Л.Н. Толстой и религия

Размещено на http://www.allbest.ru/

Л.Н. Толстой и религия

Автор: Сухов А.Д.

В литературе о Толстом давно уже сложились определенные стереотипы, затрудняющие восприятие его философии. Один из них состоит в том, что Толстой -- философ религиозный, а произведения, написанные им, являются религиозно-философскими. И стереотип этот достаточно прочен -- тем более, что создавался он сразу с двух сторон. Толстой религиозен, пусть он и не был согласен с той религиозностью, которая поддерживалась официально, -- именно на этом сходились представители диаметрально противоположных линий в философии -- Платона и Демокрита. «Толстой не отвергал религию, он лишь старался улучшить ее», -- утверждали те и другие. Обсуждение религиозности Толстого или того, что за нее принималось, началось еще при его жизни; попытки разобраться в ней не закончились еще и поныне.

B. И. Ленин находил в его учении проповедь «новой, очищенной религии»1, культивирование «самой утонченной» поповщины2. Г. В. Плеханов утверждал, что Толстой не мыслил своего существования «без веры в бога»3, что ему «всегда была близка основа не только христианского, но и всякого вообще религиозного миросозерцания»4.

Восприятие Толстовского мировоззрения как рафинированной религии надолго стало общим местом для историко-философской науки в нашей стране. Нет необходимости, да и возможности, приводить здесь многочисленные заявления на сей счет. Ограничимся мнением двух достаточно авторитетных ее представителей. В юбилейном Толстовском 1928 г. А. В. Луначарский говорил по интересующему нас вопросу, что Толстой «был религиозен», хотя он, будучи культурным и достаточно критически мыслящим человеком, «не мог верить без сомнений»5. В 1957 г. В. Ф. Асмус, представляя читателю философские трактаты Толстого, публиковавшиеся в полном собрании его сочинений, говорил о них именно как о религиозно-философских, поддерживая известную точку зрения о том, что автор их на место официальной ставит утонченную форму религии, и добавлял, что результатом ее «могло быть только торжество и упрочение неравенства и насилия угнетателей над угнетаемыми»6.

Представители русского религиозного Ренессанса и философского зарубежья XX в. также держались того мнения, что Толстой не чуждался религии, только не тривиальной, казенной и обывательской, а иной, особой. Лишь оценки этому давались, естественно, не осуждающие, но одобрительные.

Для С. Н. Булгакова было очевидно безмерное значение Толстого в религиозно-нравственной жизни русского и всего европейского общества. Согласно Булгакову, именно с него начинается религиозное возрождение русской интеллигенции после долгого и безраздельного господства в ее среде неверия и религиозного индифферентизма. В философии Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева, по его мнению, можно найти религиозную истину, в сочинениях Толстого воплощено искание ее. В чем суть Толстовского мировосприятия? -- задавался Булгаков вопросом и отвечал не него: «В христианском религиозном настроении, определяющем характер и философии, и искусства»7.

Н. Я. Абрамович в книге, специально посвященной «религии Толстого», утверждал, что, знакомясь с его сочинениями, вступаешь в область мистики, что ему было свойственно мистическое исповедание веры, что то, к чему он пришел, «было слово мистика»8. Иначе говоря, Толстой не только веровал, но и вступал или намеревался вступить в непосредственный контакт с богом.

В 1948--1950 гг. в Париже была издана «История русской философии» В. В. Зеньковского. Автор подводил в ней некоторые итоги тому подходу к русской философии, как к всецело идеалистической и религиозной, который имел место в зарубежье. Уделяет внимание Зеньковский и Толстому. Сочинения его Зеньковский традиционно рассматривает как религиозно-философские; сам же Толстой, по его мнению, был религиозным человеком. Более того: он «стал проповедником и пророком возврата к религиозной культуре»9. Его учение, согласно Зеньковскому, мистично и иррационально. Толстому раскрылась бессмысленность жизни, не связанной с Абсолютом. В Христе он видит бога. Расхождение его с церковью является «недоразумением». Толстой совершил поворот к теократии, а в его отношении к православию можно усмотреть «глубочайшую связь».

Интерпретация философии Толстого, о которой шла речь, не является лишь достоянием истории и не канула в Лету. Напротив, в последнее время она встречается даже в учебной литературе. В учебном пособии «История русской философии», изданном Институтом философии РАН в 1998 г., философские взгляды Толстого рассматриваются в разделе «Религиозная философия». Здесь вновь говорится о том, что учение его иррационалистично и мистично, что он верует в Христа, как в Бога, и дает «обоснование религии»10.

Версия о религиозности Толстого появилась, конечно, не случайно, и формальные основания для ее существования есть. В лексиконе Толстого постоянно встречаются понятия «бог» и «религия». Он утверждал даже, что отходит от церкви, чтобы лучше служить богу, а от извращенного христианства отказывается во имя истинного. Какой, однако, реальный смысл вкладывал он во все это?

Еще в марте 1855 г., т. е. на начальном этапе философской деятельности, Толстой почувствовал себя способным посвятить жизнь тому, чтобы осуществить мысль, на которую он был наведен тогдашними разговорами с окружающими: «Мысль эта -- основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле»11. Стремление создать «новую религию» не угасло в нем, хотя стало осуществляться много позже -- с конца 70-х -- начала 80-х гг. Над воплощением этой, впервые посетившей его в 1855 г., идеи Толстой работал в дальнейшем до конца своей жизни.

Его «новая религия» была принципиально отлична от старых, традиционных, сложившихся в истории. Исторические религии базируются на вере в сверхъестественное, противопоставлении земного мира неземному. Ничего подобного в «религии» Толстого нет.

О том, что представляет собой религия в его понимании, Толстой говорил много раз и в различных произведениях. По его определению, это учение о жизни и сопутствующее ему объяснение, «почему жизнь должна быть такая, а не иная»12. Так писал он в работе «В чем моя вера?» В других сочинениях Толстой подчеркивал, что в его религии идет речь о смысле и назначении человеческого существования, его нравственной значимости, об отношении к близким и ко всему миру. Он считал, что эта религия находится в согласии с разумом и современными знаниями, рекомендует добрую жизнь в любви со всеми, советует поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.

Итак, религия Толстого сводится к совокупности нравственных заповедей, организуемых определенными мировоззренческими установками.

Конструировал эту религию Толстой следующим образом. Ее первоначальное ядро составила изложенная в Евангелиях нравственная проповедь Христа, которая была освобождена от какого бы то ни было налета сверхъестественного. По мере все более основательного ознакомления с другими конфессиями Толстой расширял содержание своей религии за счет критического прочтения текстов, которыми располагали они.

Нравственные постулаты, сформулированные в различных религиях, «записаны, -- как образно выражался Толстой, -- еще и в сердце каждого человека как несомненные и радостные истоны»13. Однако далеко не каждый способен в достаточной мере ясно возвестить об этих нормах нравственности и справедливости, стихийно складывающихся в сознании и поведении людей. Все же, помимо основателей религий, их высказывали и другие мыслители, постигавшие смысл человеческого бытия.

Толстой отдавал им должное. Он не выражал даже претензий быть автором того философско-этического учения, которое пропагандировал, отводя себе скромную роль ученика и последователя сильных сего -- религиозного и философского -- мира. Однако составные этого учения -- всего лишь строительный материал, взятый от прежних идейных построений, обработанный, а затем пущенный в дело для возведения нового сооружения философским зодчим его.

Толстой не был склонен отрицать не только понятие «религия», но и «церковь». Но, конечно, подразумевалась при этом не православная церковь или какая-либо другая из существующих. Не клир это и не толпы доверившихся ему прихожан. Это те, кто разделяет созданную Толстым «истинную» религию или самостоятельно пришел к чему-то подобному. Единение в этой церкви достигается «истинным познанием человека и бога»14.

Бог -- одна из главных категорий Толстовской религии. Для Толстого бог не является некой внешней человеку сущностью. Толстой полагает, что знать бога и нравственно жить -- одно и то же. Ипостасями такого бога являются нравственные нормы поведения. Толстой называет их. Это -- братство и любовь; добро и совесть; стремление давать другим людям больше того, что сам берешь от них. Бог -- это те лучшие качества, свойственные человеку, в соответствии с которыми он может разумно устраивать свою жизнь. «Бог есть то высшее, что есть в нас»15.

Отвергая религии, известные истории, Толстой стремился поставить на их место свою собственную, синонимом которой являлась нравственность. Употребление религиозной терминологии не в том значении, которое общепризнано и общеупотребительно, создавало, конечно, как и в других подобных случаях, предпосылки для недоразумений и фальсификаций. И все же несостоятельность последних несомненна. «Религиозность» Толстого напоминает таковую у J1. Фейербаха, Э. Геккеля, А. Эйнштейна или А. В. Луначарского (когда он был богостоителем), также не отказывавшихся от «религии», но дававших ей произвольное толкование, вкладывавших в нее иной, отличный от принятого, смысл.

Религию же как таковую, подлинную, Толстой не принимал. Он считал, что различные исторические религии не что иное, как суеверия, а суеверия являются «верой в ложь»16.

К религии Толстой подходил как философ-религиовед, критически мыслящий исследователь и как стремящийся преодолеть ее влияние в обществе публицист.

Говоря о религии, Толстой имел в виду прежде всего христианскую, а в ней -- конкретное появление ее, православие. Знакомство в дальнейшем с другими существующими в современном ему мире религиями не изменяло тех принципиальных положений, которые складывались при изучении христианства. Выводы Толстовского религиоведения приобретали универсальный характер. Толстой убеждался, что в своих существенных чертах основные современные ему религии сходны.

Общее обнаруживал Толстой и в исторических судьбах разных религий. Мысли, высказанные их основателями, существенно отличаются от того, что было принято в них впоследствии. Изначальные положения, свойственные религиям Запада и Востока, в их совокупности, могли послужить делу той «истинной» религии, которую создавал Толстой. Последующая история религий -- это история их искажения, извращения; находятся и люди, совершающие и оправдывающие эти отступления. Толстой высказывал убеждение, что разрыв с учением Христа начался с проповеди Павла и совершился «окончательно во время Константина»17.

Проблема первоначального и позднейшего христианства, их соотношения, занимала, естественно, не одного лишь Толстого. Она привлекала к себе и других религиоведов. Исследования, даже если они осуществлялись параллельно, независимо друг от друга, приводили к сходным результатам. Ф. Энгельс, подводя итоги проделанной им к 1894 г. работы, писал в своем сочинении «К истории первоначального христианства»: «Итак, мы видим, что христианство того времени, еще не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее»18.

Религиоведческие исследования, современные Толстому и последующие, безусловно подтверждают правомерность его исследовательской ориентации на противопоставление проповеди Христа позднейшей догматизированной и переработанной версии христианства.

Христос не воспринимался Толстым как некая божественная сущность. Признание его богом он рассматривал как «страшное кощунство»19. В трактовке Толстого он -- мыслитель и проповедник, учитель жизни, свое существование завершивший «такой же настоящей смертью, как и все люди»20.

В то же время Толстой прослеживал мифотворчество в отношении Иисуса, процесс наделения его сверхъестественными качествами. О воскресении он писал: «История зарождения этой легенды так ясна, как только может быть. В субботу пошли смотреть гроб. Тела нет. Евангелист Иоанн рассказывает сам, что говорили, что тело вынули ученики. Бабы идут к гробу, одна -- порченная Мария, из которой выгнано семь бесов, и она первая рассказывает, что видела что-то у гроба: не то садовник, не то ангел, не то сам. Рассказ переходит от кумушек к кумушкам и к ученикам. Через 80 лет рассказывают, что точно видел его тот и тот, там и там, но все рассказы сбивчивы, неопределенны. Никто из учеников не выдумывает -- это очевидно, но никто тоже из людей, чтущих его память, не решается и противоречить тому, что клонится, по их понятиям, к славе его и, главное, к убеждению других в том, что он от Бога, что он любимец Бога и что Бог в честь его сделал знамение. Им кажется, что это самое лучшее доказательство, и легенда растет, распространяется»21.

В результате растущей мифологизации мудрое и важное, содержащееся в учении Христа, по словам Толстого, оказалось зарыто в хламе легенд; требуются немалые усилия, чтобы рассмотреть учение Христа за этой скрывающей и мистифицирующей его оболочкой, извлечь его оттуда и представить для всеобщего ознакомления.

Позднейшее же христианство, ставшее официальным, - «ложное учение». С учением Христа, с теми заповедями, которые были завещаны им, оно не имеет ничего общего. Оно, и в частности такой его вариант, как православие, по словам Толстого, «есть первый и злейший враг Христа и его учения»22. Толстой называл его псевдо-христианством, говорил о подмене им подлинного учения Христа.

Толстой рассмотрел все ингредиенты этого христианства и нашел, что ни один из них не выдерживает критики.

В книгах, которые христианство считает священными, он отмечал ценность рассуждений Соломона и Екклезиаста, притчи и проповеди Христа, в которых излагалось его учение. Он не соглашался, однако, с общей высокой оценкой этих книг и уж, конечно, не мог признать приписываемых им сверхъестественного характера и происхождения. Толстой писал: «...считаю библию собранием всякого рода часто очень дурных и вредных сказаний еврейского народа; евангелие же считаю переполненным суеверными рассказами, описанием жизни и нравственного учения человека, которым надо пользоваться, только старательно отбирая истинное от ложного...»23

Толстой подчеркивал также, что сам Христос ничего не писал -- в отличие, скажем, от Платона, Филона или Марка Аврелия. Но нельзя уподобить его и Сократу, передававшему свои идеи, хотя и изустно, высокообразованным слушателям. Подобной аудитории у Христа не было. Лишь почти столетие спустя после его смерти начали появляться записи того, что он говорил и делал. Записи эти множились, и из них-то уже -- достаточно произвольно -- отбиралось то, что казалось лучше.

Читателям библейских книг Толстой рекомендовал учитывать ту огромную работу, которая проделана научной библеистикой. Нельзя, в том числе, игнорировать и столетний труд по изучению евангелий. Говорить о евангелиях без учета этого критического опыта -- все равно, что при обсуждении картины мира оставаться в рамках геоцентрической системы и считать, что солнце вращается вокруг земли.

Исследовано и отвергнуто Толстым существующее в историческом христианстве учение о боге. 8 июля 1853 г., т. е. в самом начале своей философской деятельности, Толстой записал в дневнике: «Не могу доказать себе существования Бога, не нахожу ни одного дельного доказательства и нахожу, что понятие не необходимо. Легче и проще понять вечное существование всего мира с его непостижимо прекрасным порядком, чем существо, сотворившее его»24. Впоследствии Толстой переосмыслил понятие бога, сохранив термин в своем лексиконе, но его бог не имел ничего общего с христианским.

Последний -- «только отвратительное суеверие»25. По словам Толстого, это -- выдумка, воображаемое существо, излишнее, произвольное представление. Он приводит аргументы против бытия такого бога.

Как совместить благость христианского бога с его мстительностью? Ведь за грехи, совершенные во временной жизни, он карает вечным огнем. Сочетается ли справедливость, приписанная богу, с осуждением человека только за то, что тот не имел случая или возможности креститься, помазаться, причаститься? Если бог всемогущ, то почему не может прекратить зло, которое продолжается и приумножается? Почему он поставил человека в такой мир, где, словно для того чтобы его запутать, имеется 1000 вер, и каждая из них себя выхваляет, а другие осуждает?

Все это и многое другое, по мнению Толстого, создает представление о боге -- странном, диком, несправедливом, шальном существе. И дела его не соответствуют добрым замыслам. При сотворении мира он «все приговаривал, что хорошо, и все хорошо, и человек хорошо. Но вышло все очень нехорошо».26

Ближайшее знакомство с таким богом -- причем по христианским источникам -- должно вызвать полное разочарование у всякого непредубежденного человека. «Я, -- пишет о себе Толстой, -- думал идти к богу, а залез в какое-то смрадное болото, вызывающее во мне только те самые чувства, которых я боюсь больше всего: отвращения, злобы и негодования»27.

Особо останавливался Толстой на вопросе о троице. Догмат, что бог един и в то же время троичен, выделялся им даже и из других «странных» и «диких» утверждений различных религий как что-то совершенно бессмысленное. «И потому, -- писал он, -- какой бы авторитет ни утверждал этого, не только все живые и мертвые патриархи александрийские и антиохийские, но если бы с неба неперестающий голос взывал бы ко мне: Я -- один и три, я бы остался в том же положении не неверия -- тут верить не во что, -- а недоумения. Что значат эти слова? На каком языке, по каким законам могут они получить какой-нибудь смысл?»28. Если троица возможна, то возможно все, что угодно. В частности, можно утверждать, что и богов, в совокупности составляющих единицу, не три, а 17 1/2, скажем.

Вера в душу и потусторонний мир -- древнейшие, изначальные представления религии. Можно не признавать бога и быть религиозным. Так именно на первоначальной стадии религии (анимистической) и было. Вера в душу не исчезает и на всех последующих ступенях религиозной истории. Она свойственна всем религиям, в том числе и христианской.

Трактовал понятие души и Толстой, но только совсем иначе, чем какая бы то ни было религия. Для него душа, ее движения -- это стремление к истине и добру. Когда же христианство внушает, что душа «вложена» в тело извне, а «тело было способно принять ее, так я, -- свидетельствует Толстой, -- не верю в душу и спрашиваю, как спрашивают материалисты: покажите же мне то, про что говорите. Где оно?»29 Представление это является, по его мнению, крайне низменным и грубым; возникло оно у диких народов из-за смешения сна со смертью. Его нельзя совместить с выработанными им воззрениями. «Жизнь, как мы понимаем жизнь, есть только здесь и не может быть загробной; душа человеческая точно так же есть только явление здешней жизни и потому не может быть бессмертна»30.

В загробные мучения Толстой, по его собственным словам, не верил с детства. Позже его неверие подкреплялось философией, наукой. Он выяснял также, кого подкупают представления о бессмертии души и загробном мире, кто тянется к ним. Самой жизнью предоставлена возможность увеличивать благо здесь и сейчас, и человек обязан сделать мир более радостным и прекрасным для живущих вместе с ним и тех, кто будет жить после. «Только тот, кто не умеет и не хочет находить это благо, может толковать о будущей жизни»31.

Не была оставлена Толстым без внимания и христианская обрядность. Таинства он рассматривал как грубое колдовство; поклонение святым, их мощам, оставшимся после них предметам -- как идолопоклонство. «Но это, -- пишет Толстой, -- все еще мало. Мало подменить бога святыми, их пальцами и портками, еще нужны иконы»32.

Молитва перед иконой напоминала ему попытку решить дело через секретаря. «Настоящая вера, -- согласно Толстому, -- не в том, чтобы знать, в какие дни есть постное, в какие ходить в храм и в какие слушать и читать молитвы, а в том, чтобы не в одни праздники, а всегда жить доброю жизнью в любви со всеми, всегда поступать с ближними, как хочешь, чтобы поступали с тобой»33.

Толстой, впрочем, был убежден, что религиозная обрядность, как и догматика, не имеют первостепенной значимости в жизни людей. Можно, в конце концов, исполнять таинства, говеть, петь псалмы, верить в какие-то догматы, предписанные конфессией, -- все это будет не так важно, если следовать при этом заветам Христа, других учителей и мудрецов человечества. Гораздо существенней, чем обрядность и догматика, из того, что разделяет истинную веру и ложную, -- это различное понимание ими этических ценностей.

Еще и в наши дни широко бытуют представления, что мораль не существует вне рамок религии, что связи, установившиеся у морали с религией, не могут быть утрачены без катастрофических последствий для общественной нравственности, что если расшатывается религия, падает и мораль.

Необоснованность подобных положений была убедительно показана уже в XVII в. П. Бейлем. В своем «Историческом и критическом словаре», а также и в некоторых других сочинениях, анализируя биографии таких мыслителей, как Эпикур, Б. Спиноза, Д. Ч. Ванини, он установил, что атеизм может сочетаться с честностью, порядочностью, благородством и образцовым поведением, а принадлежность к христианству не исключает злодеяний и недостойного образа жизни. По мнению Бейля, принципы и побудительные причины человеческой деятельности не исчерпываются религией и не сводятся к ней, теологическая же версия о неразрывности нравственности и религии -- не более как предрассудок.

Толстой осуществлял свои исследования на путях, проложенных Бейлем. Но от Бейля до Толстого прошло 200 лет. За это время совершались значительные процессы секуляризации, в религии усиливались эпигонские тенденции, уровень религиозной нравственности снижался. Нравственность же, бытовавшая вне рамок христианства, расширяла свою сферу, доказывала жизненность и результативность. Все эти явления -- так или иначе -- получили отражение в философско-этическом творчестве Толстого.

Религиоведческие студии и жизненные наблюдения не позволяли ему согласиться с тем, что религия доставляет человеку некую высшую духовность и облагораживает его. «По жизни человека, -- писал Толстой, -- по делам его... никак нельзя узнать, верующий он или нет. Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых... Явное признание и исповедание православия большею частью встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частью встречались в людях, признающих себя неверующими»34.

Расхождение, возникшее между нравственностью и религией, не случайно. Современное христианство (как и другие религии) проповедует безнравственные положения, считал Толстой.

В христианстве утверждается, что все люди несут на себе тяжесть первородного греха, что все они склонны ко злу. Толстой спрашивает: хорошо ли бы исполняли работники свой труд, если бы им постоянно внушалось, что они и не способны ничего делать удовлетворительно? И при этом добавлялось бы еще: если они хотят успешно выполнять свои обязанности, то должны использовать средства, находящиеся вне их работы. А именно это предлагает христианство: «Все вы исполнены греха... Ваши стремления к злу не от вашей воли, а по наследству. Спастись своими силами человек не может. Есть одно средство: молитва, таинства и благодать.

Может ли быть изобретено другое более безнравственное учение?»35

Поощрением безнравственности считал Толстой исповедь, на которой периодически прощаются совершенные грехи, чем уничтожается опасение перед согрешением. Безнравственны, по мнению Толстого, «выдумки» о рае и аде. Обещая награды и наказания на том свете, они обесценивают значение доброй жизни, которая может быть только бескорыстной, а не построенной на расчете. А что можно сказать о всесилии причастия? Если с ним опаздывают, то, согласно христианскому представлению о нем, человек отправляется в ад или во всяком случае испытывает на том свете неприятности, и ему там хуже, чем тому, над кем оно совершено вовремя, даже если он -- грабитель.

Исторические религии препятствуют восприятию нравственности. Поэтому даже простое отстранение от них способствует обращению к нравственному началу и укреплению его. «Только освободи себя люди, -- пишет Толстой, -- от верования в разных ормуздов, брам, Саваофов, в воплощения их в кришнах и христах, от верований в рай и ад, ангелов и демонов, от перевоплощений и воскресений, от вмешательства бога во внешнюю земную жизнь; освободи себя, главное, от признания непогрешимости разных вед, библий, евангелий, коранов и т. п.; ...и тот простой, ясный, доступный всем и разрешающий все вопросы и недоумения закон любви, который так свойственен человечеству, станет сам собой ясным и обязательным»36.

Религиозное вероучение разрабатывается, поддерживается и распространяется церковью. Толстой определяет церковь как «собрание некоторых людей, подпавших одному и тому же заблуждению»37. Толстой поднимал вопрос, не являются ли церкви, именующие себя христианскими, учреждениями, лишь отклонившимися от христианства, воспринявшими его неполно, односторонне, формально? Нет, заявлял Толстой, это организации противохристианские; называл он их также паразитами истинного христианства.

В чем видел Толстой отрицательные стороны церковной деятельности? Одна из них -- это то, что она распространяет предрассудки и заблуждения. Толстой ставил в вину церкви также фальсификацию библейских текстов, в особенности евангельских сказаний, что позволяло ей скрывать или представлять в искаженном виде подлинную суть христианства.

И все же самую негативную сторону церковной деятельности Толстой видел в другом: в том, что она, в союзе с власть имеющими, поддерживает их и служит им. Вопрос этот в русской философии поднимался и до Толстого. А. Н. Радищев писал о том, что церковь и деспотизм имеют одну цель -- они союзно гнетут общество; первая сковывает рассудок людей, второй подчиняет себе их волю. Н. А. Добролюбов полагал, что между деспотизмом и православной церковью возникла «круговая порука».

Толстой, как и его предшественники, считал, что правительства и привилегированные слои общества не смогли бы удержать ситуацию без христианства, которое проповедуется церковью. Церковь также не смогла бы существовать без непосредственной помощи государственной власти и правящих классов. Поэтому церковь, правительство и правящие классы «взаимно поддерживают друг друга»38.

Толстой обращает внимание на то, что, согласно существующему вероучению, люди различаются между собой по воле бога: одним повелено жить в изобилии и иметь власть, другим -- пребывать в нужде и повиноваться. Церковь учит тому, что следует беспрекословно подчиняться всей иерархии власти, что собственность, принадлежащая привилегированным верхам, неприкосновенна. Церковь предает анафеме тех, кого ей велят, и провозглашает многие лета тем, кому велят.

Толстой отмечал и новые явления, которые не могли быть известны ранее, но которые в его время стали все более ощущаться. Влияние церкви и ее пропагандистских усилий заметно снижалось. «Правительство русское, -- писал Толстой, -- знает и не может не знать, что у нас все держится на религии, и себя основывает на религии, но та религия, на которой оно основывает себя, была нетверда и прежде; теперь уже совсем не держит»39.

Критически осмысливая религиозный феномен, Толстой обращался к самым его истокам: «Всегда, с самых древних времен, люди чувствовали бедственность, непрочность и бессмысленность своего существования и искали спасения от этой бедственности, непрочности и бессмысленности в вере в бога или богов, которые могли бы избавлять их от различных бед этой жизни и в будущей жизни давали бы им то благо, которого они желали и не могли получить в этой жизни»40.

Религия в тех ее проявлениях, которые известны ныне и имеют историческое прошлое, должна быть изжита полностью. Толстой считал, что нельзя успокаиваться до тех пор, пока не уничтожено все, что противоречит разуму и требует веры. Религиозные суеверия он сравнивал с раковой опухолью и подчеркивал, что если уж браться за их устранение, то надо идти до конца, «вычистить все». «А оставить одно маленькое -- и от него разрастется опять все»41.

В итоге об отношении Толстого к религии можно, очевидно, сказать следующее. Толстым были рассмотрены все исторические религии, в том числе христианство и его разновидность -- православие. Религиозность, подвергнутая им философскому и научному анализу, критической проверки на прочность в любом своем проявлении, по его мнению, не выдерживала. Ни религиозное целое, ни какая-либо часть его ни в малой мере не удовлетворяли Толстого. Что же остается в остатке от его «религиозности»? Ничего, кроме терминологии, которой он дорожил. Есть ли основания считать его религиозным? Думается, что от подобного представления о Толстом следует отказаться полностью и окончательно. Но Толстой не безразличен к религии, он ее противник. Толстой -- атеист, и сомневаться в этом не приходится.

Ссылки

философский религиозный толстой

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 21.

2 Там же. Т. 17. С. 210.

3 Плеханов Г, В. Избр. филос. произведения. Т. 5. М., 1958. С. 615.

4 Там же. С. 616.

5 Луначарский А. В Толстой и наша современность // Литературное наследство. Т. 69. Кн. 2. М„ 1961. С. 420.

6 Асмус В. Ф. Религиозно-философские трактаты Л. Н. Толстого // Толстой Л. H. Поли собр. соч. Т. 23. М„ 1957. С. 8.

7 Булгаков С., Васнецов, Достоевский, Вл. Соловьев, Толстой (параллели) // Литературное дело: Сборник СПб., 1902. С. 138.

8 Абрамович H. Я. Религия Толстого. М., 1914. С. 124.

9 Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1. Ч. 2. Л., 1991. С. 201.

10 История русской философии: Учебное пособие. М., 1998. С. 160.

11 Толстой Л. H. Полн. собр. соч. Т. 47. М., 1937. С 37.

12 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 445.

13 Там же. Т. 90. С. 87.

14 Толстой Л. H. Полн. собр. соч. Т. 90. С. 87.

15 Там же. Т. 57. С. 109.

16 Толстой л. н. Поли. собр. соч. Т. 78. С. 258.

17 Там же. Т. 23. С. 438.

18 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 478.

19 Толстой л. н. Поли. собр. соч. Т. 58. С. 115.

20 Там же. Т. 66. С. 247.

21 Там же. Т. 24. С. 794.

22 Толстой л. н. Полн. собр. соч. Т. 69. С. 115.

23 Там же. Т. 71. С. 401.

24 Толстой л. Н. Полн. собр. соч. Т. 46. С. 167.

25 Там же. Т. 69. С. 215.

26 Там же. Т. 23. С. 294.

27 Там же. С. 121.

28 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 120.

29 Там же. С. 133.

30 Там же. Т. 77. С. 13.

31 Толстой Л. H. Полн. собр. соч. Т. 56. С. 100.

32 Там же. Т. 23. С. 279.

33 Там же. Т. 43. С. 305--306.

34 Толстой Л. н. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 2.

35 Толстой Л. н. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 144.

36 Там же. Т. 37. С. 270--271.

37 Там же. Т. 36. С. 348.

38 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 298.

39 Там же. Т. 56. С. 80--81.

40 Толстой Л. H. Полн. собр. соч. Т. 41, С. 65.

41 Там же. Т. 44. С. 162.

Размещено на Allbest.ru