Размещено на http://www.allbest.ru/

Значение аристотелевского общества для развития аналитической философии. К вопросу о возникновении и развитии научных школ

Юрьев Р.А., 2018

Аннотация

аристотелевский сетевой коллинз интеллектуальный

В статье с помощью методологического инструментария теории «сетевого анализа» Р. Коллинза рассматривается история становления Аристотелевского общества в Лондоне на рубеже XIX-XX в. Аристотелевское общество в этот период представляло собой площадку для дискуссий между британскими идеалистами и первыми представителями новой аналитической философии. На примере истории Аристотелевского общества в качестве итога исследования указываются условия успешности/неуспешности научных школ и групп в интеллектуальном пространстве.

Ключевые слова: Аристотелевское общество; научная школа; интеллектуальные сети.

Annotation

In article by means of methodological tools of the theory of “the network analysis” of R. Collins history of formation of Aristotelean society in London at a turn of the 19-20th century is considered. Aristotelean society during this period represented the platform for discussions between the British idealists and the first representatives of new analytical philosophy. On the example of history of Aristotelean society as a result of a research conditions of success/not success of schools of sciences and groups are specified in intellectual space.

Keywords: Aristotelean society; school of sciences; intellectual networks.

Образование в современном обществе постоянно вынуждено находиться в процессе модернизации и инновации, хотя, возможно, добродетелью образования часто является его консервативность и традиционный подход к методам преподавания, содержательным элементам и способам самоорганизации научного сообщества. Научные дискуссии и их результаты, проходя проверку временем и критику изначальных позиций, могут постепенно трансформироваться в базовые положения учебных программ и дисциплин. Однако возникает вопрос, каким образом возможна организация научной деятельности или возможна ли научная деятельность как результат директивного планирования в соответствии с нашими прагматическими, экономическими и государственными интересами.

Вопрос эффективности науки на сегодняшний день подчинен наукометрическим критериям (цитирование, количество публикаций и монографий и т. д.). Эти критерии, наряду с ведением протоколов и отчетов научных мероприятий, их архивацией и предъявления по требованию -- вполне материальные и осязаемые свидетельства социального существования научной жизни. Проблема состоит в том, что наукометрия и, используя термин П. Бурдье, «символический капитал» (признание, авторитет, репутация) ученого или группы ученых не находятся в прямой зависимости. Высокие показатели публикационной активности и/или цитируемости и научные прорывы иногда пересекаются в «неевлидовом» интеллектуальном пространстве. Поэтому точки их сопряжения, возможно, нужно искать не в статистике, а в плоскости того, что в современной социологии получило название «сетевого анализа», в соответствии с которым «непосредственное социальное влияние на конструирование идей оказывает сетевая структура отношений между интеллектуалами».[4, с. 32]

Согласно концепции «социологии философии» Рэндалла Коллинза научные достижения лучше объяснять не личной гениальностью автора, а скорее его включенностью в интеллектуальные сети, его связями и взаимодействием с научным сообществом. Великие мыслители появляются как результат долгой и коллективной работы предшественников и современников. Как указывает Н. С. Розов во вступительной статье к работе Коллинза, «везде с интеллектуалами происходит “одно и то же”: идет кристаллизация групп (фракций); мыслители и их группировки ищут и используют организационные основы, спорят между собой, что составляет основу интеллектуальных ритуалов с обменом культурным капиталом и эмоциональной энергией, формулируют интеллектуальные позиции, соперничают между собой за пространство внимания, делятся на группы или объединяются в соответствии с линиями противостояния и внешней ситуацией организационных основ, заимствуют и распространяют свои идеи, комментируют классиков, переживают периоды расцвета творчества и времена идейного застоя, образуют соответствующие интеллектуальные сети (те самые связи личных знакомств между мыслителями), завоевывают долговременные интеллектуальные репутации при условии непрерывности спора во многих поколениях, достигают все более высоких уровней абстракции и рефлексии, развивая космологические, метафизические, эпистемологические и иные последовательности» [5, c. 10-11]. Как представляется, концепция американского социолога может быть применена к изучению конкретных научных школ и философских направлений.

Поэтому идеи Р. Коллинза можно рассмотреть на примере становления Аристотелевского общества в Лондоне, поначалу неформальной организации, созданной британскими энтузиастами-любителями философии и местными столичными интеллектуалами. Однако, несмотря на множество упоминаний роли Р. Коллинзом таких значительных в ХХ в. философов, как Б. Рассел и Дж. Э. Мур, в становлении аналитического движения, Аристотелевское общество как серьезная площадка для научных дискуссий даже не упоминается в его огромной «Социологии философии».

Современный исследователь О. Назим отмечает, что многие проблемы и вопросы, решаемые Б. Расселом впоследствии, например, связи «реального пространства» и «пространства ощущений», связи чувственного опыта с тем, что в чувственном опыте не дано, уже были заложены в дискуссиях Аристотелевского общества между такими его участниками, как Дж. Стаут, Д. К. Уилсон, С. Александер и др. В определенном смысле есть резон исправить это упущение, но в то же время продемонстрировать, что идеи Р. Коллинза о «конфликтных», «вертикальных» и «горизонтальных» связях, обмене «эмоциональной энергией» и «культурным капиталом» достаточно продуктивно могут быть применимы к исследованию становления и развития научных школ.

Сделаем небольшое отступление и поговорим о методологической составляющей «сетевого анализа». В свое время на Р. Коллинза оказала значительное влияние «теория капиталов» П. Бурдье, у которого он заимствует такой ключевой термин, как «культурный капитал». При этом Р. Коллинз в отличие от французского социолога утверждает, что в интеллектуальной борьбе «культурный капитал» «не является взаимозаменяемым с экономическим капиталом ни в том ни в другом направлении» [4, c. 77], а конкуренция между интеллектуалами подчиняется «закону малых чисел» -- «в социальных процессах заложено, что интеллектуальная атомизация не может заходить слишком далеко. В каждом конкретном интеллектуальном сообществе закон малых чисел ограничивает количество позиций, которые могут пользоваться широким вниманием» [4, c. 1137]. Для успешного вхождения в интеллектуальное поле мыслителю нужно обладать определенным стилем мысли. Что касается философского стиля мысли, можно привести и слова П. Бурдье: «Мышление, социально признанное философским, -- это мышление, которое предполагает привязку к полю философских точек зрения и более или менее сознательное владение истиной позиции, занимаемой им в этом поле. В этом профессиональный философ противостоит “наивному философу”, который, подобно “наивному” художнику в его универсуме, не умеет ясно объяснить ни того, что он говорит, ни того, что он делает» [3, c. 73].

Что дает культурный капитал и каковы особенности его приращения? В результате взаимодействия индивидов в группе появляется «репертуар символов с разными степенями абстракции и реифицированности, с различным обобщенным и обособленным содержанием. Это составляет их культурный капитал» [4, c. 77]. Далее в перечисленном отрывке идеи американского социолога созвучны мыслям П. Бурдье: «Что делает один культурный капитал более весомым, чем другие? -- спрашивает Р. Коллинз. -- На минимальном уровне это знание основного словаря в данной области, ее понятий, ее прошлых достижений и наиболее известных сакральных объектов. Но это позволяет всего лишь войти в данную область. Чтобы занять в ней более видное положение, необходимо знать о том, что находится в центре текущего обсуждения, а также о символических компонентах, способных обеспечить аудиторию» [4, c. 80]. Но помимо знания о центральных сакральных символах, интеллектуалу необходимо появление того, что Р. Коллинз обозначил как «эмоциональная энергия». Хоть, по мнению американского социолога, такой термин скорее традиционен в качестве предмета психологии, творческая составляющая (ее всплески, плато, падения) не может быть обойдена вниманием в социальном смысле. По мысли Р Коллинза, колебания эмоциональной энергии во многом объясняются успешностью/неуспешностью индивида в интерактивных ритуализированных действиях. Семинар, диспут, дискуссия, научный спор, конференция, повседневное взаимодействие по решению творческой проблемы -- это набор ритуальных практик, где индивиды обмениваются эмоциональной энергией и культурным капиталом. Однако, к счастью или к сожалению, этого мало. Владение культурным капиталом важно, но необходима принадлежность к определенной фракции как одной из немногочисленных ячеек интеллектуального пространства и как некоего узла интеллектуальных сетей. Прежде всего, необходима устроенность интеллектуала в «горизонтальные» (связь с интеллектуалами-современниками) и «вертикальные» (связь с предшественниками) сети. Определяющей константой роста культурного капитала и эмоциональной энергией будет не просто включенность в виде знакомства или мимолетной перепалки на случайном научном мероприятии, а встроенность такого рода, что индивид становится близок к ядру интеллектуальных сетей (интеллектуальному лидеру или группе лидеров), часто способен взаимодействовать с ним, потому что «книги не так значимы, как личные контакты, по той причине, что общая подверженность идеям времени недостаточна для первоклассной интеллектуальной работы; что дает личный контакт с ведущим практиком-исследователем, так это фокус внимания на аспектах большой массы идей, составляющих аналитическое острие. Конечно же, творческие интеллектуалы каждого нового поколения, отталкиваясь от этой точки, движутся по новым направлениям. Личный контакт с лидерами предшествующего поколения может помочь и здесь, пусть не столько в существе, сколько в самом стиле работы -- путем передачи эмоциональной энергии и ролевой модели, показывающей, как добиваться высочайших уровней интеллектуального труда» [4, с. 134]. Поэтому хотя количество групп интеллектуалов может быть достаточно большим и отличаться интенсивностью и постоянством ритуализованных практик, наличием ядра в виде интеллектуального лидера, высоким уровнем научный абстракции и близким отношением к истине, изолированность этих групп от основных сетей с высоким уровнем репутации и авторитета, подрывает их способность к завоеванию символических ресурсов и нивелирует их претензии на известность и прорывы в интеллектуальной жизни. Интеллектуальная изоляция ведет к стагнации группы, напротив, взаимодействие или включенность группы в сложные и обладающие авторитетом сетевые структуры является многообещающим фактором для ее репутационного успеха.

В этом смысле Аристотелевское общество для систематического изучения философии (более известное просто как Аристотелевское общество), возникшее в Лондоне в 1880 г., стало плавильным тиглем для множества философских концепций. На современном этапе Общество знаменито тем, что связано с творчеством таких известных философов, как Дж. Э. Мур, Б. Рассел, А. Уайтхед, Ф. П. Рамсей, П. Гич, Г. Райл, Дж. Уисдом, А. Айер, Дж. Л. Остин, К. Поппер, Г. Харт, И. Берлин, П. Стросон и др. В рамках Аристотелевского общества активно развивалась аналитическая философия сознания, философия науки, аналитическая философия права и теория речевых актов. Аристотелевское общество, будучи классическим и академическим институтом, идет в ногу со временем: ведется и обновляется сайт www.aristoteliansociety.org.uk, Общество также зарегистрировано и активно публикуется в Твиттере (twitter.com/aristotweets). На сегодняшний момент Аристотелевское общество эволюционировало в серьезную научную организацию, с высокой репутацией в мире философии, своим собственным тематическим, предметным и методическим полем.

В более общем плане возникновение Общества можно связать с британской реформой образования в XIX в., связанной с индустриализацией: расширяется удельный вес естественных наук среди преподаваемых предметов, открываются новые высшие учебные заведения, женщинам дается возможность обучения в высших учебных заведениях. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на заседания общества приглашались все желающие, независимо от их профессиональной принадлежности. С самого начала дамы также могли участвовать в заседаниях, и более того, во второй четверти ХХ в. женщины стали выдвигаться на роль президента Аристотелевского общества: Л. С. Стеббинг (1933-1934), Б. Эдгелл (1930-1931), Х. Оукли (1940-1941).

Для понимания истории и духа Общества интересно введение О. Назима к сборнику «Возникновение аналитической философии и дискуссии в Аристотелевском обществе 1900-1916 годах» [8]. Согласно О. Назиму, первое заседание от 3 мая 1880 г. было посвящено вопросу «Что такое философия?» и открыто медицинским работником и хирургом, доктором Дж. Бернсом-Гибсоном. Первоначально заседания не носили академического характера и в каком-то смысле были открыты для всех желающих, интересующихся философией вне университетских кругов. Было характерно, что организация представляла собой площадку или форум для обсуждения как печатных трудов, так и для кулуарных дискуссий. О. Назим отмечает, что для того времени было обычным делом не заботиться о ссылках на тот или иной труд, поскольку сами участники вполне себе отдавали отчет, о чем или о ком идет речь. В Обществе обсуждался широкий круг вопросов, но в целом основная разделительная линия дискуссий в ранние годы была между гегельянцами с одной стороны и позитивистами с другой [7].

В 1883 году произошел раскол внутри общества: Дж. Бернс-Гибсон высказался на тот счет, что Общество стало заниматься обсуждением вопросов только философии своего первого президента Ш. Ходжсона. В результате конфликта Дж. Бернс-Гибсон со своими сторонниками сформировал Философское общество, которое, впрочем, как указывает Г. У. Карр, не смогло составить Аристотелевскому обществу конкуренцию. В результате заседания Аристотелевского общества стали проходить по новому адресу, а также было принято решение о наборе новых участников. Усилия по поиску нового места и новых людей косвенно привело к тому, что «общество привлекло внимание философов со всей страны» [7, p. 370].

Участники обсуждали «Критику чистого разума» И. Канта, идеи Дж. Беркли и Д. Юма, творчество А. Шопенгауэра и постепенно вовлекали британскую профессуру в обсуждение. В 1886 г. было принято решение публиковать статьи, а в 1888 г. был издан первый том «Записок Аристотелевского общества», составленный из работ симпозиума «Является ли разум синонимичным сознанию?». В это же время были опубликованы первые правила организации: цели, структура и условия принятия в качестве участника. Постепенно в среду Аристотелевского общества включаются академические ученые-профессионалы. В 1896 г. участниками становятся влиятельные философы Дж. Э. Мур и Б. Рассел.

О. Назим указывает, что 16 ноября 1891 г. Аристотелевское общество провело симпозиум вне Лондона, в Колледже Иисуса (Оксфорд), под названием «Происхождение ощущения внешнего мира», и хотя Г. У. Карр назвал его «провалом», это заседание имело свои примечательные особенности. Симпозиум в Оксфорде задал ряд ключевых тем, терминов и методов, которые через последующие 10 лет сформировали рамку будущих дискуссий. Сюда относятся попытки отделить психологическую проблему внешнего мира от философской; исследование того, что является более фундаментальным -- философское, психологическое или физиологическое толкование существования внешнего мира; проблема значения опыта внешнего мира «естественного человека»; внимание к явным предположениям и допущениям, которые уже предполагают решение, другими словами -- определение порядка исследования само было частью проблемы (здесь можно указать, что внимание к способу философствования в дальнейшем является одной из особенностей аналитической философии --Р. Ю.); проблема «Я/не-Я», внутреннего/внешнего, ментального/ внементального; соответствие таких философов, как И. Кант и Г. В. Ф. Гегель, для понимания проблемы внешнего мира [8, p. 17-18]. Для таких значительных фигур Аристотелевского общества, как Дж. Э. Мур и Б. Рассел, значение гегелевской философии представлялось преувеличенным. «Презрение к Гегелю и к гегельянским “уловкам” было характерно для интеллектуального движения, возглавленного в Кембридже Муром. Борясь с гегельянским “это есть, и этого нет”, Мур требует ясного ответа на ясный вопрос: “Это есть или этого нет?”» [1, с. 47]. Постепенно влияние британского идеализма в Аристотелевском обществе становится все меньше и меньше.

С точки зрения «сетевого анализа» все большее влияние аналитическая философия (в противовес гегельянству, британскому идеализму) зарабатывает внутри Аристотелевского общества, не потому, что ее онтологические или эпистемологические принципы более совершенны, а скорее по той причине, что ключевые фигуры ранней аналитической философии (Б. Рассел и Дж. Э. Мур) обладали большим культурным капиталом и эмоциональной энергией. Их аргументы были более убедительными в споре современников, перетягивая на себя внимание философской аудитории. Однако не нужно думать, что критика британского идеализма, восходящая к Г. В. Ф. Гегелю, предпринятая Дж. Э. Муром и Б. Расселом, являлась исключительно внешней, как будто из ниоткуда пришли логические позитивисты, все отменили и британский идеализм пришел в упадок, поскольку исчерпал возможности своего словаря. Но и не только вышеназванное. Нужно представлять, что Дж. Э. Мур и Б. Рассел уже были включены в обширную сеть как непосредственных взаимодействий, так и «вертикальных» связей с великими предшественниками и современниками. «В Кембридже после университетской реформы сошлись все главные направления британской интеллектуальной жизни: алгебраисты-логики, утилитаристы, а также идеалисты, под чьим покровительством вновь реформированные университеты перешли от религиозного контроля к светскому. Рассел является как бы итогом трансформации, поскольку он был вовлечен во все составляющие этих сетей. Его учителя (Уорд, Стоут) и друзья ранних лет (Мак-Таггарт, Мур) были идеалистами, но у Рассела имелись также связи с утилитаристами» [4, с. 921].

Безусловно, помимо своих идей, которые Б. Рассел и Дж. Э. Мур принесли в Аристотелевское общество, ими были привнесены те обширные связи в сети британских и континентальных интеллектуалов того времени. О. Назим указывает, что нельзя недооценивать влияние, например, того же Дж. Стоута, через которого британские мыслители познакомились с идеями Ф. Брентано и А. Мейнонга. «Менее известно, что учитель Стоута Джеймс Уорд и Джон Кук Уилсон были учениками Р. Германа Лотце в Германии <…> немецко-говорящие философы и психологи, несомненно, играли свою роль в дискуссиях, обеспечивая, таким образом, много возможностей для преодоления ряда искусственных делений на континентальную и аналитическую философию» [8, p. 24]. Но даже если говорить о первом президенте Аристотелевского общества Ш. Ходжсоне (1880-1894), то его известность и авторитет в викторианскую эпоху нельзя недооценивать. Значимость работ Ш. Ходжсона признавал У. Джеймс. Существуют исследования и проводятся дискуссии, где даже говорится о том, что Э. Гуссерль был знаком с его работами и, возможно, находился под их определенным влиянием (см. [6]). Уже первый президент Общества обеспечивал его вхождение в наиболее авторитетные сети того времени. Ведущие исследователи через интеллектуальные ритуалы передали участникам группы «эмоциональную энергию» и «культурный капитал».

Оглядываясь назад, можно увидеть, что авторитет и значение Аристотелевского общества как будто были предопределены: были созданы организационные основы, с декларируемыми целями и задачами группы; проводились интеллектуальные ритуалы, с обменом «культурным капиталом» и «эмоциональной энергией» и т. д. Но долговременные интеллектуальные репутации, достижения более высоких уровней абстракции и рефлексии появились благодаря изначальному подключению Аристотелевского общества к ведущим интеллектуальным сетям континентальной и британской философии.

Итак, каковы итоги, которые мы можем почерпнуть из истории Аристотелевского общества? Первое -- это то, что научные школы, создаваемые в интеллектуальном пространстве, уже изначально находятся в ситуации социального неравенства. Второе: успех школ зависит от вхождения в ведущие научные фракции и работы с их лидерами -- причем работы не номинальной, а реальной работы, связанной с участием в интеллектуальных ритуалах. Потому и реальный рост научной репутации не может быть связан просто с участием в интеллектуальном ритуале какой-либо авторитетной фракции или мимолетным знакомством или обладанием дипломом или сертификатом: как писал П. Бурдье, «недостаточно войти в Бобур, чтобы присвоить культурные ценности музея современного искусства» [3, с. 60-61]. Культурный капитал присваивается в личных связях, когда заимствуется стиль, культура работы, усваиваются символы переднего фронта исследования, а рост эмоциональной энергии также связан с опытом непосредственного взаимодействия и решения задач. Напротив, интеллектуальная изоляция ведет к стагнации группы, интеллектуальные ритуалы могут обретать эзотерический характер, а самое главное, группа упускает из виду передние научные фронты исследования.

Таким образом, из положений «сетевого анализа» Р. Коллинза следует, что успех в науке достигается не столько открытиями, сколько социальным успехом в интеллектуальных фракциях -- необходимо обеспечение открытости молодых научных школ, мобильности научного персонала, налаживания долговременных связей с известными научными центрами, дающими стажировки для молодых ученых. Только тогда есть шанс хотя бы отчасти повторить судьбу Аристотелевского общества.

Литература

1. Аналитическая философия : учебное пособие / под ред. М. В. Лебедева, А. З. Черняка. -- М.: Изд-во РУДН, 2006.

2. Бурдье, П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / пер. с франц. А. Т. Бикбова, Т. В. Анисимовой. -- М.: Праксис, 2003.

3. Бурдье, П. Физическое и социальное пространство / пер. с фр. Н. А. Шматко // Социология социального пространства : сборник статей. -- М.: Институт экпериментальной социологии. -- СПб.: Алетейя, 2007.

4. Коллинз, Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. -- Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002.

5. Розов, Н. С. «Социология философий» Рэндалла Коллинза -- новый этап самосознания интеллектуалов в мировой истории // Коллинз, Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. -- Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002.

6. Andersen H., Grush R. A Brief History of Time-Consciousness: Historical Precursors to James and Husserl. Andersen, Holly and Grush, Rick (2009). Journal of the History of Philosophy, 47 (2).

7. Carr H. W. “The Fiftieth Session: A Retrospect,” PAS, NS, vol. 29 (1928-1929), pp. 363. URL: https://www.aristoteliansociety.org.uk/pdf/ Carr_AS_Retrospect.pdf.

8. Nasim, Omar W., ed. (2014) The Emergence of Analytic Philosophy and a Controversy at the Aristotelian Society: 1900-1916. The Virtual Issue. Aristotelian Society. URL: https://academic.oup.com/aristotelian/pages/ virtual_issue_two_introduction.

Сведения об авторе

Юрьев Роман Александрович: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), доцент кафедры гуманитарных, социально-экономических и естественно-научных дисциплин, кандидат философских наук, доцент. E-mail: yuriev2003@mail.ru

Размещено на Allbest.ru