Пределы свободы в либеральной политической теории: принцип непричинения вреда Дж.Ст. Милля и категорический императив И. Канта

Размещено на http://www.allbest.ru/

Санкт-Петербургская школа социальных наук и востоковедения НИУ ВШЭ - Санкт-Петербург

Пределы свободы в либеральной политической теории: принцип непричинения вреда дж. От. Милля и категорический императив И. Канта

Александра Сергеевна Вайсберг, студентка

Санкт- Петербург, Россия

Аннотация

В статье рассматриваются возможные критерии ограничения свободы индивида с точки зрения либерального направления в политической философии. Основное внимание уделено идеям двух классиков либерализма - Дж. Ст. Миллю и И. Канту, также проводятся аналогии с более поздними теоретиками, относимыми к этому направлению (К. Поппером, В. Парето). Автор анализирует категорию свободы через призму разделения на негативное и позитивное понимание свободы, предложенного И. Берлином. Теоретические положения в статье проиллюстрированы историческими примерами (реакция общественного мнения на выход в свет работы Х. Арендт «Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла», Холокост). Помимо анализа идей вышеупомянутых мыслителей, в статье также приводится их критика. В заключение сформулированы выводы, касающиеся сходства подходов рассматриваемых теоретиков, а также предложены направления для дальнейших изысканий.

Ключевые слова: Ханна Арендт; Исайя Берлин; деонтология; Иммануил Кант; категорический императив; либерализм; Джон Стюарт Милль; свобода; утилитаризм

Abstract

Alexandra S. Vaysberg, student of Saint-Petersburg School of Social Sciences and Oriental Studies, HSE-St. Petersburg, St. Petersburg, Russia

Limits of Freedom in Liberal Political Theory: The Principle of Non-Infliction of Harm by John Stuart Mill and Immanuel Kant's Categorical Imperative

The article considers possible criteria for the limitation of individual freedom from the viewpoint of the liberal political philosophy. The primary attention is paid to the ideas of the two classics of the liberal tradition - John Stuart Mill and Immanuel Kant, as well as the analogies with more contemporary scholars of the same school of thought (K. Popper, V. Pareto). The author analyses the concept of liberty using

Berlin's distinction between positive and negative liberty. Theoretical theses in the article the author illustrates with historical cases (the reaction of the public opinion on the H. Arendts work “Eichman in Jerusalem. The Report on the Banality of Evil", Holocaust). Apart from the analysis of the ideas of the beforementioned scholars, the author provides also the critique of their ideas. The summary includes the conclusions about the similarities between the studied philosophers, as well as the directions for further research.

Keywords: Hannah Arendt; Isaiah Berlin; categorical imperative; deontology; Immanuel Kant; liberalism; liberty; John Stuart Mill; utilitarianism

Введение

Свободу можно с уверенностью назвать одной из центральных категорий для либерализма. В наши дни и понятие свободы, и сам либерализм сталкиваются с некоторыми новыми угрозами и вызовами. С одной стороны, исторический прогресс всегда был неразрывно сопряжен с развитием человеческой свободы - расширением личностной автономии, эмансипацией, распространением гражданских и политических прав, увеличением доступности образования и информации и т.д. С другой стороны, особенности общества Модерна создают новые угрозы для прав человека и индивидуальной свободы, такие как постоянное наблюдение и контроль над информацией, не говоря об общем откате «третьей волны демократизации» [1, с. 18]. Более того, свобода в политическом дискурсе и общественном сознании часто уступает по значимости или приносится в жертву таким ценностям как безопасность, национальные интересы или экономическое благополучие. Эта тенденция особенно важна для

России и других бывших коммунистических стран, как можно заметить из данных опросов World Value Survey, которые указывают на то, что «жители всех стран бывшего СССР подчеркивали особую важность ценностей выживания, а некоторые - также и традиционных ценностей» “the peoples of all the Soviet successor states placed increasing emphasis on survival values, and some placed increasing emphasis on traditional values as well”. (противопоставленных, соответственно, ценностям самореализации и секулярным ценностям) [2, с. 41]. Таким образом, для свободы человека в современном мире существуют как материальные (наблюдение и контроль), так и нематериальные (ценностные) угрозы. Поэтому как никогда актуальны вопросы: почему и на каком основании свобода индивида может быть ограничена или даже принесена в жертву? следует ли вводить подобные ограничения в принципе? В статье эти вопросы будут рассмотрены в рамках либеральной политической философии.

Статья посвящена двум выдающимся либеральным мыслителям - Джону Стюарту Миллю и Иммануилу Канту. Хотя считается, что эти философы в своих идеях во многом различаются вследствие опоры на противоположные этические теории (утилитаризм и деонтологию), их выводы относительно политики представляются довольно схожими. Их идеи будут проиллюстрированы историческими примерами Холокоста и реакции общественного мнения на работу Ханны Арендт о суде над Адольфом Эйхманом. Предполагается, что принцип непричинения вреда Милля может быть применен для решения проблемы ограничения негативной свободы, а категорический императив Канта - позитивной свободы. В фокусе рассмотрения будут преимущественно политические и гражданские права и свободы.

Прежде чем перейти к основной части статьи, представляется важным провести различение между уже упомянутыми негативным и позитивным пониманием свободы, основываясь на эссе Исайи Берлина «Две концепции свободы». Если формулировать их определение предельно кратко, негативная свобода состоит в отсутствии внешнего вмешательства в личное пространство индивида («В этом смысле политическая свобода - это всего лишь пространство, в котором я могу без помех предаваться своим занятиям»2 [3, с. 121]), а позитивная свобода означает самостоятельную постановку целей и, следовательно, участие в общественной жизни («Свобода быть хозяином себе»3 [3, с. 124]). Таким образом, в изначальном вопросе этой статьи можно выделить два аспекта: (а) при каких условиях государство или общество может вмешаться в частную жизнь индивида? (Ь) какие ограничения индивид должен накладывать на себя, выбирая свою модель поведения? Когда ему следует пожертвовать для этого своими намерениями?

негативная свобода и принцип непричинения вреда Милля

Джону Стюарту Миллю удалось точно сформулировать ответ на вопрос о негативном аспекте свободы. Для Милля, как он прямо завяляет в своем эссе «О свободе», правомерным основанием для вмешательства в частную жизнь может быть толь-

“Political liberty in this sense is simply the area within which a man can act unobstructed by others”.

“The freedom which consists in being one's own master”.

ко вред другим, причиняемый действиями индивида, «...единственное оправдание вмешательства в свободу действий любого человека - самозащита, предотвращение вреда, который может быть нанесен другим. Человек ответственен только за ту часть своего поведения, которая касается других. В остальном - абсолютно независим» “..the only purpose for which power can be rightfully exercised over any member of a civilized community, against his will, is to prevent harm to others. In the part which merely concerns himself, his independence is, of right, absolute”. [4, с. 81]. Это кажется трюизмом, повторением и без того всем интуитивно понятной идеи, по крайней мере для либеральной традиции. Однако представляется неожиданным увидеть подобное положение в сочинении философа-утилитариста, каковым считается Милль. Предположительно, для классического утилитаризма действия нет ничего предосудительного в том, что общество исправляет поведение человека или ради его собственного блага, или для блага окружающих. Помимо соображений полезности, для этого направления утилитаризма не может быть других оснований, чтобы препятствовать такому вмешательству, в частности Иеремия Бентам назвал естественные права, на которые можно было бы сослаться, чтобы оправдать автономию индивида, «чепухой на ходулях» `nonsense upon stilts'. [5, с. 330].

Милль также пишет, что не будет основывать свои размышления на идее «абстрактного права» `abstract right'. [4, с. 81], а будет руководствоваться только идеей полезности, но полезности «в широком смысле, основанной на постоянных интересах человека как прогрессирующего существа» “in the largest sense, grounded on the permanent interests of man as a progressive being”. [4, с. 81]. Это допущение о способности человека к прогрессу достаточно важно для либеральной политической теории, однако оно довольно близко к идее естественных прав, так как тоже основывается на некоторых аксиоматических допущениях об особой природе человека, поэтому аргумент Милля на первый взгляд может выглядеть довольно спорно. Почему людей следует рассматривать как по природе склонных к развитию и прогрессу, а не, как это делал Гоббс, находящихся в состоянии войны всех против всех? Подобный оптимизм относительно человеческой природы - это то, что роднит Милля с Кантом и другими либеральными теоретиками, не принадлежащими к утилитарному направлению. Милль предполагает, что свобода, в частности свобода слова, необходима для развития науки и просвещения людей, тем самым она способствует максимизации полезности в долгосрочной перспективе. Для него «полная свобода выражений - необходимое условие, чтобы оправдать претензии на истину» “complete liberty of contradicting and disproving our opinion, is the very condition which justifies us in assuming its truth for purposes of action; and on no other terms can a being with human faculties have any rational assurance of being right”. [4, с. 89], а ограничение возможности оспорить любое мнение или доктрину означает признание собственной непогрешимости (этот аргумент кажется схожим с идеями более современного либерального философа Карла Поппера, а именно с его принципом фальсификации, который также может быть связан с его пониманием социальной инженерии как применения небольших постепенных изменений в обществе в целях исправления его недостатков вместо стремления к абсолютному идеалу, основанному на неоспариваемой доктрине). Этот подход можно назвать оптимистичным, потому что для Милля правда неотделима от полезности и счастья, «верность идеи - это часть ее полезности» “the truth of an opinion is part of its utility”. [4, с. 89], и ни одно убеждение не может быть столь сакральным и важным, чтобы его было запрещено опровергать. Как заключает Джон Ролз, Милль «предполагает, что для нас есть неизменная польза в знании истины» “supposes that we have a permanent interest in knowing the truth”. [6, с. 302] и «не принимает во внимание мрачную мысль, которую можно обнаружить у До- стоеского: обратите внимание на размышления Ивана в „Братьях Карамазовых” о том, что узнав правду, мы станем настолько безутешны, что будем готовы поддержать любой диктаторский режим, лишь бы сохранить наши успокаивающие и необходимые иллюзии» “doesn't entertain the dark thought that one finds in Russian novelists such as Dostoyevsky: witness Ivan's tale of [6, с. 302]. Сходным образом и Кант в своем эссе «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» полагает, что для Просвещения как «выхода человека из им самим навлеченного на себя состояния незрелости» [7, c. 54] единственным необходимым условием является «свобода во всех случаях публично пользоваться собственным разумом» [7, с. 55].

Хорошей иллюстрацией этого тезиса может быть история книги (точнее, изначально серии статей) Ханны Арендт «Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла», основанной на ее впечатлениях от суда над нацистским функционером Адольфом Эйхманом, ответственным за транспортировку евреев в лагеря смерти. Эта работа не была переведена на иврит или опубликована в Израиле до 2000 г., а сама Арендт подвергалась обвинениям в еврейском самоненавистничестве и искажении фактов. Основная идея книги в том, что Эйхман был не «монстром», а «клоуном», не фанатичным антисемитом, а просто бездумным бюрократом. «Проблема с Эйхманом была в точности в том, что многие люди были такими же как он, и эти многие не были ни извращенцами, ни садистами, в том, что они были и остаются ужасно и ужасающе нормальными»the Grand Inquisitor in the Brothers Karamazov, that knowing the truth would be horrible, making us disconsolate and ready to support a dictatorial regime to preserve our comforting and necessary illusions”. [8, с. 141, 142]. Такая оценка человека, на совести которого миллионы погибших, многим интеллектуалам казалась слишком сочувственной. По крайней мере, отчасти это может объясняться тем фактом, что очень неприятно признавать, что этот убийца не исключение, а правило, не маньяк, а законопослушный гражданин, которому просто не хватает одного важного человеческого качества - способности мыслить, встав на позицию другого. В самом деле, это может быть той правдой, которая делает людей безутешными (как это предполагал герой Достоевского), потому что из нее следует, что многие могут поступать похожим образом, но (с точки зрения Милля и, возможно, других философов-либералов) мы должны принять ее, чтобы понимать природу тоталитаризма и противостоять ему.

Позитивная свобода и категорический императив Канта

Такое понимание причин геноцида при тоталитаризме ведет нас ко второму аспекту рассматриваемой проблемы, пределам позитивной свободы. В каком-то смысле притеснения по отношению к меньшинствам можно рассматривать

“The trouble with Eichmann was precisely that so many were like him, and that the many were neither perverted nor sadistic, that they were, and still are, terribly and terrifyingly normal”.

как манифестацию позитивной свободы нации, составляющей большинство населения. Как можно оценить, оправдано это или нет? Источником правдоподобного ответа может стать философская доктрина Канта. Описывая свое видение того, как должны действовать политические акторы, сама Арендт опирается на сочинение Канта «Критика эстетической способности суждения», в частности в «Лекциях о политической философии Канта» она цитирует: «под sensus communis следует понимать идею всеобщего чувства, то есть способности суждения, принимающего во внимание способ представления каждого... Происходит это благодаря тому, что свое суждение сопоставляют с суждениями других, абстрагируясь от ограничений, которые случайно могут быть связаны с нашими собственными суждениями. сколь бы малы ни были объем и степень природного дара человека, этот образ мыслей всегда свидетельствует о широте мышления, если человек способен выйти за пределы субъективных частных условий суждения. и, исходя из общей точки зрения (которую он может определить, только становясь на точку зрения других), рефлектирует о собственном суждении»13 [9, с. 121]. Этот тезис может считаться логическим следствием категорического императива Канта во второй формулировке: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству»14 [10, с. 27].

Таким образом, при постановке личных целей или при принятии политических решений, свобода человека должна быть ограничена его отношением к другим, не допускающим исключительно инструментального подхода. Хотя это может быть не лучшим аргументом с точки зрения классического утилитаризма действия, у Милля,который считается сторонником утилитаризма правил, можно найти сходные допущения о человеческой природе, а именно желание быть в единстве с другими. Ролз определил это как желание «гармонии между нашими чувствами и целями и целями и чувствами других, такой что наши намерения не вступали бы в противоречие, а дополняли друг друга» “that there should be a harmony between our feelings and aims and the feelings and aims of others, so that the objectives of our conduct and theirs are not in conflict but complementary”. [6, с. 282]. В идеале это желание не должно позволить нам преследовать цели, которые выгодны нам, но не приносят блага для окружающих (любопытно также, что эта идея напоминает принцип Парето- оптимальности, который считается относительно консервативным). свобода либеральный политический

Холокост - это пример того, чем был обеспокоен Берлин, когда писал свои «Две концепции свободы»: искусственное разделение природы человека на «высшую» и «низшую», «идеальное» и «эмпирическое» Я, когда «истинная натура становится больше человека (в обычном смысле); это уже социальное „целое”, элементом или частью которого он оказался,- племя, раса, церковь, государство, огромное сообщество живых, мертвых и еще не рожденных» “the real self may be conceived as something wider than the individual (as the term is normally understood), as a social 'whole' of which the individual is an element or aspect: a tribe, a race, a church; a state, the great society of the living and the dead and the yet unborn”. [3, с. 127]. Эмпирическое, или выражаясь в терминах Канта, гетерономное Я приравнивается к животному началу, которое следует подавлять для полной реализации автономного, рационального, истинно человеческого Я (отождествляемого с чем-то большим, чем отдельный человек), которая только и может принести настоящую свободу. Это разделение ведет к тому, что целое доминирует над индивидом (как утверждается, для его собственного блага) и над его желаниями, которые заклеймляются как препятствия на пути реализации подлинной свободы, фактически же собственные стремления и принципы людей приносятся в жертву идеологии и целям элиты. Возвращаясь к вышеописанному примеру, ради общенационального триумфа жителям Германии было настоятельно предложено отказаться от гуманистических склонностей, неотъемлемых для человека, и убивать невиновных людей, предположительно, веря в то, что они поступают правильно.

Однако представляется, что категорический императив Канта может помочь разрешить это противоречие. Если признавать автономию человека, должна существовать какая-то невероятно важная ценность, важнее, чем сам человек, чтобы заставить его поступать так, как он не хочет, точнее, чтобы он самостоятельно принял решение пожертвовать своими интересами и интересами других ради этой ценности. В то же время человек является самоцелью, поэтому не может быть ценности выше него, автономный индивид, следующий предписаниям категорического императива, не станет идти на поводу у ложной идеи реализации идеального Я. Таким образом, столь патерналистский подход не может быть оправдан с точки зрения кантианской этики, несмотря на то, что Кант считается одним из основоположников идеи позитивной свободы.

Критика

Стоит отметить, однако, что в некоторых аспектах оба автора отступают от общей позиции относительно автономии индивида, указывая на возможные исключения, что, с точки зрения современного читателя, также может выглядеть как проявление патернализма. Так, например, особой критике подвергалась позиция Канта относительно положения женщин. Философ не считал, что женщины должны быть наделены гражданскими правами, равно как и слуги, подмастерья и другие люди, которые продают не то, что они произвели, а сам свой труд, а следовательно, по мнению Канта, гетерономны, зависимы от других и используют себя как средство (эту группу граждан, лишенных избирательных прав, Кант обозначил как «пассивные»). Необходимое условие для того, чтобы стать активным гражданином и иметь право влиять на принятие законов - быть хозяином самому себе. Однако если мужчины из этой категории должны быть вправе улучшить свой статус и стать активными гражданами, женщины такой возможности лишены по определению (в «Теории и практике» Кант включает в круг лиц, которые могут быть активными гражданами, только взрослых мужчин: «Единственное условие, выполнение которого требуется для того, чтобы стать гражданином (кроме, конечно, того, чтобы быть взрослым мужчиной) - быть хозяином самому себе (sui juris) и иметь некоторую собственность (которая также может включать любое ремесло, торговлю, искусство или науку), чтобы содержать себя» “the only qualification required by a citizen (apart, of course, from being an adult male) is that he must be his own master (sui juris) and must have some property (which can include any skill, trade, fine art or science) to support himself”. [11, с. 172]). Это во многом противоречит изначально декларируемой Кантом идее равенства и свободы граждан.

Кант также признает естественным господство мужа над женой, но остается двусмысленным относительно того, следует ли это из того, что женщины по природе не равны мужчинам. Иногда он отстаивает точку зрения, согласно которой изначально мужчины и женщины равны между собой, но жена жертвует равенством ради блага семьи, а иногда говорит о том, что мужчины и женщины не равны по природе, но для женщин это компенсируется тем, что они могут управлять домом. В любом случае, по мнению Сьюзан Мендус, основная проблема в том, что философ возводит устоявшиеся в восемнадцатом веке социальные практики в ранг «требований разума, а не переменных и изменяющихся обычаев» “demands of reason, not merely variable and changeable customs”. [11, с. 182]. Это суждение наводит на мысль о том, что философ не совсем последовательно следует декларируемому им принципу sensus соттит, не преодолевает границы собственного суждения в стремлении встать на точку зрения другого (тех, чью свободу он предполагает ограничить) и с этой позиции рефлексировать относительно собственного мнения, а принимает интернализованные им нормативные установки своего времени как само собой разумеющиеся.

Следует отметить, что в данном случае, на наш взгляд, подчиненное положение женщин - лишь частный, пусть и наиболее яркий и полемичный, пример того, как эмпирические выводы сочинений Канта не соответствуют духу фундаментальных принципов его онтологии и этической теории. В соответствии с этими принципами все люди, вне зависимости от их индивидуальных особенностей (будь то гендер или наличие собственности), должны обладать правами активных граждан по праву принадлежности к человеческому роду. Более того, необходимость такого расширения активного гражданства логически вытекает из того, что человек должен иметь возможность пользоваться собственным разумом, чтобы выйти из «им самим навлеченного на себя состояния незрелости», о котором Кант пишет в эссе «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» [7, с. 54].

Конечно, можно просто объяснить такую противоречивость взглядов наличием двойственности во всей философской системе Канта, которая основана на разделении мира на мир номенов (вещей-в-себе) и мир феноменов (явлений). Но Мендус полагает, что причина такой ограниченности взгляда великого философа заключается в недостатках индивидуализма. Все индивидуалистские теории, «представляя людей как по природе независимых, свободных и равных, поддерживают атомистическую модель, которая не может включить в себя такие социальные единицы, как семья, по своей сути переступающие пределы обычного атомизма»19 [11, с. 183], поэтому одного из членов семьи теоретику приходится наделять господством (подобно тому, как суверен наделяется властью у Гоббса) над другим для того, чтобы создать целостную единицу, которая может быть полноценно представлена лишь одним членом семьи, иначе остается только отказаться от индивидуалистического подхода. «Даже у Милля (поборника прав женщин) возникает та же проблема, заставляя его апеллировать к природе женщин как гарантии, предотвращающей исчезновение патриархальной семьи»20 [11, с. 184]. Как заключает Мендус, господство и подчинение неотделимы от индивидуализма, поэтому добиться равенства можно, только покончив с индивидуалистической логикой, в противном случае, даже если господствовать в семье будет женщина, неравенство между супругами все равно сохранится.

В защиту философа нужно сказать, что, как отмечает Мендус, позиция Канта по отношению к женщинам основана на отрицании принципа собственности на самого себя, самовладения21 [11, с. 178] (с точки зрения Канта, у человека не может быть двух хозяев, если мужчины используют женщин для удовлетворения сексуальных потребностей, то женщины уже не могут быть хозяевами сами себе) и вытекающей из него рыночной морали

(что роднит его с теоретиками марксизма и феминизма), которая предполагает возможность свободного распоряжения не только собственностью, но и собой, и собственным телом. Если сторонники феминизма и сами отрицают рыночную мораль, «они должны принимать всерьез возражения Канта относительно принципа, который лежит в ее основе» “they should take seriously Kant's objection to the principle which underpins it”. [11, с. 188].

Милль, хотя и отстаивал права женщин, также ввел определенные ограничения для действия своего принципа непричинения вреда. Например, введенный им принцип не распространяется на общества, отстающие по уровню развития: «Свобода в принципе неприменима к обществу, предшествующему эпохе, где можно спокойно совершенствоваться путем свободных и равных дискуссий» “Liberty, as a principle, has no application to any state of things anterior to the time when mankind have become capable of being improved by free and equal discussion”. [4, с. 81]. Представляется, что в данном случае сказались колониальные и империалистические установки того времени - жители колоний виделись европейцам отчасти варварами, отчасти детьми, поэтому считалось, что они еще не могут сами управлять собой, а вполне могут управляться недемократическим путем для того, чтобы достигнуть нужного уровня цивилизации. Однако все же в подобных рассуждениях можно рассмотреть патерналистскую логику, так как в принципе неизвестно, по каким критериям следует определять исторический момент, когда общество достигает той эпохи, «где можно спокойно совершенствоваться путем свободных и равных дискуссий», что открывает пространство для манипуляций со стороны элиты. Соответственно, это ограничение входит в противоречие с основным тезисом Милля о том, что свобода не должна ограничиваться даже из соображений блага для индивида “That the only purpose for which power can be rightfully exercised over any member of a civilised community, against his will, is to prevent harm to others. His own good, either physical or moral, is not a sufficient warrant. He cannot rightfully be compelled to do or forbear because it will be better for him to do so, because it will make him happier, because, in the opinions of others, to do so would be wise, or even right“. [4, с. 81].

Ролз также считает, что Милль выделяет ограничение, согласно которому принцип непричинения вреда не распространяется на общества, окруженные внешними врагами или раздираемые внутренними противоречиями, в которых послабления в виде самоуправления могут создать угрозу безопасности. В этом ограничении прослеживается вполне логичный утилитарный посыл, оно сходно с концепцией чрезвычайного положения в теории Карла Шмитта, однако подобный отказ от свободы ради безопасности выглядит неожиданным для либерального мыслителя. Кроме того, подобное ограничение также может стать основой для спекуляций со стороны властей предержащих о том, что свобода должна быть ограничена, потому что страна находится в кольце врагов, т.е. и это ограничение подразумевает приоритет блага управляемых над их свободой, что отрицается принципом непричинения вреда [4, с. 81].

Таким образом, оба мыслителя, с одной стороны, испытали на себе влияние социальных установок и стереотипов своего времени, с другой стороны, оказались ограничены положениями методологического индивидуализма, что сказалось на их, на сегодняшний взгляд, достаточно консервативном подходе к распределению гражданских прав и свобод. Вследствие влияния двух этих факторов (социальных установок, характерных для исторического периода романтизма и империализма и методологического индивидуализма) их практические соображения порой входят в противоречие с ключевыми положениями их теорий.

Заключение

Свобода находится в поле интереса не только философии, которая занимается изучением ее как абстрактной категории, но и политики и политической науки, для которых пределы свободы индивида во многом характеризуют отношения между обществом, гражданином и государством на определенном этапе исторического развития. Именно для либерализма свобода стала центральным, смыслообразующим понятием. В наши дни, когда возникают все новые как материальные, так и ценностные угрозы свободе индивида, обращение к трудам отцов - основателей либеральной политической мысли представляется особенно актуальным.

Хотя Кант и Милль считаются сторонниками противоположных этических теорий (соответственно, деонтологии и утилитаризма), можно заключить, что эти два мыслителя похожи по своим исходным аксиомам. Обоих философов отличает оптимистичное отношение к природе человека: для Милля человек по определению является прогрессирующим существом, всегда извлекающим пользу из поисков истины и стремящимся к гармонии и единению с другими. По мнению Канта, человека от других живых существ отличает способность преодолеть ограничения собственного разума и встать на позицию другого, а также присущий каждому индивиду внутренний моральный ориентир в виде категорического императива.

Более того, два рассматриваемых мыслителя похожи не только по своим изначальным допущениям, но и по своему обобщенному выводу - основное ограничение, которое накладывает на индивида его статус как человека и члена сообщества, состоит в обязанности принимать во внимание благополучие других. Это проявляется в том, что принцип непричинения вреда Милля предполагает легитимность вмешательства общества и государства в действия индивида, только если они наносят вред окружающим, а категорический императив Канта запрещает сугубо инструментальное отношение к людям, использование других исключительно ради достижение личных целей.

В то же время оба автора, по крайней мере в своих ценностных установках, сходятся в том, что индивид должен быть полностью независим (выражаясь языком Канта, автономен) в частной жизни и обладать свободой слова, патернализм, даже ради блага управляемых, недопустим. Однако из-за некоторых предубеждений Милль, и в особенности Кант, значительно ограничивали круг тех, кто, по их мнению, вправе обладать полноценным набором гражданских свобод и личностной автономией по отношению к обществу и государству. Вследствие того, что эти предубеждения зачастую принимаются на веру без развернутой аргументации, порой может возникнуть противоречие между эмпирическими выводами и рекомендациями, предлагаемыми мыслителями, и их теоретическими тезисами. Открытым для дальнейшего изучения остается вопрос о том, можно ли совместить преодоление границ, накладываемых индивидуализмом, с другими теоретическими положениями либеральной политической теории, или же это возможно сделать, только уйдя в теоретическую плоскость коммунитаризма и других более коллективистских направлений в политической мысли.

В силу определенных методологических ограничений в этой статье не были затронуты такие важные аспекты проблемы, как экономическая свобода и неравенство или дилемма «свобода vs безопасность». Однако эти аспекты могут стать плодородной почвой для дальнейших изысканий. Представляется, что изучение эволюции концепта свободы в рамках либеральной традиции политической мысли может помочь исследователям выявить влияние мыслителей-классиков на риторику и повестку современных представителей либерального течения как в политике, так и в академическом сообществе, а также лучше понять аргументацию их критиков и оппонентов.

Список источников

1. Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации. Полис. Политические исследования. 1999;(1):10-23.

2. IngLehart R., Baker W. E. Modernization, cultural change, and the persistence of traditional values. American sociological review. 2000;(1):19-51.

3. Berlin I. Two concepts of Liberty. Four Essays on Liberty. Oxford: Oxford University Press; 1969. 118-172. (Цит. по: Берлин И. Философия свободы. Европа. Предисловие А. Эткинда. М.: Новое литературное обозрение; 2001. 448 с.)

4. Mill J. S., Bromwich D., Kateb G. On Liberty. New Haven and London: Yale University Press; 2003. 262 с. [Цит. по: Милль Дж. О свободе. Пер. с англ. А. Фридмана. Наука и жизнь. 1993;(11):10-15;(12):21-26].

5. Bentham J. Rights, representation, and reform: Nonsense upon stilts and other writings on the French Revolution. Oxford: Oxford University Press on Demand; 2002. Vol. 15. 495 р.

6. Rawls J. Lectures on the history of political philosophy. Cambridge: Harvard University Press; 2008. 497 р.

7. Kant I. An answer to the question: What is enlightenment? (1784). Practical philosophy; 1996:16-22. (Цит. по: Кант И. Собр. соч. в 6 т. Т 6. М.; 1966:25-35).

8. Ezra M. The Eichmann polemics: Hannah Arendt and her critics. Democratiya. 2007;(3):141-169.

9. Arendt H. Lectures on Kant's political philosophy. Chicago: University of Chicago Press; 1989. 182 с. (Цит. по: Арендт, Х. Лекции по политической философии Канта. Пер. с англ. А. Глухова. СПб.: Наука; 2012. 302 с.)

10. Kant I. The moral law: Groundwork of the metaphysics of morals. London: Routledge; 2015. 117 с. (Цит. по: Кант И. Основы метафизики нравственности. Собр. соч. в 6 т. Т 4. М.: Мысль; 1999:211-310.)

11. Mendus S. Kant: `An Honest but Narrow-Minded Bourgeois'? H. Williams, ред. Essays on Kant's Political Philosophy. Cardiff: University of Wales Press; 1992:166-190.

References

12. Diamond L. Is the Third Wave Over. Polis. Political Studies. 1999;(1):10-23. (In Russ.).

13. Inglehart R., Baker W. E. Modernization, cultural change, and the persistence of traditional values. American Sociological Review. 2000;(1):19-51.

14. Berlin I. Two concepts of liberty. Four Essays on Liberty. Oxford: Oxford University Press; 1969:118-172. (Russian edition: Berlin I. Philosophy of Freedom. Europe. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie; 2001).

15. Mill J. S., Bromwich D., Kateb G. On Liberty. New Haven and London: Yale University Press; 2003. [Russian edition: Mill J. S. O svobode. Nauka izhizn'. 1993;(11):10-15;(12):21-26].

16. Bentham J. Rights, representation, and reform: Nonsense upon stilts and other writings on the French Revolution. Oxford: Oxford University Press; 2002.

17. Rawls J. Lectures on the history of political philosophy. Cambridge: Harvard University Press; 2008.

18. Kant I. An answer to the question: What is enlightenment? (1784). Practical philosophy. 1996:16-22. [Russian edition: Kant I. Collected works in 6 volumes. Vol. 6. Moscow; 1966:25-35].

19. Ezra M. The Eichmann polemics: Hannah Arendt and her critics. Democratiya. 2007;(3):141-169.

20. Arendt H. Lectures on Kant's political philosophy. Chicago: University of Chicago Press, 1989. [Russian edition: Arendt H. Lectures on Kant's political philosophy. St. Petersburg: Nauka; 2012].

21. Kant I. The moral law: Groundwork of the metaphysics of morals. London: Routledge, 2015. [Russian edition: Kant I. Groundwork of the metaphysics of morals. Collected works in 6 volumes. Vol. 4. Moscow: Mysl.].

22. Mendus S. Kant: `An Honest but Narrow-Minded Bourgeois'? In: Williams H., ed. Essays on Kant's Political Philosophy. Cardiff: University of Wales Press; 1992:166-190.

Размещено на Allbest.ru