О системности в истории современного общества

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Центр социальных исследований (SPC) «Pardaugava»

О системности в истории современного общества

Цветков Г.С., доктор философии

Аннотация

Угроза уничтожения земной цивилизации будоражит умы, как на Западе, так и в России. Пока ученые разных стран спорят между собой о сценариях конца света, ни одна международная организация, ни одно государство не начали системно заниматься обеспечением безопасности цивилизации как таковой. Национальная безопасность как защищённость интересов личности, общества и государства определяется как местом и ролью страны в системе международных отношений, так и внутренней социально-экономической и общественно-политической обстановкой в стране. Сегодня сама национальная безопасность видится как комплексная системная проблема, которая должна рассматриваться в более широком контексте, а не только как угрозы военного нападения, захвата территории и/или физического уничтожения населения. В настоящее время проблема комплексной безопасности многих стран испытывает настоятельную потребность в поиске новых идей и решений, как и в проведении последовательных, сбалансированных системных преобразований в обществе и государстве. Причём уже представляется бесспорным, что этот сложнейший государственный и общественный процесс требует обстоятельной научной проработки во всех его аспектах.

Ключевые слова: история общества, учение марксизма, национал-социализм, неолиберализм, кризис идентичности, системный анализ истории.

Вступив в новое тысячелетие, человечество обнаружило, что идеи равенства и социальной справедливости не исчезли ни в современной Латвии, ни где-либо ещё. Вместо формирования сбалансированного демократичного гражданского общества власть подминает под свои «гуманистические» неолиберальные ценности экономическую и социальную жизнь людей, часто хватаясь при этом за псевдонаучные изыскания и дискредитируя историю как науку. Политкорректность и толерантность как уважение к чужой позиции в сочетании с установкой на взаимное изменение позиций в результате критического диалога, к сожалению, остаются пока недостижимыми, как для западноевропейских, так и для восточноевропейских стран.

В ХХ веке в Германии, России, Англии и США были инициированы три грандиозные концепции, призванные объяснить прошлое и предсказать (или даже обеспечить) будущее всего мира. Это либеральная, коммунистическая и нацистская или фашистская концепции [1, c.19]. Причём, по мнению известной антифашистки и писательницы Марион Дёнхофф, последние две были существенно извращены: Адольф Гитлер довёл до абсурда консервативные ценности правых, а Иосиф Сталин - коммунистическую идеологию левых с его «брутализацией» социализма [2].

Нацизм и близкий к нему фашизм виделись Гитлеру как некое начало, возрождающее романо-германский - истинно европейский боевой дух, уже почти утерянный под воздействием финансового капитализма [3]. Они, как форма общественного устройства и идеология, казалось, давали надежду на преодоление классовых противоречий и объединение Европы на основе традиционных консервативных ценностей, осмысленных в каждой стране как исконно национальные. Они объясняли мировую историю в терминах борьбы между государствами, предполагая, что миром будет править одна расово исключительная (арийская) этническая группа людей, силой подчинившая себе остальных. По словам

Адольфа Гитлера в «Майн Кампф», «марксистская социал-демократия натравливает социально деклассированные слои общества на собственных сограждан, что... ослабляет нацию...», а сам марксизм, претендовавший на мировое господство, по мнению Адольфа Гитлера, не «пангерманский», а «еврейский проект» [3,4].

И действительно, коммунизм смотрел на мировую историю как на непримиримую борьбу классов, представляя будущий мир в виде единой централизованной социальной системы с исключительным классом неимущих или малоимущих людей, в рамках которой всем гарантированы равенство и справедливость. Коренное различие между нацизмом и коммунизмом было как раз в расизме и ксенофобии - нацизм держался на крайней форме этнической гордыни и нетерпимости, коммунизм же провозглашал равенство и справедливость всем народам, правда, ценой свободы.

В свою очередь, либерализм тоже видел в мировой истории борьбу, но только между свободой и тиранией, рисуя будущее как сотрудничество членов социума при минимальном контроле со стороны центральной власти, достигаемое ценой, так сказать, некоторого неравенства [1, С. 19]. Согласно принципам либеральной концепции, человечество тысячелетиями жило под властью деспотических режимов, которые лишали граждан политических прав, экономических возможностей и личных свобод.

Конфликт этих трёх идеологий достиг пика во время 2-й Мировой войны, в результате которой нацистский или фашистский проект потерпел крах и был осуждён Трибуналом. Победители в Нюрнберге и, прежде всего СССР, диктовали условия будущего мира и заставили мировое сообщество осудить нацизм и отказаться от того, что ещё недавно казалось выражением европейских ценностей. Ведь сами бесчеловечные практики нацизма принципиально не отличались от того, чем привычно занимались европейские народы в колониях. В Америке расовое законодательство просуществовало до 1960-х годов, а антисемитизм с его весьма жёсткими мерами был вообще в многовековой европейской традиции. И нет ничего удивительного в том, что для многих привлекательный национал-социализм так долго не воспринимался как что-то недопустимое.

С конца 1940-х и до конца 1980-х годов мир представлял собой поле битвы, со своими «сдержками и противовесами», между оставшимися двумя проектами: коммунистическим и либеральным. Если Маркс в рамках своего гуманистического проекта говорил о возможности и необходимости снятия «социального отчуждения» человека на пути социалистического преобразования, то в СССР, можно сказать, была создана целая система отчуждения от человека репрессивной государственной машины. Хотя в соответствии с учением Маркса человек является высшей целью развития и должен быть освобожден от всяких форм отчуждения, однако путь к этому освобождению якобы лежит через насилие, через подавление целых классов, через диктатуру [4, с.30].

Несколько десятилетий западные народы пытались обрести новый политический образ на основе части своей культуры, актуализированной европейской либеральной и социалистической мыслью. И они смогли это сделать, смогли создать новую западную идеологию и вновь почувствовать себя вершиной человеческого прогресса. Либерализм стал восприниматься на Западе как альтернатива тоталитаризму, как выстраданный ответ человечества на исторические вызовы, брошенные нацизмом, с одной стороны, и «реальным коммунизмом», с другой. Недопущение тоталитарной власти, претендующей на абсолютный контроль не только за действиями, но и за взглядами и мыслями человека; культ защиты меньшинств от беззаконного и жестокого произвола агрессивного большинства, от любых правовых и практических ограничений по национальному, социальному, имущественному, половому или иным признакам; индивидуальные свободы и, прежде всего, свобода слова и самовыражения, недопустимость контроля над личностью, культ права вообще и презумпция невиновности в частности - таковы прокламируемые современные принципы либеральной демократии [7, с.2].

Восточноевропейские народы, включая Латвию, после Нюрнберга в отличие от западных народов, прошли исторически другой путь. При жёсткой авторитарной советской системе, эмигрировавшей на Запад нацистской коллаборационистской части, тем более, прошедшей лагеря и ссылки оставшейся части - по сути, не коснулась денацификация и чувство «исторической вины», и они после развала СССР ощутили «наркотический вкус» национального возрождения и политического реванша [4, с.31]. Конец «холодной» войны, перестройка с её реабилитациями и разоблачениями, распад СССР, «война исторической памяти», которая развернулась на постсоветском пространстве между национальными государствами - всё это породило масштабное переписывание истории, «срывание масок», «закрытие белых пятен» и т.д. Всё это породило и серьёзный кризис идентичности в постсоветских восточноевропейских странах, когда люди затрудняются с ответами на вопрос «кто мы, зачем мы и каково наше место в мире?», хватаясь за вроде очевидные, но чаще ложные ответы, непременно отвергая аналогичные, тоже не лучшие изыскания соседей [7].

«Мы не стали ярко выраженными демократами, и против мыслящих иначе мы часто думаем даже хуже, чем в Советском Союзе. Это не та демократия, когда мы признаём права других, уважаем думающих иначе и так далее...» - признаёт латвийский политолог Кристиан Розенвалдс [6].

Более того, если мы, например, спросим, к кому россияне относятся хуже - к ветеранам ОУН-УПА в Украине и их балтийским «коллегам» Ваффен СС или к бывшим солдатам Вермахта - к немцам нет ненависти, потому что Германия эту страницу своей истории не прославляет, а напротив, считает её позорной и стремится доказать, что такое никогда не повторится вновь.

После краха советского коммунистического проекта главным путеводителем по прошлому человечества и незаменимой инструкцией к будущему устройству мира стал либеральный сценарий. Согласно принципам либерального проекта, люди борются за свободу, и постепенно, шаг за шагом, свобода отвоёвывает себе место под солнцем. Жёсткие диктатуры сменяются демократиями. Свободное предпринимательство преодолевает экономические ограничения. «На смену стенам, рвам и ограждениям из колючей проволоки пришли широкие дороги, прочные мосты и оживлённые аэропорты» [1, с.20].

Однако после мирового финансового кризиса 2008 года жители разных стран испытали разочарование и в либеральной идеологии. В моду снова вошли «стены и барьеры». Растёт сопротивление иммиграции и торговым соглашениям. Правительства, которые считались демократическими, подрывают судебную систему, ограничивают свободу прессы и называют любую оппозицию популистами или предателями. Авторитарные лидеры в ряде стран экспериментируют с новыми типами нелиберальных демократий или даже откровенных диктатур. Сегодня лишь немногие решатся заявить, что Коммунистическая партия Китая прозябает на обочине истории [1, с.21].

В 2016 году, отмеченном голосованием по «Брекзиту» и избранием президентом США Дональда Трампа, волна разочарования достигла «столпов» либерализма - стран Западной Европы и Северной Америки. Если несколькими годами ранее американцы и европейцы ещё пытались, мягко говоря, под прицелом оружия внедрить либеральные принципы в Ираке и Ливии, то сегодня многие жители Кентукки и Йоркшира считают либеральные идеи вредными и неосуществимыми [1, с.22]. Некоторые из них вдруг вспомнили, что им по душе старый мир, и они не желают отказываться от своих расовых, национальных или гендерных привилегий. Другие даже пришли к выводу, что либерализация и глобализация - это масштабная афера, дающая преимущества крайне немногочисленной элите за счёт всех остальных.

По мнению президента России Владимира Путина, высказанному в интервью британской прессе, доминирующая либеральная идеология устарела. Президент считает, что либерализм скомпрометирован, элиты оторвались от почвы и утратили корневую связь с народом, что и вызвало рост антиистеблишментных настроений в мире [8]. В 1938 году человечество могло выбирать из трёх глобальных проектов, в 1968-м - из двух, в 1998-м казалось, что восторжествовал один из них, а вот к 2018-му году мы остались ни с чем. Подобно советской элите конца 1980-х, либералы не понимают, почему история отклонилась от предначертанного курса, и у них нет альтернативной теории для объяснения реальности [1, с. 22]. Изменения, происходящие в современном мире, трудно понять и потому, что либерализм никогда не был единым целым. Либерализм ратует за свободу, но понимание свободы зависит от контекста. Так, для одного человека либерализм - это свободные выборы и демократия. Другой убеждён, что либерализм - это торговые соглашения и глобализация. Третий связывает либерализм с признанием однополых браков и разрешением абортов. Либерализм предлагает разные модели поведения в экономической, политической и частной жизни - как на уровне отдельных государств, так и в международных отношениях.

Теперь коснёмся общих вопросов методологии научного исследования и системных аспектов истории как науки. Считается уже давно общепринятым, что научное знание всегда систематично, и сегодняшний вопрос заключается не в том, является ли научное знание системным образованием, а в том, как понимается эта системность на разных этапах развития научного знания, «каковы исторически обусловленные формы интерпретации системности научного знания» [9, с.154].

Это, во-1-х, характерная уже для античных представлений о системности знания некоторая системная модель предмета исследования - онтологический аспект. Во-2-х, системность научного знания может анализироваться под углом зрения системности понятий, развитых в той или иной теории, а это уже гносеологический аспект. Для нерасчленённых представлений античной мысли «онтология» и «гносеология» неразрывно связаны между собой, и системность бытия обусловливает системность знания. Для философии Нового времени уже характерно разделение онтологического и гносеологического анализа. Наряду с анализом природы как системного образования - «системной онтологией», философии Нового времени свойственна «системная гносеология», в которой фиксируется упорядоченность научных понятий и категорий («вещи», «свойства», «отношения», «субстанция» и др.).

И, в-3-х, системные представления могут получать методологическую форму, где в общем случае речь идёт об определённых нормах построения систем теоретического или прикладного знания или в специальных случаях о методологии решения проблемных исследовательских задач.

Такой способ анализа системности научного знания, при котором упор делается на методы «проектирования и конструирования» систем со сдвигом в представлениях науки к фиксации точности и отношений между предметами возникает с начала ХХ века. Естествоиспытатели ХХ века начинают различать предмет и объект знания и понимать огромную роль моделей в познании и активный «моделирующий» характер человеческого знания. Такое «конструктивное» понимание предмета знания предполагает специфическую концептуальную систему, решающими компонентами которой оказываются категории «символ», «функциональное отношение», «элемент» и др. При этом «элемент» трактуется как относительный член совокупности, определяемый прежде всего его функцией в этой совокупности и обладающий активным отношением к другим элементам [9]. На сегодняшний день уже практически все теоретически мыслящие естествоиспытатели осознают зависимость «конструирования» научных систем от поставленной задачи, выбранных понятийных, методологических и инструментальных средств.

Задача истории, как и любой науки - пишет историк и географ Лев Гумилёв - состоит в том, чтобы обозреть изучаемый предмет или объект целиком. Следовательно, нужно найти или выбрать удобную точку отсчёта или позицию для обозрения, и тут возникает необходимость концепции, предваряющей научную практику, то есть, по Гумилёву и Тойнби, выбор аспекта или модели. Так, например, Маркс впервые обратил столь серьёзное внимание на аспект и роль экономики в социальной жизни, дав толчок для развития, так называемой, «экономической истории» людей.

В свою очередь, в нашем исследовании мы считаем аспекты или модели системными, концептуально - логически или исторически, связываемые с тем или иным системным представлением объекта. Самим объектом могут быть существующие в пространстве и времени физические вещи или реальность, объективно реальные ситуации (в т.ч., тело субъекта или он сам в целом, состояние его сознания, другие люди и т.д.), а также предметы культуры, включая тексты и присущие им объективные смыслы.

Аспект изучения или некоторая модель не вытекают из того или иного философски-методологического построения, а диктуются исключительно практическими соображениями решаемой задачи и наличным «техническим инструментарием». А основные сомнения, например, у английского историка Арнольда Тойнби - идеально ли подходит выбранная модель для поставленной задачи исследования истории, и нельзя ли будущему учёному посоветовать лучшую? [11, с.30]. Историк должен выбирать и описывать исторически значимые факты или всё их многообразие, нуждаясь в критериях выбора и языке их описания. Эти критерии в общем случае зависимы от предшествующей концепции - парадигмы или мировоззрения, где, например, единицей истории - духовной действительности принимается «общественно-экономическая формация» у Маркса, в одном случае, или так называемая «прогрессивная цивилизация» у Тойнби, в другом.

Первая культурно-историческая концепция была впервые декларирована Геродотом, который противопоставил Европу Азии. Здесь под Европой он понимал систему эллинских полисов, а под Азией - персидскую монархию (впоследствии сюда пришлось добавлять и другие культурно-исторические области, в т.ч., Индию и Китай). Вторая концепция или концепция «империй» была сформулирована в Средние века как концепция «четырёх империй» прошлого: ассирийской, персидской, македонской, римской, и пятой - «Священной Римской империи германской нации», возглавившей вместе с папским престолом католическое единство, возникшее на рубеже VIII - IX в. [10, с.187].

Когда в XVI веке Реформация разрушила идеологическое единство Западной Европы и подорвала гегемонию Габсбургской династии, всемирно-историческая концепция устояла и была просто переформулирована как концепция «цивилизаций», под которой понималась культура опять-таки Западной романо-германской Европы, причём православные «схизматики» и бывшие «язычники» были просто переименованы в «дикие» и «отсталые» народы. Эта система «европоцентризма» ещё в XIX веке воспринималась как сама собою разумеющаяся и не требующая доказательств [9, с.188]. Согласно Арнольду Тойнби и его концепции возникновения, роста и распада «цивилизаций», единицами всеобщей истории стали считаться «общества», делящиеся на «примитивные» неразвивающиеся и «цивилизации» [11, с.25].

Для лучшего понимания всемирной истории и генезиса мировой цивилизации в научной литературе были выделены переходные эпохи, выводящие из одной формации и подводящие к другой. Это «древность или эллинизм» как время перехода от Древности к Средневековью (1); «возрождение или ренессанс» как время перехода от Средневековья к Новому времени (2); и с середины XIX века - «переход от Нового времени к Новейшему» (3). Каждая из трёх эпох открывается придающим «зримость» индикатором эпохи - литературным шедевром, возвестившим о её наступлении. О первой эпохе возвестил трактат «О граде Божием» Блаженного Августина, о второй эпохе - «Божественная комедия» Данте Алигьери, и о третьей эпохе, незаконченной с первыми полётами человека в космос и на Луну, - «Коммунистический манифест» К. Маркса (Н.И. Конрад, Л.Н. Гумилёв) [10,12].

Основное направление исторического процесса уроженец Риги академик Николай Конрад видел в укрупнении народов и расширении «ареала» их культуры, одновременно признавая «полицентричность» генезиса мировой цивилизации и наличие локальных самобытных черт в развитии народов [12]. Нагляднейшим примером того, как выдающиеся умы своей эпохи умеют видеть исторический процесс и его направление, служит деятельность Маркса и Энгельса, рассматривающих социальную эволюцию как естественно-исторический процесс развития экономических формаций [12]. Однако и сегодня остаётся «больной» вопрос Льва Гумилёва: «...не является ли наше время - эра технической цивилизации - особой эпохой, к которой неприложимы закономерности, открытые при изучении истории, а не современности?» [10, с.238].

«Нечего и говорить - пишет академик Конрад - что наше понимание прошлого зависит от объёма и уровня наших знаний. Но то и другое всегда относительно, всегда исторично. Что можем мы сейчас. сказать о нашем знании прошлой истории человечества? Только то, что оно очень велико, гораздо больше того, что люди знали во второй половине Х1Х века во время К. Маркса и Фр. Энгельса...». Глубокий анализ общих закономерностей и особенностей исторического развития стран Азии и Европы позволил академику «осудить» «европоцентризм», содержащийся в работах многих европейских учёных [12,13].

Вступив в новое тысячелетие, человечество обнаружило себя в ситуации, подобной которой не было никогда. Перед человечеством во весь рост встала огромная задача поиска выхода из надвигающихся кризисов роста народонаселения и ограниченности ресурсов, загрязнения среды и изменения климата, глобализации и др. Для их решения мыслителями разных направлений и стран предложены разные пути. Как российский пример, системность и историзм мышления позволили философу - естественнику Владимиру Вернадскому создать систему, так называемого, естественнонаучного «антропокосмизма» или «русского космизма», перейдя от «геохимии» к «биосфере» и, далее, к «ноосфере» Земли и «ноосферному мировоззрению» [14].

Ноосферное мировоззрение и само учение Владимира Вернадского и Тейяра де Шардена о ноосфере как сфере разума, возникшей на определённой стадии эволюции биосферы, в качестве главной своей аксиомы признают особую роль человека во Вселенной как существа, обладающего разумом и волей, жизнь которого имеет смысл и предназначение, а не является пустой игрой стихийных сил природы [14,15]. Естественно, мировоззрение академика Вернадского исходило из того, что наука, религия и философия суть три фундаментальные формы Разума. А одна из первых попыток синтеза научного и религиозного миропонимания принадлежит не понятому современниками христианскому учёному и философу Тейяру де Шардену [15]. В этой связи другой социальный мыслитель и историк Макс Вебер обосновал, что возникновение и развитие западноевропейского капитализма в значительной степени связано с появлением религии протестантизма. Протестантизм, как и старообрядчество, учит, что богатство, нажитое праведным трудом, является богоугодным, что человек должен полагаться, прежде всего, на себя, на свою энергию и предприимчивость, что религиозно оправданным является такое использование капитала, когда он не транжирится, а вкладывается в дело [16,17]. Сложилась, казалось бы, парадоксальная ситуация, старообрядцы - традиционалисты, консерваторы, противники всяких реформ - в экономической сфере оказались новаторами. Они перенимали передовые европейские технологии, использовали современное оборудование и, преследуемые властью, стали процветающим сословием в царской России, то есть, государственные гонения могут давать и такой неожиданный результат. Причину подобных результатов и различного поведения представителей вероисповеданий следует искать - пишет Макс Вебер - как во внутреннем устройстве (уставе) вероисповедания, так и в его внешнем историко-политическом положении [16].

Наш современник и выдающийся специалист в области истории и географии Лев Гумилев предложил еще одну специфически системную теорию исторического процесса. Согласно Гумилеву, главными в истории являются те процессы, которые как бы объединяют биологические и социальные явления. Каждый народ может быть рассмотрен в качестве такого объекта как «этнос», то есть, как «сплав» общих генетических особенностей, передаваемых по наследству, и определенной культуры, наследуемой, так сказать, социально, которая биологически по наследству не передается, но усваивается новыми поколениями через традиции, предания, другие способы усвоения и обучение.

Книга Гумилёва «Этногенез и биосфера Земли» была подготовлена к изданию в 1979 году, но как теория отвергнута советской официальной наукой, хотя хорошо объясняет многие эпизоды истории народов Земли. Так, в результате раскола в русском этническом поле при возникшей 4 века назад украинской греко-католической церкви получилось то, что Лев Гумилёв называет «этнической химерой» (по аналогии с химерами в зоологии). «Это не просто соседство и не симбиоз, а химера, т.е. сочетание в одной целостности двух разных несовместимых систем» [10, с.380]. При этом надо помнить, что, например, украинский этнос складывался во многом насильственно, по воле сменяющих друг друга властей. Линия разлома, отделяющая греко-католический запад от православия, проходит по центру Украины уже несколько столетий.

Коммунисты в СССР искренне полагали, что все народы растворятся в такой новой исторической общности людей как «советский народ», но этногенез - процесс длительный, а искусственно можно сотворить лишь химеру, что, видимо, и получилось с Украиной [18]. Русская народная история (или «общерусская народная стихия») видному историку XIX века Николаю Костомарову, в отличие от государственника Николая Карамзина, виделась как история противоборства двух начал - федералистского, вечевого или майданного, и государственного, самодержавного. Поздние проявления первого начала «прошлой русской свободы» Костомаров видел в народных бунтах и казатчине. «Мы симпатизируем им, - утверждал Костомаров, - поскольку они являются выражением стремления к свободе, но успех их, доведись им одержать победу, стал бы лишь другим выражением того же начала, против которого они боролись». Самодержавное начало Москвы, на «украинофильский» взгляд Костомарова, чудовищно - и в то же время исторически неизбежно, только такие безнравственные как Иван Грозный государственные люди Москвы могли достичь исторического успеха. Однако «мысль об отделении малой России от империи - отмечал Костомаров - в одинаковой степени нелепа, как мысль о самобытности всякого удельного княжения, на которые когда-то разбивалась Русская земля» [18].

По мнению Гумилёва, украинский этнос состоит из девяти субэтносов, различающихся и по ландшафту обитания, и по времени вхождения в Украину, и даже по этническому субстрату (Буковина, Подолия, Полесье, Закарпатье, Галиция, Северская земля, Крым, Новороссия и Слобожанщина). При таком раскладе гражданское противостояние на востоке Украины было неминуемо. Вопрос о статусе русского языка стал лишь поводом, как, например, ущемление православия во времена Речи Посполиты. Химеры, созданные в русском этническом поле при помощи поляков и австрийцев на западе и большевиков (коммунистов) на востоке соединились и после распада СССР «рванули» как мощная бомба [10,18].

Увы, такое положение вещей укоренилось, видимо, всерьёз и надолго. С тех пор как навязываемая для всей Украины галицко-бандеровская националистическая идеология признана чуть ли не официальной доктриной государства, почти каждый стал бандеровцем, независимо от национальности, родного языка и культурных предпочтений. Население целого Донбасского региона - Слобожанщина - именуется «сепаратистами» и «ватниками». «Восточная Европа становится всё сильнее похожа на Россию: авторитарная, узколобая, расистская... настало время осознать неприятную вещь: таким западным ценностям, как либерализм, толерантность и равноправие, противостоят восточные никчемности - расизм, невежество и узколобость» (такой вывод, например, делает немецкий леволиберальный журналист и бизнесмен Екаб Аугштайн) [19].

Германия, единственной из западноевропейских стран, испытала в ХХ веке все три идеологические направления - консервативное Гитлера, советское социалистическое и англо-саксонское либеральное. Однако первые два, по мнению графини Марион Дёнхофф, были существенно извращены: консервативное - Адольфом Гитлером, доведя до абсурда все ценности правых, а идеология левых (Восточной Европы - ред.) - Иосифом Сталиным с его советской «брутализацией» социализма [2,20].

Тотальное господство партийной номенклатуры в СССР после Сталина, формализм в идейно - теоретической подготовке коммунистов и отрицание «ревизии» как общепринятой научной процедуры неизбежно превращали марксистско-ленинскую теорию в догматизированную систему воззрений, оторванную от реальностей как жизни, так и науки [4,21]. Прорыв всей этой громоздкой и угрюмой плотины, сковывавшей естественное течение общественной и духовной жизни страны, произошёл в апреле 1985 года. Однако декларируемый новый нравственный статус социализма обернулся не только политической смертью для авторитарной идеологической системы, порождением которой был, например, Михаил Суслов или у нас в Латвии Альфред Рубикс, но и гибелью самого СССР [4,20]. социальный политический безопасность личность государство

В результате осталась доминирующая либеральная идеология глобальной рыночной экономики с претензией на исключительность или даже единственность. Однако сегодня неолиберальная система уже явно не справляется с ситуацией в мире. Пределы глобализации достигнуты. Международные институты и глобальная финансовая система не обеспечивают стабильного поступательного развития [4,8].

В то время как либеральный Запад провозгласил новыми ценностями фактический отказ от христианства, мультикультурализм и глобализацию, Россия, как «наследница византийского принципа культурной мозаики и равноправия культур», защищающая христианство, традиционные ценности и вступающая в противостояние с агрессивным исламом, начинает выглядеть привлекательно [4, с.36]. То, что Европа есть не что иное, как сумма Римской империи, греческой культуры и христианской религии - не новость, а общеизвестный факт. В этой ситуации вариант для Европы - это возвращение «забытых» конституцией ЕС ценностей христианства, которыми исторически обосновано социальное государство. Если либерализм предполагает приоритет такой ценности, как свобода, социализм - социальной справедливости, то консерватизм, в отличие от либерализма и социализма, не содержит в себе готовых ценностей.

Главная проблема консерватизма - самоопределение и неоднозначность вектора его развития. Ведь в одном случае мы имеем дело с вектором консервативного либерализма (либерализма с консервативной стилистикой), а во втором - с консервативным социализмом, пытающимся соединить идеи традиционных ценностей (в т.ч., православия) и социальной справедливости. Однако речь идёт не о конкретной традиции, привязанной к некой эпохе, а о связи разных эпох и непрерывности исторического, социального и религиозного опыта народа [24,25]. Нам всем предстоит искать этот «системный баланс» свободы, справедливости и эффективности в условиях кризиса идеологии либерализма. Причём идеологию будущего нельзя рассматривать в отрыве от природоподобных техноэкономических и биотехнических факторов, их эффективности и безопасности как своеобразного «экологического консерватизма». И эти серьёзные вызовы времени учёным - обществоведам нельзя сводить к упрощённому анализу «марксистского наследия», совершенно справедливо предупреждая о тупиках как «оголтелого либерализма», так и «классического ортодоксального марксизма» [20]. Глобальная безопасность может быть обеспечена только через международное право как производное от морально-нравственной базы человечества, если о таковой можно говорить.

Факты нашего времени указывают на необходимость сочетания социалистических и капиталистических начал, принципов планового и рыночного хозяйствования. Умелая их комбинация и в общем случае этот «баланс свободы, справедливости и эффективности» приводит к решению наиболее важных задач развития общества: повышению духовной свободы граждан и всестороннему развитию личности, равенству и социальной справедливости, эффективности и высоким темпам экономического роста.

Практика социализма ХХ века и последующий ход мировых событий подтвердили также справедливость ряда воззрений полемизирующих с Марксом критичных умов, наиболее выдающимися из которых были П.А. Кропоткин, М.А. Бакунин и А.И. Герцен [27]. Яблоком раздора стало то, что они ставили под сомнение основополагающие идеи Маркса о классовой борьбе и диктатуре пролетариата. Горячо сочувствуя рабочим Французской революции 1848 г., Герцен видел их не только распевающими «Марсельезу», но видел и то, как они грабили и поджигали дворцы и особняки.

В одном из писем Председателю СНК Ульянову-Ленину П.А. Кропоткин писал: «Бросаться в красный террор, а тем более брать заложников... недостойно социалистической революционной партии и позорно для её руководителей.... Открыть эру красного террора - значит признать бессилие революции... Полиция не может быть устроительницей новой жизни. А между тем, она (полиция) становится теперь верховной властью в каждом городе и деревушке. Куда это ведёт Россию? К самой злостной реакции!» [27].

За годы после смерти Маркса теория коммунизма как сменщика капитализма практически нигде не подтвердилась. История показала, что претворение в жизнь идеи диктатуры пролетариата чревато диктатурой отдельных личностей и групп, попранием демократических свобод или даже тоталитаризмом. В статье «Коммунизм» Михаил Бакунин ещё в 1843 году писал: «Это не свободное общество, не действительно живое объединение свободных людей, а невыносимое принуждение, насилием сплочённое стадо животных, преследующих исключительно материальные цели и ничего не знающих о духовной стороне жизни.». «Государство, даже коммунистическое, о котором мечтают последователи Маркса... поручая своей бюрократии заведовать обработкой земли и выплачивать заработок крестьянам. привело бы к ужасной неурядице, к плачевному расхищению и к гнуснейшему деспотизму» [27,26]. Маркс упрекал Бакунина в «панславизме» - желании объединить все славянские народы против основных европейских государств, а Бакунин обвинял Маркса в «пангерманизме». Тем не менее, в написанном в 1871 г. эссе «Мои отношения с Марксом» Бакунин признавал: «Маркс - человек очень большого ума и учёный в самом широком и серьёзном смысле этого слова» [27]. Категория «общественно-экономической формации» Маркса, вместе с материалистическим пониманием истории, явилась, пожалуй, главным «системным продуктом» конкретного научного анализа различных типов общества с их историзмом и целостностью охвата (хотя вопрос особого «азиатского способа производства» остаётся марксизму неясным до сих пор). Пока жив капитализм, жив и марксизм, что не исключает дальнейшей трансформации капиталистического общества, пересмотра и ревизии важнейших положений марксистской теории, как и коррекции самого формационно-исторического подхода Маркса при выработке новой идеологии государства. «Именно крушение (советского - ред.) социализма в самом его торжестве, - писал С.Л. Франк, - образует какой-то многозначительный поворотный пункт в духовной жизни человечества, ибо вместе с социализмом рушатся и его предпосылки - та гуманистическая вера в естественную доброту человека, в вечные права человека, в возможности устроения земными человеческими средствами земного рая, которая в течение последних веков владела всей европейской мыслью» [23].

Марксов проект гуманизма в своих основаниях несет определённую ответственность за бесчеловечные результаты его практического применения и нуждается в критическом переосмыслении, поскольку тесно связан с определенным пониманием человека, условий его порабощения и его освобождения. Однако это не может служить основанием для отрицания первоначальных гуманистических устремлений этой концепции, а принятие новой перспективы гуманизма связано с глубинными трансформациями современной цивилизации, с вопросом выживания или гибели самого человека. Нам всем предстоит искать для нашего современного и, прежде всего, для европейского общества «системный баланс свободы, справедливости и эффективности» в условиях кризиса идеологии либерализма. Причём, повторим ещё раз, идеологию будущего нельзя рассматривать в отрыве от природоподобных техноэкономических и биотехнических факторов, их эффективности и безопасности (ядерная энергетика, биогенная инженерия, ноосферная реальность и др.).

В 1975 году усилиями академика Бонифация Михайловича Кедрова и других учёных были изданы архивные рукописи и материалы Владимира Ивановича Вернадского «Пространство и время в живой и неживой природе» и «Научная мысль, как планетарное явление». Они заставили нас вновь вернуться к космогонии таких учёных как Владимир Вернадский, Тейяр де Шарден, Циолковский и Чижевский, где эволюция планеты рассматривается как эволюция единого целостного планетарного живого организма, имеющего вокруг планеты единую сферу живого космического вещества.

Однако эволюция человеческого разума, к сожалению, не движется по тем принципам, которые вытекают из обобщений, сделанных Вернадским и другими космологами. Человечество устремляется в колоссальные концентрации мегаполисов с их опасными техногенными воздействиями. Сохранение атмосферной и водной оболочек планеты, а также геологических ресурсов Земли находится под угрозой. Накапливается всё больше противоречий в процессах эволюции и становится очевидным, что классическая формула создания ноосферы в космическом пространстве, в которой человеческий разум сумеет изменить космопланетарные природные свойства биосферы в пользу сохранения жизни и эволюции человека, не подтверждается практикой. Перед человечеством во весь рост встала задача поиска выхода из надвигающихся кризисов, как социальных (углубление социального неравенства, миграция больших масс населения, распад традиционных семейных отношений, рост агрессии во всём мире), так и природных (изменения климата Земли и здоровья людей, рост числа аномальных явлений и увеличение сейсмической активности Земли, увеличение углекислого газа и сокращение кислорода в атмосфере и др.) [4,5].

Неравномерность распределения «биохимической энергии живого вещества биосферы» (В. Вернадский) за историческое время, среди прочего, могла отражаться на поведении этнических коллективов в разные эпохи и в разных регионах. У всех людей, по Гумилёву, имеется странное влечение к истине - стремление составить о предмете адекватное представление, красоте - тому, что нравится без предвзятости, и справедливости - соответствию морали и этики [10, с. 399]. Возможный эффект, производимый вариациями этой энергии, им описан как особое свойство характера людей и назван пассионарностью (от латинского слова passio - страсть). Стоит также вопрос о том, что живое вещество может поглощать неизвестные потоки энергии. Можно думать - пишет Лев Гиндилис - что появление физического вакуума в современной научной картине мира и изучение его свойств являются важным шагом на пути грядущего преобразования науки, на пути её проникновения в «тонкие миры» и овладения «тонкими энергиями» [22, с.33].

Технические возможности нашей цивилизации в принципе позволяют осуществить грандиозные глобальные проекты, но этому мешает множество противоречий между государствами. Крупнейшие страны мира стремятся к мировому доминированию, и это отвлекает правящие элиты от решения проблем, создаваемых природными изменениями. Бесконечно далёкий космос неожиданно оказался рядом с нами и своими воздействиями непрерывно напоминает о себе. Ведь космонавты уже точно знают, что в космосе есть жизнь, на поверхности МКС в 400-х километрах от Земли были обнаружены колонии живых бактерий, споры и межзвёздная пыль. Необходимы космическое мировоззрение, единая стратегия человечества и глобальные решения [4, 5].

Список литературы

1. Харари Юваль Ной. 21 урок для XXI века. Пер с англ. Ю. Гольдберга. Москва, «Синдбад», 2019.416 с. [Электронный ресурс].

2. ДёнхоффМарион (Doenhoff Marion Grafin). [Электронный ресурс].

3. Ценпфенниг Барбара (Zehnpfennig Barbara). Spurensuche in Hitlers Buch “Mein Kampf': Anleitung zur Welteroberung. Passau: [Электронный ресурс].

4. Цветков Г.С. Марксизм и системные аспекты истории современного общества // Наука, образование и культура. Москва, 2019, №2 (36). С. 29-39: [Электронный ресурс].

5. Картунова Л.С., Цветков Г.С. Глобальные изменения климата Земли: потепление или похолодание? // Наука, образование и культура. Москва, 2019. №2 (36). С. 5363: [Электронный ресурс].

6. Розенвалд Кристиан (Rozenvalds Kristians). [Электронный ресурс]

7. Аболиньш В.К., Цветков Г.С. Россия Латвией шагнула в Европу? Признания социалистов // Наука, образование и культура. Москва, 2018. №3 (27). С. 70-80. [Электронный ресурс]

8. Юрьев Дмитрий. Либерализм не имеет никакого отношения к свободе. [Электронный ресурс].

9. Огурцов А.П. Этапы интерпретации системности научного знания // Системные исследования. Изд. АН СССР, Москва, 1974. С. 154-186.

10. Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Соч. Т. 3, Минск, 1997. 640 с.

11. Тойнби А.Дж. Исследование истории (Возникновение, рост и распад цивилизаций). Пер. с англ. Кожурин К.Я. АСТ Москва, 2009. 670 с. [Электронный ресурс].

12. Конрад Н.И. Запад и Восток. О смысле истории // Альманах «Восток». №6 (18). Июнь, 2004.[Электронный ресурс].

13. Вернадский В.И. Научная мысль как планетное явление. Москва, 1991. 271 с.

14. Шарден де Тейяр. Феномен человека. Москва, 1987.

15. Вебер Макс. Избранное. Протестантская этика и дух капитализма. Москва, СПб, «Центр гуманитарных инициатив», 2017. 656 с.

16. Барановский К. Тайная империя старообрядцев // Русская история. №6(21), 2019, с. 10-11.

17. Виноградов Павел. Русская болезнь украинства // Секретные материалы ХХ века. №8(472), 2017, с. 2-3

18. Аугштайн Екаб (Augstein Jakob). [Электронный ресурс].

19. Цветков Г.С. «Самоликвидация Германии» в книге Тило Саррацина и эхо Нюрнберга // Наука, образование и культура. Москва, 2017. №8 (23). С. 76-84. [Электронный ресурс].

20. Цветков Г.С. К. Маркс и В. Ленин в мире. О решении современных социальных проблем в материалах международных конференций и съездов // Наука и образование сегодня. Москва, 2018. №6 (29). С. 44 - 50. [Электронный ресурс].

21. Гиндилис Л.М. Научное и метанаучное знание. Москва. «Дельфис», 2012. 576 с.

22. Франк С.Л. Духовные основы общества. Введение в социальную философию // Русское зарубежье: Из истории социальной и правовой мысли. Ленинград, 1991. [Электронный ресурс].

23. Можегов Владимир. Вечный Рим против идеологии нового Карфагена.

24. Щипков Александр. На пути к новому русскому консерватизму// Литературная газета. №46 (6667). С. 5. [Электронный ресурс].

25. Цаголов Георгий. Даже гении предвидят не всё // Литературная газета. №49 (6670). С. 12-13. [Электронный ресурс].

26. Бакунин Михаил. Коммунизм. [Электронный ресурс].

Размещено на allbest.ru