О проблеме семиотичности вещи в социокультурном пространстве и времени

Размещено на http://www.allbest.ru/

О проблеме семиотичности вещи в социокультурном пространстве и времени

Миролюбова Лидия Романовна; Кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры государственного и муниципального управления (Высшая школа государственного управления) Балаковского филиала РАНХиГС

В статье предпринят анализ основных теоретических подходов к парадигме вещи как социокультурного феномена, обладающего семиотической многомерностью. Высказывается авторская точка зрения по поводу смыслового значения вещи в социокультурном пространстве и времени.

Ключевые слова и словосочетания: семиотика, вещь-знак, вещный фетишизм, анимизм, тотемизм, социальная коммуникация.

On the issue of the semiotic character of a thing in the sociocultural space and time

Lidiia R. Miroliubova; Candidate of Philosophical Sciences, Docent, Associate Professor at the Department of Public Administration (Graduate school of Public Administration)

The paper analyzes the main theoretical approaches to the paradigm of a thing as a sociocultural phenomenon, which is characterized by semiotic multidimensionality. The author provides personal vision of semantics of a thing in the socio-cultural space and time.

Keywords: semiotics, sign “thing”, real fetishism, animism, totemism, social communication.

Изучение явлений культуры средствами семиотики - задача сложная и до конца нерешенная. Ю.М. Лотман и его последователи (Тартусская школа) в свое время предприняли продуктивную попытку анализа материальной и духовной культуры как знаковой системы. Изучение памятников материальной культуры позволило Лотману сделать ценный вывод об их двоякой роли в жизни людей. С одной стороны, они служат практическим, утилитарным целям, с другой стороны, «выступают как средство хранения и передачи информации» для последующих поколений. Причем, эта информация не только об опыте непосредственно трудовой деятельности, но и о самых различных сторонах социокультурной жизни [1, с.30].

Понимание культуры как «ненаследственной информации», накапливаемой, хранимой и передаваемой людьми, позволяет выявить важный аспект ее социально-исторического функционирования, типологию смыслового значения вещи, в частности, как знака. Проблема вещи как социокультурного явления перерастает свое собственное содержание и поднимается до уровня проблемы человека как деятельно-творческой личности. Интегрирующей функцией вещи становится человекотворческая функция. Наиболее ярко эта функция проявляется на уровне знаково-коммуникативных связей вещи с человеком [2, с. 35].

Начальное осознание различных значений одной и той же вещи относится к мифологическому сознанию первобытного общества. Зарубежное и отечественное мифологоведение с разных концептуальных позиций раскрывает природу фетишизма, тотемизма, анимизма как ступеней мифологического сознания. К представителям одноименных школ в зарубежном мифологоведении можно отнести: фетишистской (Бросс Ш. де, О. Конт), тотемистической (Дж. Лонг, Мак-Леннан, Р. Смит), анимистической (Э. Тайлор, Г. Спенсер). В отечественной науке эти проблемы нашли отражение в работах Ю.П. Францева, А.Ф. Лосева, О. М. Фрейденберг, А.Н. Чанышева, А.К. Байбурина, Е.С. Новик и др. Общим для представителей этих школ является констатация факта поклонения неодушевленным предметам не только природы, но и вещной среды, наделение этих предметов магическими силами и свойствами.

Термин «фетиш» (португ. - амулет, волшебство) обрел научный статус в ХУШ веке, благодаря Броссу Ш. де, который использовал это понятие для характеристики вещей, предметов, наделенных божественной силой, а сама религия получила название фетишизм, в основе которого одушевление и поклонение неодушевленному [3, с. 98].

Крупнейший советский ученый А. Ф. Лосев, исследуя многочисленные древние предания, мифы, легенды, пришел к выводу, что вещи наделялись такими силами, которые им вовсе не были присущи, и это составляло то, «что обычно называется демонической сущностью, совершенно неотделимой от них. Неотделимость эта сама вытекает из первобытной неспособности вообще различать внутреннее и внешнее. Таким образом, для матриархата во все необозримые периоды его существования, кроме последнего периода, характерен фетишизм, т. е. безраздельное отождествление демона-вещи с самой вещью и абсолютное его невыхождение за пределы этой последней» [4, с.36].

Лосев А.Ф. утверждал, что в процессе практики человек научился отделять идею вещи (демона вещи) от самой вещи. Это привело к возникновению анимизма - более высокой ступени мифологического сознания. Бесспорно правы те исследователи, которые не сводили анимизм к абсолютному обособлению идеи, а видели в нем стихийно-наивное содержание, обусловленное перенесением на природу и социальные предметы свойств человеческого рода, родовых отношений (И.А. Крывелев, В. Холличер, А.Н. Чанышев).

Значительный вклад в познание природы первобытного анимизма внес выдающийся этнограф и историк культуры XIX века Э.Б. Тайлор, который утверждал, что главной причиной превращения фактов ежедневного опыта в миф являлось верование в одушевление всего мира, в том числе и мира вещей, созданных человеком [5, с. 129]. Актуально замечание Тайлора о том, что представления об одушевлении предметов сохраняются в сознании детей и даже цивилизованных европейцев. В качестве примера он цитирует Д. Грота, английского историка XIX века, отмечающего, что даже развитой человек в минуту жестокой боли способен ударить безжизненный предмет, причинивший ему эту боль. Вернемся к другим интересным примерам, приведенным Тайлором. Так, в античных Афинах предметом судебного рассмотрения становились не только правонарушения, допускаемые людьми, но и вещи, «причинившие смерть», например, топор, который торжественно выбрасывался за пределы города. Анимистический атавизм встречался и в народных поверьях. К примеру, в Германии XIX века полагалось после смерти хозяина дома прикоснуться ко всем предметам, чтобы сообщить им печальное известие. Анимистические поверья сохранились и сегодня. Например, даже в среде современной учащейся молодежи в России существует поверье, что на экзамены надо приходить в одной и той же одежде, которая приносит удачу.

Особый интерес представляет тотемистическая концепция семантики первой вещи, выдвинутая О.М. Фрейденберг [6, с. 16]. По ее мнению, генезис вещей и предметов обусловлен тотемизмом мифологического мышления первобытного общества. Термин «тотем» был введен в научное употребление в конце XVШ века Дж. Лонгом и означал дословно «его род». Научное определение тотема означает предмет или группу предметов, которым поклоняется род или племя и от которого происходит данная социальная группа. Формы тотемизма разнообразны (животные, растения, неодушевленные предметы).

О.М. Фрейденберг привлекает интересный эмпирический материал и создает модель тотемистической обусловленности ряда бытовых вещей и предметов, например, таких, как двери, ограды, пологи, столы. В них она видит, прежде всего, основные вещные метафоры примитивного мифа, предшествующие вещам как таковым: «Стол метафоризует высоту - небо... Он не сделан для удобства еды, но за столом едят, потому что разрываемый и съедаемый тотем представляется «небом». Столы стоят впоследствии в красных углах без всякой утилитарной потребности». Аналогичных примеров достаточно много, чтобы они были простой случайностью. Однако нельзя согласиться с абсолютизацией тотемистического сознания и отрицанием роли утилитарных потребностей в генезисе тех или иных вещных форм.

Анализируя тотемистическую образность, Фрейденберг приходит к ценным выводам. Во-первых, для этой образности было характерно отождествление жизни природы с жизнью человека, совпадение и нерасчленение объекта (мира) и субъекта (человека). Во-вторых, исходя из этого тождества объекта и субъекта в сознании древнего человека, можно было понять, почему он репродуцирует тотемистические представления о природе в тотемистической вещи. Так, в многочисленных, семантически дублирующих друг друга ожерельях, кольцах, серьгах, головных украшениях воплощались «космические силы, круглые светила и небеса, сияющие, издающие блеск солнца и звезд». Мифотворческий смысл рождал бокалы, чашки, горшки, вазы, светильники, сосуды, мебель звереобразной формы. Сама природа диктовала принципы вещеорганизации.

На смену дородовому периоду тотемизма, когда вещная система воплощала, отражала в себе природу, приходит родовой период, в котором вещь уже обособляется и представляется божеством. «Нет такой вещи, нет такого поступка жизни или части природы, которые не были бы отдельными богами, - распадом, верней, разграничением в пространстве былого единого, слитного тотема».

Основание будущей системы интерьера покоилось, по мнению О.М. Фрейденберг, на обожествлении вещи. Причем, эти вещные боги имели свое определенное место: во дворце-жертвенники, в жилище-очаг, небо посредине покоя (стол, покрытый покрывалами или полотенцами), светила на небе (светильники), на столбах стоят высоты (шкафы, комоды) с богами внутри, позже - с посудой и т. п.

В свете изложенного представляется, что в фетишизме, анимизме, тотемизме при всей их специфичности содержалось интуитивное понимание первобытным человеком социальной природы вещи. Но на место опредмеченных собственных сущностных сил он ставил часто непонятные, слепые сущности. Кроме того, это сознание на известной ступени уже различало реальные и символические функции вещей.

Ряд зарубежных и отечественных исследователей отмечают синкретизм семиотической системы древних народов, включающей язык, ритуалы, предметы и вещи и пр. (Э. Станнер, В. Топоров, Ю. Липс и др.).

Окончание мифотворческого периода знаменовало собой появление новых реальных оснований смысла вещей и соответствие их актуальным запросам человека.

Так, примером высокой семиотичности являлась средневековая феодальная культура, неоднородная и противоречивая по своей сути. Разновидности придворной, замковой культуры (с турнирами, охотой, культом прекрасной дамы и рыцарских идеалов, с особым этикетом), культуры города (с ремесленными мастерскими, с ярмарками и карнавалами), культуры церковной находили свое предметное воплощение, в частности, и вещной среде, обладающей «многозначительностью, многосмысленностью» [7, с. 241].

Переход от феодализма к капитализму, от ремесленного, индивидуального производства к машинному привел на некоторое время к ослаблению знаковости в силу доминирующего трезвого прагматизма в сознании молодой буржуазии.

Дальнейшее развитие буржуазных отношений (особенно в эпоху общества массового потребления) вновь актуализировало знаковость вещной среды, которая становится все более хаотичной. Полагаю, что это обусловлено мифологизацией общественных отношений, фетишизацией мнимых ценностей, наконец, иррациональным количественным ростом вещной среды. Сказанное во многом справедливо и по отношению к состоянию знаковых процессов в вещной среде современной России.

Знаковость вещи может быть жестко детерминированной и вероятностной. К вещам со строгим конвенциональным значением можно отнести вещи религиозного, обрядово-ритуального характера, вещи, включенные в систему этикетов государственных институтов и т. д.

Сложность системы социокультурных отношений и моделей поведения человека способствует существованию и другого типа вещей-знаков со множеством смысловых значений, не осознаваемых человеком как строго предписанных. Вещи с вероятностной семиотичностыо сообщают человеку самую разнообразную информацию. Одной из плодотворных попыток системного анализа этой информации в свете дизайна является концепция Д. Сегала, который весь поток информации, поступающей от вещи, разделил на два типа [8, с. 38 ].

К первому типу он отнес информацию относительно внешних связей вещи:

- индивидуального назначения вещи;

- ориентации отдельного человека в социальном пространстве посредством вещи;

- ориентации субкультуры, которой принадлежит вещь, в отношении всей культуры;

- современной ориентации культуры;

- исторической ориентации культуры.

Ко второму типу отнесена информация относительно внутренних структурных особенностей вещи:

- индивидуальной формальной структуры вещи;

- целенаправленности этой формальной структуры;

- связи этой формальной структуры с другими формальными структурами;

- эстетической целенаправленности вещи;

- высшей целенаправленности вещи.

Разновидности информации первого и второго типа имеют место в реальных коммуникативных ситуациях. Однако четкого критерия для выделения их как элементов целостной системы информации, передаваемой вещами, Д. Сегал не обосновывает. Правомерен вопрос, на каком основании формальноконструктивный аспект информации соотнесен с ее внутренней характеристикой, а то, что, по сути дела, является содержательным аспектом информации - с внешней. Несмотря на спорные моменты, концепция Д. Сегала представляет интерес и сегодня в плане системного подхода к проблеме типологии семиотичности вещи.

В содержательных работах современных отечественных авторов (Т. Быстрова, Н. Бережной, Н. Иконникова, Г. Кнабе, А. Левинсон, С. Махлина, В. Мухина, Ю. Одношовина, И. Рон, Д. Шевченко и др.), обращающихся к анализу смысла вещей в конкретно- исторических контекстах, предлагаются различные основания классификации этих смыслов, начиная с социально-культурных и заканчивая психологическими.

Но дальнейшая логика исследования предполагает выявление объективных системных оснований критериев вещи как в социокультурном пространстве, так и во времени.

Авторство понятия «социальное пространство» принадлежит французскому исследователю П. Бурдье и включает в себя подпространства или поля, обусловленные распределением различных видов капитала [9]. Очевидно, что сущность данного определения обусловлена экономическими отношениями. Безусловно, такое определение правомерно, но оно не носит общеметодологического характера. Преодоление односторонности в определении сути социального пространства присуще концепции П.А. Сорокина: «1) социальное пространство-это народонаселение Земли; 2) социальное положение-это совокупность его связей со всеми группами населения, внутри каждой из этих групп, то есть с ее членами; 3) положение человека в социальной вселенной определяется путем уставновления этих связей; 4) совокупность таких групп, а также совокупность положений внутри каждой из них составляют систему социальных координат, позволяющую определить социальное положение любого индивида» [10, с.299].

Сущность понятия социального пространства не может быть раскрыта вне системы общественной жизни. Исходя из сказанного, социокультурное пространство можно определить как объективную систему общественных отношений людей, выступающих в форме их деятельности и являющихся «алгоритмом» взаимодействия различных социальных групп, как «вторую природу» и систему базовых ценностей общества и человека. Нельзя не вспомнить идею К. Маркса о сути общества, которое состоит не только из индивидов, а выражает «сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды находятся друг к другу» [11, с.214].

С тех же методологических позиций К. Маркс определял общественную сущность человека: «...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей деятельности она есть совокупность всех общественных отношений»[12, с. 265]. Другими словами, сущность человека как деятельного существа формируется в системе общественных отношений, которые представлены двумя уровнями: материальным (экономические отношения) и духовным (религиозные, нравственные, эстетические, политические, правовые отношения). В свою очередь, в формах этих отношений осуществляется взаимодействие личности и социальных общностей. К последним относятся классы и слои, этносы, профессиональные организации, семья, гендерные группы.

Вещь, включенная в систему этих отношений, приобретает новый статус «вещи - знака». В основе знаковой классификации вещи лежат общественные отношения, которые «опредмечиваются» и «распредмечиваются» во взаимодействии личности и социальных общностей. В свете сказанного логично выделить два типа классификации вещей как знаков.

К первому типу можно отнести знаковую классификацию вещи с позиций общественных отношений:

- вещь как экономический знак;

- вещь как эстетический знак;

- вещь как религиозный знак;

- вещь как нравственный знак

- вещь как политический знак;

- вещь как правовой знак.

Ко второму типу относится система семиотичности вещи, изоморфная системе социальной общности, социальной принадлежности человека, о которой говорилось выше.

Вещь есть знак ориентации не только в социокультурном пространстве, но и в социальном времени. Проблема «вещь и время» не стала еще предметом фундаментального исследования, однако уже имеются отдельные работы, авторы которых выявляют временные связи вещи в системе культуры [13, 14].

Социальное время вещи в системе культуры выражает ее становление, переход от прошлого к настоящему, а от него к будущему.

В современной вещной среде настоящего отражен опыт предыдущих поколений, отдельные фрагменты вещной среды прошлого входят в материальную культуру настоящего. В свою очередь, некоторые вещные реалии настоящего так или иначе станут достоянием культуры будущего. Вещь превращается в посредника общения, наполняясь множеством значений.

Семиотический аспект временного бытия вещи, вещной среды позволяет говорить о вещах как знаках прошлых, настоящих и будущих культур.

В литературе особое внимание уделяется исторической ориентации вещи как наиболее ее знаковому аспекту. Отдельные вещи и стили эпохи «морально» устаревают, отмирают, но в целом вещный мир неотделим от живой ткани исторически развивающейся общечеловеческой культуры. Как верно подметил А. Рашковский, пока существует история людей, она остается принципиально незавершенной и в объекте и в субъекте [15, с.32]. История вещной среды для современного человека - это не история описи вещного имущества мира. Вещи предстают как знаки прошлого, которые человек осваивает духовно. Объективное историческое время вещной среды или вещи всегда оценивается, отражается человеком субъективно, личностно. Но эта личностная оценка и отношение обусловлены господствующими формами мировоззрения эпохи.

Так, для человека античной и средневековой культуры сохранение материальных «следов» прошлого диктовалось религиозными традициями; самоутверждение возрожденческого типа личности было неотделимо от творческого отношения к материальным памятникам истории; обращение к старине аристократии ХУШ века во многом определялось психолого-эстетическими факторами и, в частности, модой; современный буржуа через стиль «ретро» утверждает социальный престиж. Одной из существенных черт культуры является бережное отношение к наследию прошлого (материальному и духовному), способствующее сохранению национальной культуры как составной части общечеловеческой культуры.

Вещи как знаки прошлого могут различным образом включаться в современную материальную культуру: это и консервация отдельных вещей и интерьеров в историко-этнографических музеях, и сохранение вещей и интерьеров, принадлежавших выдающимся личностям, в персональных музеях, и индивидуальное коллекционирование вещей, и творческое использование формообразующих принципов, стилевых особенностей вещи прошлого в социокультурной практике настоящего, и ретроспективное обращение искусства к вещному образу (изобразительное искусство, литература). Нельзя не согласиться с мыслью Д. Сегала о том, что «...единственный способ понять историческую соотнесенность вещи - это накапливать «язык истории»... Включение вещей в систему исторической социальной коммуникации помогает воспроизводить социокультурную модель, сохранение и передача которой являются одной из существенных обязанностей общества [16, с. 40].

Однако не каждая вещь может быть коммуникативным каналом с культурой прошлого, а лишь та, которая обладает актуальной социальной ценностью и может способствовать активизации форм деятельности и поведения человека. К примеру, мебель в стиле рококо в ХУШ веке была знаком беззаботновеселого мироощущения (в период, когда феодально-престижное мироощущение уже не могло господствовать, а бюргерское еще не сложилось). Имитация этого стиля в современной мебельной промышленности обусловлена как признанием эстетической ценности этой мебели, так и попыткой преодоления однообразия, имеющих место в современном стиле. Кроме того, речь может идти и о социальном престиже.

Для того, чтобы вещь могла играть роль посредника общения, ее информация должна быть понятна человеку другой эпохи. Позволю не согласиться с В. Тихоновым, который полагал, что вещная среда (даже неповторимо своеобразная) может быть прочитана каждым «именно потому, что предметный алфавит, вещный лексикон и грамматика жилой среды принадлежат общей культуре» [17, с. 6].

Прав Л.Н. Гумилев, говоря о законе обратной связи истории и культуры: «...Памятники дают представление об истории народа, а уж известная, пусть в общих чертах, история помогает разобраться в значении заново открываемых или не полностью понятных памятников» [18, с. 41]. Смысловое содержание вещи как знака в системе общественных отношений не может быть понято без знания конкретно-исторических условий жизни людей, истории культуры (как материальной, такой и духовной).

вещь социокультурный время пространство

Библиографический список

1. Лотман Ю.М. К проблеме типологии культуры. В кн.: Труды по знаковым системам. Тарту, 1967, вып. 3. С. 30.

2. Миролюбова Л.Р. Вещь как социокультурный феномен / Л.Р. Миролюбова. Саратов: Издательский Центр «Наука», 2011. С. 35.

3. Бросс Ш. де. О фетишизме / пер. и прим. Л.Р. Дунаевского; общ. ред. и пред. М.И. Шахновича. М.: Мысль, 1973. С. 98.

4. Лосев А.Ф. Мифология. - Философская энциклопедия; т. 3. М, 1964. С. 36.

5. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М. 1989. С.129.

6. Фрейденберг О. Семантика первой вещи // Декоративное искусство СССР. - 1976. - № 12. - С. 16.

7. Бахтин М. М. Творчество Фран-суа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худож. лит-ра, 1990. 543 с.

8. Сегал Д. Мир вещей и семиотика // Декоративное искусство СССР. - 1968. - № 4. - С. 38.

9. Бурдье П. Социология социального пространства. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб: Алетейя, 2007. 288 с.

10. Сорокин П.А. Социальная и культурная мобильность / Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 299.

11. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.46. Ч.1. С.214.

12. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.265.

13. Гулыга А. Эстетика истории. М.: Наука, 1974. С. 90.

14. Чиркова Н.В. Вещи и предметы быта в контексте культуры повседневности // Концепт, научнометодический электронный журнал, 2016. С.47.

15. Рашковский А.Е. Предметный мир глазами историка // Декоративное искусство СССР. - 1975. - № 9. - С.32.

16. Сегал Д. Мир вещей и семиотика// Декоративное искусство СССР. - 1968. - № 4. - С. 40.

17. Тихонов В. Жилая среда: реальность и проблемы // Декоративное искусство СССР.-1974.-№ 4.- С. 6.

18. Гумилев Л.Н. Искусство и этнос // Декоративное искусство СССР. - 1972. - № 1. - С. 41.

Размещено на Allbest.ru