Возвращение поэтики. Ю. Кристева vs М.М. Бахтин

Это же ущербное представление о бахтинском диалоге как игре с двумя означающими, смешивая бинарную коммуникацию нехудожественного текста и тернарную коммуникацию художественного произведения, уводя диалогические отношения «голосов» в сферу лингвистического дискурса, Кристева воспроизводит в своей работе «Бахтин, слово, диалог и роман» (1966): «Любое повествование, в том числе историческое и научное, несет в себе диалогическую диаду, образованную “повествователем” и “другим” и выраженную посредством диалогической пары Свп/ Свр, где Свп и Свр поочередно оказываются друг для друга то означающим, то означаемым, хотя на деле представляют собой всего лишь пермутативную игру двух означающих» [Кристева 2004: 470].

Борясь с бинарной оппозицией, Кристева далеко ушла от русла бахтинской логики, в которой намечен выход из теоретического тупика за счет приложения тернарной модели эстетической коммуникации. Выбирая «постструктуральный» выход полного отказа от возможности покинуть замкнутый круг «означающее/ означаемое/означающее», она утверждает: «Этот диалог, овладение знаком как двоицей, амбивалентность письма обнаруживаются в самой организации дискурса (поэтического), то есть в плоскости явленного текста (литературного), лишь при посредстве определенных повествовательных структур» [Кристева 2004: 178]. Ключевое слово здесь -- «плоскость», то есть двумерное пространство, в котором, в отличие от тернарного объема бахтинской модели коммуникации, любой контакт натыкается на «я» и «ты», не давая шансов третьему лицу разрешить этический тупик взаимного приятия/неприятий, складывающегося по образцу, остроумно указанному в юмореске Аркадия Райкина: «Я тебя уважаю, ты меня уважаешь, следовательно, мы с тобой -- уважаемые люди». Тем самым Кристева создает ирреальный мир, в котором означаемое и означающее сливаются воедино, обращая любой предмет в «вещь в себе», непроницаемую для понимания и анализа, где означающее репрезентирует субъект для другого означающего и весь этот процесс идет помимо воли автора и читателя -- марионеток в руках всесильного интертекста, подкладывающего им нужные значения из своего безразмерного запаса вариантов. Приходится согласиться с Кристевой в том, что этот «подход к повествованию, равно как и к роману, позволяет разом уничтожить любые барьеры между означающим и означаемым, делая эти понятия непригодными в рамках литературной практики, протекающей исключительно внутри диалогического означающего (диалогических означающих)» [Кристева 2004: 178].

С бинаризмом, хорошо работающим в области чисел, но ограниченно применимым в сфере искусства, Бахтин действительно боролся, начиная с «Форм времени и хронотопа в романе», указывая, что схемы эстетической коммуникации, игнорирующие его тернарную структуру, ошибочны, как ошибочна попытка разместить трехмерную конструкцию в плоскости: «Если герой и автор совпадают или оказываются рядом друг с другом перед лицом общей ценности, ...кончается эстетическое событие и начинается этическое (памфлет, манифест, речь, обвинительная речь, похвальное и благодарственное слово, брань, самоотчет-исповедь и прочее). Когда же героя вовсе нет, даже потенциального, -- познавательное событие (трактат, статья, лекция)» [Бахтин 2003а: 104]. Сложность структуры образования эстетического значения, множественность и вариативность входящих в него «голосов» Бахтин не приравнивал к отсутствию определенного смысла. Говоря о «диалоге», Бахтин имел в виду не «обмен мнениями» между двумя онтологически монолитными субъектами, но взаимодействие между четырьмя позициями -- «я-для-себя», «я-для-тебя», «ты-для-себя», «ты-для-меня» [Бахтин 2003а: 43-67]. Главное здесь в том, что в контакте двух онтологически раздвоенных сознаний вырисовывается третий участник, имплицитный и желанный «ты» для обоих «я», пространство бытия которого находится между «я-для-тебя» и «ты-для-меня»; без этого третьего, обладающего суммирующим интегральным значением, эстетическая коммуникация оказывается невозможна. Этот третий, пользуясь выражением Бахтина, есть «почка», из которой вырастают феномен повествования и сама художественная форма [Бахтин 2003а: 106].

Логика Бахтина развивалась следующим образом. Отношения двух персон перед лицом общей ценности -- это дуальное этическое событие, такого рода событийность -- одноплановая, плоская, предполагающая схему: «я» оцениваю «тебя» в своих реакциях на меня и сами условия этих реакций. Эстетическая событийность выглядит иначе: «я» оцениваю то, как относятся друг к другу вступающие в диалог «ты» и «он» в своих этико-познавательных реакциях друг на друга и к окружающей их действительности («кругозорам/окружениям»), мое отношение не замыкается на прямой дуальный диалог с «ним» или с «тобой», но в равном этическом напряжении к обоим и одновременно оставаясь в рамках «положительно- приемлющего» отношения. Бахтин считал, что, выйдя из мифа и его выражения в виде монолога, повествование прошло стадию косвенного рассказа и нашло себе самую адекватную форму -- тернарную художественную коммуникацию, в которой эстетика, надстраиваясь над этикой, лишается «судебного», по его словам, характера и на нарративном уровне становится метаэтикой. Этот уровень, в отличие от повествуемого, имеет вполне специфический морально-онтологический статус, характерной чертой которого является внесудебное отношение к другому. Находящиеся в состоянии открытого диалога «голоса» связываются по границе «кругозор -- окружение», в то время как для точки нарратора (и, аналогичным образом, наррататора) повествование выстраивает смысловую основу для формирования рецептивной инстанции, где оба становятся «он» и их отношения внутри кругозора воспринимающего, требующего включения «другого я» в какой-то рейтинг, делают излишней и нежелательной моральную оценку.

Эта мысль Бахтина оказалась за пределами внимания Кристевой, которая увидела лишь то, что бахтинская художественная коммуникация выходит за рамки бинаризма, но вместо бахтинского сугубо личного «внесудебного» «положительно-приемлющего сознания» [Бахтин 2003б: 286] предложила диктат «оно» в виде неличного вершителя любого слова -- интертекста. Бахтин говорил о двух видах коммуникации, связанных друг с другом и противостоящих друг другу, -- этической и эстетической, «диалог» в его системе понятий охватывает оба явления, и это, возможно, стало причиной той путаницы, которую мы видим в «Разрушении поэтики» Кристевой.

По Бахтину, коммуникативная стратегия искусства базируется на идее поиска смысла бытия, который в равной степени и всегда лишь частично доступен всем индивидуумам, составляющим человеческое общество. Если в лингвистическом дискурсе слово описания тяготеет к точному общепринятому значению, в искусстве оно всегда имеет личное значение, идущее изнутри специфики «избытка видения», от специфического видения мира; на этой основе образуется поэтический язык как средство самовыражения индивидуальности. Если в социологии и лингвистике предметом изучения является объект и субъект научного действия, то в искусстве эстетическое действие начинается с момента восприятия итогов взаимодействий между чуждыми друг другу способами видения мира. Но это не просто оценка чужой оценки, но оценка смысла и результата этического взаимодействия между «вторым» и «третьим» участниками эстетического триалога. Тем самым имеющая тернарную и двухуровневую структуру художественная коммуникация преодолевает методологический тупик, обеспеченный тотальным доминированием методологического бинаризма, длившимся большую часть ХХ в. Бахтинская теорема дает уникальную теоретическую перспективу выхода из того тупика, в котором оказывается кристевская и в целом постструктуральная парадигма, не обнаруживающая иных путей, кроме отказа от референции, от наличия смысла в мироздании, кроме перемены местами денотата и денотанта или поиска внешнего по отношению к ним фактора влияния контроля. Тернарная схема эстетической коммуникации, не вычитанная Кристевой из Бахтина, и стала основной причиной тяжелого теоретического казуса ее «Разрушения поэтики».

Нет сомнений, что попытки создания негуманитарной литературоведческой теории, с которыми выступали в разные годы представители самых различных литературоведческих течений, были и будут бесплодными. Проблема этого и других научных направлений, связавших себя с подобной методологией, заключалась в отождествлении «научного» (понимаемого как «точное») и «негуманитарного», заведомо «ненаучного». Однако и в теории относительности А. Эйнштейна, по его словам, из романа «Братья Карамазовы» приявшего идею самодостаточности точки видения мира, равную самому миру, и в ее литературоведческом приложении (П. А. Флоренский, М. М. Бахтин) было ясно доказано, что субъективная, личная бытийная точка зрения -- вовсе не помеха, а необходимое условие для создания концептуально верной теории литературы. На этом фоне кажется, что предположение, будто у всего нас окружающего есть общий смысл, субъективную модель которого и представляет художественный текст, на основе которого существует отечественная филологическая традиция, сохраняет свои основания.

Литература

коммуникативный художественный искусство

1. Достоевский 1974 -- Достоевский Ф. М. Бесы. Полное собрание сочинений. В 30 т. Т. 10. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1974. 518 с.

2. Барт 1989 -- Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Косиков Г. К. (сост., пер. с фр., вступ. ст.). М.: Прогресс, 1989. 616 с.

3. Барт 2002 -- Барт Р. Ролан Барт о Ролане Барте. С. Зенкин (сост., пер. с фр.). М.: AdMarginem; Сталкер, 2002. 288 с.

4. Бахтин 2000 -- Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 2. М.: Русское слово, 2000. С. 7-175.

5. Бахтин 2002а -- Бахтин М. М. Черновики к Достоевскому. В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 6. М.: Русское слово, 2002. С. 301-357.

6. Бахтин 2002б -- Бахтин М. М. Рабочие записи 60-х -- начала 70-х годов. В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 6. М.: Русское слово, 2002. С. 371-439.

7. Бахтин 2003а -- Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности. В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. М.: Русское слово, 2003. С. 69-265.

8. Бахтин 2003б -- Бахтин М. М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества. В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. М.: Русское слово, 2003. С. 266-325.

9. Бахтин 2003в -- Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности (Комментарий). В кн.: Бахтин М. М. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1. М.: Русское слово, 2003. С. 492-707.

10. Женетт 1982 -- Женетт Ж. Палимпсесты: литература во второй степени. М.: Наука, 1982. 130 с.

11. Кристева 2004 -- Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М.: РОССПЭН, 2004. 652 с.

12. Лотман 1998 -- Лотман Ю. М. Структура художественного текста. В кн.: Лотман Ю. М. Об искусстве. СПб.: Искусство-СПб, 1998. С. 14-287.

13. Лотман 2002 -- Лотман Ю. М. Наследие Бахтина и актуальные проблемы семиотики. В кн.: Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002. С. 147-156.

14. Тюпа 2001 -- Тюпа В. И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ). М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. 189 с.

15. Тюпа 2019 -- Тюпа В. И. «Теория литературы два» как гуманитарная угроза. Вопросы литературы. 2019, (1): 52-66.

16. Шайтанов 2005 -- Шайтанов И. Стратегия поэтического неуспеха. Вопросы литературы. 2005, (5): 89-100.

17. Якобсон 1975 -- Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. В сб.: Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. С. 193-230.

18. Becker-Leckrone 2005 -- Becker-Leckrone M. Julia Kristeva and literary theory. New York: Springer Nature Customer Service Center LLC, 2005. 215 p.

19. Bove 1983 -- Bove C. The text as dialogue in Bakhtin and Kristeva. In: The work of M. Bakhtin. Ottawa: University of Ottawa Press, 1983. P. 117-124.

20. Goodnow 2010 -- Goodnow K. J. Kristeva in Focus: From Theory to Film Analysis (Fertility, Reproduction & Sexuality). Oxford; New York: Berghahn Books, 2010. 240 p.

21. Keltner 2011 -- Keltner S. K. Kristeva: Thresholds. Cambridge: Polity Press, 2011. 204 p.

22. Moi 1986 -- The Kristeva Reader. Julia Kristeva. Moi T. (ed.). New York: Columbia University Press, 1986. 328 p.

References

1. Barthes R. Selected works. Semiotic. Poetics. Kosikov G. K. (comp., ed., transl. from French, intr.). Moscow: Progress Publ., 1989. 616 p. (In Russian)

2. Barthes R. Rolan Barthes about Rolan Barthes. Zenkin S. (comp., transl. from French). Moscow: Ad Marginem; Stalker Publ., 2002. 288 p. (In Russian)

3. Bakhtin M. M. Problems of Dostoevsky's creativity. In: Bakhtin M. M. Collected works. In 7 vols. Vol. 2. Moscow: Russkoe slovo Publ., 2000. P 7-175. (In Russian)

4. Bakhtin M. M. Drafts to Dostoevsky. In: Bakhtin M. M. Collected works. In 7 vols. Vol. 6. Moscow: Russkoe slovo Publ., 2002. P. 301-357. (In Russian)

5. Bakhtin M. M. Working notes of 60th -- to early 70th. In: Bakhtin M. M. Collected works.

6. In 7 vols. Vol. 6. Moscow: Russkoe slovo Publ., 2002. P 371-439. (In Russian)

7. Bakhtin M. M. Author and hero in aesthetic activity. In: Bakhtin M. M. Collected works. In 7 vols. Vol. 1. Moscow: Russkoe slovo Publ., 2003. P 69-265. (In Russian)

8. Bakhtin M. M. To questions of the methodology of the aesthetic of verbal creativity. In: Bakhtin M. M. Collected works. In 7 vols. Vol. 1. Moscow: Russkoe slovo Publ., 2003. P 266-325. (In Russian)

9. Bakhtin M. M. The author and the hero in aesthetic activity (Commentary). In: Bakhtin M. M. Collected works. In 7 vols. Vol. 1. Moscow: Russkoe slovo Publ. 2003. P 492-707. (In Russian)

10. Genettet G. Palimpsests: Literature in the second degree. Moscow: Nauka Publ., 1982. 130 p. (In Russian)

11. Kristeva Yu. Selected works: Destruction of poetics. Moscow: ROSSPEN Publ., 2004. 652 p. (In Russian)

12. Lotman Yu. M. The structure of artistic text. In: Lotman Yu. M. Ob iskusstve. St.Petersburg: Iskusstvo-SPb Publ., 1998. P 14-287. (In Russian)

13. Lotman Yu. M. The legacy of Bakhtin and actual problems of semiotics. In: Lotman Yu. M.

14. History and Typology of Russian culture. St. Petersburg: Iskusstvo-SPb Publ., 2002. P 147-156.

15. Tiupa V I. Analitics of the Fiction (An introduction to Literary Analysis). Moscow: Rossiiskii gosudarstvennyi gumanitarnyi universitet Press, 2001. 189 p. (In Russian)

16. Tiupa V. I. “The theory of literature 2” as a humanitarian threat. Voprosy literatury. 2019, (1): 52-66. (In Russian)

17. Shaytanov I. O. Poetic failure strategy. Voprosy literatury. 2005, (5): 89-100.

18. Jakobson R. Linguistics and Poetics. In: Strukturalism: “za” i “protiv”. Moscow: Progress Publ., 1975. 193-230.

19. Becker-Leckrone 2005 -- Becker- Leckrone M. Julia Kristeva and literary theory. New York: Springer Nature Customer Service Center LLC, 2005. 215 p.

20. Bove 1983 -- Bove C. The text as dialogue in Bakhtin and Kristeva. In: The work of M. Bakhtin. Ottawa: University of Ottawa Press, 1983. P 117-124.

21. Goodnow 2010 -- Goodnow K. J. Kristeva in Focus: From Theory to Film Analysis (Fertility, Reproduction & Sexuality). Oxford; New York: Berghahn Books, 2010. 240 p.

22. Keltner 2011 -- Keltner S. K. Kristeva: Thresholds. Cambridge: Polity Press, 2011. 204 p.

23. Moi 1986 -- The Kristeva Reader. Julia Kristeva. Moi T. (ed.). New York: Columbia University Press, 1986. 328 p.

Размещено на Allbest.ru