Платон. "Ион" об искусстве как знании и божественном вдохновении

Размещено на http://www.allbest.ru/

Статья по теме:

Платон. «Ион» об искусстве как знании и божественном вдохновении

Н.Н. Никитина, Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова (факультет искусств)

Тема настоящей статьи может быть рассмотрена как конкретизация темы более широкой и фундаментальной для теоретического рассмотрения искусства, не только не утратившей до сегодняшнего дня своей актуальности, напротив, время от времени становящейся все более актуальной. Мы имеем в виду тему автономии искусства как проблему его бытия в качестве самостоятельной сферы человеческой деятельности и познания, имеющей особую природу и подчиняющейся своим собственным законам.

Статья посвящена философии Платона. Автор рассматривает проблему научной и философской интерпретации искусства. В центре интересов автора произведение искусства и процесс художественного творчества в понимании Платона.

Ключевые слова: философия искусства, теория искусства, видимость реальности, цель искусства, творческий процесс, виды творчества.

Platon. “Jon” about art as knowledge and divine inspiration nataliia nikitina

Lomonosov Moscow State University (Faculty of Arts)

The topic of this article can be viewed as concretization of the topic of a broader and more fundamental for the theoretical consideration of art, which not only has not lost its relevance until today, but, on the contrary, from time to time becomes more and more relevant. We have in mind the theme of the autonomy of art as a problem of its being as an independent sphere of human activity and knowledge, which has a special nature and obeys its own laws.

The article is devoted to the philosophy of Platon. The author considers the problem ofscientific and philosophical interpretation of art. In the center of interest of the author is a work of art and the process of artistic creativity in the understanding of Platon.

Key words: philosophy of fine art, theory of fine art, visibility, the purpose of art.

Тема настоящей статьи может быть рассмотрена как конкретизация темы более широкой и фундаментальной для теоретического рассмотрения искусства, не только не утратившей до сегодняшнего дня своей актуальности, напротив, время от времени становящейся все более актуальной. Мы имеем в виду тему автономии искусства как проблему его бытия в качестве самостоятельной сферы человеческой деятельности и познания, имеющей особую природу и подчиняющейся своим собственным законам.

Первым специфику этой уникальной сферы, которую сегодня мы называем «искусством», вкладывая в это слово особый смысл, увидел великий Платон, чья гениальность была удивительной способностью видеть то, чего другие не видят, рассматривая происходящее лишь как нечто привычное, давно известное, не вызывающее эмоций и удивления, неожиданно сложных вопросов и размышлений.

Платон первым очертил границы этой сферы бытия разумного человека, определив, тем самым, её место в системе человеческих дел. Её особую природу он увидел и прочувствовал в той нерасторжимой целостности сторон деятельности, которая кардинально отличает труд мастера в искусстве от любого другого труда. К специфике этой деятельности можно отнести то, что она, во-первых, требует от мастера наличия особых способностей души -- воображения, способности к изображению и способности к размышлению. Во-вторых, изначально предполагает специфику творческого процесса, в котором доминирует свободное творческое воображение, результатом которого является продукт особой природы и назначения -- произведение искусства -- изображение воображаемого, создающегося не столько для достижения определенных утилитарных целей, сколько для удовлетворения духовных потребностей. Деятельность художника, в-третьих, нередко ставит перед собой уникальную задачу создать иллюзию реальности, а именно художественное произведение, которое, будучи воплощением авторской фантазии, выдает себя за действительность, таким образом обеспечивая возникшему художественному феномену способность необычайно сильного эмоционального воздействия на зрителя.

В центре этих размышлений Платона об искусстве, как видим мы в «Ионе», творчество художника, вопрос о том, в чем стоит движущая сила художественного творчества и где её первоисточник.

В «Ионе» Платон с полной определенностью говорит о том, что таким источником вдохновения является состояние души творца художественного произведения, особое соотношение его душевных способностей. Движущей силой художественного творчества -- одержимость вдохновленного Богом мастера -- художника. «Вдохновенным и иступленным» делает его сам Бог, который лишает поэта рассудка, делая его, таким образом, своим слугой и пророком. Только в таком состоянии, лишившись присущей всякому человеку способности рассуждать, способен творить художник. Тому есть серьезная причина. Она, считает Платон, состоит в том, что мы, внимая поэтам, должны понимать, что не поэты «лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам Бог и через них подает нам свой голос» (534 с)1.

Искусство, таким образом, считает Платон, есть прямой путь человечества к Богу, путь, на котором его сопровождает вдохновленный Богом художник. И ведут его по этому пути не рассуждения, а неподдающееся человеческой логике иррациональное вдохновение.

«Поэт -- пишет Платон, -- это существо легкое, крылатое и священное; и он может творить тогда, когда делается вдохновенным и иступленным и не будет в нем более рассудка (уонЈ) а пока есть у него этот дар, он не способен творить и пророчествовать. И вот поэты творят и говорят много прекрасного о различных вещах, как ты о Гомере, не с помощью искусства, а по божественному определению (534 с).

Ради того Бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, божественными слугами и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что ни они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам Бог и через них подает свой голос» (534 d).

«Ион», изумительный по красоте и поражающий богатством воображения, воспевает великого Гомера и ведомого музами рапсода. Словно завораживающий божественный музыкой, он разворачивает перед нами восхитительную картину художественного творчества и, естественно, не может не убедить нас в правоте Платона.

С первого взгляда диалог отличает ясность смысла и простота концепции. Его центральная тема -- тема художника, слуги и пророка Бога, -- часто рассматривается как главная, и едва ли не единственная тема платоновских размышлений, связанных с искусством. Представление же о художнике как человеке, говорящем от лица Бога, представляется как основополагающее убеждение мыслителя, философствующего об искусстве. Однако, чем внимательнее мы вчитываемся в этот удивительный диалог, тем больше обнаруживаем сложность его текста и скрывающегося в нем смысла.

Так, из того же текста Платона мы узнаем и о том, что есть и иные творцы, которых Бог не лишает рассудка. К ним он относит тех, которые творят благодаря «выучке» и «знанию» («теур», «етаррп»), опирающимся на рассудок. Существование их он связывает с тем, что «и поэтическое искусство есть искусство цельное» («тноАюу»). Так появляется в «Ионе» представление о «цельном искусстве», или, что то же самое, «едином искусстве». Но что такое это цельное искусство? Иначе говоря, что представляет собой искусство как нечто цельное (532 с), связанное с творчеством по выучке и знанию. Под выучкой мы здесь будем понимать то, что древние греки понимали как «ремесло», «искусство», «выучка», «сноровка», «опытность», «мастерство» и обозначали словом «технэ». Как видим Платон вкладывал в термин тэхнэ, тот же смысл, что позднее его великий продолжатель Аристотель, подчеркивавший, что технэ не просто ремесленная деятельность, имеющая результатом некий предмет, но успешная деятельность, осуществляющаяся согласно истинному разуму, т. е. практике и знанию.

Так какие же виды творчества видел Платон? Только ли творчество по наитию? Чтобы составить себе более целостное и конкретное представление о том, что понимал Платон под «художественном творчеством», и как представлял он себе творческий процесс во всем многообразии его форм, существовавших уже в его времена, нам следует вновь обратиться к началу диалога, это поможет нам ответить на целый ряд сложных, поставленных и рассмотренных Платоном вопросов.

Не случайно именно «Ион», не смотря на свою внешнюю простоту и кажущую ясность, стал прологом бесконечного множества рожденных последующей философией и теорией искусства концепций природы искусства, каких бы имен этим концепциям не давали и каким бы смыслом, классифицируя, не наполняли. Поэтому, очертив круг вопросов, относящихся к указанным проблемам, фундаментальным для понимания природы искусства, мы незамедлительно сталкиваемся с их узнаваемостью, несмотря на исторически изменившуюся форму их конкретно-исторической постановки.

Несколько раньше мы опередили события диалога Сократа и Иона, вышли за границы первого его фрагмента и заговорили о том, что основополагающим положением учения Платона об искусстве является утверждение о том, что подлинный поэт, как и рапсод, -- человек боговдохновенный, ставший пророком самого Бога. Однако далее, чтобы составить себе целостное представления о воззрениях Платона на проблемы художественного творчества, нам следует вновь обратиться к началу диалога, к его первому фрагменту, где речь идет о задачах рапсода -- истолкователя поэта.

Здесь же берет начало разговор участников диалога о тех, кто творит на основе выучки и знания.

Знаменитый диалог начинается встречей Сократа с известным рапсодом Ионом Эфесским3, возвращающимся из Эпидавра с праздника Асклепия, где, получив первую награду в состязании рапсодов, он одержал блестящую победу.

Поздравляя Иона с победой, Сократ вспоминает о том, как сам некогда завидовал искусству рапсодов, и не только потому, что оно требует, чтобы «рапсод выглядел всегда красиво и был в нарядном уборе» (530 Ь), с этим он согласен. Но истинная причина зависти Сократа к рапсодам, заключалась в том, что, овладев их искусством, можно было набраться у них мудрости великих поэтов, поскольку обучение творчеству рапсодов требует занятий с многими отличными поэтами.

«И прежде всего, -- считает Платон, -- Гомером, самым лучшим и божественнейшим из поэтов, и постигать его замысел, а не только заучивать стихи. Как вам не позавидовать! Ведь нельзя стать хорошим рапсодом, не вникая (курсив -- Н.Н.) в то, что говорит поэт, рапсод должен быть для слушателей истолкователем замысла (курсив -- Н.Н.) поэта, а справиться с этим тому, кто не знает, что говорит (курсив -- Н.Н.) поэт, невозможно. Да, тут есть чему позавидовать!» (530 с).

«Для меня это и было самым трудным в моем искусстве», -- соглашается Ион, -- но далее выражает уверенность, что ныне он объясняет Гомера лучше всех... и никто другой из ныне живущих и живших раньше «не был в состоянии высказать о Гомере так много прекрасных мыслей, как я» (530 d).

Итак, считает Сократ, задача рапсода в том, чтобы вникнуть в замысел поэта, «стать для слушателей истолкователей замысла поэта, а справиться с этим тому, кто не знает, что говорит поэт невозможно» (530 с).

Ион предлагает Сократу выслушать его «прекрасные» мысли о Гомере. Сократ выражает искреннее желание выслушать их, но неожиданно задает Иону вопрос, который станет ключевым для дальнейшего конкретного рассмотрения Платоном вопроса о различных типах творчества.

«Я непременно выберу время, чтобы послушать тебя, -- говорит Сократ, -- А сейчас скажи мне вот что: только ли в Гомере ты силен или также и в Гесиоде и Архилохе?».

«Нет, нет только в Гомере; мне кажется, и этого достаточно», -- отвечает Ион.

Этот небольшой диалог, рождающийся между Ионом и Сократом, содержит каверзный для Иона, но в то же время чрезвычайно интересный и важный для теории вопрос, рассмотрение которого значительно уточняет и расширяет наши первоначальные, приведенные выше, представления Платона о художественном творчестве.

В споре, который начинается с отрицательного ответа Иона на вопрос, поставленный Сократом, Сократ, изначально стоит на той точке зрения, что, если Ион разбирается в Гомере, он должен быть силен и в том, что касается других поэтов. Именно это он имеет в виду, размышляя о том, что «и поэтическое искусство есть нечто целое». Ведь если поэтическое искусство есть нечто целое, то это значит, что существуют законы, которые лежат в основе создания всех поэтических произведений. Зная эти законы, можно дать оценку любому из них. Действительно, рапсоды толкуют поэтов для всех слушателей и о многом говорят одно и то же. Но если, обращается он к Иону, ты силен в том, что касается Гомера, ты не может не дать, зная законы своего творчества, правильную оценку другим. Ведь поэты и рапсоды говорят об одном и том же.

«Разве Гомер говорит не о том же, о чем все остальные поэты? Разве он не рассказывает большей частью о войне и общении между собой людей, хороших и плохих, простых и умудренных? О Богах -- как они общаются друг с другом и с людьми? О том, что творится на небе и Аиде, и о происхождении Богов и героев? Не об этом ли сложил свои творения Гомер?» (531 с).

С тем, что все поэты говорят об одном и том же, Ион соглашается. Однако, не изменяя своему пристрастию к Гомеру, вновь утверждает, что, хотя все поэты практически говорят об одном и том же, все они говорят хуже, чем Гомер, который говорит гораздо лучше. Возникает вопрос: что имеет в виду Ион, когда применительно к творчеству поэтов он говорит об оценках «хуже» или «лучше»?

Найти ответ на этот вопрос можно лишь имея в виду следующие рассуждения Платона.

Да, все поэты и рапсоды говорят об одном и том же. Но в одном случае об этом «одном и том же» они говорят «одинаково», в другом случае об этом же «одном и том же» -- «не одинаково», иначе говоря, в этом втором случае они имеют иное мнение. «Лучше» и «хуже» в качестве оценки этого иного мнения возможно лишь в ситуации, когда «об одном и том же говорят неодинаково».

Так, например Гомер и Гесиод неодинаково говорят о прорицании, но для того, чтобы правильно оценить их мнения необходим квалифицированный оценщик -- специалист своего дела, в данном случае это не поэт и не рапсод, а профессиональный прорицатель. Дающих правильную оценку Платон называет говорящими хорошо (правильно), неправильную оценку -- говорящими плохо (неправильно). Причем, если один и тот же человек способен дать оценку и тому, кто говорит плохо и тому, кто говорит хорошо, то именно он может дать правильную, то есть объективную, оценку высказанному мнению.

Итак, задача рапсода истолковать замысел поэта, но для этого надо прекрасно знать, о чем пишет поэт. Все поэты и рапсоды говорят одно и то же, однако, в случае расхождения мнений, Платон считает необходимым обратиться к знатоку, обладающему выучкой и знанием.

Свою точку зрения Платон демонстрирует сначала на примерах утилитарных искусств. А затем и искусств, связанных с художественным творчеством.

В качестве искусств утилитарных Платон приводит в пример искусство прорицателя, искусство арифметики, искусство врача, искусство возницы, искусство кормчего, искусство строителя, искусство рыболова, искусство волопаса и даже искусство военачальника.

Так, если речь идет о числе, рассуждает Платон, то отличить говорящих хорошо (правильно) от говорящих плохо (неправильно), может только тот, кто владеет искусством арифметики -- математик. В случае обсуждения вопроса о том какая пища здоровее -- таким оценщиком может быть только врач. Сказанное относится ко всем вышеупомянутым утилитарным искусствам и соответствующим мастерам -- вознице, кормчему, строителю и так далее. Это же относится не только к утилитарным искусствам. Оно применимо и к таким искусствам, которые мы можем назвать цельными, то есть опирающимися на определенные закономерности, лежащие в основе производимого ими продукта, иначе говоря на деятельность человеческого рассудка, которые реализуются как на практическом уровне («техуп» выучка), так и на теоретическом уровне («етатррп» наука, теория). К таким искусствам относятся и искусство поэзии, и рапсодическое искусство, ведь и то и другое являются поэтическими искусствами, говорит Платон, и есть нечто цельное. Сказанное, иначе говоря, относится и к искусствам, производящим продукт духовный, к творчеству художественному, -- к поэтическому и к рапсодическому искусству, актерскому искусству, искусству живописи и ваяния, искусству игры на флейте и кифаре и т. д.

Как видим, Платон не противопоставляет утилитарные искусства и художественное творчество. Напротив. Их объединяет у Платона принцип цельности, под которым мы понимаем наличие в каждом искусстве своих собственных принципов формообразования, реализующихся как на уровне практической деятельности, так и на уровне уже существующей теории. Стало быть, во всех искусствах, не только утилитарных, работают мастера, способные в соответствие с выработанными на практике и усвоенными ими из существующей теории правилами деятельности, грамотно направлять работу мастера в конкретной сфере творчества.

Итак, Платон не сводит художественное творчество исключительно к творчеству поэта и рапсода, лишенного рассудка и говорящего исключительно от лица Бога, хотя, может быть, и отдает ему первенство среди форм художественного творчества. Основываясь на представлении существования принципа цельности как основы любого искусства, Платон утверждает, как мы видели, что существует еще одна сфера творчества, в которой центральной фигурой является не вдохновенный Богом мастер, поэт или рапсод. Существует и другая форма творчества, принципиально отличающаяся от первой. И если в первом случае поэт творит лишь в силу того, что Бог специально отнимает у него рассудок -- способность человеческого рационального размышления, то во втором случае, напротив, основой творчества является присущий человеку рассудок, который работает, как в сфере практики, так и в сфере теории. Этот вид творчества, следуя Платону, можно назвать творчеством «знатоков», т. е. тех, кто в своей деятельности опирается на «выучку» и «знание», т. е. на человеческие способности к размышлению (рассудок).

Вот почему Платон утверждает, что, если человек разбирается в искусстве, то есть знаком с законами определенного искусства, например, искусства живописи, а искусство живописи, как и все искусства, существует как целое, то, он может правильно оценить (неважно, оценить как «хорошее» или как «плохое»), всякое относящееся к этому виду искусства произведение. Платон всячески показывает это, когда Ион упорно противопоставляет свое отношение к Гомеру отношению к другим поэтам, которые оставляют его равнодушным к их произведениям. Оценивая произведения живописи и ваяния и прочие художественные произведения, мы опираемся не на наши эмоции и индивидуальные склонности, а на существующие законы этих видов искусства, соответственно на наш рассудок, и на этом основании различаем хороших и плохих художников, актеров и так далее. И если мы можем правильно оценить произведение какого-либо художника, то мы можем оценить и произведение другого (532--533 с).

Ион соглашается с Сократом в том, что существуют объективные критерии оценки произведений искусства и не возражает ему, но, вновь обращаясь к Гомеру, повторяет: «Я только уверен, что о Гомере я говорю лучше всех и при этом бываю находчив; и все другие подтверждают, что о Гомере я хорошо говорю, а об остальных нет. Вот и сообрази, в чем тут дело» (533 с).

«Соображаю, -- отвечает ему Сократ» (533 d) и далее излагает вышеизложенную версию творчества, «альтернативную» той, которая опирается на человеческий рассудок. Теперь перед нами во всей своей целостности и красоте разворачивается картина творчества мастера, вдохновленного самим Богом, творчества поэта одержимого и исступленного.

В начале этой своей речи Сократ, наконец, отвечает на вопрос Иона о том, почему только Гомер заставляет его сердце биться сильнее и именно Гомера способен он истолковать лучше всех.

«Твоя способность хорошо говорить о Гомере, -- говорит Сократ Иону, -- это не искусство, а божественная сила, которая тобою движет, как сила того камня, что Эврипид назвал магнесийским, а большинство называет гераклейским. Камень этот не только притягивает железные кольца, но и сообщает им силу делать в свою очередь то же самое, то есть притягивать другие кольца, так что иногда получается очень длинная цепь из кусочков железа и колец, висящих одно за другим, и вся их сила зависит от камня.

Так и муза -- сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других одержимых божественным вдохновением. Все хорошие эпические поэты слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости; точно так и хорошие мелические5 поэты: подобно тому как корибанты пляшут в исступлении, так и они в исступлении творят эти свои прекрасные песнопения; ими овладевают гармония и ритм, и они становятся вак- хантами и одержимыми. Вакханки, когда они одержимы, черпают из рек мед и молоко, а в здравом уме не черпают, так бывает и с душою мелических поэтов, как они сами о том свидетельствуют. Говорят же нам поэты, что они летают, как пчелы, и приносят нам свои песни, собранные у медоносных источников в садах и рощах муз. И они говорят правду: поэт -- это существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать. И вот поэты творят и говорят много прекрасного о различных вещах, как ты о Гомере, не с помощью искусства, а по божественному определению» (534 с).

Каждый из поэтов, говорит Сократ, может творить только то, на что его подвигла муза. Один поэт творит дифирамбы, другой -- эпические поэмы, третий -- ямбы. И каждый из них будет успешен только в чем-то одном, в том, в чем руководит им его муза, во всем остальном он слаб. Ведь не от умения они это говорят, а благодаря божественной силе.

Если бы дело обстояло так, он столь же успешно мог бы преуспеть и вдругом и также хорошо рассуждать и обо всех других искусствах и преуспеть в них. Но источник его творчества не его знание, которое содержит его собственный рассудок, а божественное вдохновение. Для того Бог и отнимает у поэтов и рапсодов рассудок, чтобы сделать их своими слугами и пророками, и мы знали, что это не они, лишенные рассудка, говорят «столь драгоценные слова», а говорит сам Бог и через них слышим мы его голос.

Платон приводит в пример Тинниха из Халкиды, который за всю жизнь не создал ничего достойного кроме одного пеана, который все поют. Прекраснейшее из всех песнопений, говорит об нем Платон. Но, по словам самого Тинниха, то была просто «находка Музы»» (534 е). Но, если бы в основе творчества Тинниха лежали «выучка и знание», достигнутые его собственным разумение, т. е. рассудком, он мог бы создать и много другого прекрасного. Но это не так.

В этом случае, говорит Сократ, «Бог яснее всего показал нам, что мы не должны сомневаться, что не человеческие эти прекрасные творения и не людям они принадлежат; они -- божественны и принадлежат Богам, поэты же -- не что иное, как толкователи воли Богов, одержимые каждый тем Богом, который им владеет. Чтобы доказать это, Бог нарочно пропел прекраснейшую песнь устами слабейшего из поэтов» (535 а).

Последние сказанные Сократом слова воодушевляют Иона. Мысль о том, что творения поэтов принадлежат на самом деле не людям, а самим Богам, поэты же «вещают все это, следуя божественному наитию» (535 а), укрепляет Иона в осознании собственной высокой значимости как рапсода. Так, собеседники приходят к выводу, что поэты есть толкователи воли Богов, рапсоды же -- толкователи поэтов, следовательно, и те, и другие, и поэты и рапсоды есть «толкователи толкователей».

Подведем некоторые итоги, касающееся сказанного выше о том, что в творчестве Платона берет начало идея искусства как автономной и самодостаточной сферы осуществления творчества человека, имеющей особую природу и функционирующей по собственным законам. Так, если, читая «Иона», мы становимся исключительно на ту точку зрения, что в основе учения Платона об искусстве лежит представление о божественной природе художественного творчества, то именно это определит и объяснит нам особый характер творчества рапсода, его поведения как истолкователя Гомера, душа которого, по его словам, во время выступления ощущает себя присутствующей при происходящих у Гомера событий, ей «в исступлении кажется, будто она находится там, где вершатся события» (535 с). Под влиянием которых, говорит Ион, «у меня глаза полны слез и... волосы становятся дыбом от страха и сильно бьется сердце» (535 с). До такого же результата рапсод доводит зрителей, заставляя их плакать и смеяться, хотя они находятся среди тысяч дружественно расположенных к ним людей, и никто их не грабит и не убивает. Они ведут себя так, как если бы они были реальными участниками происходящего на сцене действия. Таким образом зритель переносится в иную -- художественную реальность, в художественное время и пространство. Так складывается цепочка: Бог, муза, поэт, зритель -- автономная реальность, существующая исключительно в сознании участников художественного действия. И не удивительно, что ты, говорит Сократ Иону, пробуждаешься и душа твоя пляшет, лишь когда зазвучит песнь Гомера -- твоего поэта, других поэтов ты не знаешь, «ведь то, что ты говоришь о Гомере не от искусства и знания, а от божественного определения и одержимости» (536 с).

Следует обратить внимание на интереснейшее завершение этой части диалога. Ион, осознавший свое высокое предназначение как пророка и истолкователя самого Бога, тем не менее, высказывает желание изложить Сократу свое мнение о Гомере, выступив в этом случае как знаток. «Я удивился бы, -- говорит он, -- если бы тебе удалось убедить меня, что я восхваляю Гомера в состоянии одержимости и неистовства» (536 d). Однако Платон препятствует немедленному осуществлению родившегося у Иона желания и ставит перед замечательным рапсодом проблему, которую тому необходимо будет решить предварительно.

Свою речь, связанную с этой проблемой, Сократ посвящает содержанию знания, которым обладают те мастера, которые творят благодаря «выучке» и «знанию». Платон обращается к вопросу о том, может ли рапсод или даже сам Гомер исчерпывающе знать тот предмет, о котором пишет. Таким предметом так правило, показывает Платон, являются ремёсла, в точности описания которых ремесленники чаще всего превосходят поэтов и рапсодов. В пример Сократ приводит искусства возничего, кормчего, рыболова, строителя и т. д.

Кроме того, отмечает Сократ, одно искусство есть знание одних вещей, другое -- знание вещей других. Совместить знание, содержащееся различными искусствами весьма сложно. Так, даже если поэт блестяще описывает как возничий управляет колесницей, это еще не означает, что он профессиональный возничий, и наоборот, самый прекрасный возничий ещё не рапсод. Знания возничего и рапсода -- разные знания. Нельзя быть одновременно военачальником и рапсодом. Сказать, что такое возможно, значит обмануть своих слушателей. Любой ремесленник, утверждает Платон, знает свое дело лучше нежели даже великий поэт или рапсод. Ион отступает перед логикой Сократа и осознавая свою несостоятельность в роли мастера-знатока, соглашается с тем, что он божественный, а не искусный хвалитель Гомера.

Прочитав текст «Иона», мы убеждаемся, что Платон вовсе не противопоставляет творчество по божественному наитию -- творчеству по выучке и знанию, творчеству «знатоков». С нашей точки зрения, уже в «Ионе» они органически связаны и взаимодополняют друг друга.

Вполне естественно, что приоритет в творчестве Платон отдает одержимому и исступленному художнику, пророку и слуге Бога. Эта позиция мыслителя отвечала насущным потребностям его времени в истине и духовности. Цель творчества Платон видел в постижении истины недоступной нашим глазам и рассудку. Достижение этой цели с времени Платона стала не только целью философии, но и философии искусства, которая уже с времен классики отвергала объективно-структурный подход к прекрасному и пытаясь выйти за пределы конкретных чувственных вещей, искала прекрасное и истину не в них, а в порождающем их духовном начале. Платон заявил об этом уже в «Гиппии Большем», противопоставив само прекрасное прекрасным вещам.

«Ради чего существует искусство?» Ответ на этот вопрос неизменен: «Достижение человечеством духовности, объединяющей его с тем единым началом, к которому оно принадлежит, и единственный путь для человека к достижению духовного бессмертия -- творчество». Но может ли искусство осуществить эту задачу, требующую воплощения духовного в чувственной форме?

Ответ на этот вопрос дал Платон, заговорив в «Ионе» о двух типах творчества и существовании искусства как некоего целого, представляющего собой систему строгих законов, лежащих в основе художественного творчества. Великий мыслитель заложил, таким образом, основы теории искусства, без которой совершенно немыслима наша богатая мыслью современность, и глубочайшие истоки которой ведут к мастерам, творившим на основе «выучки» и «знания», опираясь на собственный разум.

Список литературы

искусство платон философия

1. Платон. Собрание сочинений в четырех томах. М.: Мысль, 1990. Т. 1.

2. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М.: Искусство, 1969.

3. Трубочкин Д.В. Античная литература и драматургия. М., 2010.

4. Platon. Sobranie sochinenij v chety'rex tomax [Collected works in four volumes]. M., «My'sl'». 1990. T.1.

5. Losev A.F. Istoriya antichnoj e'stetiki. Sofisty'. Sokrat. Platon [The history of ancient aesthetics. Sophists. Socrates. Plato]. M., «Iskusstvo», 1969.

6. Trubochkin D.V. Antichnaya literatura i dramaturgiya [Antique literature and drama]. M., 2010.

Размещено на Allbest.ru