Вульгарный социологизм: история концепта

В послевоенные годы Лифшиц довольно высоко оценивал свою роль в борьбе с вульгарной социологией, объективируя сам этот феномен и упуская из виду тот факт, что концепт вульгарного социологизма в значительной степени создан им самим. Идеологическое содержание этого концепта намеренно отодвигалось им на второй план, что закономерно порождало одну проблему, проницательно замеченную Ю. Н. Давыдовым.

Пафосом... была война против вульгарного социологизма (псевдоним марксистской догматической философии), что, как это ни парадоксально, оказалось первотолчком, побудившим меня поразмыслить над «невульгарной» социологией. Статья о вульгарном социологизме, которую я писал для «Философской энциклопедии», все время «утыкалась» в одну и ту же проблему: возможна ли не вульгарная социология вообще? У самых известных борцов против вульгарного социологизма -- Г. Лукача и его «молодого друга» 30-х годов М. Лифшица -- вопрос решался просто: вся «буржуазная» (то есть западная) социология -- вульгарная, или, выражаясь помягче, изначально заражена вульгарным социологизмом, и только в марксизме эта вульгарность преодолевается. Иначе говоря, возвращаемся к ленинскому: «марксистская социология это исторический материализм», и другой невульгарной (а значит, и «подлинно» научной) социологии и быть не может (Давыдов, 1997: 184).

Теперь, когда идеологический запрос на концепт вульгарного социологизма постепенно исчезал, Лифшиц столкнулся, вероятно, с неожиданной для себя проблемой. Оправдывая теоретический статус этого концепта, он был вынужден теперь ретроспективно изображать вульгарную социологию 1920-х годов как теоретико-методологическую матрицу большого числа западноевропейских философских и эстетических концепций, появившихся уже в послевоенное время. Хотя вульгарная социология и была разгромлена, но уроки борьбы с ней, по мнению Лифшица, усвоены не были, не получили всемирно-исторического признания, вследствие чего рецидивы вульгарного социологизма воспроизводятся в самых неожиданных формах. «Обратите внимание, например, на расцвет и буйный рост самых грубых, в сущности, вульгарно-социологических схем в современном западном (и не только западном) искусствознании. Феминизм видит в искусстве Возрождения торжество фаллического принципа, связывая его напрямую с развитием капитализма в Европе -- этой конкретной общественно-экономической формы господства мужчины над женщиной» (Арсланов, 2004: 15). Подобных проекций немало и в текстах самого Лифшица, усматривавшего, например, типологическое сходство между философско-эстетическими концепциями М. М. Бахтина и аналитической психологией К. Г. Юнга: «Книга Бахтина о Рабле -- заимствование у школы Юнга без указания источников» (Лифшиц, 2011б: 70), «Мелетинский и Бахтин у нас подтасовывают Юнга... под классовую борьбу» (Лифшиц, 2013: 120). Не возражая в принципе против возможности такой параллели, следует все-таки заметить, что, во-первых, в текстах Бахтина нет никаких следов знакомства с аналитической психологией, как и у Юнга нет признаков того, что имя Бахтина было ему известно (что в целом неудивительно, так как до середины 1960-х годов имя последнего не было известно и в СССР). Поэтому если Лифшиц действительно видел сходство концепций Бахтина и Юнга, то речь должна идти о чем-то ином, а не о «заимствовании без указания источников». Во-вторых, нельзя не обратить внимания, что и в этом случае, и в других подобные параллели необходимо аргументировать если не ссылками на источники, то по меньшей мере собственными развернутыми доводами, иначе читатель будет иметь дело с тем самым верхоглядством, в котором Лифшиц часто обвинял своих оппонентов. Вообще говоря, чтобы усматривать сходство между Бахтиным и Юнгом, необходимо как минимум знать тексты обоих, но в работах Лифшица нет никаких следов серьезного знакомства ни с аналитической психологией Юнга, ни, как это ни удивительно, с книгами Бахтина: «О книге Бахтина много слышал, но сам не читал ее, а только просматривал. Думаю, что это модная формалистика, старье двадцатых годов, снова увлекающее сердца, не имеющие никакой другой начинки. Основная идея -- полифония романов Достоевского» (Лифшиц, 2011а: 43). К сожалению, то же самое можно сказать и о многих других попытках построить проекции из матрицы вульгарного социологизма 1920-х годов на послевоенные западноевропейские философию и эстетику.

Итоговая оценка истории концепта вульгарного социологизма не так проста, как это может показаться, потому что этот концепт едва ли возможно отнести к явлениям отечественной интеллектуальной культуры, имеющим сегодня лишь исторический интерес. Уже несколько десятилетий выходят в свет новые книги Лифшица, публикуются архивные материалы, что следует только приветствовать. Завышенные оценки его наследия, стремление увидеть в его работах нечто вроде идейно-теоретической панацеи на все случаи жизни можно признать частично оправданными, так как в его лице мы действительно имеем дело с весьма одаренным человеком широчайшей эрудиции, обладавшим способностями блистательного полемиста. Случилось так, что его талантам было суждено раскрыться в такую историческую эпоху, когда гнет коллективной анонимности выплеснулся в политике «выжженной земли», уничтожавшей и физически, и морально все неординарное, все уникальное и ярко индивидуальное. Как уже было сказано, Лифшиц был автором абсолютно оригинальной концепции познавательного могущества искусства, которая, безусловно, заслуживает специального исследования. Невозможность объявить свое авторство этой концепции приводила к тому, что ее содержание можно было выразить, только приписав ее основные идеи классикам марксизма и только в критике противостоящих ей концепций, объединенных концептом вульгарной социологии. Вопрос об абсолютной истине, постигаемой великим художником, влечет за собой и другой вопрос -- вопрос об институционализации полученной таким образом истины, о процедурах ее установления, о возможностях проверки и использования в иных формах познания (научной, философской и т. д.). Вероятно, в концепции познавательного могущества искусства, способного овладеть абсолютной истиной, мы имеем дело с одной из ложных идей, сыгравших колоссально положительную роль в истории научного знания Такая роль принадлежала, например, астрологии, без стремления которой разгадать тайны человеческих судеб астрономические вычисления, наверное, остались бы скучным и непривлекательным занятием, и Кеплер или Тихо Браге, как и многие другие, вряд ли бы стали великими астрономами.. Эстетическая концепция М. А. Лифшица, включая и такой ее компонент, как критика вульгарного социологизма, и сегодня способна пробудить в беспристрастном читателе огромную любовь к литературе и искусству и страсть к теоретической рефлексии в сфере эстетического.

Что касается вопроса, поставленного в самом начале статьи, -- о демаркационной линии между социологизмом и вульгарным социологизмом, то следует, видимо, признать, что история рассматриваемого нами концепта для его решения дает немного. Борьба против вульгарного социологизма была в 1930-е годы борьбой не только против социологизма, но и против социологии вообще, которая, по умолчанию, признавалась всеми участниками полемики «буржуазной лженаукой». Удивительно то обстоятельство, что вульгарная социология была побеждена посредством концепции, которую, если бы не война, скорее всего, ожидали бы тяжкие идеологические обвинения. Такое развитие событий было весьма вероятно, и особенно после постановления ЦК ВКП(б) о закрытии журнала «Литературный критик». Следует добавить, что, возможно, именно отождествление вульгарного социологизма и социологии вообще как отголосок дискуссий 1930-х годов в умах академиков-долгожителей, надзиравших за идеологической благонадежностью в науках об обществе, сыграло весомую роль в стагнации социологического знания в СССР в 1960-1980-е годы.

Литература

1. Арсланов В. Г. (2004). К читателю этой книги // Лифшиц М. Что такое классика? М.: Искусство XXI век. С. 7-30.

2. Аскольдов С. А. (1997). Концепт и слово // Нерознак В. П. (ред.). Русская словесность: от теории словесности к структуре текста. М.: Academia. С. 267-279. Бушуев С. К. (1940). Искажение образа Н. Г. Чернышевского в работах М. Н. Покровского // Сидоров А. (ред.). Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского. Ч. 2. М.: Изд-во Академии наук СССР. С. 198-209.

3. Вахштайн В. (2009). Конец социологизма: перспективы социологии науки. URL: https://polit.ru/article/2009/08/06/videon_vahshtain/ (дата доступа: 10.09.2019).

4. Вахштайн В. (2010). Еще раз про когнитивный стиль и «спор о социологизме». URL: https://cfs.hse.ru/news/137862245.html (дата доступа: 10.09.2019).

5. Давыдов Ю. Н. (1997). «Дух мировой тогда осел в эстетике...» // Социологический журнал. 1997. № 3. С. 177-194.

6. Делез Ж., Гваттари Ф. (2009). Что такое философия? / Пер. с фр. С. Н. Зенкина. М.: Академический Проект.

7. Кожинов В. В. (1962). Вульгарный социологизм // Сурков А. А. (ред.). Краткая литературная энциклопедия. Т. 1. М.: Советская энциклопедия. С. 1062-1064. Колпинский Ю. (1935). Статьи о живописи («Новый мир» за 1934 год) / / Литературный критик. № 5. С. 202-210.

8. Коммунистическая Академия (1930). Против механистического литературоведения: дискуссия о концепции В. Ф. Переверзева. М.: Коммунистическая Академия.

9. Красных В. В. (2003). Концепт «Я» в свете лингвокультурологии // Красных В. В., Изотов А. И. (ред.). Язык. Сознание. Коммуникация. Вып. 23. М.: Макс-пресс. С. 4-14.

10. Лифшиц М. (1933). К вопросу о взглядах Маркса на искусство. М.: Гослитиздат. Лифшиц М. (1983). Г. В. Плеханов: очерк общественной деятельности и эстетических взглядов. М.: Искусство.

11. Лифшиц М. (1986a). Вульгарная социология // Лифшиц М. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Изобразительное искусство. С. 233-244.

12. Лифшиц М. (1986б). Ленинизм и художественная критика // Лифшиц М. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Изобразительное искусство. С. 186-196.

13. Лифшиц М. (1986в). Народность и борьба классов // Лифшиц М. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Изобразительное искусство. С. 245-292.

14. Лифшиц М. (1986Г). Против вульгарной социологии. Критические заметки // Лиф- шиц М. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Изобразительное искусство. С. 197-225.

15. Лифшиц М. (1986Д). В чем сущность спора? // Лифшиц М. Собрание сочинений. Т. 2. М.: Изобразительное искусство. С. 226-232.

16. Лифшиц М. (2011а). Письмо В. Досталу от 26 ноября 1963 г. // Лифшиц М. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. М.: Grundrisse. С. 39-45.

17. Лифшиц М. (2011б). Письмо В. Досталу от 23 апреля 1967 г. // Лифшиц М. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. М.: Grundrisse. С. 68-70.

18. Лифшиц М. (2013). Проблема Достоевского (разговор с чертом). М.: Академический Проект.

19. Лифшиц М. (2015). Лекции по истории искусства. ИФЛИ. 1940. М.: Grundrisse.

20. Лукач Г. (1935). Проблемы теории романа // Литературный критик. № 2 С. 19-78; № 3. С. 231-254.

21. Лукач Г. (2003). История и классовое сознание: исследования по марксистской диалектике / Пер. с нем. С. Земляного. М.: Логос-Альтера.

22. Луначарский А. В. (1935). Плеханов как искусствовед и литературный критик // Литературный критик. 1935. № 7. С. 21-46.

23. Mapкс К., Энгельс Ф. (1983). К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Т. 1. М.: Искусство.

24. Полянский В. (1931). Критика // Фриче В. М. (ред.). Литературная энциклопедия. Т. 5. М.: Коммунистическая Академия. С. 589-673.

25. Савчук В. В. (2002). Топологическая рефлексия. М.: Канон+.

26. Сергиевский И. (1935). «Социологисты» и проблемы истории литературы // Литературный критик. № 10. С. 34-51.

27. Степанов Ю. С., Проскурин С. Г. (1993). Константы мировой культуры: алфавиты и алфавитные тексты в период двоеверия. М.: Наука.

28. Шиллер Ф. П. (1935). Литературоведение в Германии. М.: Госполитиздат.

29. Шюккинг Л. (1928). Социология литературного вкуса / Пер. с нем. Б. Я. Геймана и Н. Я. Берковского под ред. В. М. Жирмунского. Л.: Academia.

30. Юзовский Ю. (1935). «Ромео и Джульетта»: Шекспир в театре революции // Литературный критик. 1935. № 7. С. 119-157.

Размещено на Allbest.ru