Свобода как эстетическая категория

Размещено на http://www.allbest.ru/

Свобода как эстетическая категория

Автор исходит из понимания свободы как возможности осуществления цели, на пути к которой сняты внешние социальные, индивидуальные и технические ограничения. Свобода выражается как чувственно фиксируемое самоотделение субъекта от содержательных и формальных элементов функциональной структуры своей деятельности и выступает как эстетическое отношение, или эстетическая дистанция.

Неутилитарность эстетического есть характеристика свободы, то есть возможность целенаправленной и целесообразной деятельности лишь как процесса формообразования, как игры интеллектуальных и физических способностей и сил человека и выражает ее меру. Тем самым свобода оказывается инвариантной составляющей содержания всех эстетических категорий, что, собственно, позволяет говорить и о научных предпосылках и обоснованности их систематик.

Постановка вопроса. В отечественной философской эстетике проблема систематизации и классификации её категориального аппарата довольно активно обсуждалась в 60-80-е годы прошлого века в связи с быстрым расширением её предметного содержания и потребностью в методологических обоснованиях исследований.

Вызвано это было, с одной стороны, чрезвычайной актуальностью и острой дискуссионностью понимания и перспектив человека с точки зрения гуманизма, где основные позиции были представлены историческим пессимизмом (например, в виде классического экзистенциализма), обрекающим человека на невыразимость и одиночество, и историческим оптимизмом, представленным главным образом либеральной концепцией универсализма, куда, в общем, вписывался и социалистический идеал всесторонне развитой гармонической личности. Правда, вопрос о свободе как составляющей характеристики универсализма человека привлёк большее внимание философской антропологии, чем эстетики, хотя в её экзистенциалистски ориентированном направлении эстетическое содержание свободы было наиболее выражено, особенно в понимании искусства. В связи с ориентацией философии на теорию деятельности как на объяснительный принцип общественно-исторического процесса в отечественной эстетике конца XX века получил значительное распространение так называемый деятельностный подход, при котором эстетическое трактуется как характеристика общественной практики с точки зрения её универсализма, её соразмерности человеку. Такое понимание как раз и выводит на необходимость рассмотрения эстетического содержания свободы.

С другой стороны, волна научно-технической и технологической революции, породившая беспрецедентный феномен массового производства и массового потребления, вызвала глубокие изменения в отношении к материальному, предметному, вещному миру культуры, вывела на первый план художественно-конструкторскую деятельность (дизайн), для теоретического осмысления чего содержательные границы традиционных эстетических категорий становились недостаточными.

Однако объективное содержание развёртывания этих глубоких процессов оказалось далеко от теоретических прогнозных моделей, особенно строившихся по наивной формуле «завтра будет лучше, чем вчера». Деятельность человека, обретя глобально-космический масштаб, поколебала уверенность в его беспредельных преобразовательных возможностях в осуществлении свободы. При этом возобладавшее на рубеже веков постмодернистское мышление и восприятие действительности с их плоским методологическим принципом комбинаторной рядоположенности, упразднив историчность и иерархии смыслов и убрав противопоставление объективного и субъективного, просто разрушили, казалось бы, надёжные культурные ценностные ориентиры и критерии.

Это сказалось прежде всего на сфере представлений о соотношениях этического и эстетического. «Нравственное - безнравственное», «прекрасное - безобразное», «искусство - китч», «мастерство - неумение» едва ли не перестали быть контрапозициями, указывать диапазон потребной деятельности и её результатов. Поэтому вопросы о сущности свободы (свободы деятельности, свободы саморазвития, свободы самовыражения, свободы творчества и т.д.), о её условиях и границах, о способах и гарантиях её обеспечения и защиты приобрели совершенно новую и острейшую актуальность. Интерес к эстетическому здесь проявляется, может быть, в первую очередь, поскольку эта категория выражает неутилитарное, свободное от потребительской цели отношение человека к действительности, в котором он выступает в своей синкретической духовно-практической целостности.

Базовая модель системы эстетических категорий. В отечественной эстетической литературе известно несколько различных категориальных классификаций. Мы примем в качестве основы для анализа содержательных и координационных соотношений эстетических категорий классификационную систему, предложенную Е. Г. Яковлевым [6]. Он исходит из тезиса, что центральной категорией эстетики является понятие «эстетическое», что принимается большинством специалистов и достаточно закреплено в научной и учебной эстетической литературе. В фундаментальной статье «Эстетика», помещённой в пятом томе «Философской энциклопедии» (1970), А. Ф. Лосев трактует эстетическое как предметную область эстетики: «это непосредственно данная или внешне чувственная выразительность внутренней жизни предмета, которая запечатлевает в себе двусторонний процесс “опредемечивания” общественной человеческой сущности и “очеловечивания” природы и которая воспринимается как самостоятельная, бескорыстно созерцаемая жизненная ценность» [2, с. 375].

Таким образом, эстетическое, как центральная категория эстетики, включает в своё содержание ценностное отношение человека к миру и к самому себе как целостному универсальному субъекту. Такое понимание развёрнуто в системе традиционных эстетических категорий «прекрасное», «возвышенное», «трагическое» и т.д., оно же определяет и смысловое пространство понятий, вводимых в категориальный аппарат современной эстетической науки, таких, например, как «совершенное», «мелодраматическое», «фантастическое».

В соответствии с таким пониманием Е. Г. Яковлев и строит свою систему, в которой он выделяет три группы эстетических категорий, отражающих объективные состояния, духовно-практическое освоение мира и мир субъекта социальной жизни.

К первой он относит прекрасное как совершенное гармоническое; возвышенное, воплощающее в себе наиболее полное единство природного и социального содержания эстетического как совершенной дисгармонии; трагическое, понимаемое как социальная дисгармония, преодолеваемая в исторической перспективе; комическое - как противоречие между ложным содержанием и кажущейся значительной формой.

Вторую группу составляют категории, соединяющие в себе содержание категорий объективного состояния и мира субъекта социальной жизни: эстетический идеал, эстетический вкус и эстетическое чувство.

В третью группу включены такие категории, как искусство, художественный образ и творчество.

Особенно интересно и ценно то, что, анализируя содержание эстетических категорий, Е. Г. Яковлев последовательно прослеживает и раскрывает их онтологические, феноменологические, гносеологические и социальные аспекты и смыслы, что позволяет ему выявить не только субординационные (вертикальные) связи между категориями, но и их координационные (горизонтальные) соотношения. Однако здесь нет необходимости излагать всю его аргументацию. Для рассмотрения вопроса об эстетическом содержании понятия свободы нам достаточно общих принципов данной систематизации.

Разумеется, понятие свободы в общественном сознании обычно соотносится с социально-политическим состоянием общества и личности. Оно определяется, осознаётся и оценивается, прежде всего в своём социальном и гуманистическом содержании, как возможность индивида осуществлять в общем социальном пространстве деятельность в соответствии со своими желаниями, представлениями и целями.

Далее возникают сложнейшие вопросы о том, каковы конкретные исторические субъектно-объектные условия и границы обращения этой возможности в действительность, чем определяются критерии и динамика этого процесса. Именно конкретные исторические условия, в которых только и может осуществляться деятельность, ставят вопросы о способах, формах и мерах свободы, то есть об исторических формах и типах универсализма.

Но для предмета наших рассуждений достаточно подчеркнуть, что свобода выражается как возможность осуществления цели, на пути к которой сняты внешние социальные индивидуальные и технические ограничения. При этом ясно, что цель ориентирована исторически определённым об-щественным идеалом, или образом потребного будущего, а деятельность, то есть движение к цели, предполагает именно свободную волю, или, что то же самое, осознание цели и сообразный ей выбор средств деятельности. Феномен осознания является ключевым моментом в этом процессе, поскольку осознание выступает как некая дистанция между деятельным субъектом и преобразуемой им действительностью. Эта дистанция и есть принципиальное отличие между биологически активным существом, синкретичным с преобразуемым им материалом природы, и историческим субъектом деятельности, соотносящим её с образом результата, который и выступает как цель, точнее, как образ цели. В таком разделении субъект в структуре деятельности выделяет как своё отношение к преобразуемому материалу, так и своё отношение к формирующему этот материал мыслечувственному образу. Их выделение создаёт новую структуру деятельности, в которой форма действия становится относительно независимой от его практического (утилитарного, связанного с потреблением) результата и может восприниматься в качестве самостоятельного чувственного объекта, способного вызывать положительные или отрицательные эмоции (чувства удовольствия, сообразности или неудовольствия, дисгармоничности).

Гносеологический аспект отношения к такому объекту выступает как эстетическое созерцание (эстетическое восприятие, эстетическое чувство, эстетическое переживание). Потребность в нём (эстетическая потребность) становится мотивом эстетической деятельности, которая в историческом процессе из синкретической составляющей развивается в самостоятельную и специализированную. Это, собственно, и есть формирование эстетического сознания и эстетической деятельности. Такое чувственно фиксируемое самоотделение субъекта от содержательных и формальных элементов функциональной структуры своей деятельности и выступает как эстетическое отношение, или эстетическая дистанция, что позволяет субъекту выделить самого себя и, соответственно, отношение к самому себе, получая возможность сделать себя предметом собственной деятельности, предметом преобразования и даже сделать эту цель самостоятельной и ведущей (художественная деятельность, искусство, дизайн, агонистика, спорт).

Таким образом, подчёркиваемая неутилитарность эстетического, по сути, есть характеристика свободы, то есть возможности целенаправленной и целесообразной деятельности лишь как процесса формообразования, как игры интеллектуальных и физических способностей и сил человека, и выражает её меру. Следовательно, понятие свободы может и должно рассматриваться в его эстетическом содержании.

Свобода как мера проявления и выражения эстетического. Эта проблема весьма значительна по своему масштабу и требует самостоятельного рассмотрения. Мы же лишь наметим некоторые обязательные, по нашему мнению, аспекты.

Прежде всего, свобода осуществляется и выражается через технику деятельности. Как писал К. Маркс, анализируя процесс труда в «Капитале», «в том, что дано природой, человек осуществляет свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий, и в процессе производства он может действовать лишь так, как действует сама природа, то есть может изменять лишь формы веществ природы и в этом процессе формирования постоянно опирается на содействие сил природы» [3, с. 189]. Форма выступает как единственный след целесообразной деятельности человека во внешнем мире. То есть деятельность всегда есть преодоление материала и возможна лишь настолько, насколько свойства этого материала известны и могут быть подчинены задаче воплощения образа цели деятельности. Но техника деятельности определяется и физическими возможностями естественных органов человека, и степенью совершенства применяемых искусственных инструментов. Следовательно, свобода осуществляется и выражается как снятие внешних (физических, физиологиче-ских) инструментальных ограничений, как лёгкость и непринуждённость действия, техническая и технологическая структуры которого скрыты от восприятия или, напротив, выделены и подчёркнуты именно для эстетического воздействия. Обеспечивается эта инварианта деятельности, как известно, постоянным поиском нового материала и постоянными, регулярными упражнениями, репетициями, тренировками, сохраняющими физический, интеллектуальный и психический тонус её субъекта. Свобода выражается также в возможностях многообразной вариативности совершенствования структурной организации предмета деятельности в процессе формообразования, способного доставлять эстетическое удовольствие.

Свобода как мера пространства эстетического. Свобода осуществляется и выражается через освоение и расширение масштаба эстетического опыта, который формируется как в процессе непосредственной жизнедеятельности, так и в своём основном содержании, в процессах воспитания, обучения и аккультурации. Формирование эстетического опыта начинается с восприятия интонации материнского голоса, звуков и строя родной речи, со зрительных восприятий окружающего природного и социального мира, с эмоциональной привязанности к нему, в конечном же счёте эстетический опыт охватывает всё многообразие культурного пространства - от локального (группового, этнического, национального) до общемирового, общечеловеческого. Причём процесс развивается в двух направлениях: чем шире и глубже усваивается эстетический опыт взаимодействующих (сотрудничающих или конкурирующих) культур, тем богаче и продуктивнее становится содержание эстетического опыта, полученного в локальной среде, тем отчётливее становятся его универсальное, общечеловеческое содержание и ценность.

Здесь уместно вернуться к понятию эстетической дистанции, которая, по сути, служит защитой от провалов в бездну субъективности и от абсолютизации онтологических оснований эстетического. Эстетическая дистанция, выделенная в структуре деятельности, позволяет её субъекту отличать собственное бытие от создаваемых им эпифеноменов субъективной реальности любой степени сложности и любой степени независимости (пусть и кажущейся) от объективного мира. Когда эта дистанция утрачивается (точнее, утрачивается способность её различения), возникают серьёзные опасности, одна из которых состоит в самоотождествлении субъекта с фантомными продуктами его сознания и подсознания. С другой стороны, эстетическая дистанция позволяет субъекту сохранять свою деятельностную автономию в противопоставлении её объективной реальности и тем самым чувственно воспринимать её как универсальную ценность. В этом плане эстетическая дистанция указывает на объективные предпосылки эстетического, не позволяя растворять его в природе.

Есть ещё один аспект этого вопроса. Дело в том, что эстетическая дистанция обозначает некоторую границу соотношений субъекта с предметом и содержанием своей деятельности. И естественно, что не может не возникнуть сопровождаемая эмоциональным возбуждением и ожиданием потребность (мы скажем, соблазн) заглянуть за эту границу, которую феноменологическая эстетика даже полагает своим основанием. Такое состояние близко к эстетическому предвкушению, готовности к восприятию новой чувственной реальности. Существуют самые различные техники таких действий (самые древние и самые доступные - психоделические), и они действительно дают ожидаемые эффекты, весьма приманчивые, но только иллюзорные и разрушающие человека, как в духовном, так и в физическом отношении.

Как полагали эллины, боги создали космос, мир, организованный отношениями частей, гармонией, и отделили его от хаоса, мира, лишённого организации, структурности, назвав его ужасом. Пространство эстетического представляет собой чувственно-образное воплощение человеческого разума и деяния, от их богоподобности до их крайней ограниченности в косном материале вещества вплоть до неразличимости. Заглядывая за предел, утрачивая эстетическую дистанцию, человек, будучи всё же частью космоса, стремится применить неприменимые мерительные инструменты там, где мера отсутствует. Тогда он создаёт меры произвольные, составленные из соотношений фантомов своего сознания, попадает к ним в ловушку, теряя связь с объективной реальностью и системой надёжных координаций. Так появляются представления об эстетически отрицательном: безобразном, уродливом, ужасном и т.п. Стремление расширить эстетический опыт в этом, и преимущественно в этом, направлении, заставляющее человека обращаться к «невозможному» мистическому опыту, к мрачным, зачастую отталкивающим глубинам собственной психики, получило название трансгрессии [5]. Оно усиливается, подогреваемое активно создающей новые рынки потребления массовой культурой с её мощными средствами манипулирования потребностями и интересами.?

В сложных противоречиях современной культуры, где ментальные координации в значительной мере задаются либералистской идеологией суверенности личности, прав человека, свободы форм и способов жизнедеятельности и постмодернистскими деятельностными технологиями в виде деконструктивизма, знаковой и текстовой комбинаторики, безбрежной гедонистики, объективная реальность бытия человека вытесняется и заменяется реальностью виртуальной, сознание наполняется своими превращёнными формами, в которых значительно ослабляется, если не исчезает вообще, противопоставленность эстетических контрапозиций. Как показал в диссертационном исследовании А. А. Медведев, «в современной ситуации плюрализма вкусов “расшатывание” классической аксиоматики эстетического идеала приводит к тому, что категория безобразного начинает играть в художественной практике особую роль. Оно начинает пониматься не как противоположность прекрасному, но как символически раскрывающее истинное положение вещей и подготавливающее человека к грядущим культурным переменам» [4, с. 17].

Свобода как творчество. Здесь речь идёт не о традиционной в эстетике проблеме свободы художественного творчества, а о свободе как эстетическом инварианте творческой деятельности. В свете сформулированных выше тезисов о месте и роли чувственного образа цели в структуре деятельности следует, что эстетическое содержание свободы осуществляется и проявляется как возможность чувственного предвосхищения результата в его идеальной форме как на стадии замысла, так и его корректирования в процессе воплощения. Любая сфера человеческой деятельности, от самого грубого физического труда и до высших интеллектуальных, художественных и спортивных достижений, несёт в себе, пусть и в разных степенях выражения и осуществления, компоненту свободы и в плане совершенства структурной организации предмета, и в плане совершенства структурной организации мыслительной и двигательной деятельности, и в плане совершенствования и расширения диапазона человеческого чувственного аппарата. Она состоит в возможности человека относиться к своему труду, к его предмету, процессу, к его результатам как к чувственному объекту и устанавливать с ним эстетическую дистанцию, фиксирующую и сохраняющую человеческое в продуктах деятельности, создаваемых по законам природы, но не могущих быть созданными самой природой. Эстетическое содержание свободы творчества осуществляется и выражает себя во всех доступных преобразованиям реальностях: объективной (природа и культура), субъективной (мышление и переживание) и виртуальной (условной, существующей как целенаправленная техническая организация взаимодействия микрочастиц). Заметим, что такое отношение прямо противоположно феномену отчуждения, также присущему процессам опредмечивания и распредмечивания, но являющемуся фактором ограничения свободы человека и даже лишения её.

Таким образом, приходим к выводу, что понятие свободы выражает способность и возможность субъекта производить гармонически сложные согласования предметов своей деятельности в их неутилитарных отношениях и оформлять их в конкретных чувственных образах неутилитарной целесообразности, в которых осознаётся и воплощается автономность субъекта и его равновеликость объективной реальности. Тем самым свобода оказывается инвариантной составляющей содержания всех эстетических категорий, что, собственно, позволяет говорить и о научных предпосылках и обоснованности их систематик.

Включение понятия свободы в систему эстетических категорий позволяет выявить и выразить исторические формы универсализма, проявляющих себя в действительности и в искусстве, и тем самым определить новые критерии типологизации культурного процесса, а на его границах - и процесса художественного. Тогда легче различать и их кризисные переходы как обнаружение объективных и субъективных условий меры свободы.

Литература

свобода эстетический инвариантный

1.III Российский философский конгресс «Рационализм и культура на пороге III тысячелетия» : приветствия и пленарные доклады Третьего Российского философского конгресса (16-20 сентября 2002 года г. Ростов-на-Дону) / [Степин В. С., Драч Г. В., Пигров К. С. и др.] ; Российское философское общество [и др.]. Ростов-на-Дону : [б. и.], 2003.

2.Лосев А. Ф. Эстетика // Философская энциклопедия : в 5 томах / глав. ред. Ф. В. Константинов. Москва : Советская энциклопедия, I960-. Том 5. Москва : Советская энциклопедия, 1970.

3.Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения : в 30 томах. 2-е издание. Москва : Госполитиздат, 1954-. Том 23. Москва : Госполитиздат, 1960.

4.Медведев А. А. Эстетизация безобразного в арт-практиках постмодерна : автореферат дис. на соиск. учён. степ. кандидата философских наук : 09.00.04 / Медведев Алексей Александрович. Москва, 2016. 21 с.

5.Ульянова Л. Н., Шуралев Р. И. Трансгрессивный опыт в эстетическом дискурсе // Вестник Мос ковского государственного университета культуры и искусств. 2019. № 6 (92). С. 108-116. DOI: 10.24411/1997-0803-2019-10614

6.Яковлев Е. Г. Система категорий эстетики // Эстетическое как совершенное : Избранные работы. Москва : Брандес, 1995. С. 213-310.

Размещено на Allbest.ru