику онтологических и гносеологических предпосылок (нео)реалистической парадигмы. Ученый расстается с традиционным подходом в международных отношениях, отдающим государству «онтологический приоритет» по причине его оценки как «наиболее влиятельного актора в глобальной политике» и «нормативного добра самого по себе». Государство есть лишь одна из форм политической общности среди множества других, создаваемых в конкретное время и конкретном месте по особенным причинам. Государство было создано силами модернизации, индустриализации и национализма [2, p. 2]. Если реалистический подход исходит из гоббсовской онтологической предпосылки, рассматривающей естественное состояние общества как анархию и отсутствие гарантий безопасности индивида, а государство - как рационально созданную систему, преодолевающую «дилемму безопасности» в отношениях между индивидами, Беллами утверждает, что «мир за пределами государственных границ - не аморальная и анархическая пустота, и он никогда не был таким» [Там же, p. 3]. По мысли автора, общество самоорганизуется и стремится к обеспечению устойчивой коллективной безопасности, минуя границы государств. Социальные общности строятся на едином самосознании (выражаемом в представлении «мы» как воображаемой общности) и конструируются в результате социального взаимодействия, помещенного в рамки языка, ценностей, идентичностей, интересов и логики принадлежности к общности (logics of appropriateness of the community) [Там же, p. 32].

Поскольку автор следует изначальным установкам классической концепции сообщества безопасности К. Дойча (K. Deutsch), он рассматривает «общность» как макрообъект (крупные социальные и политические сообщества) и следует концепции глобального социума, постепенно отменяющего границы национальных государств. В этом подходе, как нам представляется, заложен некий парадокс, поскольку, критикуя традиционный государствоцентричный подход в исследованиях безопасности, он вместо анализа локальных социальных общностей и механизмов их объединения в более крупные цивилизационные и политические единицы осуществляет скачок сразу же к более высокому масштабу - международному уровню безопасности. Проблема индивидуальной безопасности (безопасности человека)

Сам родоначальник понятия социетальной безопасности признается, что последнее ограничило и свело референтные объекты безопасности до двух коллективных единиц - государства и общества, исключив индивидуальное и глобальное измерения безопасности, что отражает официально декларируемую позицию Копенгагенской школы - быть посередине между традиционным государствоцентричным подходом и призывом к «индивидуальной» и «глобальной безопасности» других концептуальных направлений в области безопасности - исследований мира (Peace Studies) и критических исследований безопасности (Critical Security Studies) [5, p. 213].

Между тем, в последние три десятилетия исследований в сфере безопасности интерес ученых существенно сместился с понятия «национальная безопасность» в сторону разработки различных концепций международной или глобальной безопасности. При этом проблема индивидуальной безопасности или безопасности человека также обрела новый, относительно автономный статус. Однако для ряда концепций характерно стремление к интеграции двух уровней - индивидуальной и международной безопасности, что также является заметной тенденцией исследований в области безопасности в эпоху глобализации.

В современной политической терминологии понятие «индивидуальной безопасности» отчасти вытесняется новым концептом «безопасности человека», легко вошедшим и эксплуатируемым в рамках политического дискурса ООН и нескольких государств (Канада, Норвегия, Япония). Этот концепт смещает проблему защищенности человека в сторону международной социально-экономической проблематики и интеграции политики безопасности во всевозможных социальных сферах. Согласно первоначально представленной концепции в докладе Программы развития ООН 1994 года (United Nations Development Programme), безопасность человека охватывает экономическую, продовольственную, экологическую, политическую безопасность, личную безопасность (свободу от физического насилия), безопасность здоровья и (этнических) общностей [10, p. 24-25].

Следует отметить, что данное понятие оценивается многими авторитетными специалистами как недостаточно разработанный и крайне семантически расплывчатый термин. Р. Пэрис отмечает, что понятие испытывает недостаток в точности формулировки: «Существующие определения безопасности человека имеют тенденцию быть чрезвычайно обширными и расплывчатыми, охватывающими все, начиная от физической безопасности до психологического благополучия, что дает мало указаний политикам в определении приоритетности конкурирующих политических целей и ученым слабое понимание того, что в действительности должно быть исследовано» [7, p. 88]. Помимо этого, стоит отметить политическую ангажированность термина, который часто выступает идеологическим инструментом внешней политики западных государств, с помощью которого навязываются либеральные формы правительства по всему миру, а в наиболее одиозных случаях этот термин выступает прикрытием для «нео-империалистической политики военной интервенции» [4, p. 244].

Проблема безопасности человека занимает ведущее положение в некоторых из теорий в рамках критических исследований безопасности (методологическое направление, которое выросло на базе социологических и философских идей Франкфуртской школы). В частности, одним из репрезентативных примеров выступает концепция К. Бута [3]. Бут провел попытку крепко связать два полярных по уровню масштаба измерения безопасности - индивидуальную и глобальную, точнее, мировую (world security). Теоретическое решение проблемы мировой безопасности он ищет в этико-антропологической перспективе. Характеризуя фундаментальные отличия критической теории от других концепций безопасности (в первую очередь, от традиционного реалистического подхода), Бут утверждает: «Критическая теория безопасности <…> пытается скорее раскрыть, нежели cкрыть то, каким образом осознается безопасность, исследуя скорее всеобщую человечность, чем национальный суверенитет, и скорее эмансипацию, чем силу» [Там же, p. 109].

Теория Бута - редкий случай ревизии ценностного ядра культуры модерна, философии Просвещения. Ученый остается верен просветительским идеалам, в частности, таким ориентирам, как вера в прогресс (в его трактовке он представляет собой нелинейный и телеологически не обусловленный динамичный процесс), универсальную человечность (гуманность) как единую нравственную природу всех людей и разум как ее основу.

Безопасность он напрямую связывает с эмансипацией человека и социальных групп. Небезопасность, небезопасная жизнь для людей и групп - это детерминированная жизнь [Там же, p. 101], что означает лишение свободы внешними обстоятельствами, невозможность свободного выбора. Состояние небезопасности равно постоянной заботе лишь о выживании (что обычно случается во время войны или ее угрозы).

Безопасность не равна простому обеспечению выживания (продолжению существования), это «выживание с плюсом» (“survival-plus”), а именно обладание некоторой свободой от детерминирующих жизнь угроз, и следовательно, пространством для выбора [Там же, p. 101-102]. Детерминированность жизни может быть представлена в разных формах и степенях интенсивности - от необходимости тяжелого, порабощающего человека труда до жизни на грани выживания в концентрационном лагере, где человек даже не свободен задать вопрос «почему?» [Там же, p. 104]. Свободный выбор ученый трактует, опираясь на кантовскую этику: «мы выбираем свободно, когда наше ноуменальное я контролирует наше феноменальное я; другими словами, когда наши действия не являются результатом ошибки или страсти, но полностью добровольны и основаны на понимании и разуме» [Там же, p. 113].

Переход от индивидуальной безопасности к мировой ученый осуществляет через ряд идей, среди которых связующим звеном выступает понятие космополитической демократии, что представляет собой идеал постепенного перерастания национальных правительств в глобальное политическое сообщество, в котором осуществление прав и свобод человека в том или ином регионе мира будет находиться под непосредственным контролем Международного Суда по правам человека и других структур глобального правительства [Там же, p. 271-272]. Предполагается, что только таким образом человечество совместными усилиями может достигнуть идеала подлинной эмансипации человека, тогда как на уровне отдельного государства такая задача всегда наталкивается на неизбежное столкновение между интересами государства и индивида.

В условиях глобализирующегося мира международная или глобальная безопасность становится преимущественным предметом пристального внимания исследователей. Декларируя важность проблемы безопасности человека (личности), многие авторы все же склоняются не к развитию антропологической перспективы в исследовании безопасности общества и государства, но пытаются поместить индивидуальную безопасность в контекст глобальной безопасности, т.е. первичным объектом анализа выбирают крупные социальные и политические единицы. Исключением является подход К. Бута, который из антропологической перспективы выходит на уровень мировой безопасности.

Концепция социетальной безопасности, позволившая дифференцировать общество и государство как различные, хотя и взаимосвязанные, объекты безопасности, к сожалению, оставила неясным вопрос, каким образом взаимно детерминируются индивидуальная, национальная и международная безопасность. Концепции, нацеленные на анализ проблемы безопасности человека в контексте международных отношений и глобальной безопасности, такие как безопасность человека (human security), сообщество безопасности (в трактовке А. Беллами) и теория К. Бута, также вызывают множество вопросов. Первая из них - по причине политической ангажированности. Вторая, смещая внимание с государственного на социетальный уровень, оставляет неотрефлексированным уровень социальных групп, сразу же обращаясь к макрообщностям с общей идентичностью, что оставляет совершенно не ясной связь между безопасностью индивидов, социальных групп и более крупных (политических и цивилизационных) общностей. Теория Бута, отличаясь высоким уровнем рефлексии над своими базовыми установками, крайне дискуссионна в своей практической части (идеал мирового правительства).

Несмотря на расширение и углубление представлений о безопасности и разнообразие методологических подходов в современных социально-гуманитарных исследованиях, проблема взаимосвязи различных уровней и объектов безопасности остается в значительной степени неразрешенной и требует дальнейших исследований.

идентичность общество безопасность

Список литературы

идентичность общество безопасность

1.Деш М. Столкновения вокруг культуры: к оценке роли идей в исследованиях проблем безопасности // Pro et Contra. 1998. Т. 3. № 4. С. 115-148.

2.Bellamy A. Security Communities and Their Neighbours. Regional Fortresses or Global Integrators? N. Y.: Palgrave Macmillan, 2004. 221 p.

3.Booth K. Theory of World Security. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. 489 p.

4.Browning Ch., McDonald M. The Future of Critical Security Studies: Ethics and the Politics of Security // European Journal of International Relations. 2011. № 19 (2). P. 235-255. 5. Buzan B., Hansen L. The Evolution of International Security Studies. N. Y.: Cambridge University Press, 2009. 383 p.

6.McSweeny B. Security, Identity and Interests. A Sociology of International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. 239 p.

7.Paris R. Human Security: Paradigm Shift or Hot Air? // International Security. 2001. Vol. 26. № 2. P. 87-102.

8.Roe P. Ethnic Violence and the Societal Security Dilemma. L.: Routledge, 2005. 205 p.

Размещено на Allbest.ru