Житие как объект концептуального исследования

Размещено на http://www.allbest.ru/

Житие как объект концептуального исследования

Т.П. Рогожникова

Аннотация

В статье обсуждается проблема концептуального подхода к житию. Святость рассматривается дифференцированно как концепт и понятие. Анализируются статический и динамический аспекты понятия о святости. Делается вывод о жанрообразующей и текстообразующейфункциях этой философско-религиозной категории.

Ключевые слова: житие, концептуальный анализ, святость, типы святости. житие святость религиозный философия

The article discusses the problem of conceptual approach to life. Holiness is considered differentially as a concept and as a notion. The static and dynamic aspects of the concept of Holiness are analyzed. It is concluded that this philosophical and religious category has the genreforming and text-forming functions.

Keywords: life, conceptual analysis, Holiness, types of Holiness.

В выборе жанра как объекта научного исследования определяющим фактором является известная типичность текстов, что в направлении историко- лингвистическом означает имплицитную способность жанра к разработке в его границах новых языковых средств. Ограничение материала исследования конкретным жанром вместе с тем обеспечивает гарантию адекватности в описа - нии языковых и стилистических норм, поскольку жанровые границы выступа - ют, с одной стороны, как ограничители смешения стилистических разновидностей, с другой - как потенциальная возможность для естественного процесса изменения семантики и формы в пределах стилистического варьирования. В процессе интеграции языковых и стилистических средств особенно велика роль жанров, объединяющих первичные жанры в общую систему, которая нагляднее всего реализована в житии.

Специалисты в области русской медиевистики отмечают особое литератур - ное совершенство житийного жанра на Руси. Характерно, что слово житие, изначально обозначавшее предмет жанрового повествования, довольно рано - в XIV веке - стало определением особого жанра [Лихачев, с. 321-322]. Начатое в XIX веке регулярное изучение житий с течением времени не только не теряет своей актуальности, но, напротив, оно продолжается - в углублении и расширении исследования, выделении новых его аспектов.

В последние десятилетия агиографические исследования отмечены комплексным лингвистическим анализом житийных текстов. Данный подход сочетает синхронический и диахронический аспекты изучения. Принципы текстопостроения, именное словообразование, грамматические особенности рассматриваются на синхронном срезе, а интерпретация полученных данных в контексте жанро - во-стилистической традиции предполагает обращение к аналогичным данным в разновременных текстах различных жанров, что осуществляется с помощью сравнительно-исторического и историко-стилистического методов [Иванова, 1998; Митина, 2000, Грекова, 2014].

Обогащение комплексного метода, лингвистического по своей направленности, лингво-когнитивным анализом с опорой на культурно значимые категории позволит не только описать основные особенности текста в аспектах жанра, стиля, языка, но и понять их сущностную природу.

Показательным в этом отношении представляется включение агиографии в орбиту активизировавшихся в лингвистике последнего десятилетия антропологических исследований и акцентирование внимания на языковой репрезентации образа святого [Завальников, 2003].

Образ святого и языковые средства его создания обнаруживают свою актуальность и в новейших работах по агиографии. Так, житие исследуется в аспекте создания нравственного идеала своего времени, при этом опорными являются положения о различных типах святости и образов подвижников, выделение общих и специфических топосов, актуальных для определенного типа святости [Стародубцева, с. 155].

Переходя к постановке проблемы в рамках данной статьи, отметим, что изначально агиографическая повесть содержала в себе концептуальное проти - воречие - святость героя в ее земном проявлении. Жития мыслились не только как духовные биографии, но и как нравственно-назидательные произведения, поскольку «паству агиографа» составляли люди мирские, по преимуществу далекие от духовных запросов. Святость героя в ее земном проявлении порождала статику и динамику как амбивалентные свойства повествования (темпораль-ность и атемпоральность), «цикличность» и «линейность» в изложении событий [Лотман, с. 207]. А строгое следование канону и стремление отразить конкретные приметы реальной жизни означало проявление дедуктивной оппозиции «конкретное» - «абстрактное» как тенденции средневекового сущностного восприятия мира.

В концептуальной модели жития доминирующей является сфера сакральная, на низшей ступени находится мир прихожан, а между ними, в качестве связующего звена, - образ святого. «Святой избран из простых людей и жизнью своей доказывает возможность постижения вечного» [Клибанов, с. 73-76]. Сферу сакрального проявляют релевантные признаки: вневременность, повторяемость, вечность, цикличность. Именно жесткая схема жития, его канон, позволявший осуществиться этим чертам сакральности, выше всего оценивался средневе-ковымчитателем, поскольку канон - «должное и священное, нуждающееся в прославлении и требующее неограниченного повторения» [Берман, с. 163]. Регулярность повтора делает событие не эксцессом, случаем, а законом, имма - нентно присущим миру.

Возникнув в христианской церкви на первых же порах ее существования, вера в богоугодность и спасительность должного чествования святых выразилась в установлении в память мучеников и других святых особых праздников. Вмес - те с тем развивается и определяется само учение о почитании святых, прежде всего отцов церкви: Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста. «Церковное удостоверение в причаст - ности святого к Богу заключается в процедуре канонизации. Житие, как известно, является атрибутом канонизации святого, поскольку, укрепляя свой авторитет и причисляя к лику святых своих национальных подвижников, русская церковь нуждалась в их житиях» [Живов, с. 93].

В то же время житие создается в религиозном, но не теологическом русле, ибо не все могут воспринимать высокие христианские истины на теоретическом (концептуальном) уровне, но все верующие могут и должны по мере сил подражать святости. Житие переводит христианские догматы из теорети - ческой сферы в область практического нравственного богословия, были и остаются частью живой религиозной жизни, непрерывно продолжающейся - в церкви, которая без них немыслима.

Святость как неотъемлемая черта духовной жизни подвижника необходима и для поучения. Пример духовного подвига святого в каждом житии становится моделью поведения, психологическим и социальным идеалом, образцом. Несмотря на то что святость можно считать качеством, присущим человеку, добровольно «выпавшему» из окружающей среды, из объективного мира, онто - логически святость есть результат преодоления материального мира, но не выход из него. «Основной смысл этого фундаментального понятия христианского учения состоит в причастности человека Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией. В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как «чада Божиего» [Живов, с. 90].

Таким образом, святость как результат синергирования отдельного человека выполняет в житии не только нравственно-поучительную, эстетическую функции, но и функцию смысло- и структурообразующую, именно вокруг этой философско-религиозной категории строится текст жития: начало пути, преодоление пути, переход на новый уровень существования после смерти.

Что касается исторической изменчивости святости, то в русле нашего иссле - дования представляется методологически продуктивным разведение концепта «святость» и понятия «святость». Как любому теологическому концепту (и до - минанте средневековой культуры), святости имманентно присущи незыбле-мость и вневременность. Это целостное, нерасчлененное идеальное отражение факта действительности.

Изменяться во времени может лишь понятие о святости, включающее статический и динамический аспекты. Святость в данном аспекте означает одновременно и идею, и личность, конкретно ее воплощающую. Статический аспект ближе к концепту святости: это собственно ее идея, соответствующая объему понятия. Динамический аспект может корректироваться в пространстве и времени, обогащая понятие изменяющимися признаками, составляющими в свою очередь его содержание.

Динамика святости характеризуется периодами взлетов и падений. XV век характеризуется медиевистами как период «возрастания русской святости», ее расцвета [Федотов, с. 230]. Это время наполненности святости внутренним светом, более соответствовавшее религиозному чувству русских, отличав - шемуся поклонением перед тем, кто даст избавление, спасет, защитит. Отсюда обилие в житиях пророчеств, видений, прижизненных чудес - прежде всего образно-чувственного выражения отношения к святости. Насыщение символов национальным смыслом совпадает и с национальным наполнением понятия святости, статическая часть которого закреплена и уточнена в жанре, а дина - мическая - в тексте.

Старорусские жития, созданные к канонизации на соборах 1547-1549 гг., представляют святость как торжественное деяние (как правило, это заслуги перед церковью), овеществленное дело, перед которым преклоняются и которое признают. В отличие от соборной «кенотической» [Клибанов, 1996], теперь на первый план выступает святость личная. Деятельность митрополита Макария, пот патронатом которого составлялись Великие Минеи Четии, была направлена не против духовной жизни, но должна была на ее устоявшемся фоне закрепить социальную базу церкви.

В усилении социального, административного, в целом практического, аспекта святости макариевская агиография возвращается к традициям Киевского периода, наиболее ярко представленной в Житии Феодосия Печерского, проповедо-вавшего - в противовес отшельническому - общинное житие. Именно Федосий поставил монастырь в самую тесную связь с мирским обществом, ибо «скудость ради скудости противоречила жизненной позиции Феодосия» [Подскальски, с. 212]. Нестор, автор Жития, показывает взаимоотношения Феодосия с князьями в сложных и достоверных описаниях, которых нет в византийской агиографии, где представители власти - абсолютные злодеи. Не случайно это первое древнерусское житие монастырского настоятеля использовалось впоследствии в качестве основы для других житийных сочинений. Трудовой хозяйственный уклад, строгая дисциплина, соблюдение устава способствовали не только гармонизации внутренней жизни монастыря, но были также источником хозяйственной помощи населению прихода. Монастырь служил миру, с одной стороны, создавая образец жизни по заповедям Христа, с другой - впрямую воздействуя на мирскую власть с высоты уже завоеванного авторитета.

Именно эти черты были свойственны монастырскому укладу жизни в обите - лях преподобных Пафнутия Боровского, Кирилла Белозерского, Григория Пель-шемского, Иосифа Волоцкого и других святых - героев «макариевских» житий.

Думается, возвращение к древнерусскому идеалу святости - святости действенной, практической - дает возможность расширить объем понятия «второй монументализм», включив в него, кроме общеизвестного представления о пышной орнаментальной манере изложения [Лихачев, 1987 ], идущей от ораторской прозы Илариона Киевского и Кирилла Туровского, и изображение святости, детерминированной в конкретной исторической обстановке, с соответствующими особенностями житийного текста в аспекте стиля и языка.

В XVI веке в связи с требованиями эпохи усиливается официально-административный аспект, подкрепленный экономически (монастырское землевла-дение) и идеологически (борьба с еретиками), превалирует апелляция к логике и разуму. Святость в эпоху обобщающих мероприятий созвучна государственному делу Москвы.

Материал житий, взятый в массе, дает возможность выявить расширение понятия о святости в прагматическом аспекте. Так, чудеса, изобилие которых дает представление об окружающем монастыри населении с его нравственными и физическими недугами, в некоторых случаях содержат опосредованно выра - женное отношение болящих к настоятелям.

В целом в концепции минейного жития такие «крамольные» высказывания ни в коем случае не свидетельствуют о реализме изображения или беллетризации повествования: сомнения, вероятно, в реальной жизни присущие крестьян - ству, в житии часто звучат из уст бесноватых или одержимых (то есть по дьявольскому наущению). И сомнения эти в конце концов опровергаются чудесным исцелением, исходящим от святой раки.

«Одержимость неверием» используется агиографами как авторский прием для усиления эффекта от избавления сомневающихся от заблуждений. Одно из посмертных чудес в Житии Павла Обнорского содержит такой эпизод: нэктоболяринъименемъСимеонъ, родомъ же литвин, одержимъневэриемъкъ преподобному Павлу: мняше его яко нэкоегопростачеловэка, а не чудотворца. Однако после исцеления начатъ же припадатикъ гробу преподобнаго Павла, со слезами многими и умилением каяшесягрэхасвоего, и от того стяжавелиювэрукъ преподобному [ЖтПО, стб. 543а].

К неожиданным выводам об известной относительности в подаче святости того или иного героя приводят сопоставления житий героев, живших в одно время, но находящихся на разных ступеньках церковной иерархии. Так, Житие митрополита Ионы содержит рассказ о вызове Пафнутия Боровского (весьма чтимого Макарием святого, наставника Иосифа Волоцкого, фамильного святого московских князей) к митрополиту из-за несоблюдения им «соборного завещания» (с подачи «клеветников»): И егдаприидепреподобныистарець, и възва его глаголя, о Пафнотиедивныи, какосъборнаянашазавэщаниасъблюдаеши ли, или попераешиплювая. БлаженныиПафнотиенегладостнЬ и непопада-тельнэяко же подобает гладостно и попадателновеликовластнымглаголати. Митрополит же бии его жезломъсвоимъ, и посла его в темницу, и повелэвъзложити на ньюжажелезны. Блаженныи же Пафнотиепребысть в темници время доволно, дондежесъврьшеннопокааниесъсми-рениемъ положи [ЖтПБ, л. 463].

Здесь представлена иерархия преподобных относительно их положения в церкви как институте с особыми правилами и уставом. Реальность факта, как уже было замечено, условна. Поучение и наказание Пафнутия является свидетельством и доказательством подвижнической деятельности митрополита Ионы, в житии же самого Пафнутия подобный факт из его биографии нигде не упоминается.

Показательно, что, чем выше ступень в церковной иерархии, на которой находится герой жития, тем более документировано житие, в общем отличаю - щееся апелляцией к исторически достоверным фактам и событиям. Эпоха, в высшей степени действенная, способствовала перенесению основного акцента с отношения к святому на деяния самого святого, усилив тем самым социальный аспект святости. Агиографы раскрывали разрешение неизбежно возникавших имущественных конфликтов монастыря со светской властью, столкновений ин - тересов монастыря и прихода (споры о землях), внутренних разногласий между светским властями (старшими и младшими князьями), из-за чего святителям приходилось идти на компромиссы ради священных устоев православной веры и единства православной церкви.

Исследователь житий может рассуждать о святости в той связи, в какой она дана непосредственно в тексте. Житие описывает уже достигнутую степень святости - ее официальное признание церковью (канонизация). Пути достижения святости реализованы в общих и индивидуальных проявлениях. Текст жития давал возможность раскрывать святость по-разному: показывая, с одной стороны, стремление избежать «опасной связи» со светской жизнью, с другой - наоборот, подчеркивая эту связь и выражая тем самым значительность заслуг святого.

Благодатным материалом, позволяющим проследить эти тенденции, являются собрания житийных текстов, к которым по праву можно отнести свод Великих Миней Четиих, обобщившего достижения предшествующих периодов агиографии и отражающего новые тенденции в этом направлении (новое отношение к языку и стилю житий). Свод ВМЧ в со- и рядоположенности текстов разного времени создания закреплял святость во времени и пространстве, объединяя разные способы выражения, прежние и новые, в годовом круге чтения, в повто - ряемости и регулярной воспроизводимости образца, данного содержательно и формально - в идеале и слове.

Библиографический список

1. Берман Б. И. Читатель жития: агиографический канон русского средневековья и традиция его восприятия // Художественный язык средневековья. - М., 1982.

2. Грекова И. В. Образ святого как ключевая фигура текста жизнеописания (языковые особенности выражения) // Вестник КемГУ, 2012. - № 4(52). - Т. 3.

3. Живов В. М. Святость: Краткий словарь агиографических терминов. - М., 1994.

4. Завальников В. П. Языковой образ святого в древнерусской агиографии (проблематика взаимной обусловленности и экстралингвистического содержания языкового образа человека в определенной социокультурной ситуации): Автореф. канд. дис. - Омск, 2003.

5. Иванова М. В. Древнерусские жития конца XIV-XVвв. как источник истории русского литературного языка. - М., 1998.

6. Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. - М., 1996.

7. Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 т. - Т. 1: О себе. Развитие русской литературы; Поэтика древнерусской литературы. Монографии. - Л., 1987.

8. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров: Человек - текст - семиосфера - история. - М., 1999.

9. Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.) / Пер. А. Д. Назаренко. - СПб., 1996.

10. Митина Ю. В. Лексика с религиозной семантикой и ее стилистические функции в житийных памятниках XV в.: Автореф. канд. дис. - М., 2000.

11. Стародубцева Н.А. Средства выражения нравственного идеала в языке житий русских святителей синодального периода // Научный диалог, 2018. - № 12.

12. Федотов Г. П. Святые Древней Руси. - Париж, 1989.

13. Житие Пафнутия Боровского //РНБ, Соф.собр., № 1321, л. 64-80, XVI в. (В тексте ЖтПБ).

14. Житие Павла Обнорского//ВМЧ, январь, дни 6-11, М., 1914, стб. 509-558 (В тексте ЖтПО).

Размещено на Allbest.ru