Размышления по поводу прочтения основоположниками марксизма-ленинизма "Философии права" Гегеля

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размышления по поводу прочтения основоположниками марксизма-ленинизма «Философии права» Гегеля

Н.Н. Большаков,

канд. филос. наук, доцент

В статье предпринята попытка преодоления устоявшегося мнения о глубоком прочтении основоположниками марксизма «Философии права» Гегеля. Показывается, что они подошли к этому труду с сугубо революционно-политической точки зрения и потому не смогли осознать конструктивной созидательной сути гегелевской теории гражданского общества и диалектической связи последнего с государством и его институтами.

Потому фактически оказалось, что в учении о праве в марксизме возобладала тенденция утопического и анархического отношения к праву.

марксизм философия право гегель

Reflections on the reading of Hegel's «Philosophy of the right» by the founders of Marxism-Leninism

In this article there is an attempt to overcome the steady opinion about the profound reading by of Hegel's «Philosophy of the Rights» by the founders of Marxism-Leninism.

Their particularly revolutionary and political view point is proved here, and that's why they couldn't realize the constructive and creative essence of Hegel's theory of civil legal society and its dialectical connection with the state & its institutions. That's why the fact is that in the Marxist's doctrine about the right there is the tendency of the utopian and anarchical attitude to the right as the fundamental principle of people's creative being and peaceful, human state.

К. Маркс и Ф. Энгельс давали общую оценку гегелевской философии, но характерно, что из всех произведений Гегеля только в отношении его «Философии права» ими была сделана попытка специального критического анализа. Что же касается других его работ, о них мы встречаем исключительно упоминания, отдельные высказывания мимоходом - в стиле «по поводу» и «кстати». Только в конце жизни Ф. Энгельс обратился к Гегелю в работе «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии», хотя и в ней он дал опять-таки сугубо общую оценку итога теоретического творчества немецкого гения.

Видимо не случайно, что из всех произведений Гегеля К. Маркс лишь «Философию права» подверг специальному критическому анализу. А в отношении других великих философских работ Гегеля, он, «философ», ограничился лишь отдельными замечаниями. Конечно, основоположники предельно ясно выразили свое отношение к философии Гегеля. С одной стороны, они ее удостоили высочайшей оценки. Так, стало уже общим местом признание, что немецкая классическая философия, и прежде всего диалектика Гегеля, была философским источником марксизма. Но, с другой стороны, при внимательном изучении данной проблемы обнаруживается серьезнейшая недооценка марксизмом философии Гегеля.

Эта недооценка повлекла за собой для марксистской философии серьезнейшие последствия. Ведь крах реальной марксистско-ленинской философии - явление не рядовое, не между прочим, а действительно трагическое событие всемирно-исторического масштаба, и произошел он не в последнюю очередь из-за этой недооценки. И она проявила себя уже в первой и единственной марксовой попытке специального критического анализа гегелевской философии в его работе «Критика гегелевской философии права». В ней много задорной, блестящей по стилю, а местами очень глубокой содержательной критики. Вот, например, Маркс пишет: «Гегель исходит из государства и превращает человека в субъективированное государство. Демократия исходит из человека и превращает государство в объективированного человека». «Демократия относится ко всем остальным государственным формам как своему Ветхому завету. В демократии не человек существует для закона, а закон существует для человека...» (Соч. т. 1, с. 252)¹.

Но при всем том, повторяем, Маркс в своих работах недооценил «Философию права» Гегеля. Поясним эту мысль. Работа Маркса осталась незаконченной. В рукописном виде она представляет собой 39 рукописных листов на немецком языке, и при его жизни не была опубликована. Впервые на языке оригинала она вышла в свет у нас в 1927 г. Характерно, что в рукописях Маркса есть критика только последней части «Философии права» - учения о государстве. У Гегеля это §§ 257-360, из которых Маркс подверг критическому разбору лишь § 261-313. Первый лист рукописи отсутствует. А последним критическим замечанием стало его знаменитое «О горе!».

У Маркса не оказалось целостной картины работы Гегеля. Возможно, это и не входило в его замыслы? Возможно, он до раздела о государстве лишь просмотрел книгу Гегеля и решил подвергнуть критической атаке (именно атаке) лишь учение о государстве? Это произошло, видимо, потому, что политические оценки несравненно более понятны читателям, чем специально-философские. Для философской критики нужно было бы дать критический обзор замысла, структуры, категориального аппарата, то есть критику смысла и содержания теоретических понятий, которыми здесь оперирует Гегель и т.п. Но всего этого у Маркса не оказалось. Осталась лишь, повторимся, местами блестящая и глубокая политическая критика консервативных (с точки зрения демократа Маркса) политических взглядов Гегеля. Дальше идей конституционной монархии Гегель не пошел. И в этом смысле он не был даже либералом. У Гегеля местами проявляется даже верноподданнические иллюзии, осмеять которые очень легко любому демократу. Для этого не нужно даже обладать гениальностью Маркса². Правда, сам Маркс объяснил, почему его работа осталась незавершенной. Но это объяснение носит характер явного самооправдания и вызывает сомнение в его искренности: «в «Немецко-французском ежегоднике» [У Маркса название на немецком языке] я обещал дать критику науки о праве и государстве в виде критики гегелевской философии права. При обработке материалов для печати оказалось, что сочетание критики, направленной только против спекулятивного мышления, с критикой различных предметов самих по себе совершенно нецелесообразно...» (Соч. т. 2, с 519). Далее у Маркса идет довольно пространное продолжение самооправдания. Но уже первые строки объяснения вызывают недоумение. Возникает вопрос: а что на самом деле обещал Маркс журналу? Неужели датъ критику всей науки о праве и государстве? Возможно ли это в журнальной публикации? - Явный перебор. Явно лукавит. Что-то здесь не то, не сходятся концы с концами³.

Возникает и следующий вопрос: возможно ли дать критику всей науки о праве и государстве в виде критики какого бы то ни было одного учения? И дело тут вовсе не в том, вернее не только в том, что на автора неизбежно обрушилась бы лавина подготовительных материалов. Он указывает, что столкнулся с трудностью рассмотрения разнородных предметов. Но эта трудность изначально ясна любому пишущему человеку и до всякой обработки материала. К тому же не сохранилось хотя бы одного рукописного листа с критикой какой бы то ни было негегелевской философии права. То есть к другим авторам Маркс просто и не обращался. Это означает, что сама по себе философия права, и тем более само право, его совсем и не интересовали.

Зато Маркс сумел опубликовать в 1844 г. блестящую по стилю и, во многом поэтому, ставшую знаменитой статью «К критике гегелевской философии права. Введение». Маркс в очередной раз проявил себя великолепным мастером афоризмов. Чего стоит хотя бы всем известный афоризм: «религия есть опиум народа». Или другой: «школа, которая подлость сегодняшнего дня оправдывает подлостью вчерашнего...» (Соч. т. 1, с. 416)⁴. В статье, как видим, прямо указывается на объект критики - гегелевская «Философия права» - и даже дается высокая оценка Гегелю: «Критика немецкой философии государства и права, получившей в работах Гегеля свою самую последовательную, самую богатую и законченную формулировку...» (Соч. т. 1, с. 421). Но и здесь опять-таки в центре внимания Маркса совсем не «Философия права» Гегеля, взятая сама по себе.

«Введение» начинается с торжественного возвещания Марксом своего атеизма. Именно в этой связи у Маркса и появляется упомянутый нами знаменитый тезис-афоризм о религии. Но «критика неба», «критика религии», «критика теологии» Марксу нужны были для главного - для «критики земли», «критик права», «критики политики» (Соч. т. 1, с. 415), то есть для политической критики буржуазного общества. В самой же гегелевской книге замечания о религии сказаны как бы мимоходом. Зато Гегель прямо заявил, что его философия не нуждается в ссылках на потусторонние начала.

Маркс изначально и однозначно сознательно связал критику гегелевской философии права с критикой основ буржуазного общественного строя: «критика немецкой философии государства и права, - подчеркивает Маркс, - есть одновременно и критический анализ современного государства и связанной с ним действительности, и самое решительное отрицание всей доныне существующей формы немецкого политического и правового сознания, для которого самым значительным, универсальным, возведенным в науку выражением является именно сама спекулятивная философия права». (Соч. т. 1, с. 421). Именно в этой связи Маркс дает высокую оценку гегелевской философии права, считая ее «возведенным в науку» «немецким мысленным образом современного государства» (там же).

А вот еще один образец задорной атакующей критики: «война немецким порядкам! Непременно война! Эти порядки находятся ниже уровня истории. Они ниже всякой критики, но они остаются объектом критики, подобно тому, как преступник, находящийся ниже уровня человечности, остается объектом палача» (Соч. т.1, с. 416). Да, Маркс - подчас гениальный мастер афоризмов.

Но, видимо, действительные цели «Введения» (все обстоятельства ее появления говорят, даже вопиют об этом) не в том, чтобы дать анализ, разобраться в существе «Философии права» Гегеля. Эта статья должна была стать и стала своеобразным «манифестом» его, Маркса, как политика. В этом манифесте он публично, на всю Германию (упомянутый ежегодник был очень популярен во всей Германии) возвестил о своей особой политической, и уж потому и как следствие этого, философской позиции. Именно особая политическая позиция, определенная политическая устремленность личности вызывают к жизни переход, перерождение Маркса в философии: от идеализма к материализму и атеизму. В политике - от революционного демократизма на так называемую позицию пролетариата: «Подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие...» (Соч. т. 1, с. 428). Философия вооружилась, сама стала оружием! Вызывает адский ужас этот афоризм, который любили цитировать в эпоху государственно-монополистической философии марксизма-ленинизма.

Обратимся к другому классическому тексту Маркса. В 1859 г. в работе «К критике политической экономии. Предисловие» он пишет: «Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и французских писателей XVIII века, называет «гражданским обществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии» (Соч. т. 13., с. 6).

Это тоже знаменитое и часто цитируемое суждение Маркса, но нас интересуют здесь не выводы Маркса. Мы и без того знаем, что они у него везде марксистские. Других у него нет и быть другими не могут. Нас интересует характеристика Марксом гегелевской «Философии права». Маркс утверждает, что «анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии». Но ведь нам, читателям, он не дал сколько-нибудь развернутого, критического анализа гегелевского понимания гражданского общества.

В «Философии права» есть целый раздел - «Гражданское общество». А у Маркса нет критического анализа этого раздела. Здесь он ограничивается лишь замечанием, что Гегель материальные жизненные отношения, совокупность которых, «...по примеру английских и французских писателей XVIII века, называет «гражданским обществом» и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии».

Но сразу встает вопрос: а является ли это определение гражданского общества правильным? Может быть, Гегелю не стоило следовать примеру англичан и французов и не стоило так их называть? Наконец, действительно ли Гегель сводит гражданское общество к совокупности материальных жизненных отношений?

Третья часть гегелевского учебника - «Нравственность» содержит три раздела: «Семья»; «Гражданское общество»; «Государство». В этом месте он указывает, что гражданское общество возникает позднее как семьи, так и государства. Если, безусловно, сводить гражданское общество к совокупности материальных жизненных отношений, то неизбежен вывод, что гражданское общество существовало, существует и будет существовать пока живут люди, ибо у людей всегда есть и будут материальные жизненные потребности. И у дикарей, и у сверхцивилизаций.

Если же руководствоваться не только буквой, но, прежде всего, духом гегелевской философии, то приходишь к выводу, что для Гегеля гражданское общество - не простая и вечно существующая совокупность материальных жизненных отношений. Для Гегеля гражданское общество есть итог, результат, а лучше - сам процесс проникновения нравственного начала в совокупность жизненных материальных отношений⁵.

Маркс назидательно указывает Гегелю: анатомию гражданского общества, сущность его следует искать в политической экономии. А что, Гегель не знал политической экономии Смита и Рикардо? - безусловно, знал. Да, он не был и не мог быть политическим экономистом просто в силу склада своего ума и своих личных интересов и пристрастий. Он упоминает о политическом экономическом подходе к гражданскому обществу. Но политэкономический анализ не входит в круг его интеллектуального обозрения социального мира.

Гегель безусловно понял, что в науку политическую экономию превратили А. Смит и Д. Рикардо. Но что не могло удовлетворить Гегеля в политэкономическом подходе к обществу, в политэкономической науке?

Почему он как бы мимоходом отмечает этот реально существующий подход? - Он дает понять, что есть такая наука, но классическая политическая экономия вполне обошлась бы без привлечения к себе каких-либо нравственных начал.

Конечно, в новоевропейской мысли было уважительное и даже почтительное отношение к этике, как в предыдущей - к этикету. Это целая традиция. Оно было характерно и для философов и для экономистов.

Но речь идет о другом: сама логика классического политэкономического анализа не нуждалась в привлечении какого-либо этического, нравственного момента. И без последнего можно было вполне научно описать этот процесс производства. К тому же этика - это одно, а нравственность в гегелевском понимании несколько иное (ведь второй раздел называется «моральность», а третий - «нравственность»). Гегель указывает разницу морали и нравственности: первый подход вращается в круге добра и зла. А нравственный?..

В § 188 Гегель пишет: «Гражданское общество содержит в себе три следующих момента:

А) опосредование потребности и удовлетворение единичного посредством его труда и посредством труда и удовлетворение потребности всех остальных, систему потребностей;

В) действительность содержащегося в этом всеобщего свободы, защиты собственности посредством правосудия;

С) забота о предотвращении остающейся в этих системах случайности и внимание к особенному интересу как к общему с помощью полиции и корпораций» [1].

Как видим, гражданское общество у него выступает не в качестве простой совокупности материальных жизненных отношений. Первым моментом является труд и существование системы потребностей. Удовлетворение потребностей. Это может быть единичным актом. А иногда создается взаимозависимость в этом процессе: удовлетворение индивидуальных потребностей через систему потребностей. То есть когда создается сама эта система потребностей. Гегель доводит внутреннюю логику становления и функционирования гражданского общества до системы потребностей. Дальше появляется еще один момент функционирования гражданского общества - правосудие.

Затем в качестве условия существования гражданского общества - полиция и корпорации, а не какая-то простая совокупность жизненных интересов. Почему? - да потому, что для гражданского общества необходимо не простое удовлетворение людьми потребностей. Это элементарно и обще, а необходимо создание и функционирование системы потребностей, и значит создание системы взаимозависимости людей.

И вот во втором моменте Гегель говорит о появлении его главного философского и нравственного понятия - свободы. То есть создание системы потребностей - хорошо, но не достаточно. Как этого добиться? Надо, чтобы в системе потребностей была гарантия свободы. Ведь он говорит о действительности свободы. Извлекая на свет божий собственность, он сразу же говорит, что для ее существования и защиты требуется правосудие. Но само правосудие для Гегеля понятие не только юридическое, но и нравственное. А таким оно может быть и становится только тогда, когда выступает как гарант свободы.

В самом конце появляются, казалось бы, совсем уж одиозные персонажи этой логики: полиция и корпорации. Но и (вдумаемся) полиция - необходимый момент гражданского общества. Полиция есть нравственное понятие, если она служит гарантом защиты свободы, собственности, личности. Вот в чем здесь дело!

Стало быть, для Гегеля гражданское общество - не простая совокупность материальных жизненных отношений. Последние лишь тогда выступают проявлением жизни гражданского общества, когда становятся действительной свободой, или действительностью свободы. Или когда и вместе с тем в этих жизненных материальных отношениях свобода становится действительностью!

Ему говорят: ищи политэкономическую субстанцию, привлекай политическую экономию. Но зачем и почему его надо упрекать и ему надо указывать? - Ведь в первом же пункте он привлек ее в мере достаточной необходимости: гражданское общество - это, прежде всего, система потребностей. Его-то грандиозная гениальность как раз и состояла в том, что для анатомии гражданского общества этого самого по себе мало. Гегелю важно не только отношение и система отношений, но и участник, носитель этих отношений. Ему важно, чтобы человек в этой системе потребностей и их удовлетворения не был их рабом, был вместе с тем и свободен, стал свободен, чтобы были гарантии проявления, выражения, действительности его свободы. Это все важно потому, что сами по себе материальные жизненные отношения есть всего-навсего материальные жизненные отношения. И они не являются и не могут быть в качестве таковых обществом людей, то есть свободных личностей, граждан. Обществом граждан, как бы «гражданским обществом граждан». А иначе надо считать, что гражданское общество было уже у дикарей и даже у людоедов, ибо у них были вполне определенные, самые что ни на есть материальнейшие жизненно важные отношения. Особенно у последних.

Становление гражданского общества по Гегелю это и есть процесс становления действительной свободы людей, составляющих данное общество. Одно дело - общество дикарей, и несколько другое - общество граждан. Даже сама семантика, лингвистический смысл конструкта «гражданское общество», просто вопиет, протестует против сведения его смысла к простой совокупности материальных жизненных отношений людей. Вдумаемся: «Гражданин дикарь». Дико...

Ну да оставим К. Маркса. Теперь обратимся к Ф. Энгельсу, к его первой биографической статье «Карл Маркс» 1869 года⁵. В этой статье Энгельс, в сущности, повторяет вышеприведенную марксову оценку. Но в ней есть один весьма прелюбобытнейший момент, который нам представляется весьма странным.

Энгельс пишет: «Критика дебатов... заставила Маркса заняться изучением вопросов, касающихся материальных интересов, и тут он пришел к новым воззрениям, не предусмотренным ни юриспруденцией, ни философией. Отправляясь от гегелевской «Философии права», Маркс пришел к убеждению, что не государство, изображенное Гегелем «венцом всего здания», а, напротив, «гражданское общество», к которому Гегель относился с таким пренебрежением, является той областью, в которой следует искать ключ к пониманию процесса истории развития государства. Но наука о гражданском обществе - это политическая экономия, а эту науку можно было основательно изучать не в Германии, а только в Англии или во Франции». (Соч. т. 16., с. 378-379).

Ну как же можно было упрекать Гегеля в пренебрежении гражданским обществом, если гражданскому обществу, если философии и праву гражданского общества посвящен специальный раздел (§ 182-256), и если ни Маркс, ни сам Энгельс почти ничего вразумительного не сказали о гражданском обществе кроме двух моментов, на которые указал Маркс в «Предисловии» «К критике политической экономии». Этим они вызвали недоумение среди думающих марксистских философов 60-70-х годов.

И все-таки именно Энгельс дал лучшую оценку «Философии права» Гегеля. Правда, он это сделал позднее - в 1888 г. в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». И сделал это он не в сопоставлении Гегеля с Марксом, а в сопоставлении Гегеля с Фейербахом. Но все равно, получилась хорошая оценка: «...Нас опять поражает удивительная бедность Фейербаха в сравнении с Гегелем. У Гегеля этика, или учение о нравственности, есть философия права (она охватывает: 1) абстрактное право; 2) мораль; 3) нравственность), к которой, в свою очередь, относятся: семья, гражданское общество, государство. Насколько идеалистична здесь форма, настолько же реалистично содержание. Наряду с моралью оно заключает в себе всю область права, экономики и политики. У Фейербаха - как раз наоборот. По форме он реалистичен, за точку отправления он берет человека; но о мире, в котором живет этот человек, у него нет и речи, и поэтому его человек остался постоянно тем же абстрактным человеком, который фигурирует в философии религии». (Соч. т. 21, с. 295).

У нас два замечания. Первое замечание - вопрос. Если Энгельс признает богатство содержания «Философии права» Гегеля, чуть ли не восхищаясь этим богатством, то почему Маркс и Энгельс не подвергли это богатство специальному критическому анализу?

Второе замечание. Если бы отцы-основатели марксизма действительно были реалистами и по форме и по содержанию, в теории и практике, то был бы возможен крах марксизма, свидетелями которого мы, видимо, являемся? Вопрос во многом риторический.

В учении о праве в определенных отношениях Гегель показал себя большим реалистом, чем Маркс. В учении о праве у Маркса проявилась тенденция анархического отношения к праву и тенденция утопизма⁶.

В учении о, так сказать, постправовом и постгосударственном состоянии общества, то есть коммунистическом обществе, где, по мнению основоположников, государство, а стало быть, вместе с ним и право благополучно скончаются. Такова злая ирония истории. Маркс, Энгельс, а потом и Ленин воображали себя наибольшими реалистами из всех, кто мог считать себя реалистами. А, в конечном счете, несмотря на свои бесспорные таланты, прямо-таки гениальные способности, оказались, в конечном счете, авантюристами и утопистами, то есть посвятили свою жизнь тому, чтобы проделать эксперимент над всем человечеством. И весьма в этом преуспели.

Ну а теперь обратимся к ленинским текстам. Сборник конспектов «Философские тетради» не содержит в своем корпусе никаких свидетельств того, что Ленин специально изучал «Философию права» Гегеля. Вообще невозможно определенно ответить на вопрос, читал ли Ленин эту книгу Гегеля. И, тем не менее, эта книга возникает у Ленина в неожиданном и потрясающем политическом контексте. В 1988 г. еженедельник «За рубежом» (№ 17, 22 -- 28 апреля) впервые для советских читателей опубликовал интервью Ленина британскому журналисту газеты «Манчестер Гардиан», где оно появилось 24 июня 1920 г. В публикации есть ссылка на то, что эта корреспонденция пришла из Ревеля (Таллинна) от 7 июня. Неизвестна точная дата, когда Ленин давал это интервью, сама редакция предположила, что весной 1920 г.

Самый интересный для нас момент - в конце интервью: «...затем мы заговорили о крестьянстве. Я спросил, как он оценивает общее положение крестьян. Ленин ответил, процитировав Гегеля. Он сказал: «Гегель писал: «Что такое народ? Народ - это та часть нации, которая не знает, чего она хочет». Это можно сказать о русском крестьянстве в настоящий момент, равно как о ваших Артурах Гендерсонах и Сиднеях Веббсах в Англии и обо всех тех, кто хочет соединить несовместимое. Крестьяне -- индивидуалисты, но они поддерживают нас. В известной мере мы должны благодарить за это Колчака и Деникина. Крестьяне за советскую власть, но мечтают о свободной торговле, не понимая, что эти две вещи противоречат друг другу...».

Сразу становится ясным, почему это интервью у нас не публиковалось 68 лет. В беседе с иностранцем Ленин мог позволить себе быть политически предельно откровенным и сказать то, чего он не мог сказать трудящимся России, которые наивно верили, что именно он, Владимир Ильич, - их вождь, выражающий их интересы, их чаяния. Повторяем, что нам неизвестно, читал ли Ленин вообще «Философию права» Гегеля. Но он запомнил афоризм Гегеля о народе. Этот афоризм помнят все те, кто считает себя политическим деятелем, тем более вождем, ибо в нем выражено презрение к народу. И это презрение есть самая характерная и самая искренняя черта политических вождей. Правда нужно сразу оговориться, что у самого Гегеля в общем контексте его «Философии права» этот афоризм не содержит в себе ничего презрительного. Это простая констатация факта, что в повседневной жизни масса населения как масса не в состоянии осознать свой действительный общественный, общегосударственный интерес. Но этот интерес должен быть выражен! Именно поэтому, по Гегелю, появляется необходимость в представителях народа, депутатах (Гегель прямо употребляет это слово и исходит из его буквального смысла - «заместитель». Стало быть, указанный афоризм у Гегеля лишь момент, и необходимый момент в процессе обоснования Гегелем мысли о необходимости наличия в государстве представительных учреждений. По Гегелю, депутаты по своей культуре и условиям своей жизни в состоянии понять и выразить общегосударственные интересы тех, кого они, депутаты, представляют, точнее, как замечает сам Гегель, «замещают». А главная проблема здесь в том, чтобы депутаты были не просто представительством, а именно заместителями тех, кто их направил в представительные учреждения. Гегель ни в коем случае не хотел обижать народ. Более того, в «Философии права» он настаивал на том, что подлинное право рождается «духом народа...».

Получается забавная картина. Русские мужики и английские джентльмены Гендерсоны и Веббы не знают, чего они хотят. А вот товарищ Ленин знает. Русские крестьяне, поддерживая большевиков в надежде на то, что советская власть будет условием и гарантом свободной торговли. Любой русский мужик чуял, что между ним и свободной торговлей стоят безземелье, помещик и чиновник. Поэтому в мужицком сознании советская власть и свободная торговля соединялись. В интервью Ленин хорошо, кстати, употребил слово «мечтают»: «Крестьяне мечтают о свободной торговле». Мечта не может быть неискренней, она всегда искренна. Но, увы, наш народ так и промечтал 70 лет. Даже сейчас для российского крестьянина в деревне, но даже более того, для любого производителя в любой сфере производства в России свободной торговли нет. Если тогда существовал чудовищный диспаритет цен между сельскохозяйственными товарами и необходимыми крестьянам продуктами промышленного производства, то сейчас этот диспаритет распространился на все российское общество, стал тотальным.

В 1920 году Ленин еще продолжал воображать, что именно он знает действительный интерес русского народа, крестьянства. Через несколько месяцев Ленин был вынужден смириться с тем, что он допустил громаднейшую ошибку и был вынужден перейти к НЭПу. Кронштадт и крестьянская война 1921 года показали, что русский народ, крестьянство знает, чего оно хочет. Даже тогда, в 1921 г. крестьяне продолжали быть за советскую власть, но за такую советскую власть, которая бы знала чего он, народ, крестьянство хочет. Поэтому тогда, в 1921 году крестьяне выступили за советскую власть, но без большевиков, коммунистов, за свою советскую власть. Так что нам известно только одно обращение Ленина к «Философии права» Гегеля. Но даже, казалось бы, мимоходная, ссылка на Гегеля оказалась весьма неудачной. Интервью Ленина получилось совершенно скандальным, даже циничным. Поэтому оно у нас и не публиковалось. Поражает именно политический цинизм Ленина. И тем больше, чем больше сознаешь, что в этом интервью Ленин был искренним. Он искренне выразил свое презрение к народу. Он, - вождь народных масс, рабочих и крестьян. Более того, в конце интервью он с каким-то прямо-таки садистским удовольствием отмечает: «если бы крестьяне были объединенной политической силой, они могли бы захлестнуть нас. Но они разъединены как по интересам, так и географически». Он пишет «захлестнуть нас», то есть снести нас, большевиков, если мы, большевики, будем вести экономическую политику, не соответствующую интересам, мечтам крестьянства. Оговоримся, что здесь мы передаем не букву, а смысл интервью. Приходится все-таки признать, что Ленин в 1920 году знал, чего он хотел. Он это знал и в 1898 и в 1917 году: Власти!

Людям, маниакально одержимым властью, свойственно презрение к народу. И все-таки самое ужасное в этом интервью не то, о чем мы написали выше. Самое ужасное в другом - Ленин оказался прав в своей мысли, что советская власть и свобода торговли несоединимы. За все годы советской власти свободы торговли у нас никогда не было и не могло быть в принципе. Да и торговли в буквальном смысле не было. Была специфическая форма государственного распределения общественного продукта - распределения по номенклатурным основаниям. Да и сейчас, когда у нас уже нет советской власти, мы еще не можем утверждать, безусловно, что у нас есть свободная торговля.

Примечания

¹ Заметим, кстати, что эту же глубокую мысль сформулировал еще проще Н.А. Бердяев, у которого коренной вопрос в отношении человека и государства состоит в том, человек ли становится функцией государства, или же государство является функцией человека? В подлинной демократии государство - функция человека. В нашей Новороссии мы, россияне, при всех, как бы дарованных нам свободах, продолжаем оставаться функциями нашего государства. Стало быть, нам бы еще дожить до подлинной демократии.

² Хотя отметим, что все-таки эти иллюзии не стоит преувеличивать; все-таки надо учитывать, что Гегель написал не собственно философский трактат на определенную тему, а учебник для студентов. Посему он был обязан быть более осторожным в формулировках, хотя бы из цензурных соображений. Естественно, Гегель понимал, что, будучи уже при жизни всеевропейски признанным философом, он в специально-теоретическом труде может себе позволить говорить то, чего он не может сказать студентам, опасаясь за их судьбу. Что бы ни сказал Гегель - он вывернется… А студент? Хотя в студенческих записях его лекций нет ни одной верноподданнической фразы.

³ Этот сюжет В.С. Нерсесянц описывает следующим образом: «Когда писалась статья «К Критике Гегелевской философии права. Введение», К. Маркс полагал, что после «Введения» он подготовит к печати свою рукопись 1843г., содержащую развернутую критику гегелевской философии права. Однако в дальнейшем, как это отмечается в «Предисловии» к «Экономическо-философским рукописям 1844 г.» (апрель-май 1844 г.) К. Маркс, найдя нецелесообразным «сочетание критики, направленной только против спекулятивного мышления, с критикой различных предметов самих по себе», решил дать критику права, политики, морали и т.д. в виде отдельных брошюр, и лишь после этого в завершающей работе обобщить критику спекулятивной философии». Известно, что, отказавшись от этих планов К. Маркс в дальнейшем связал критику идеалистической философии с разработкой и освещением положений нового мировоззрения, о чем свидетельствуют совместные работы К. Маркса и Ф. Энгельса «Святое семейство» и «Немецкая идеология». (Нерсесянц В.С. Философия права Гегеля. - М.: Юристъ, 1998, с. 225).

⁴ Здесь совсем не важно, что конкретно имел в виду Маркс и как он продолжал свою мысль дальше. Да, религия (какой бы она ни была, с Богом или без него) - опиум народа, но народа, который, занимаясь самолечением, может использовать опиум и как лекарство и как яд. А во втором случае мы, россияне, разве не видим некоторых высокопоставленных, и не очень, граждан, которые подлость сегодняшнего дня оправдывают подлостью вчерашнею. Ход их мысли примерно таков: а вспомните, россияне, какие подлости были при сталинизме! Стало быть, наши, сегодняшние подлости, совершаемые нами сейчас, вы нам извините. Слава богу, у нас Гулагов нет, у нас подлости другие. В этом весь подлый пафос Союза правых сил и иже с ними. Политические негодяи во все времена свои подлости оправдывали тем, что до них были еще большие подлости.

⁵ У нас как-то странно получилось, что на эту статью Энгельса обычно не ссылаются, на нее обращали мало внимания. Более известна и цитируема вторая одноименная биографическая статья Ф. Энгельса 1877 года.

⁶ Замечательно, что одну из самых страшных и страстных, глубоких в проникновении в суть дела критику марксизма за авантюризм, склонность к социальному экспериментаторству дал в конце жизни один из великих анархистов - Михаил Бакунин. Но анархизм последнего как раз и состоял в идее, чтобы человек перестал быть функцией государства.

Библиографический список

Гегель Г.В.Ф. Философия права. - М: Мысль, 1990. - С. 233.

Размещено на Allbest.ru