Проблема формирования философских концептов на примере понятия иного из диалога Платона "Софист"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема формирования философских концептов на примере понятия иного из диалога Платона “Софист”

Глотов-Ледовской А.В.

Аннотация

Статья написана по материалам студенческой курсовой работы, выполненной на кафедре философии науки и техники Институт философии Санкт-Петербургского государственного университета под руководством доктора философских наук Шиповаловой Л. В.

Ключевые слова: философский концепт, Платон, «Софист».

Annotation

THE PROBLEM OF FORMING PHILOSOPHICAL CONCEPTS ON THE EXAMPLE OF THE CONCEPT OF ANOTHER FROM THE DIALOGUE OF PLATO "SOFIST"

Glotov-Ledovskoy A.V.

The article is written on the basis of the students' course work done at the Department of Philosophy of Science and Technology Institute of Philosophy of the St. Petersburg State University under the guidance of the Doctor of Philosophical Sciences Shipovalova L.

Key words: philosophical concept, Plato, "Sophist".

Слова скользят по поверхности хаоса. Собственная речь, произнесенная в потоке невыверенной, но незаинтересованной в обмане речи, в потоке говорящего понимания сиюминутно-нового, может проваливаться в бездну так глубоко и быстро, что её обстоятельства теряют всякую живую память, становятся гибкой множественностью уже для других сил. Мгновение мысли, мгновение иного, место перехода между мирами, место забвения былого и нарождения нового - есть место без места, место-переменность, которое может быть неспособно обрести своё время. “Это бесконечные переменности, для которых исчезновение и возникновение совпадают. Это бесконечные скорости, сливающиеся с неподвижностью пробегаемого ими бесцветного и беззвучного небытия, бесприродного и безмысленного. Это мгновение, которое то ли слишком кратко, то ли слишком долго, чтобы стать временем” [1. - С. 256]. Но такие движения нового могут оставлять в памяти цепочки тающих следов, как удары от столкновения камешка со стенками уходящего в бездну колодца, и это следы несправедливой боли и утраты, ибо нет виновных, земля вырывается из-под ног сама, но, в то же время, снявшийся с места путник верит, что может наткнуться на новый дом, выжить, сохранив себя и память в невозможном переходе. И мы снова пытаемся идти, доверившись воспоминанию о шаге в никуда. И в этом пути слова расколоты в середине, они вместе или даже вместо нас лишись корней, и обрести их могут только во влечении к ним скрытой земли. Из этого влечения мы будем говорить о них, раздваиваясь в шаге, шаге над бездной (одна нога изобретает себе опору, другая пытается в тот же момент завершить шаг, тем утвердив новую землю).

Связав движение с перемещением, мы будто уже делаем шаг. Но только если “перемещение” нам сообщает нечто большее, чем запертое в своей еще неизвестной безвоздушной интуиции “движение”. Перемещается всегда что-то. Это что-то меняет своё место. Это что-то занимает место, может его сменить. Значит, оно когда-то пребывает в своих местах. Пребывание так связывается с местом. Вслед за Делезом, назовем это взаимоположение места и пребывания обладанием зоной неразличимости. Для тел в полях сенсорного опыта эта зона есть именно совпадение, неразличимость. Точка схождения места и пребывания. Тело сообщает опыт, который становится аспектами его пребывания (цвет, твердость, перекрытие других тел и т.п.). Место становится таким аспектом. С одной стороны, существует абстрактная система мест, с другой - связный океан тел (стена, ручей, порыв ветра) как потоков опыта. Посмотрим: на полу ничего нет, а теперь положим на него мяч; мяч теперь на полу, он занимает место на пересечении и рядом с полом; до этого место пустовало без него (например, было заполнено воздухом, или просто было воздухом), а теперь там мяч, он и стал этим местом, оно стало им. Место неразличимо с пребыванием в зоне “местопребывания”. Но местопребывание ещё отлично от перемещения. Такое местопребывание “заканчивается” тогда, когда “занимается” телом. Оно статично в том смысле, что перемена остается для него чем-то внешним, а оно всегда уже вместе со своим телом, где бы оно ни оказалось. Перемещению же необходимо что-то иное, какой-то источник относительности, на фоне которого возможны движение и покой фигур. Если такой источник неподвижности выбран, становятся различимы совпадающие (части фона) или не совпадающие (фигуры) с ним тела (одни неподвижны, другие скользят по нему). Быть фигурой, сопоставленной такому фону, и не совпадать с ним -- значит перемещаться. Пусть фон и фигуры сообщаются с помощью частиц.

Можно назвать такие частицы точками, но тогда нам пришлось бы разрушить в таких точках всё абстрактное, связать их с излучателями дискретных потоков опыта, т.е. с вычленяемыми в данный момент машинами. Они станут единицами осуществляемого порядка дискретизации потоков. Поставленная на доске точка не будет для нас представителем безвидной математической точки, а станет самой нашей точкой. Пятнышко на платье, снежинка или автомобиль перед домом - тоже такие точки. Конечно, вглядевшись, мы обнаружим, что их единый поток опыта излучается различающимися множествами таких же внутренних им точек (точки ближе и дальше от края пятна). Но это не мешает нам говорить о перемещении целых группировок. Также и то, что с местопребыванием тела может быть ассоциировано определенное множество таких точек.

Как мы говорили, перемещаться -- значит быть фигурой на фоне, быть отличной от фона. Чтобы описать размещение тел между ними, мы попробуем использовать намеченное нами понимание точки несколько иначе. Два мяча катятся по полу, затем первый из них останавливается. При совместном движении, точки местопребывания обоих мячей не совпадают с неподвижным фоном (полом, стенами, предметами мебели). Затем точки первого начинают совпадать - он остановился, а точки второго - нет, для второго мяча первый становится частью неподвижного фона. Введем двух новых игроков. Первый -- это точка (А), всегда ассоциируемая с любой точкой местопребывания тела. По сути, она и есть любая точка тела, но может совпадать или не совпадать с фоном. Второй же игрок -- это точка (В), всегда совпадающая с любой точкой неподвижного фона. Первая с бесконечной скоростью собирает тело, вторая - фон. При перемещении местопребывание и две наших точки проходят серию изменений взаимоположений, фаз. Покоящееся тело - вся тройка неразличимо сходится. Движение - несовпадение А и В, так же, как и В с местопребыванием тела. Остановка - снова неразличимость. Но эти неразличимости неоднородны, по крайней мере, можно заметить два вида. Первый характеризует связи между местом и пребыванием (местопребыванием), а также между ними и А. Это неразличимости тела как группировки согласованных точек-машин. Другой задается особенностью В. В своем беге она включает и отбрасывает частицы, формируя фон. Покоящееся тело принадлежит фону для всех возможных на нем движений, а значит В пробегает и по нему. Это неразличимость фона и его возможных, но нереализованных в движении фигур.

Четыре элемента, удерживающие друг друга. Место, пребывание, мечущиеся точки. Это пример концептуальной множественности. Каждая составляющая входит в нее непустой. Это не элементарные смысловые блоки, а сама множественность не похожа на абстрактную корзину. Но, в то же время, они определены не только своей связью. Каждая составляющая изготовлена таким образом, чтобы активировать именно этот концепт. Они не предшествует своему концепту, но входят в него, могут быть взяты в отдельности как уникальные в своей неполной развернутости интуиции.

Такие интуиции не безличны, они чему-то принадлежат. Это что-то имплицитно присутствовало на каждом шаге. Именно оно способно фиксировать потоки опыта, их разрывы и комбинации. Для него тела пребывают в своих местах, становятся движущимися фигурами или фоном.

Оно, различающее микро- и макрогруппировки точек-машин, само есть чувствующая машина, прибор, но не человек вообще. Это мышление машины о самой себе. Теперь она способна утверждать, что тело движется, и делать это с помощью своих внутренних сил. Без неё такой концепт перемещения не может быть понят. Она является пресуппозицией концепта. Чтобы сконструировать подобную множественность, нам потребовалось стать такой машиной. И вместе с этим становлением мы получили целый веер проблем и связанных с ними возможных концептов. Например, каждая составляющая (место, пребывание, точка-машина) может стать концептом. Но в качестве концептов они не предшествует формированию новых концептуальных связей, что заметно из того образа, каким мы конструировали движение-перемещение. Более того, для нас они еще не существуют как концепты, их нужно изобрести.

Они требуют параллельного движения, хотя уже функционируют в мысли чувствующей машины преконцептуальным образом. Их изобретение получает смысловой импульс из их собственной проявленности в некотором плане, таким образом, формируя внешние отношения с уже готовыми концептами. Такие внутренние и внешние связи (эндо- и экзоконсистентности) стягивают концепты в обособленные группы, образуют план связности (имманенции), присущий ей. В нашем примере некоторые другие движения внутри того же плана уже проявлены: фигура и фон, дискретный поток со свойственным ему временем - все эти возможные концепты так или иначе могут ему принадлежать. Также план имманенции ориентируется вокруг специфических для него проблем. Совсем рядом с движением-перемещением стоит проблема “невидимых” движений (перемещения воздуха могут обнаруживаться вне зависимости от отношений фигуры/фона), которая вводит в план корпус машины, способный взаимодействовать с другими телами, требующий специального концепта.

Путнику нужно стать чувствующей машиной, чтобы сделать шаг. Декарт также нуждается в идиоте, чтобы провозгласить cogito, и, в то же время, именно машина и идиот оказываются обладателями пресуппозиций, учредителями своих планов имманенции.

Небытие как иное бытию, иное как иное

В “Софисте” Платона мы находим “иное” в двух позициях. Оно является составляющей концепта небытия и также получает свой собственный концепт. Чтобы предполагать нечто общее между этими позициями, а именно изгиб единого плана имманенции, нам нужно до некоторой степени довериться Платону в лице его концептуальных персонажей. Это доверие не требует от нас многого. В конечном счёте, если у нас не получится изготовить небытие и иное созвучно с Чужеземцем, если нам потребуются два разных “иных”, если мы не обнаружим ни одного живого для нас плана, где между получившимися концептами можно протянуть мостик посредством “иного”, то мы всегда сможем отказаться от подобного доверия. бытие платон софист

“Каждый концепт отсылает к некоторой проблеме, к проблемам, без которых он не имел бы смысла и которые могут быть выделены и поняты лишь по мере их разрешения <...>” [1. - С. 26]. В данном случае, ситуация облегчается тем, что хотя опорные для нас места текста диалога расположены по соседству или даже вперемешку, различие в проблематике небытия и иного дано эксплицитно.

Сущее есть сущее потому, что существует. В своем существовании оно сходится с бытием, но что-то мешает им отождествиться. Их различие оказывается устранимым только благодаря третьему - Единому, но оно само перестает совпадать с бытием. Любое сущее существует, но не может стать тождественным бытию, а значит вступает с ним в “нетождественные” отношения (смешение, причастность). Любое сущее есть бытие благодаря своему существованию, но также не есть бытие как нетождественное ему. “Небытие, таким образом, необходимо имеется как в движении, так и во всех родах.

Ведь распространяющаяся на всё природа иного, делая все иным по отношению к бытию, превращает это в небытие, и, следовательно, мы по праву можем назвать всё без исключения небытием, и в то же время, так как оно причастно бытию, назвать это существующим” [2. - C. 217]. Небытие определяется особым характером различия бытия и сущего, а иное становится необходимой составляющей его концепта. Их три: бытие, сущее, иное. “Иное всегда [существует лишь] по отношению к иному” [2, - С. 215]. Бытие становится неразличимым с иным тогда, когда иное противопоставляет ему сущее, и наоборот. Для Чужеземца и Софиста (не как социально-исторического типа, но как того, кто участвует с Чужеземцем в сотворчестве) такое небытие связано с перекрестком проблем. Для нашего же концепта мы выберем проблему локальную, но достаточную для его определения - сосуществование в бытии противоположных (несводимых) родов: движение/покой, теплое/холодное и т.д.

Второй позицией иного мы назвали сам его концепт. Прекрасное есть иное справедливому благодаря своей причастности идее иного. Таким же образом она есть иное и всем другим родам. С другой стороны, прекрасное может становиться справедливым, но благодаря своей причастности самому справедливому. Есть же род, а именно некрасивое, с которым прекрасное вступает в отношения не как иное с иным, а только исходя из своей причастности иному. Некрасивое не получает собственной природы, становясь частью природы иного, противопоставленной прекрасному. Некрасивое есть отделенное от прекрасного и противопоставленное ему как иное [2. - С. 218].

Здесь и появляется концепт иного, нечто отличное от его “функционального” положения в структуре небытия. Его составляющими являются само по себе бытие чем-то и бытие, существующее только в притязании на него (самодовлеющее бытие и претендент, даже если он не стремится к воплощению своей претензии).

Сказав, что только прекрасное прекрасно, в данном случае, мы говорим, что только прекрасное тождественно само себе, оно прекрасно по праву. Более и менее красивое принадлежит природе иного, то есть, в конечном счёте, всегда некрасиво. В существовании такого бытия в стремлении, бытия претендентом, и может лежать проблема данного концепта иного, но не прямым образом. Отождествив некрасивое с претендентом на прекрасное, мы, как кажется, проскользнули по новой области платоновского плана, а именно, концепт иного стал созвучен с возможным концептом платоновской идеи [2. - С. 43]. Некрасивое как род является не самим претендентом, а онтологическим местом для всех возможных претендентов (как вещей, так и других родов; например, движение может быть причастно некрасивому, когда гоплиты бегут с поля боя). Эти концепты, несомненно, лежат в одном плане и даже взаимно предполагают друг друга.

Возвратимся к проблеме двух различных положений, в которых мы обнаружили “иное” в “Софисте”. Концепты небытия и иного оказываются консистентно связаны соположенностью определяющих их проблем (проблемы самодостаточного и зависимого инобытия). Иное, становясь составляющей концепта небытия, не совпадает с выделенным позже концептом иного, как это было в рассмотренном нами примере с местопребыванием и перемещением (местопребывание как концепт из составляющих целиком входил в концепт перемещения). В тоже время, обе позиции иного оказались согласованы функционально (в обоих случаях оно производило сечение, отделяя самотождественное бытие от всего остального).

Литература

1. Ж. Делез. Что такое философия. СПб., 2013.

2. Платон. Софист, или О Сущем. М., 2016.

Размещено на Allbest.ru