Значение феномена виртуальности в аспекте исследования духовной сферы

In this research is made an attempt of identification of a role of virtuality in the spiritual sphere of the person. The main approaches to definition of the concept «virtuality» are analysed, the author's position of determination of virtuality through binomial model of the mutually finding elements of a virtual object and the action made with a

virtual object is presented. Specific features of speculative mixing of the concept of virtual and real are found. The definition of spirituality is revealed as a special form of human activity related to the search. The semantic value of the creation of virtual objects in the spiritual human life is revealed on example of similar metaphorical motives of the concepts «Moksha» and «Redemption» in Christianity and Buddhism. The similarity of ways of interaction to the world is shown «virtual» as interactions from the myths «initiate» and «non-initiated».

Key words: virtuality, virtual reality, spiritual sphere, spiritual search, development of technologies.

Несмотря на множество исследований феномена виртуальности в последние десятилетия, до сих пор существует особый дискурс вокруг данного продукта развития информационных технологий. Данный дискурс биполярен и предполагает два противоречивых взгляда на виртуальную реальность: с одной стороны, алармистский, рассматривающий виртуальность в негативном ключе; с другой - прогрессистский, для которого виртуальность представляется более положительной. Однако обе позиции при рассмотрении их концептуальных оснований имеют ряд схожих предпосылок, включающих как концептуальные допущения, связанные с употреблением термина, так и приписывание абсолютной детерминирующей силы виртуальности в ее отношениях с феноменами, с ней сопряженными. Такие допущения позволяют очертить поле проблемных ситуаций, где происходит подмена подлинной философской рефлексии феномена виртуальности спекулятивным дискурсом утверждения пропагандистских позиций. Данное исследование выступает одним из возможных решений в данной ситуации.

Очерченное проблемное поле позволяет выделить объект исследования - феномен виртуальности. Исходя из актуального количества проблем, существующих в научном дискурсе о виртуальности, более методологически верно бы было построить исследования, исходя из принципа системности. Однако чрезмерная сложность объекта не позволяет сделать этого и вынуждает ограничить рефлексию феномена лишь определенной сферой, в данном исследовании - духовной. Это дает возможность выделить предмет исследования как значение виртуальности в духовной сфере. В качестве цели исследования заявлено выявление символического значения виртуальности в духовной сфере.

Попытка дать определение термину «виртуальность» приводит к целому ряду взаимосвязанных спекуляций и вынуждает воспользоваться апофатическим методом. Например, благодаря развитию идей Д. Скотта термин «виртуальность» приобретает особый оттенок ложности и иллюзорности в современном языковом употреблении, отходя от его изначальной трактовки, которую можно наблюдать в работах средневековых авторов. Для них «виртуальность» была синонимична потенции и наличию, но в неактуализированном состоянии [1]. Соответственно, в этом плане при попытке отказаться от допущения о противопоставлении виртуальности чему-то достоверному описываемый феномен, по своей сути, не будет соответствовать ни первому, ни второму значению термина «виртуальность». Это связано с тем, что при исследовании каких-то частей данного феномена происходит столкновение не с копией, а с самобытным объектом, который принципиально выражен в своей подлинной, а не потенциальной форме. Еще одним вызывающим сомнения концептуальным допущением является уподобление именуемого «виртуальностью» феномена, который можно наблюдать лишь через его проявления, таким концептам, как «реальность» или «действительность», а иногда «пространство» или «поле». Подлинно наблюдаемыми проявлениями выступают два взаимообнаруживающих элемента: первый -- это некий объект, которым выражена информация, с которой взаимодействует субъект, а второй -- это процесс вовлеченности субъекта при взаимодействии с вышеуказанными данными. Таким образом, при определении термина «виртуальность» подразумевается не просто объект, не представленный физически, но комплекс взаимосвязанных действий, позволяющих его обнаружить. Такая неопределенность исследуемого феномена не позволяет применять характеристики протяженности в пространстве или процессуальности времени в строгом для реальности или действительности значении, а соответственно, указывает на концептуальное допущение, совершаемое при именовании виртуального «виртуальной реальностью» или даже «информационным пространством». Одновременно с этим вызывают сомнения термины «реальность» и «действительность» в значении чего-то подлинного, эмпирически достоверного.

Принципиально важно понимать, что «реальность» столь же концептуальна, как и «виртуальность», и берет свое начало от латинского «res» - понятия, возникшего в среде торговцев и мореплавателей. Его происхождение связано, помимо прочего, с частью корабля и формирует взгляд на объект исключительно через физическое эмпирическое обнаружение в практике, что выражается в двух последующих сформировавшихся значениях - «дела» и «вещи» [2]. Эти значения слились в столь неразрывное концептуальное поле, что сегодня заставляют нас воспринимать как подлинное действие лишь манипуляцию с вещью, «осязаемой», измеримой, имеющей физическое проявление. Необходимость соединения концептов «реальность» и «виртуальность», вероятно, связана с манифестацией власти через дискурс о вреде виртуального. Так, «виртуальная реальность», которой приписывается неодолимая суггестивная сила, становится для представителей политической власти и специалистов определенных профилей (медицины, психологии и т.п.) удобным средством для описания причин вопиющих, противящихся их властным функциям феноменов, будь то, например, проявления жестокости, самоубийства и пр.

Дополняет ряд концептуальных допущений и условность границы включенных в виртуальность объектов. Выделяется не менее четырех основных подходов в рассмотрении виртуальности. С одной стороны, данная граница может быть расширена вплоть до всех объектов, в создании которых участвует наше мышление, в частности один из его процессов - воображение. С этой точки зрения в данную категорию попадает любой концепт, а значит, и концепт реальности, что значительно снижает его непоколебимую достоверность. Критический анализ с этой позиции можно встретить в работах М. Хайдеггера, М. Фуко и др. Рассмотрение виртуальности в контексте информационной среды, основанной на биохимических процессах мозга, и возможности соответствующих воздействий на нее, связанных с развитием технологий и применением в том числе психоактивных веществ, освещено в работах С. Гроффа и Т. Лири [3. С. 18, 52-54]. Однако чаще всего подразумевается весьма конкретизированный ряд объектов, которые очерчиваются характеристикой создания при использовании современных цифровых технологий (условными эталонами таких объектов выступают, например, видеоигры и вебстраницы), данной точки зрения придерживаются и авторы этого исследования.

«Имитация реального мира» -- это типичное значение, которое придается виртуальности, особенно в алармистском дискурсе. Так, Ф. Хэмит, описывая историю развития технологий виртуальности, указывает, что данный термин в отношении к компьютерным технологиям стал впервые применяться в рамках попытки имитации действительности для обучения военных в США [4]. Однако при более детальном рассмотрении становится понятно, что некая относительно достоверная имитация -- это лишь технологический этап, в функциональном плане на уровне прогноза можно отметить присутствие элемента создания чего-то фундаментально нового. Еще в большей мере это проявляется в отношении разработки другого виртуального объекта - сетевых страниц и видеоигр. Например, Дж. Ликлайдер выдвигает концепцию «Галактической сети», которая в дальнейшем получает развитие в проекте Багра, целью которого была не имитация, а формирование принципиально-фундаментального способа взаимодействия человека и компьютера. Признаваемая первой из видеоигр «Space war» также была разработана в рамках моделирования реальности для военных целей, однако она изначально демонстрировала создание фундаментального нового мира, а не имитировала реально существующее сражение. виртуальный духовный метафорический буддизм христианство

Таким образом, принципиально отличать первичную и более глубокую функцию создания новой формы бытия, находясь в другой форме, от вторичной, хотя и оказывающей влияние на особенности создания объектов виртуальности на основе реальности. Более того, критический взгляд на концепт реальности, представленный выше, позволяет выразить сомнение в потребности ее копирования.

Также принципиально важно, что для любого виртуального объекта неприменимы свойства, названные И. Кантом априорными формами чувственности, а именно время и пространство [5. С. 115]. Рассмотрим примеры веб-страницы и видеоигр. Если допустить, что мы обнаруживаем протяженность пространства через ограничение, то таковое ограничение в физическом плане тем объектом техники, который реализует для нас доступ в виртуальность, в обоих случаях совершенно не совпадает с пространством значения самой виртуальности. На более глубоком уровне мы наблюдаем, что даже внутреннее условное разграничение пространства не позволяет осуществлять физическое взаимодействие с ним. Например, то пространство сети, которое мы внешне определяем как электронный почтовый ящик, при взаимодействии раскрывается перед нами в значении своеобразного «стеллажа архива», на котором разложены по определенным категориям папки с нашей перепиской. Еще большее несоответствие реальному мы обнаруживаем у свойства времени. Так, например, в социальных сетях и чатах мы можем постоянно иметь доступ к переписке, что, по сути, сливает воедино прошлое и настоящее. В видеоиграх же мы зачастую наблюдаем концентрацию времени вокруг наших действий, нет того неумолимого движения окружающего вне зависимости от наших действий. Таким образом, отсутствие неотчуждаемых от реальности свойств времени и пространства не позволяет нам говорить о виртуальности как о несовершенной реальности; виртуальность есть нечто принципиально новое.

Определив, что виртуальность есть нечто фундаментальное, несводимое к реальности, но имеющее в ней корни, выясним, каково отношение виртуальности со сферой духовного, как возможна виртуальность в духовной сфере. Существует два взгляда на данную проблему: внешний -- это взгляд на значение объектов виртуальности, и внутренний -взгляд на значение действий с этими объектами. В диссертационном исследовании А.М. Багаутдинова утверждается, что духовность представляет собой особую форму активности человека, выражающуюся в стремлении к познанию мира, его законов и себя в этом мире. Соответственно, под этой активностью и понимается духовный поиск [6. С. 136]. Следуя за Д.В. Ивановым, можно также согласиться, что объекты виртуальности, как и технологии, участвующие в их создании, позволяют по-новому взглянуть на мир, который уже привычно называть реальностью, - «именно благодаря развитию технологий мы получаем возможность эти новые реальности прочувствовать с большей силой», по сути, технологии выступают одной из граней призмы «духа времени», в терминах Анри Бергсона, которая позволяет увидеть привычный нам мир под новым углом [7]. Определяя символическое значение виртуальности как создания бытия в бытии, можно найти параллели с данной функцией во множестве культурных традиций, в первую очередь в религиозных догматах христианства, индуизма, буддизма и т.д. Например, в рамках традиции Махаяны существует три уровня вовлеченности в подлинное бытие, где самый низший уровень рассматривается как реальный мир, который уподобляется сновидению, каждое перерождение без достижения просветления - как смена сновидений, а высший уровень - полное пробуждение (бодхи), осознание единства себя и мира. Сходную метафору сна и уровней бытия можно встретить и в различных направлениях индуизма, например в шиваизме. В христианстве уровни бытия рассматриваются через соединение с Богом в акте спасения. Таким образом, с одной стороны, создание бытия в бытии можно рассматривать как отдаление от предлагаемой в данных религиозных системах цели; с другой стороны, создание бытия в бытии может рассматриваться как возможность увидеть то, что демонстрирует религия в более глубоком масштабе на масштабе менее глубоком. Рассматривая догматы о мокше и спасении как мифологему, можно констатировать, что сотворение бытия в бытии есть нормальный для человека процесс и его реализация заложена в культуре, что позволяет прогнозировать еще более глубокие уровни виртуальности, нежели те, с которыми человечество сталкивается благодаря цифровым технологиям.

Если говорить о внутреннем взгляде, то здесь следует рассматривать значения действий, совершаемых с виртуальностью. В силу своей принципиальной новизны виртуальность предстает для человека в самых архаичных формах восприятия, даже несмотря на то, что человек является ее создателем; это порождает чувство неопределенности и когнитивного дискомфорта при взаимодействии с компьютерными технологиями. Стереотипность в восприятии виртуального как чего-то пугающего, как источника зла отчасти связана с этим и наряду с «генеалогией» технологий виртуальности, чьи корни лежат в военных разработках, объясняет агрессивность происходящего внутри экрана. Результатом такой деятельности становится мифологизация виртуального. С. Жижек описывает это как «возвращение к премодерному “конкретному мышлению” или непрозрачному жизненному миру» [8]. Под мифологизацией в данной работе понимается результат определенных процессов мышления, результат деятельности сознания в поисках смысла. Соответственно, вполне ожидаемо видеть, как взаимодействие повторяет не менее архаичные схемы взаимодействия с реальностью. В данные схемы вписывается, например, поведение нетсталкеров и геймеров. Такое повторение совершенно традиционно может носить две формы отношения, соответствующих отношению «сакрального» и «профанного», что согласуется с представлениями М. Хайдеггера о модусах dasein: аутентичном и неаутентичном [9. С. 232-351]. «Профанная» форма взаимодействия с виртуальным находит выражение в тех же признаках, которые М. Хайдеггер указывает для dasman. Отсутствие «озабоченности» и «понимания» выражается в отсутствии критичности при восприятии информации, невозможности отделять близких, одновременно с этим поддерживаются явления «болтовни» через то, что сегодня принято означать словом «хайп», и «любопытства», которое проявляется в бесконечном блуждании, например, по ссылкам от одной веб-страницы к другой. Такое же неаутентичное взаимодействие можно встретить и в отношении видеоигр, когда взаимодействие с данным объектом виртуальности превращается в классическую игру из теории игр Й. Хейзинга: соревновательность выходит на первый план, игнорируя внутренние стремления субъекта, человек не воспринимает нарратив игры, а лишь осуществляет ее бихевиориально заданную механику, победа становится важнее процесса [10. С. 380-400]. Однако существует и «сакральная» форма взаимодействия, соответствующая аутентичному dasein, связанная с возможностью отделять сущностное и бытийное. И для сети Интернет, и для видеоигр -- это осознание своей вброшенности в такое бытие, это озабоченность, осознание важности процесса, осмысленности погружения в виртуальность.

Таким образом, вопреки традиционному дискурсу о виртуальности как об исключительном примере аддикции и гиперкомпенсации, можно выделить и тот способ взаимодействия с виртуальностью, который не может быть оценен негативно в сфере духовности. Взаимодействие с виртуальным не является простым повторением архаичных мифов, это сложная система, формирующая новый миф на основе традиционных, позволяя интегрировать тех субъектов, для которых научный миф не имеет столь фундаментальной силы, чтобы стать выходом из кризиса духовного поиска.