Гоголь: бесовство или сумасшествие? Онтологический анализ

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФГБОУ ВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса»

ГОГОЛЬ: БЕСОВСТВО ИЛИ СУМАСШЕСТВИЕ? ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Чикин Борис Николаевич, доктор философских наук,

профессор кафедры философии и культурологи

г. Москва

Аннотация

В статье автор в контексте современной теории познания делает попытку дать анализ творчества Н. В. Гоголя и соотношения метафизического и феноменологического аспектов гоголевской картины мира.

Ключевые слова: тенденция, бесовство, вера, идентификация.

Annotation

The author makes an attempt to analyse the works by N.V. Gogol in the context of the contemporary theory of cognition, as well as the correlation of metaphysical and phenomenological aspects of Gogol's world picture.

Keywords: tendency, demonomania, faith, identification.

Основная часть

Мы сегодня хотели бы коснуться двух сторон жизни и творчества Н.В. Гоголя, порождающих большинство его проблем: «бесовства» Гоголя, его понимания и трактовки дьявола, черта, его «взаимоотношений» к ним и «сумасшествия» Гоголя как грани его гения, психических особенностей его личности, то есть в непосредственно «бытовом» и переносном, метафорическом, смысле. При более внимательном рассмотрении этих проблем оказывается, что проблема здесь одна, что это две стороны одной и той же «монеты» [2].

Надо отметить, что в свое время в той или иной степени, в тех или иных ракурсах проблемы эти рассматривались некоторыми русскими мыслителями, исследователями (Д. Мережковский, В. Розанов, В. Набоков, Ю. Манн), но значимость и роль их в творчестве и жизни писателя были столь «глобальными», что каждая эпоха заставляет нас снова и снова обращаться к ним, открывая новые, перспективные направления, учитывая, в частности, новые научные открытия, контекст и задачи эпохи, вызовы времени [5]. И кроме того, ведь Гоголь и его творчество «не стоят на месте», они живы и развиваются вместе с нами. А потому и обращение к ним перманентно и жизненно необходимо. И в будущем, впереди, нас и наших потомков ждет Гоголь. Он всегда наш современник и наш союзник.

Итак, «Гоголь и бес». Именно с Гоголя зарождается в России, да и не только в ней, «бесовская» традиция, целая серия «бесовских» произведений («Мелкий бес» Ф. Сологуба, «Котлован» А. Платонова, «Мастер и Маргарита» М. Булгакова), а также «бесовская» линия прослеживается и в творчестве М. Салтыкова-Щедрина, Ф. Достоевского, О. Уайльда, Ф. Кафки и др. Формально, может быть, основателем этой «традиции» являлся А.С. Пушкин со своими великими «Бесами»; но Пушкин и Гоголь были столь органично едины и в жизни, и творчестве, что спорить здесь о чьем-то «первенстве» было бы, по меньшей мере, бесперспективно и некорректно.

Проблема «бесовства», «чертовщины» у Гоголя чрезвычайно многосторонняя, многоаспектная, емкая. Отметим лишь некоторые существенные ее моменты.

«Черт», «бес» присутствуют, практически, во всех художественных произведениях Гоголя, начиная с самых ранних («Вечера…», «Миргород», «Петербургские повести», «Мертвые души»); причем из персонажей народного фольклора, широко используемого писателем, они все более становятся «самостоятельными» героями, «субъектами» сюжета и интриги, носителями определенных тенденций и идей - все более перемещаются на «первый план» [1].

Можно уловить общую тенденцию у Гоголя, которая в многокрасочной палитре его художественных средств и методов (сравнение, метафора, гипербола, юмор, гротеск, амбивалентность и др.) предстает как определенная эстетизация черта, окрашенная то мягким юмором, то обнаружением каких-то «симпатичных», «положительных» черточек, то прямым сочувствием. Так, старая ведьма в «Вие» оказывается молодой красавицей. В «Заколдованном месте» дьявольская ложь «врагов Христа» выглядит и вовсе безобидно и комично:

«Таки вот как морочит нечистая сила человека!... Земля славная, и урожай всегда бывал на диво; но на заколдованном месте никогда не было ничего доброго. Засеют, как следует, а взойдет такое, что и разобрать нельзя: арбуз - не арбуз, тыква - не тыква, огурец - не огурец… черт знает, что такое!» гоголь чертовщина познание метафизический

Сопоставляя гоголевскую «чертовщину», скажем, с тенденцией великого испанского художника Гойи «Сон разума рождает чудовищ», с ее вереницей действительно страшных и мерзких монстров, дьяволов, нельзя не прийти к весьма важному методологическому выводу о том, что Гоголь, как мыслитель, словами, образами, по сути, порывал с западноевропейской рационалистической традицией: его черти не есть следствие сна или бодрствования разума, но рождаются, прежде всего, чувством, сердцем, интуицией, озарением; в этих, зачастую очень милых, чертях много человеческого, с ними запросто можно даже поспорить, поиграть, что и происходит в ряде сочинений Гоголя.

Писателя постоянно занимал вопрос: бес, дьявол, черт - это «анти-Христос» или нечто другое?! Ведь жизненный опыт показывает, что истинная вера невозможна без сопутствующих человеку искушений дьяволом, греха, что она невозможна также без постоянной борьбы с ними, то есть невозможна без наличия самого дьявола! Можно ли добро, красоту, истину считать следствием только истинной веры, эманаций Христа, а зло, безобразное, обман, ложь объяснять только происками дьявола?! Откуда явился и чей посланец бес?! Не является ли «чертовщина», «путаница» (привилегированное понятие в системе представлений Гоголя!) свидетелями, знаками «другого», иных миров, существующих или творимых постоянно рядом с нашим?! Одну такую «другую» вселенную и сотворил сам Гоголь в «Мертвых душах», и она оказалась не менее реальной, чем сам Гоголь, чем окружающая его, привычная действительность. Вот он и вынужден был одновременно жить в двух мирах, что и обусловило его духовную драму, жизненную трагедию, неуравновешенное состояние здоровья, психики. Он Бога и дьявола носил в своей душе одновременно. И это позволяло ему видеть безошибочно, как не видел больше никто другой, страхи, ужасы, беды, грехи, бесов любимой им России.

Гоголь не считал ответы на эти вопросы простыми, однозначными, очевидными. Даже «прореха на человечестве», «мертвая из мертвых» душ, казалось бы, типичное порождение бесовщины, Плюшкин и тот, если приглядеться к нему пристальней, оказывается не лишенным привлекательных, симпатичных черт. Вера Гоголя не гармоничное, светлое, стройное, непоколебимое здание; он мог бы вполне сказать о себе словами Достоевского, родственного ему писателя и мыслителя: «Вера моя чрез большое горнило сомнений прошла…Здесь дьявол с Богом борются, и в поле битвы - сердца людей» [3].

Теперь перенесемся в сферу «сумасшествия» Гоголя. И здесь также выделим ряд характерных моментов.

Давно уже стало чуть ли не «общим местом», «банальной очевидностью» у всех биографов и исследователей творчества писателя отмечать, что он был «не от мира сего», что в его поведении и в характере наличествовало такое большое количество странностей, несообразностей, нелепостей, что он так был не похож на всех других, «обычных» и «нормальных», людей, - что здесь уже количество подмеченного переходило в определенное качество, недвусмысленно характеризующее состояние его психики и здоровья, - что обязательно вставал вопрос: а человек ли Гоголь, вообще? (так впоследствии встал вопрос о В.В. Розанове, целиком «вышедшем» из Гоголя, и З. Гиппиус всерьез утверждала и доказывала, что Розанов - «не человек»!). Гениальность Гоголя, пожалуй, никем не подвергалась сомнению, но если этот гениальный писатель - человек, то как найти ему место среди «нормальных» людей, а не в больнице?! В 1847 г. после выхода в свет «Выбранных мест из переписки с друзьями» по все России прокатилась молва, чуть ли не официальное сообщение о том, что Гоголь сошел с ума. С.П. Шевырев писал Гоголю: «Говорят иные, что ты с ума сошел». В.А. Жуковский передавал ему вопросы многих русских, живущих за границей: «Меня встречали даже добрые знакомые твои вопросами: «….правда ли это, что Гоголь сошел с ума?» «Он помешался», - записал в своем дневнике М.П. Погодин. Тема «сумасшествия» Гоголя прослеживается в то время и в обширной семейной переписке Аксаковых. И ведь все это были люди не из числа каких-то «недоброжелателей», а очень близкие ему, хорошо его знавшие. Интересно провести здесь параллель между «сумасшествием» Гоголя и Чаадаева, двух великих друзей Пушкина (что не мешало им, однако, быть и принципиальными оппонентами в вопросах о России). Если Чаадаева за одно только им опубликованное «Философское письмо», столь несовместимое с официальной историографией, а потому ею и отвергнутое, сам царь высочайше, на всю страну, объявил «сумасшедшим», и опальный философ демонстративно принял «правило игры», написав «Апологию сумасшедшего» и подписывая иногда свои письма «Безумец» (это означало лишь то, что не только ближайшее окружение опального философа, но и вся интеллектуальная элита России прекрасно понимали природу и причины подобного «сумасшествия»), то у Гоголя все было как бы с точностью до наоборот. Гоголь был почти обласкан всей читающей Россией, да, можно сказать, и элитой, властями как надежда страны. И вдруг - никем не спровоцированная и не санкционированная всеобщая молва о его «сумасшествии». Это, конечно, терзало, давило, мучило и так болезненного, неуравновешенного, мнительного писателя. Кстати, с поддержкой его в тяжелые времена выступил его оппонент П.Я. Чаадаев: «Он тот же самый гениальный человек, который и прежде был….и теперь находится выше всех своих хулителей». Чаадаев как бы предвосхищает будущие открытия знаменитых ученых-психиатров Р. Крафт-Эбинга, Ч. Ломброзо, Мантегацци, М. Нордау и других (например, известнейшее исследование Ломброзо «Гениальность и помешательство») о том, что гениальность есть род психического заболевания, духовного помешательства, что гениальность есть, в том числе и отход от всех и всяческих норм «обычного», «нормального» человеческого существования, есть уникальная непохожесть во всем, есть причудливый набор странностей, чудачеств, непонимания окружающих, парадоксальных или абсурдных (с точки зрения хотя бы формальной логики) идей и поступков, что впору как раз и вспомнить о «сумасшествии» [4].

Ненормальность, необычность Гоголя как писателя, творческой личности заключается еще и в том, что он не столько открыл, сколько сотворил другой, иной мир, другую, параллельную действительность, которая не только подменяла реальную, но и заставляла его одновременно жить в двух мирах, раздваиваться, что уже само по себе никак не может способствовать укреплению физического и психического здоровья, гармонизации отношений с обществом. Дело еще и в том (беспрецедентный в истории мировой литературы факт!), что Гоголь полностью, непосредственно и абсолютно отождествлял себя со своими героями, идентифицировал себя с ними, о чем он сам неоднократно свидетельствует. Какие уж тут социальная сатира и обличение общественных пороков! Вот почему поиски «положительного героя», на которые его подталкивала критика, оказались иллюзорными и безрезультатными, а рукопись второго тома «Мертвых душ» сжигается автором. Известный общественный деятель, мемуарист П.В. Анненков, как никто, пожалуй, знавший, чувствующий Гоголя, писал об этом удивительно проницательно и верно: «Мало-помалу…Гоголь погружается весь в новый свой труд: «Мертвые души». Если эта поэма по справедливости может назваться памятником его как писателя, то с не меньшей основательностью позволено сказать, что в ней говорил он о себе и готовил гробницу как человеку. Поэма «Мертвые души» была та подвижническая келья, в которой он бился и страдал до тех пор, пока вынесли его бездыханным из нее. Он стоял на рубеже нового направления, принадлежа двум различным мирам. По тайным стремлениям своей мысли он уже относился к строгому, исключительному миру, открывавшемуся впереди; по вкусам, некоторым частным воззрениям и привычкам художнической независимости - к прежнему направлению. Последнее еще преобладало в нем, но он уже доживал сочтенные дни своей молодости, ее стремлений, борьбы, падений и - ее славы!».

Если великий испанский мыслитель Унамуно сказал, что Дон Кихот «реальнее Сервантеса», то примерно то же самое можно сказать и о Гоголе - его герои становятся не менее реальными, чем он сам, их автор; но, в отличие от Сервантеса, который так или иначе «дистанцировался» от своего героя, в отличие от Достоевского, который в конце концов признал своего святого князя Мышкина сумасшедшим, идиотом, Гоголь, отождествляя себя со своими героями, любил их, видя в них часть себя, жил вместе с ними «реальной» жизнью. И действительно, разве повернется язык сказать, что Гоголь, этот застенчивый, таящийся в одиночестве, закрытый, неуловимый, непонятный человек, более реален, ощущаем, даже физически, чем, скажем, Плюшкин, который не «двоится», как Гоголь, а выступает явно, зримо, конкретно, «во плоти и крови». И дело здесь совсем не только и не столько в художническом, словесно-образном мастерстве Гоголя. Писатель всей своей жизнью, всем своим творчеством убедительно утверждал и показывал, что реальная действительность более сумасшедшая, «ненормальная», чем вымышленная, в которой он чувствовал себя намного комфортнее, уютнее. Гоголь сам себя считал «не от мира сего». Вот он сам в этот другой мир, созданный только одному ему ведомым способом, в конце концов переместился. А так ничего и не понявшие в его тайне люди похоронили «живого» Гоголя (во всяком случае, до сих пор никто еще не опроверг этого исхода, который предсказал сам Гоголь).

Неразгаданная тайна Гоголя связана со многими его нравственно-психологическими «недугами», имевшими по преимуществу, конечно, социальную природу и социальный характер. Многие известные исследователи Гоголя совершенно справедливо отмечают, что писатель верно предчувствовал будущие катаклизмы в России: революции, войны и т.д. Некоторые считали даже, что Гоголь сам «спровоцировал» революцию, сотворив в «Ревизоре» и «Мертвых душах» виртуальную постреволюционную Россию (В.В. Розанов), которая стала реальной, «объективировалась» после 1917 г. Такой вывод, наверное, из разряда «крайностей», но аргументы для него были довольно веские. Во-первых, предвидеть нечто страшное - это значит и предвосхищать, приближать, вызывать это «страшное» (а такому человеку, как Гоголь, под силу многое). Во-вторых, неизвестно еще, что чему предшествует, является причиной: безумие - революции или революция - безумию; во всяком случае, многие великие ученые-психиатры (Рибо, Ломброзо, Сигеле, Лебон, Тард, Михайловский) неопровержимо доказали органическую связь между революционизмом, радикализмом и сумасшествием и безумием [6]. В-третьих (и это, наверное, самое важное), Гоголь обладал уникальным, беспрецедентным в мировой культуре, даром колоссального воздействия на окружающее своим словом, это был в определенном смысле социальный гипнотизер, маг, чародей, колдун, волшебник; слово его имело великую мощь, страшную силу, преобразующую и ведущую мир неизвестно куда. «Вначале было слово». Гоголевское слово и определяет его роль в истории России (стало быть, и всего мира).

Весь вопрос, однако, в том, как оценить художественно-творческое воздействие Гоголя, мощь, действенность его слова и созданных им образов-фантомов, со знаком плюс или со знаком минус. И как оценивать по этим же параметрам самого Гоголя, его «вселенское» дело?! Сатана ли вдохновлял Гоголя, бес ли водил его пером или «дух святой»?! Может ли «нормальный» человек, хоть и великий писатель, «удваивать» мир и жить одновременно в двух мирах?! И, наконец, в чем суть и смысл созданного Гоголем «другого» мира, в чем сила, убедительность и даже притягательность созданных им «реальных» героев, как они относятся к Гоголю и как он к ним относится?! Вот смысл, философия, метафизика, тайна жизни и творчества великого писателя.

Истина горька, может быть, и страшна. Гоголь увидел и понял нечто такое, чего не мог понять и увидеть никто другой, кроме Бога, и чего он, как «живой человек», не мог вынести, перенести. Это обстоятельство надломило его психику, здоровье. И этого никто не понял и не мог простить ему.

Тайна Гоголя до конца никогда не будет разгадана, но она будет разгадываться, пока жива Россия, пока жив русский человек. Добро и зло продолжают свою вечную борьбу, и в этой борьбе Гоголь - наш современник, союзник!

Литература

1. Бердяев Н.А. Духи русской революции // Вехи. Из глубины. М., 1991.С. 62.

2. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений. Екатеринослав, 1913. С. 135.

3. Гоголь Н.В. Повести. Воспоминания современников. М., 1989. С. 97.

4. Золотусский И. Гоголь. М.,1998. С. 38.

5. Набоков В. Лекции по русской литературе. М.,1996. С. 202.

6. Розанов В.В. Легенда о великом инквизиторе. СПб.,1902. С. 112.

Размещено на Allbest.ru