Личность в истории: эволюция взглядов

Разумеется, религиозный, идеалистический или материалистический детерминизм, какие бы великие законы ни выставлялись в качестве главных, не может адекватно объяснить ход исторического процесса и тем более не способен решить проблему роли личности. Но и игнорировать долгосрочные тенденции, те или иные закономерности в историческом процессе - отнюдь не лучший путь для его понимания. Однако поиск оптимального соединения факторов продолжает быть одной из наиболее сложных задач.

Противоположные взгляды на роль личности в XIX в. Воспевание героев и королей. Английский философ Томас Карлейль (1795-1881) был одним из тех, кто вернулся к идее выдающейся роли личностей, "героев" в истории. Одно из самых известных его произведений, оказавших очень сильное влияние на современников и потомков, так и называлось - "Герои и героическое в истории" (1840, рус. пер. 1891; см. также: Карлейль 1994). Согласно Карлейлю, всемирная история есть биография великих людей. Карлейль и сосредоточивается в своих работах на тех или иных личностях и их роли, проповедует высокие цели и чувства, пишет целый ряд блестящих биографий. О массах он говорит гораздо меньше. По его мнению, массы нередко только орудие в руках великих личностей. По Карлейлю, существует своего рода исторический круг, или цикл. Когда героическое начало в обществе ослабевает, тогда наружу могут вырваться скрытые разрушительные силы массы (в революциях и восстаниях), и они действуют, пока общество вновь не обнаружит в себе "истинных героев", вождей (таких как Кромвель или Наполеон).

Подобный героический подход, несомненно, привлекал внимание к роли личностей, ставил (однако не решил) задачу раскрытия причин колебаний этой роли в истории. Но он имел слишком очевидные изъяны (помимо несистематического изложения): рассматривались только "герои", общество жестко делилось на вождей и массу, причины революций сводились к социальным чувствам и т. п.

По мнению Сидни Хука (Hook 1955: 42), наиболее активным поборником героической интерпретации истории после Карлейля был американский ученый Ф.А. Вудс (1873-1939). В отличие от Карлейля и других его последователей Вудс в своей работе "Влияние монархов: движение к новой науке истории" (Woods 1913) пытался дать и эмпирическое обоснование своего подхода. Он исследовал деятельность 386 правителей в Западной Европе с XII столетия до французской революции конца XVIII в., классифицировав их по ряду признаков, в частности разделив на три группы: сильных, посредственных и слабых монархов. Сравнив характеристики монархов с характеристиками периодов их правления, он обнаружил, в частности, что сильные, посредственные и слабые монархи ассоциируются в 70 % случаев соответственно с сильными, посредственными и слабыми эпохами, но в 10 % сильные монархи связываются со слабыми периодами и наоборот (Woods 1913: 246). Хотя и сам Вудс признает, что из этих наблюдений могут быть сделаны разные выводы, в том числе и такой, что характер исторических условий производит соответствующие качества монархов, он считает, что, напротив, вывод должен быть таков: монархи оказывают решающее влияние на исторические условия. При этом Вудс прибегает также и к биологическим аргументам, точнее, теориям входившей тогда в моду генетики, трактуя монархов как некую особую человеческую подрасу (Ibid.: 275 Использует достижения генетики для сравнения наследственных и социальных факторов в формировании выдающихся людей и У. Огборн (Ogburn 1926), правда, в теоретическом плане его статья слабая.).

Не так много исследователей прямо придерживались взглядов, аналогичных воззрениям Карлейля К числу таких относится, например, американский философ Р. Эмерсон (1803-1882) (Эмерсон 2001 [1860]). . Тем не менее идея, что таинственный великий человек стоит везде на поворотном пункте истории (Юлихер 2001), высказывалась нередко.

Поиск возможностей вписать личность в процесс и эпоху.

В XIX в., таким образом, идет поиск совмещения признания величия определенных исторических деятелей с процессами исторического развития. В первые две трети века эти процессы связывались особенно часто с развитием самосознания (духа) народа. А поскольку это развитие народов и обществ всегда ассоциируется с той или иной крупной исторической личностью, тема роли личности стала достаточно популярной даже у романтиков В приведенной ниже цитате В.Г. Белинского, бывшего под влиянием Гегеля, можно найти беллетризованный синтез, достаточно характерный для эпохи 1830-х гг., детерминизма и воспевания гениев: "...в отношении к движению юные поколения играют роль только плодородной почвы, на которой скоро поднимаются семена преуспевания. Семена же эти бросаются на плодородную почву гениями…" (Белинский 1948: 381). "Значение великих исторических деятелей можно уподобить значению дождя, который благотворно освежает землю, но который, однако, составляется все-таки из испарений, поднимающихся с той же земли", - писал последователь Белинского Н.А. Добролюбов (цит. по: Каммари, Глезерман и др. 1959).. Вот почему многие крупные историки более или менее подробно рассуждали о ней. При этом далеко не все из них рассматривали исторических деятелей с позиции провиденциализма и религиозного идеализма (хотя гегелевское влияние чувствуется весьма сильно). Напротив, ряд историков пытается выявить в качестве движущих сил истории вполне земные (как материальные, так и идеальные) факторы и вписать в этот поиск значение исторических деятелей. В качестве примера можно указать такого российского историка, как С.М. Соловьев, общая идея которого заключается в том, что исторический деятель должен быть вписан в характер своего времени и народа, что его деятельность удовлетворяет народную потребность и позволяет ей реализоваться. Историческая личность может быть видным, главным деятелем, но не творцом явления, проистекающего из общих законов народной жизни (Соловьев 1989: 416-426) При этом у Соловьева встречаются мысли, которые отнюдь не являются бесспорными, но представляют собой попытку найти органическую связь между ролью личности и ее средой: "Только великий народ способен иметь великого человека, сознавая значение деятельности великого человека, мы сознаем величие народа" (Соловьев 1989: 426). Соловьев также указывает (и это отличает его от позиции Гегеля и сближает с идеями Гизо), что выдающиеся деятели не только совершают ошибки, но иногда своей силой ведут общества дальше того, что назначено имеющимися силами и потребностями. Это производит "неправильности" и заставляет общества делать шаг назад (что мы называем реакцией), но эта неправильность временная, а заслуга - вечная (Там же: 416). В целом общая ошибка такого рода взглядов в том, что рассматриваются только прогрессивные деятели, не учитывается внешнее влияние, а также то, что негативная роль часто оказывается более влиятельной,

чем позитивная, а неосмысленные и непланируемые последствия - часто более значимыми, чем осмысленные.. Действительно, никакие личности не способны создать великие эпохи, если для этого в обществе нет накопившихся условий. И мы во второй статье вернемся к этому. Вопрос в том, всегда ли используется шанс, когда для этого возникают исторические условия. Очевидно, что отнюдь не всегда и даже, пожалуй, в существенно более редких случаях. Таким образом, возникает вопрос: почему в одних случаях удается реализовать возможность, а в других - нет? На мой взгляд, совпадение существования (появления) необходимой личности и потенциально выдающейся эпохи не является закономерностью, как казалось многим, включая С.М. Соловьева, в XIX в., а выступает скорее во многом случайностью. Даже при жестком вызове общества (как показывал, например, А. Тойнби [1991]) реагируют весьма по-разному, при этом - добавлю - ответы во многом зависят от того, какие личности влияют на принятие решений Ведь приди на место Петра I иной, "спокойный" государь или менее талантливый реформатор, эпоха реформ в России отложилась бы или не удалась, затем реформы могли запоздать, как позже случилось в Турции перед и в эпоху танзимата (после 1839 г.), в результате чего страна стала бы играть совсем иную (малую, подчиненную) роль в Европе и мире. Надо учесть, что России в конце XVII в. никто непосредственно не угрожал, очевидного вызова, способствующего мобилизации сил общества (как в Смуту в начале XVII в.), не было..

Вопрос о возможностях личности, ее соответствии времени и народу рассматривался в указанную эпоху с различных сторон. Немецкий историк Карл Лампрехт (1856-1915), автор 12-томной "Истории Германии", которого цитирует Плеханов, в частности, приходит к выводу, что общий характер эпохи является для великого человека эмпирически данной необходимостью. Но, несомненно, не так легко установить границы этой необходимости. Сам Лампрехт приводит, на его взгляд, неопровержимую иллюстрацию, спрашивая: мог ли Бисмарк вернуть Германию к натуральному хозяйству? Казалось бы, ответ очевиден. И рамки "необходимости" найдены. Но совсем скоро (во время первой мировой войны) неожиданно оказывается, что в этой са?мой Германии все начинает распределяться по карточкам. Кто бы мог подумать?! А еще через двадцать лет в России и Германии и вовсе возникает плановое "натуральное" хозяйство, в котором деньги перестанут играть прежнюю роль. И хуже того - возрождается рабство. И если бы вместе с Лампрехтом вопросить: можно ли возродить в Германии и России рабство, то кто бы мог представить, что можно? Таким образом, совершенно справедливая постановка вопроса о границах возможностей личности не позволяет дать простого ответа.

В последние десятилетия XIX в. и в начале ХХ в. в спорах вокруг проблемы роли личности все чаще применяются аргументы, привлеченные из естественных наук и наук о человеке. Это мы видели на примере Вудса и Огборна (Ogburn 1926), увидим на примере подходов Джеймса, Михайловского, марксистов и т. п. (см. также об общей такого рода тенденции в общественных науках во второй половине XIX в.: Виппер 1908: гл. XII).

У. Джеймс (1842-1910), известный американский философ-прагматик, был одним из тех, кто в центр проблемы роли личности поставил вопрос о ее окружении в широком смысле слова и соответствии личности среде. Свою довольно интересную концепцию У. Джеймс изложил в лекции "Великий человек и его окружение" (James 2005). Джеймс полемизирует со спенсерианцами, которые основную роль в изменениях придавали эволюции и взаимодействию общества и среды, существенно занижая роль личности. Он считал, что главная причина, которая заставляет общества изменяться от поколения к поколению, связана с накоплением влияния личностей, их примера, инициативы и решений.

Джеймс избирает весьма оригинальный подход. Он берет за аналогию теорию Дарвина о влиянии среды на естественный отбор и изменение видов. Философ, по Джеймсу, должен принять гениев как данность, также как биолог принимает за данность "спонтанные вариации" Дарвина (то есть спонтанные мутации, согласно современной генетике. - Л. Г.). А роль личности будет зависеть от степени ее соответствия социальной среде, эпохе, моменту и т. п. Джеймс вводит понятие восприимчивости личности к исторической ситуации/моменту, периоду, времени (receptivities of the moment). Изменения в обществах от поколения к поколению, по Джеймсу, прямо или косвенно обусловлены главным образом деятельностью или примером личностей. При этом либо гений этих людей оказался настолько созвучным особенностям своего времени (соответствовал определенному моменту), либо их случайное положение во власти было столь важным, что они стали вдохновителями или инициаторами движения, создали прецедент или стиль, превратились в центр духовного разложения или причину гибели других людей, чьи таланты, имей они возможность для свободной игры, вели бы общество в другом направлении (James 2005: 174).

В такой позиции, на мой взгляд, было немало ценного: уловлен важный момент соответствия личности ее роли; намечена типология ролей личности, хотя по-прежнему на первом месте стоят гении; показаны не только прямое, но и косвенное влияние исторических деятелей; указывается на вариативность движения общества. Но такой подход становится детерминизмом наоборот: все другие движущие силы оказываются за кадром роли личности, становится также непонятным, почему в одни эпохи много выдающихся личностей, а в другие - мало (см. также критику Джеймса С. Хуком: Hook 1955: 16-19).

Как бы то ни было, анализ соответствия личности и среды стал одним из главных в проблеме роли личности.

Марксизм. Сила марксизма была в том, что он сумел сформулировать достаточно цельную и убедительную теорию, которая объясняла ход исторического процесса материальными факторами. Однако, хотя марксизм полностью порвал с провиденциализмом

и теологией, он унаследовал от объективной идеалистической философии Гегеля убеждение в том, что исторические законы инвариантны, то есть должны быть реализованы при любых обстоятельствах (максимум вариации: несколько раньше или позже, легче или тяжелее, более или несколько менее полно).

При том что крупные марксисты нередко интересно ставили вопросы, связанные с проблемой личности в истории и порой давали небезынтересные ответы Например, Ленин писал, что "действительный вопрос, возникающий при оценке общественной деятельности личности, состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех, в чем состоят гарантии того, что деятельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море актов противоположных?" (Ленин 1979: 159)., в целом в ситуации экономического детерминизма роль личности в истории представала небольшой. Стремление противопоставлять личности и массы в пользу последних, законы и случайности - почти исключительно в пользу первых (см., например: Энгельс 1961 [1886]: 306-308) существенно способствовало такому результату И уж в совсем утрированном виде такое противопоставление нашло свое место в некоторых работах советских марксистов 1930-1950-х гг. (см., например: Каммари и др. 1957). .

Ряд положений относительно роли личности в классическом для марксизма виде был сформулирован Энгельсом, но наиболее систематически изложен в работе Г.В. Плеханова "К вопросу о роли личности в истории" (1956 [1898]). Марксисты считали, что личность может придать историческим событиям некоторое своеобразие или, по выражению Плеханова, личность может лишь наложить индивидуальный отпечаток на неизбежный ход событий,

ускорить или замедлить реализацию исторического закона, но не в состоянии ни при каких обстоятельствах изменить запрограммированный ход истории. И если бы не было одной личности, то ее непременно заменила бы другая, которая выполнила бы ровно ту же историческую роль (см., например: Энгельс 1965 [1890]: 175, 176; Плеханов 1956: 326). Этот довольно распространенный тезис о том, что вместо Наполеона (Цезаря и т. п.) непременно пришел бы другой деятель и политика существенно не изменилась бы, высказывали представители разных школ и взглядов. Например, французский историк А. Сорель, автор 8-томного труда "Европа и французская революция" (рус. пер. 1892-1908), считал, что место Наполеона мог бы занять, например, блестящий революционный генерал Ош, загадочно умерший в 1793 г., когда всходила звезда Наполеона (см.: Карсавин 1993: 315).

Признавая развитие производительных сил главной, наиболее общей исторической причиной, Плеханов пишет: "Рядом с этой общей причиной действуют особенные причины, то есть историческая обстановка, при которой совершается развитие производительных сил данного народа", а "влияние особенных причин дополняется действием причин единичных, то есть личных особенностей общественных деятелей и их "случайностей", благодаря которым события получают, наконец, свою индивидуальную физиономию". Но "единичные причины не могут произвести коренных изменений в действии общих и особенных причин, которыми к тому же обусловливаются направление и пределы влияния единичных причин" (Плеханов 1956: 322).

Ясно, что Плеханов исходит не просто из линейности исторического процесса, но из всегда и везде полной соподчиненности и иерархии причин. Между тем в истории множество случаев поворотных, "бифуркационных", судьбоносных и т. п., когда именно "малые" причины влияют на возможность реализации тенденции, когда сталкиваются разные силы и т. п. Именно в таких ситуациях роль личности становится очень важной и даже решающей. Огромное количество исторических ситуаций и явлений также связано с наличием определенной силы, системы и т. п., само существование которых зависит от массы причин разного ранга, включая и качества и возможности (удачи) личностей Самая крупная кочевая империя сложилась только однажды в истории (хотя потенций было немало), и возможность ее появления, так же как и удача дальнейших завоеваний, в огромной степени зависела от конкретной личности - Чингисхана. Между тем Чингисхан еще до провозглашения его верховным ханом трижды чудом избегал смерти, причем один раз его искали триста погнавшихся за ним всадников (Хара-Даван 1996: 105). Погибни он - и гигантской империи бы не возникло. Ведь история кочевников показывает, что порой проходили многие сотни лет, пока появлялся деятель, способный до такой степени сплотить их.

А Монгольскую империю и вовсе нужно рассматривать как исключительный случай (Barfield 1991: 48). .

Плеханов невольно исходит из идеи осуществления смысла истории ранее, чем совершились события Неудивительно, что некоторые его рассуждения Арон называет наивными (1993а:

4, 208).. При этом его логика на первый взгляд противоречит известной мысли Ф. Энгельса. "История делается таким образом, - писал последний, - что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств... то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном результате получается нечто такое, чего никто не хотел" (Энгельс 1965 [1890]: 395-396). Однако и Энгельс (см. его мысль о замене исторических деятелей выше), и другие марксисты воспринимают личности главным образом как вспомогательные движущие силы, полагая за действиями множества личностей гораздо более влиятельные исторические силы, которые должны неизбежно реализовать открытые ими законы.

Но неизбежных, действующих вопреки всему, с "железной необходимостью" законов нет и быть не может в истории. Во-первых, мировая совокупность обществ - это сложная система, в которой роли тех или иных государств вовсе не одинаковы (а следовательно, и пути развития существенно различны). Поэтому, например, промедление с реформами из-за того, что у власти была не выдающаяся, а посредственная личность, способно оказаться фатальным для конкретного общества, которое из-за этого может отстать и попасть в зависимость (как например, случилось в Китае в XIX в., в то время как Япония сумела перестроиться и сама стала делать захваты).

Во-вторых, детерминисты недостаточно учитывали, что личность не только действует в определенных обстоятельствах, но когда обстоятельства позволяют, в известной мере творит их согласно собственному пониманию и особенностям. Например, в эпоху Мухаммеда в начале VII в. арабские племена и вождества чувствовали потребность в новой религии (идеологии), и в их среде появлялись разного рода пророки и идеологи (см., например: Коротаев и др. 2007). Но какой могла стать новая религия в своем реальном воплощении, во многом зависело уже от конкретной личности.

А установленные Мухаммедом правила, записанные священные тексты, законы и прочее, созданные нередко под влиянием тех или иных обстоятельств, личного опыта и т. п., превратились затем в каноны, которые играли и играют до сих пор очень важную роль.

И главное: арабы, конечно, могли обрести иную религию, но стала бы она без Мухаммеда мировой?

В-третьих, многие события, включая, например, социалистическую революцию в России (именно ее, а не вообще революцию в России), надо признать результатом, который мог бы и вовсе не осуществиться без совпадения ряда случайностей, выдающейся роли Ленина и в меньшей мере - Троцкого. Подобные взгляды были проанализированы, в частности, в работе С. Хука (Hook 1955).

Плеханов старается быть объективным, но это невозможно, если стоять на точке зрения его "монистического" подхода к истории. В частности, он пишет, что роль личности и границы ее деятельности определяются организацией общества, и "характер личности является "фактором" такого развития лишь там, лишь тогда и лишь постольку, где, когда и поскольку ей позволяют это общественные отношения" (Плеханов 1956: 322). В целом это во многом верно. Но напрашивается вопрос: каковы возможности личности, если общественные отношения позволяют ей становиться "фактором такого развития"? Разве в этой ситуации развитие не может стать более зависимым от желаний и личных качеств правителя, который и станет концентрировать силы общества в нужном ему русле, чем от иных причин? Таким образом, если характер общества дает простор произволу (случай в истории очень распространенный), то указанное плехановское положение не позволяет ответить на многие вопросы.

Однако если - что является единственно верным - исходить из того, что в разных ситуациях влияние разных сил может иметь различный результат, то значит, и личность в каких-то ситуациях - но далеко не во всех - становится очень важным и даже важнейшим фактором. В следующей статье мы попробуем разобраться, в каких именно (см. также: Гринин 2007; 2008).

Стоит обратить внимание на то, что в отличие от Гегеля в марк-сизме принимаются во внимание уже не только положительные, но и отрицательные деятели (первые могут ускорить, а вторые - замедлить реализацию закона), хотя сама оценка "положительной" или "отрицательной" роли существенно зависела от субъективной и классовой позиции философа и историка. Если радикалы-революционеры считали Робеспьера и Марата героями, а королей - реакционерами, то более консервативная часть, включая и либералов, рассматривала их как кровавых фанатиков, а многих королей считала героями и мучениками.

Ленин в ряде своих работ также затрагивает проблему роли личности, как и Троцкий в своей двухтомной "Истории русской революции", впервые изданной в Германии в 1932 г. Но притом что отдельные мысли заслуживают внимания, ничего оригинального в этом плане по сравнению с другими марксистами они не сделали.

Из марксистских исследователей, некоторые идеи которых имели определенные отличия от ортодоксии, необходимо упомянуть А. Лабриолу (1843-1904), отдельные цитаты из книги которого "материалистическое понимание истории" (1960 [1895]) выше уже приводились, а также А. Грамши (1891-1937) и К. Каутского (1854-1938), о которых далее (в этой и следующей статье) еще будет идти речь.

Попытки выйти из дихотомии и найти иные решения. Постепенно философов перестали удовлетворять как жестко детерминистские и фаталистические теории, не оставляющие творческой исторической роли личностям, так и волюнтаристские теории, согласно которым личность может изменить ход истории так, как ей угодно. Поэтому исследователи отходят от крайних решений. Давая оценку господствующим течениям философии истории, философ Х. Раппопорт в самом конце ХIХ в. писал (1899: 43-58), что вопрос о личности помимо двух вышеуказанных допускает и "третье возможное решение вопроса об историческом значении личности", которое "представляет комбинацию или примирение субъективной и объективной точек зрения. Личность есть как причина, так и продукт исторического развития... это решение, в его общей форме, кажется наиболее близким к научной истине..." (там же: 47) К "среднему" взгляду Раппопорт (Раппопорт 1899: 47), относит в частности подход Г.Т. Бокля в "Истории цивилизации в Англии" (2004 [1857-1861]), что, однако, представляется недостаточно обоснованным. С. Хук (Hook 1955: 67) напротив - на мой взгляд, более правомерно - относит Т. Бокля, к детерминистам. Бокль считал, что в общем прогрессе действия индивидуумов имели незначительное влияние, и называет королей, государственных деятелей и генералов "куклами" без исторического значения.. В целом это был верный путь, хотя удержаться на "среднем" взгляде оказывалось сложным. Так, Раппопорт дополняет "средний взгляд" семью небезынтересными пунктами Например, "личность не всегда сила, но она при известных условиях становится

огромной двигательной силой" (Раппопорт 1899: 56).. Однако в конце концов они делают его взгляд ближе к первой точке зрения. Это объясняется тем, что когда философы - а таких было большинство - выдвигали на первый план в качестве движущих сил истории идеи, они тем самым преувеличивали роль личностей (от появления или непоявления той или иной великой идеи, того или иного изобретения соответственно зависел ход истории) Тут, возможно, подспудно действовало то, что тем самым данные мыслители "забивали" выдающееся место в истории и для себя.. Поиск же материальных и иных объективных движущих сил истории, что было свойственно для марксизма, географической школы и эволюционизма, приводил к занижению роли личности.

Близким к "среднему" взгляду и решению оказался и подход известного русского социолога Н.И. Кареева, изложенный в его объемной работе "Сущность исторического процесса и роль личности в истории" (Кареев 1890; второе издание 1914). Для него вопрос о роли личности в историческом процессе есть главный вопрос при исследовании проблемы, как совершается прагматическая история (Кареев 1890: 12), на котором продуктивно исследовать такие проблемы, как наличие и характер исторических законов, исторический прогресс, эволюция и т. п., поскольку он рассматривает личность как исходный и ключевой субъект социальной жизни. Кареев разбирает как крайние концепции Т. Карлейля и Л.Н. Толстого (и им аналогичные), которые абсолютизируют либо личную инициативу, либо безличный характер истории. Сам он исходит из того, что необходим синтетический подход к проблеме, в целом вполне правильно считая, что нет роли личности вообще. Он считает, что научная "историология" должна возвратить великих людей человеческой массе, то есть фактически речь идет о том, чтобы правильно увидеть всю совокупность условий и влияний в определенной ситуации. Однако нельзя полностью согласиться с ним в том отношении, что нет никакой границы, по одну сторону которой стояли бы "герои", а по другую - толпа, поскольку масса и состоит из личностей, великих и малых, а не есть нечто безликое. Действительно, не может быть абсолютного противопоставления исторического деятеля и массы, поскольку в конечном счете, с одной стороны, всегда возникает определенная иерархия людей, стоящих ближе к деятелю и одновременно действующих в направлении реализации его идей (воли, планов и т. п.), а с другой - оказывающих на него влияние. Но все же очень нередки случаи, когда личность и масса разделены вполне определенным качественным барьером, в частности, нередко личность начинает действовать в одиночку и только потом возникает иерархия ее последователей и соратников. Достаточно вспомнить влияние некоторых проповедников, таких, например, как Франциск Ассизский, способных увлечь своим личным примером множество людей (см., например: Пименова 1995) Такой взгляд Кареева и других, стремящихся уничтожить границу между выдающимися и рядовыми личностями, в настоящее время был реализован в одном из течений современной историографии, так называемой персональной истории (выросшей в поле микроистории), которая работает в биографическом жанре, но предпочитает описывать судьбы и интеллектуальные биографии скорее невыдающихся (а то и рядовых) в историческом плане лиц, чем выдающихся (см., например: Репина 2010). Здесь прослеживается, по сути, тот же подход, что и в постмодернистских взглядах, когда некоторые постмодернисты отрицают разницу между беллетристикой и историческим дискурсом..

Во взглядах Кареева можно найти определенное влияние психологического подхода к истории (недаром он так интересуется взглядами Михайловского и Тарда), а также и влияние таких народников, как Лавров, но Кареев вполне самостоятельный философ и социолог. Правда, он рассматривает личность прежде всего как положительную, что делает его подход менее интересным, чем подход Михайловского (см. ниже).

Кареев, как объективный и добросовестный исследователь, стремится увидеть разные ситуации в истории, приходя к выводу о том, что личности не только носители культуры, но и ее творцы; организация не только среда для них, но и великое орудие социальных изменений Этот взгляд Кареева более предпочтителен, чем, скажем, взгляд раннего П. Сорокина, изложенный в его "Системе социологии" (1993 [1920]: гл. 6). Сорокин стоит скорее на детерминистских позициях, близких к плехановским, считая, что "поведение любого индивида представляет равнодействующую давления тех групп, к которым он причастен. Из этого правила нет исключений ни для малых, ни для великих людей, ни для лидера революционной партии, ни для абсолютного деспота". "Наполеон и Бисмарк, Спартак и Петр Великий, Перикл и Иван Грозный, Азеф и Каляев и все другие деспоты и вожаки были такими, какими мы их знаем, потому что такова была система социальных координат, в центре которых они стояли" (Там же: 572, 573). Хотя в критике некоторых ошибок, в частности в чрезмерном противопоставлении личности и общества, Сорокин (там же: 580) и Кареев едины.. Однако в конечном счете Кареев подтверждает верность своей ранее высказанной идеи, фактически склоняющей его к преувеличению роли личности. Он считает, что личность есть единственный фактор истории и все в истории существует через личность (Кареев 1890: 12-13). Он полагает, что преимущественно общество двигают личности, которые создают и распространяют новые идеи и комбинируют силы общества для движения, выражая назревшие потребности.

Поиск некоей золотой середины позволял более объективно рассмотреть проблему роли личности в истории, увидеть разные аспекты проблемы и т. п. Однако все же такой "средний" взгляд не позволял объяснить многие проблемы, в частности когда и почему личность может оказывать решающее воздействие на события, а когда нет.

По-своему (но также порывая с рамками дихотомии) пытается решить проблему роли личности Л.П. Карсавин в своей "Философии истории" (1993 [1923]: 313-318). Он справедливо подвергает критике некоторые методологические ошибки в решении этой проблемы, например указывая, что содержание личности в сознании исследователей постоянно меняется, что не позволяет установить точной границы между личностью и тем, с чем она взаимодействует (карсавин 1993 [1923]: 316). Однако он считает, что вопрос о роли личности в принципе неправильно поставлен и потому в данных категориях неразрешим. Но решение самого Карсавина совершенно неудовлетворительно, оно дается в мистических и неконкретных дефинициях, характерных для русской идеалистической философии с ее духовностью, соборностью и всеединством "Взаимодействие индивидуальностей одного порядка не что иное, как "параллельная" индивидуализация в них одного акта высшей личности, связанная с их взаимовытеснением в ней. (Это вполне ясно уже выражено у Плотина в теории взаимоотношения индивидуальных душ чрез мировую.)" (Карсавин 1993: 317)..

Теория Михайловского. Личность и массы. В последней трети XIX - начале ХХ в. идеи личности-одиночки, способной совершить благодаря силе своего характера и интеллекта невероятные вещи, в том числе повернуть ход истории, были очень популярны Эти настроения были выражены и в литературе. Литературные герои целого ряда произведений (обычно с помощью открытых и созданных ею новейших технических средств) совершают невероятные вещи, часто пытаются захватить власть в отдельном обществе или даже в мире. Достаточно напомнить о громком успехе таких книг, как "Двадцать тысяч лье под водой" Ж. Верна, "Фантомас" М. Аллена и П. Сувестра, "Человек-невидимка" Г. Уэллса и др. В частности, герой романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание" делил всех людей на "тварей дрожащих" и "право имеющих". . Особенно восприимчивыми к ним оказались революционно настроенные молодые люди Недаром именно в это время зарождается и широко распространяется революционный и ему подобный террор.. Неудивительно, что вопрос о роли личности был достаточно популярным в это время. Это поставило в центр внимания проблему взаимоотношений "героя" и массы (толпы). Среди тех, кто резко противопоставлял героев и массы, заметное место занимает П.Л. Лавров. Концепция Лаврова не лишена оригинальности, но она имеет откровенно пропагандистскую направленность. Взгляд Лаврова выступает прямой противоположностью подходу Карлейля. В своих "Исторических письмах", опубликованных в 1868 г. (см.: Лавров 1905), в частности в Письме пятом "Действие личностей", Лавров противопоставляет горстку образованного и творческого меньшинства, которое не особенно полезно народу, но может существовать только за счет того, что большинство создало ему все условия, и забитое большинство, задавленное работой и трудностями. Это необходимо Лаврову, чтобы призвать интеллигентную молодежь к искуплению вины перед народом и к тому, чтобы приносить ему посильную пользу. Но в то же время Лавров чрезмерно преувеличивает роль так называемых критически мыслящих личностей, то есть революционеров, в деле "прогресса человечества".

Существенный вклад в развитие этой проблемы внес Н.К. Михайловский (1842-1904). В своих статьях "Герои и толпа" (1882), "Научные письма (к вопросу о героях и толпе)" (1884), "Еще о героях" (1891), "Еще о толпе" (1893) (см.: Михайловский 1998) он формулирует новую теорию и показывает, что под личностью необязательно понимать выдающую личность, а в принципе - любую личность, которая волей случая оказалась в определенной ситуации во главе или просто впереди массы По сути, тут проявляется нечто, похожее на математический эффект изменения числа, справа от которого подставляются нули. Если личность принять за единицу, а людей в толпе условно считать нулями, то когда один из этих нулей превращается в личность-единицу и к тому же оказывается впереди остальных, может получиться очень большое число.. Михайловский в отношении исторических личностей не развивает подробно эту тему (едва ли не чаще он приводит литературные примеры или то, что во времена Пушкина называлось историческими анекдотами). Его статья скорее имеет психологический аспект, в чем-то похожий на теорию роли подражания Г. Тарда, изложенную в известном труде последнего "Законы подражания" (1890 г.; рус. пер. 1892) Это сходство находили различные исследователи, некоторые подчеркивали, что Михайловский опередил Тарда на 8 лет (см.: Голосенко, Козловский 1995: 101). К слову сказать, в конце XIX - начале XX в. тема толпы, иррациональности ее поведения становится очень популярной, и Михайловский был одним из первых, кто ее поднял..

Смысл идей Михайловского (который иногда теряется за некоторой сумбурностью изложения) состоит в том, что личность вне зависимости от ее качеств может в определенные моменты резко усилить своими эмоциональными и иными действиями и настроениями толпу (аудиторию, группу), отчего все действие приобретает особую силу. Словом, роль личности зависит от того, насколько ее психологическое воздействие усиливается восприятием массы С чем несколько перекликается мысль молодого К. Маркса, что идеи (теории) становятся материальной силой, когда они овладевают массами (Маркс 1955)..

Приходится сожалеть, что Михайловский не нашел возможности хоть как-то систематически изложить свои идеи о роли личности в истории (о чем сам Михайловский, а также Кареев и другие исследователи весьма сожалели; см.: Кареев 1998 [1904]: 391). Если интерпретировать идеи Михайловского в определенном направлении, можно сказать, что роль личности зависит от того, какую силу она возглавляет или направляет, так как сила личности за счет этого многократно увеличивается. При такой интерпретации один из важных аспектов проблемы роли личности - взаимоотношения личности и массы - получает более адекватное решение.

В чем-то похожие выводы, но существенно более четкие и дополненные за счет его марксистской классовой позиции (касающиеся уже более или менее организованной массы, а не простой толпы) позже сделал К. Каутский. "Историческое... влияние личности, - писал он, - прежде всего зависит от силы класса или группы, доверие которых эта личность завоевала и в качестве представителя которого она выступает. Совокупные силы этой группы или класса кажутся тогда историку личной силой их представителей. Поэтому силы этой личности могут принимать в описании сверхчеловеческие размеры" (Каутский 1931: 696).

* * *

Итак, несомненно, что значение деятелей определяют много факторов и причин. И в начале ХХ в. это стали понимать более глубоко. Но проблема роли личности с каждой исторической эпохой представала в новом блеске своей сложности. Появление новых деятелей, сумевших потрясти мир, каждый раз требовало от философов пересмотра своих позиций. Плеяда французских революционеров, заставлявших одних их боготворить, а других - проклинать, а затем фигура Наполеона, не оставлявшая равнодушным современников и потомков, положили начало современным теориям роли личности "Мы все глядим в наполеоны", - писал, например, А.С. Пушкин.. Появление таких исторических деятелей, которые реализовали уже давно назревшие потребности наций в едином государстве, как О. Бисмарк в Германии, Дж. Гарибальди и король Виктор Эммануил II (1820-1878) в Италии, заставили думать о соответствии личности и момента. Борьба одиночек-революционеров породила теории анализа "героев и толпы". Наконец, фигуры Ленина, Троцкого, Сталина, Муссолини и Гитлера, заставившие мир вздрогнуть и ужаснуться, потребовали по-новому взглянуть на проблему роли личности. Но здесь мы уже перешли к анализу современных взглядов, которым посвящена следующая статья.

Литература

1. Арон, Р.

2. 1993а. Мнимый марксизм. М.: Прогресс.

3. 1993б. Этапы развития социологической мысли. М.: Прогресс.

4. Барг, М.А. 1987. Эпохи и идеи: Становление историзма. М.: Мысль.

5. Бациева, С.М. 1965. Историко-социологический трактат Ибн Халдуна "Мукаддима". М.: Наука.

6. Белинский, В.Г. 1948. Руководство к всеобщей истории. В: Белинский, В. Г., Избранные философские сочинения (с. 375-391). М.: Гос. изд-во полит. лит-ры.

7. Бокль, Г.Т. 2000. История цивилизаций: История цивилизации в Англии. Т. 1. М.: Мысль.

8. Брагина, Л.М. 1999. Культура возрождения в Италии во второй половине xiv-xv вв. В: Брагина, Л.М. (ред.), История культуры стран Западной Европы в эпоху Возрождения (с. 17-69). М.: Высшая школа.

9. Бэшем, А.Л. 1977. Чудо, которым была Индия. М.: Наука.

10. Виппер, Р. 1908. Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе. 2-е изд. М.: Типолитография Т-ва И.Н. Кушнарев и Кє.

11. Витте, С.Ю. 1960. Воспоминания: в 3 т. Т. 1. М.: Изд-во соц.-эконом. лит-ры.

12. Галкин, И.С. (ред.) 1977. Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки. Разд. 1. М.: МГУ.

13. Гегель, Г.В. Ф.

14. 1934. Философия права. В: Гегель, Г.В. Ф., Соч.: в 14 т. Т. 7. М.; Л.

15. 1935. Философия истории. В: Гегель, Г.В. Ф., Соч.: в 14 т. Т. 8. М.; Л.: Соцэкгиз.

16. Гоббс, Т. 1991. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского. В: Гоббс, Т., Соч.: в 2 т. Т. 2 (с. 4-545). М.: Мысль.

17. Голосенко, И. А., Козловский, В.В. 1995. История русской социологии XIX-XX вв. М.: Онега.

18. Гольбах, П. 1963. Система природы, или О законах мира физического и мира духовного. Избранные произведения: в 2 т. Т. 1. М.

19. Грановский, Т.Н. 1987. Лекции по истории средневековья. М.: Наука.

20. Гринин, Л.Е.

21. 2007. Проблема анализа движущих сил исторического развития, общественного прогресса и социальной эволюции. В: Семенов, Ю. И., Гобозов, И. А., Гринин, Л. Е., Философия истории: проблемы и перспективы (с. 148-247). М.: КомКнига/URSS.

22. 2008. О роли личности в истории. Вестник РАН 78(1): 42-47.

23. 2010а. Теория, методология и философия истории: очерки развития исторической мысли от древности до середины XIX века. Лекция 1. Древний Восток. Лекция 2. Античность. Философия и общество 1: 167-203.

24. 2010б. Теория, методология и философия истории: очерки развития исторической мысли от древности до середины XIX века. Лекция 3. Средневековая теология, теория истории и историография. Западная Европа. Философия и общество 2: 151-173.

25. 2010в. Теория, методология и философия истории: очерки развития исторической мысли от древности до середины XIX века. Лекция 5. Период раннего Возрождения (конец XIV - начало XVI в.). Лекция 6. XVI - начало XVII в. Лекция 7. Теория и методология истории в XVII в. Философия и общество 3: 162-199.

26. 2010г. Теория, методология и философия истории: очерки развития исторической мысли от древности до середины XIX века. Лекция 8-9. Век Просвещения. Первая половина xix в. (в печати).

27. Далин, В.М. 1981. Историки Франции XIX-XX веков. М.: Наука.

28. Долинин, К. А., Любарский, Я.Н. 1999. Повествовательные структуры в византийской историографии. В: Любарский, Я. Н., Византийские историки и писатели. СПб.: Алетейя.

29. Игнатенко, А.А. 1980. Ибн-Хальдун. М.: Мысль.

30. Каммари, М. Д., Глезерман, Г. Е., и др. 1957. Роль народных масс и личности в истории. М.: Госполитиздат.

31. Кареев, Н.И.

32. 1890. Основные вопросы философии истории. Ч. III. Сущность исторического процесса и роль личности в истории. СПб.: Тип. М.М. Ста-сюлевича.

33. 1914. Сущность исторического процесса и роль личности в истории. 2-е изд., с добавл. СПб.: Тип. Стасюлевича.

34. 1998. Памяти Н.К. Михайловского как социолога. В: Михайлов-

35. ский, Н. К., Герои и толпа: Избранные труды по социологии: в 2 т. / отв. ред. В.В. Козловский. Т. 2 (с. 386-398). СПб.: Алетейя.

36. Карлейль, Т.

37. 1891. Герои и героическое в истории. СПб.: Издание Ф. Павленкова.

38. 1994. Герои, почитание героев и героическое в истории. В.: Карлейль, Т., Теперь и прежде (с. 6-198). М.: Республика.

39. Карсавин, Л.П. 1993. Философия истории. СПб.: Комплект.

40. Каутский, К. 1931. Материалистическое понимание истории. Т. 2. М.; Л.

41. Коллингвуд, Р. Дж. 1980. Идея истории. Автобиография. М.: Наука.

42. Коротаев, А. В., Клименко, В. В., Прусаков, Д.Б. 2007. Возникновение ислама: Социально-экономический и политико-антропологический контекст. М.: ОГИ.

43. Косминский, Е.А. 1963. Историография средних веков: V в. - середина XIX в. М.: МГУ.

44. Кузищин, В.И. (ред.) 1980. Историография античной истории. М.: Высшая школа.

45. Кучера, С.Н. 2002. Историография истории Древнего Китая. В: Кузищин, В.И. (ред.), Историография истории Древнего Востока: Иран, Средняя Азия, Индия, Китай (с. 163-298). Спб.: Алетейя.

46. Лабриола, А. 1960. Очерки материалистического понимания истории. М.: Наука.

47. Лавров П.Л. 1905. Исторические письма. СПб.: Русское Богат-

48. ство. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.revkom.com/biblioteka/ utopiya/lavrov/lavrov.htm. Дата доступа: 15.09.2010.

49. Ларошфуко, Ф., Паскаль, Б., Лабрюйер, Ж. 1974. Франсуа де Ларошфуко: Максимы. Блез Паскаль: Мысли. Жан де Лабрюйер: Характеры, или нравы нынешнего века. М.: Худ. лит-ра.

50. Ленин, В.И. 1979. Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов? Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 1. (с. 125-346). М.: Политиздат.

51. Локк, Дж. 1988. Два трактата о правлении. В: Локк, Дж., Соч.: в 3 т. Т. 3 (с. 135-406). М.: Мысль.

52. Лосев, А.Ф. 1977. Античная философия истории. М.: Наука.

53. Макиавелли, Н. 1990. Государь. М.: Планета.

54. Маркс, К.

55. 1955. К критике гегелевской философии права. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч. 2-е изд. Т. 1 (с. 219-368). М.: Гос. изд-во полит. лит-ры.

56. 1962. Иосифу Вейдемейеру, 5 марта 1852 г. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч. 2-е изд. Т. 28 (с. 422-428). М.: Гос. изд-во полит. лит-ры.

57. Михайловский, Н.К. 1998. Герои и толпа: Избранные труды по социологии: в 2 т. / отв. ред. В.В. Козловский. Т. 2. СПб.: Алетейя.

58. Моруа, М.А. 1998. Байрон. Письма незнакомке. Открытое письмо молодому человеку о науке жить. М.: Олимп.

59. Нагель, Э. 1977. Детерминизм в истории. В: Кон, И.С. (ред.), Философия и методология истории (с. 94-114). М.: Прогресс.

60. Парыгин, Б.Д. 1971. Основы социально-психологической теории. М.: Мысль.

61. Пименова, Э.К. 1995. Франциск Ассизский. В: Будда. Кофуций. Магомет. Франциск Ассизский. Савонарола: Биографические очерки (с. 211-278). М.: Республика.

62. Плеханов, Г.В. 1956. К вопросу о роли личности в истории. Избранные философские произведения: в 5 т. Т. 2 (с. 300-334). М.: Госполитиздат.

63. Порозовская, Б.Д. 1995. Жан Кальвин (его жизнь и реформаторская деятельность). В: Ян Гус. Мартин Лютер. Жан Кальвин. Торквемада. Лойола: Биографические очерки. М.: Республика.

64. Раппопорт, Х. 1899. Философия истории в ее главнейших течениях. СПб.

65. Реизов, Б.Г. 1956. Французская романтическая историография 1815-1830 гг. Л.: ЛГУ.

66. Репина, Л.П. (ред.) 2010. История через личность. Историческая биография сегодня. М.: Квадрига.

67. Соловьев, С.М. 1989. Публичные чтения о Петре Великом. В: Соловьев, С. М., Чтения и рассказы по истории России (с. 414-583). М.: Правда.

68. Сорокин, П.А. 1993. Система социологии: в 2 т. Т. 2. Социальная аналитика о строении сложных агрегатов. М.: Наука.

69. Спенсер, Г. 1874. Изучение социологии. Т. 1. СПб.

70. Столяров, А.А. 1999. Свобода воли как проблема европейского морального сознания. М.: Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина.

71. Тард, Г. 1892. Законы подражания. СПб.

72. Тойнби, А. Дж. 1991. Постижение истории. М.: Прогресс.

73. Толстой, Л.Н. 1987. Война и мир: в 4 т. Т. 3. М.: Просвещение.

74. Тыжов, А.Я. 1994. Полибий и его "Всеобщая история". В: Полибий, Всеобщая история / ред. А.Я. Тыжов. Т. I. СПб.: Наука; Ювента.

75. Утченко, С.Л. 1973. Цицерон и его время. М.: Наука.

76. Хара-Даван, Э. 1996. Чингис-Хан как полководец и его наследие.

77. В: Муслимов, И.Б. (ред.), На стыке континентов и цивилизаций (из опыта образования и распада империй X-XVI вв.) (с. 73-276). М.: ИНСАН.

78. Шапиро, А.Л. 1993. Историография с древнейших времен до 1917 г. М.: Культура.

79. Эмерсон, Р. 2001. Нравственная философия. Минск: Харвест;

80. М.: ACT.

81. Энгельс, Ф.

82. 1961. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч. 2-е изд. Т. 21 (с. 269-317). М.: Политиздат.

83. 1965. Йозефу Блоху в Кенигсберг, Лондон, 21[-22] сентября 1890 г.

84. В: Маркс, К., Энгельс, Ф., Соч. 2-е изд. Т. 37 (с. 393-397). М.: Политиздат.

85. Юлихер, А. 2001. Религия Иисуса и начала христианства до Никейского собора. Раннее христианство: в 2 т. Т. 1 (с. 181-304). М.: АСТ.

86. Barfield, Th. 1991. Inner Asia and Cycles of Power in China's Imperial History. In Seaman, G., Marks, D. (eds.), Rulers from the Steppe: State Formation on the Eurasian Periphery (pp. 21-62). Los Angeles, CA: Ethnographics Press.

87. Fukuyama, F. 1992. The End of History and the Last Man. New York, NY: Free Press.

88. James, W. 2005. Great Men and Their Environment. Kila, MT: Kessinger Publishing.

89. Hook, S. 1955. The Hero in History. A Study in Limitation and Possibility. Boston: Beacon Press.

90. Kotick, J. E. Метафизический смысл Закона волн Эллиотта. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://club.investo.ru/viewtopic.php?f=16&t= 123403. Дата доступа: 04.05.2005.

91. Ogburn, W. F. 1926. The Great Man versus Social Forces. Social Forces 5(2) (December): 225-231.

92. Spencer, H. 1896. The Study of Sociology. New York, NY: Appleton.

93. Woods, F. A. 1913. The Influence of Monarchs: Steps in a New Science of History. New York, NY: Macmillan.

Размещено на Allbest.ru

...