Осмысление истории как целостности в горизонте классической и неклассической философии

В конечном счёте, источником единства исторического процесса в концепции Шпанна является духовное единство человечества. Предпосылкой и основанием духовного единства человечества, в свою очередь, выступает «единство и коренное родство идей, лежащих в основе любой культуры» [17, с. 398]. В этой связи Шпанн критикует идею несравнимости и несоизмеримости различных культур, представленную, в частности, в культурологической концепции О. Шпенглера. «Резкое обособление и гипертрофированная самостоятельность культур - всегда лишь внешнее проявление процессов неправильного развития, культурных потерь, присущей историческим целостностям хрупкости, но они ни в коей мере не свидетельствуют о каких-то фундаментальных различиях культур» [17, с. 398-399]. В подтверждение идеи духовного единства человечества Шпанн приводит многочисленные факты из истории языка, религии, государственной жизни. Все эти примеры, однако, служат не более чем иллюстрациями заранее принятой идеи. Наиболее остроумный аргумент в пользу идеи духовного единства человечества и, соответственно, духовного единства всемирной истории сводится к следующему: несмотря на то, что многое в культурно-исторической жизни других народов кажется нам чуждым и даже враждебным, «там, где мы понимаем, уже нет истинной, внутренней чуждости» [17, с. 399]. Таким образом, сам факт нашего понимающего обращения к истории и культуре других народов, сама наша способность понять иное и чужое рассматривается Шпанном в качестве свидетельства единства всемирной истории.

5. Антисубстанциализм постметафизической философии истории. Историческая эпистемология П. Вена

Во всех классических версиях философии истории сохраняется и удерживается принципиальное различие между историческим и внеисторическим, природным, или между историческим и сверхисторическим, надысторическим. Это различение, наряду с презумпцией целостности исторического процесса, является конститутивным для метафизического типа историософской рефлексии.

Начиная с последней трети XIX в. (Дильтей, Зиммель) универсализация историзма становится одной из важных тенденций развития европейской философии. Эта тенденция проявляется в историзации тех аспектов и регионов бытия, которые в классической трансцендентальной философии полагались в качестве внеисторических или сверхисторических. Интенция историзации сущностей в радикальном историзме неотделима от интенции отказа от субстанциалистского и эссенциалистского понимания истории как таковой. Рассмотрим в качестве примера антиэссенциалистской, антисубстанциалистской, постметафизической трактовки истории концепцию современного французского философа и историка Поля Вена.

Классический историзм, представленный в историософских построениях Гегеля и Маркса, оценивается Веном как бесполезная и ложная установка. Историзм «породил больше сложностей, нежели решил - и даже поставил - проблем» [19, с. 39]. Чтобы освободиться от историзма, необходимо, полагает Вен, раз и навсегда признать, что всё исторично. Такой историзм, доведенный до своего логического конца, становится безвреден [19, с. 40]. Вен усматривает в классическом историзме своего рода промежуточный этап или остановку на полпути между субстанциализмом и радикальным историзмом, отождествляющим мир как таковой с «миром истории», «миром становления» [19, с. 40].

Вен различает историю как литературный жанр (нарратив, повествование) и историю как поле исторических событий(«виртуальный домен исторического жанра» [19, с. 25]). История как жанр - это «царство с изменяющейся территорией, которое данный жанр захватил в этом домене в тот или иной век» [19, с. 25]. Так, в одну эпоху пишут историю военную и политическую, в другую - историю повседневности, историю костюма или историю сексуальности и т.д. «История, какой ее пишут в ту или иную эпоху, - это всего лишь участок, расчищенный посреди огромного леса, который по праву принадлежит ей целиком» [19, с. 26]. В решении проблемы историчности (что исторично, а что неисторично) нельзя отталкиваться от границ исторического жанра, которые, как убедительно показывает Вен, сами являются историчными (условными и изменчивыми). Наличные границы историописания (исторического жанра) не совпадают с границами историчности. Последние всегда шире, поскольку, в конечном счёте, «всё исторично». Следовательно, гипотетически может быть написана любая история, история любой сингулярности.

Сама возможность изменения (и расширения) «территории исторического» связана с тем, что «историки могут свободно кроить любую эпоху по своему усмотрению <…>, поскольку у истории нет своей структуры» [19, с. 24]. Здесь Вен воспроизводит ключевой тезис нарративной философии истории, согласно которому историческая реальность «сама по себе» не имеет нарративной структуры, а исторические события упорядочиваются и структурируются только в нарративе, в процессе историописания [20].

Отсутствие структуры, порядка, иерархии внутри истории как событийного поля означает, что ни один событийный ряд не может претендовать на первенство по отношению к другому. Политическая история ничуть не важнее, чем история искусства, а последняя равноценна истории костюма или истории жилищного строительства. «Удобно различать историю экономическую, политическую, историю техники и т.д., но ни в какой методологии не сказано, что одна из этих историй главнее других» [19, с. 26]. В этой связи Вен развенчивает иллюзию так называемой общей истории, в центре которой долгое время находилась история политическая, история государства. Никакой общей истории, согласно Вену, не существует, за всякой общей историей скрывается какая-то частная история, какой-либо событийный ряд, который не имеет никаких преимуществ по сравнению со всеми остальными. В этом пункте Вен почти дословно воспроизводит критику идеи всеобщей истории у Б. Кроче, однако, итальянский философ, отрицая возможность построения теории всеобщей истории гегелевского типа, не отрицает при этом возможности постижения всеобщего в истории. Иными словами, Кроче отрицает всеобщую историю (Историю), которая противостоит всем частным и специальным историям, потому, что желает во всякой «частной» истории увидеть проявление всеобщего. Мотивы критики идеи всеобщей истории в концепции П. Вена иные. Он стремится не к постижению единства исторического процесса, но к уравниванию всех действительных и всех возможных событийных рядов.

Возможность написания общей истории (например, «истории средних веков», «истории России» и т.д.) в контексте классического историзма базировалась на презумпции различения двух уровней («пластов») исторической событийности и, соответственно, исторического повествования: истории как таковой, Истории (с заглавной буквы) и истории чего-либо (частной, специальной истории). Сердцевиной Истории в контексте классических теорий исторического процесса (гегелевской, марксистской) признавалась какая-либо частная история (история государства, история производительных сил, история философии и т.д.). Эта частная история объявлялась историей сущностной и выполняла «репрессирующие» функции в культуре. Все остальные событийные ряды рассматривались в качестве проявлений сущностной истории. «Сущностная история» становилась не просто темой приоритетного интереса со стороны исследователей, она полагалась в качестве начала, конституирующего единство и упорядоченность истории как таковой (всей исторической событийности).

Вен занимает по вопросу о единстве истории последовательно антисубстанциалистскую и антиэссенциалистскую позицию: «История с большой буквы <…> не существует: существует лишь “история чего-либо”. Событие приобретает смысл только в ряду событий, количество рядов бесконечно, между ними нет иерархических связей, и <…> они не сходятся в геометрале, включающем все проекции объекта» [19, с. 33]. Другими словами, нет никакой «привилегированной» сущностной истории, которая гарантировала бы единство всемирно-исторического процесса, его упорядоченность, умопостигаемость и благоприятный исход. Все событийные ряды в логическом и онтологическом смысле принципиально равноправны и равноценны.

Ни одна философия истории спекулятивного типа (теория всемирно-исторического процесса), согласно Вену, никогда в действительности не является тем, чем она претендует быть. «Все философии истории суть нонсенс, плод догматических иллюзий, вернее, они были бы нонсенсом, если бы не были, как правило, философиями одной из “историй чего-либо” среди прочих историй нации» [19, с. 33] (курсив Вена - И. Д.). История как единое целое от нас всегда ускользает, написать такую историю (Историю) невозможно. Вен признаёт «законными» лишь две крайности: «провиденциализм Града Божьего и эпистемологию истории; все прочее не имеет права на существование» [19, с. 36]. Так, гегелевская и марксистская схемы исторического процесса в той степени, в которой они претендуют на осмысление всемирной истории в её единстве и упорядоченности, полностью лишены смысла.

В той мере, в какой теория всемирной истории действительно опирается на исторические факты, она представляет собой всего лишь «крупномасштабную историческую констатацию», которая дублирует конкретно-исторические исследования. Если же речь идёт о какой-то таинственной силе (божественное Провидение, мировой дух и т.д.), которая действует в истории и известна нам через откровение, то в этом случае философия истории, несущая в себе знание о будущем и/или знание цели всемирно-исторического процесса, также не имеет особой ценности для историка. Вен метафорически поясняет это следующим образом: «Информация о том, что поезд направляется в Орлеан, не включает в себя и не объясняет всего того, чем могут быть заняты пассажиры в вагонах» [19, с. 35]. Таким образом, даже если признать правомерность провиденциалистской точки зрения на историю, она, согласно Вену, не станет ключом к пониманию всякого исторического события и критерием для отделения значимого от незначительного на «территории исторического».

В концепции Вена отрицание собственной (объективно присущей истории) структурированности, упорядоченности фактов и событий является только следствием отрицания единства исторического процесса и констатации невозможности философии истории как таковой.

Заключение

В контексте классической (метафизической) философии истории единство исторического процесса обеспечивается благодаря различению двух уровней исторической событийности: сущностной истории, которая отождествляется с логикой истории, и истории эмпирической. В постметафизической философии, рассмотренной на примере исторической эпистемологии П. Вена, отрицается возможность концептуального осмысления всемирной истории как целостности, а признается лишь множественность несводимых друг к другу и логически равноправных событийных рядов. Промежуточное положение между спекулятивной метафизической историософией и антисубстанциалистски ориентированной эпистемологией истории занимают концепции Б. Кроче и Л. П. Карсавина. В них отрицается идея конца истории, но сохраняется возможность осмысления всемирной истории как «незавершённой целостности».

Библиография

1. Дёмин И. В. Идея «конца истории» в постметафизическом контексте // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2014. № 5 3. С. 48-50.

2. Дёмин И. В. Философия истории в постметафизическом контексте. Самара: Самар. гуманит. акад., 2015. 251 с.

3. Каримский А. М. Философия истории Гегеля. М.: Изд-во МГУ, 1988. 270 с.

4. Перов Ю. В., Сергеев К. А. «Философия истории» Гегеля: от субстанции к историчности // Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории / Пер. с нем. А. М. Водена. СПб.: Наука, 2000. С. 5-53.

5. Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории / Пер. с нем. А. М. Водена. СПб.: Наука, 2000. 480 с.

6. Кроче Б. Теория и история историографии / Пер. с итал. И. М. Заславской. М.: Языки русской культуры, 1998. 192 с.

7. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография / Пер. Ю. А. Асеева. М.: Наука, 1980. 488 с.

8. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре / пер. с нем. А.Ф. Зотова. М.: Республика, 1998. 413 с.

9. Карсавин Л. П. Философия истории. СПб.: АО Комплект, 1993. 352 с.

10. Дёмин И. В. Соотношение прошлого и настоящего в фундаментальной онтологии Хайдеггера и в историософии Карсавина // Философская мысль. 2015. № 9. С. 1-21.

11. Дёмин И.В. Обоснование методологии исторического познания в метафизике всеединства Л. П. Карсавина // Аспирантский вестник Поволжья. 2015. № 3-4. С. 87-94.

12. Философия: энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. М.: Гардарики, 2004. 1072 с.

13. Анисин А. Л. Принцип соборности бытия. Тюмень: Тюменский юридический институт МВД России, 2006. 272 с.

14. Хоружий С. С. Жизнь и учение Льва Карсавина // Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. Т. 1. М.: Ренессанс, 1992. С. V-LXXIII.

15. Моисеев В. И. Логика всеединства. М.: ПЕР СЭ, 2002. 415 с.

16. Евлампиев И. И. История русской метафизики в XIX-XX веках. Русская философия в поисках абсолюта. Часть II. СПб.: Алетейя, 2000. 416 с.

17. Шпанн О. Философия истории. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. 485 с.

18. Дёмин И. В. Логика образования исторических понятий в историософской концепции О. Шпанна // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Философия. 2015. № 4 (18). С. 130-136.

19. Вен П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М.: Научный мир, 2003. 391 с.

20. Дёмин И. В. Философия истории как философия языка: осмысление истории в горизонте герменевтической и аналитической традиций // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2013. № 6 (26). С. 158-163.

Размещено на Allbest.ru