"Энергетические" теории культуры

Энергетически "баланс благ" оказался бы в этом отношении более благоприятным, чем рекомендуемая Оствальдом кастрация для носителей инстинкта убийства (почему только для них?), если довольствоваться очень небольшим расходом кинетической и формальной энергии, исходя из альтернативы: порка или повешение. Поскольку Оствальд особенно настаивает на необходимости сохранения рабочей энергии преступников для общества, то ничто не мешало бы "энергетически" различать их по профессиональному труду: пенсионеров, а также филологов, историков и тому подобных лоботрясов, которые не улучшают энергетический баланс благ, вешать (кстати, учитывая их бесполезность, почему бы не начать уже сейчас, не дожидаясь совершения ими преступления?), а рабочих, техников, занятых умственным трудом предпринимателей и особенно многократно улучшающих баланс химиков, наказывать поркой. Если Оствальд отвергает эти выводы, то он должен ясно понимать, что определяющими для этого становятся другие соображения помимо "энергетических", но его сочинение предлагает только их. Точно так же высказывания о "правовом равенстве" содержат не "энергетические", а чисто "естественно-правовые" идеалы, тогда как вполне соответствующие старому физиократическому "естественному праву" замечания о "смысле" правопорядка (с. 26) своим энергетическим обоснованием вряд ли становятся более убедительными для того, кто в любом случае не разделяет их по совершенно другим причинам. На радостное убеждение (с. 38), что только "глупость" людей препятствует общему стремлению к оптимальному балансу благ, социальные историки, к сожалению, лишь покачают головой.

Смешение ценностных суждений и эмпирической науки проявляется повсюду самым роковым образом. То, что соотношение потребности и расходов не может определяться "энергетически", в конце концов мог бы понять и такой дилетант, как Оствальд, если его познакомить со столь же бесполезными, тождественными схоластическому мышлению рассуждениями о понятии экономической ценности и justum pretium (с. 152), в которых достаточно блужданий intra muros. Наконец, он сам признается, что фраза (с. 55) "общая проблема живых существ" заключается в том, чтобы "обеспечить себе максимально длительное существование, причем род должен пониматься как целостная сущность" (sic!), имеет не энергетическое происхождение. Но тогда, вероятно, ему следовало бы задать себе вопрос, откуда этот категорический императив с "причем" должен черпать свою легитимацию? Что мне "род"? Естествознание должно вообще отказываться отвечать на этот практический вопрос; в любом случае менее всего видно, как из какого-либо энергетического "баланса благ" может следовать какое-либо этическое обязательство вести себя по отношению к "роду" так или иначе.

В посвященных педагогике рассуждениях последней главы ("Наука") в утверждении на с. 182 сразу проявляется отсутствие у Оствальда ориентации в состоянии научной педагогики. Разумеется, с замечаниями о преподавании религии (в примечании там же) согласится каждый, кто не связан конфессиональными или другими властными интересами; напротив, вопрос о месте древних языков именно исходя из его собственной точки зрения не так прост, как он полагает. Меня поразило, когда один особо рьяный педагог строго клерикального направления (правда, вопреки официальному католическому мнению) высказал мне свою симпатию к чисто естественно-научному, по возможности, образованию молодежи (наряду с религиозным). От подобного образования он не ожидал никакого ущерба своим конфессиональным интересам (на мой взгляд с полным основанием и вполне в духе современного католицизма и его приспособляемости), но зато рассчитывал на искоренение свободно "субъективистских" идеалов и их замену на "органические" идеалы в духе томизма. С другой стороны, ученые первого ранга, чей страстный интерес к "техническому прогрессу" вполне удовлетворил бы и Оствальда, на основе своих семинарских опытов с "гимназически" и "реально" образованными учениками почти всегда отмечали меньшую обученность мыслить у последних - в конечном счете тоже "энергетически" значимый момент. В любом случае все эти вещи не так просты. Если "формирование характера" отождествлять с "развитием социальных свойств", а само это многозначное понятие - с "энергетически (т. е. технически) полезными свойствами", что, несомненно, происходит у Оствальда (с. 180), то это имеет свои последствия. К сожалению, они более далеки от достижения "свободы мысли и убеждений" в результате распространения естественно-научных знаний, чем он полагает в заключительной фразе книги (с. 184).

В соответствии со своей логикой Оствальд является и должен являться апостолом "порядка" и недопущения "энергетически расточительных" стремлений к идеалам, отличным от идеалов технологических. В качестве такового он неизбежно распространяет, хочет он того или нет (наверное, это происходит сильно вопреки его воле), установку на послушание и приспособление к существующим социально-властным отношениям, что было в равной мере свойственно matter-of-fact-men во все эпохи. Конечно, свобода разума не является технологически или утилитарно ценным идеалом и не обосновывается "энергетически". И непонятно, будет ли служить длительным интересам науки подчинение любого прогресса научной мысли такому ценностному масштабу, как практическое "господство" над внешним миром, даже исходя из самого этого масштаба. Не совсем случайно, что не праотец этой научно-теоретической точки зрения Бэкон, а совершенно иначе ориентированные мыслители создали методические основы современных точных естественных наук. То, что сегодня называют "поиском научной истины ради нее самой", Сваммердам на языке того времени назвал "доказательством мудрости Бога в анатомии вши"; и дорогой Бог как эвристический принцип работал тогда не так уж плохо. С другой стороны, следует признать самоочевидным, что экономические интересы тогда и сейчас давали и дают необходимый газ таким наукам, как химия (и некоторые другие естественные науки). Но следует ли сегодня превращать эту фактически важнейшую для химии движущую силу в такой же "смысл" научного труда, каковым раньше были дорогой Бог и его "слава"? Тогда я предпочел бы последнее!

Если сделанные выше замечания могли произвести впечатление, что я считаю энергетический способ рассмотрения совершенно бесплодным для нашей дисциплины, то это не соответствует моей точке зрения. Вполне правильно внести ясность и в то, как формируются физические и химические энергетические балансы технических и экономических процессов развития. Оствальд совершенно прав, упоминая, что Ратцель извлек пользу из подобных обсуждений с ним. Это касается и всех нас. И безоговорочного одобрения заслуживает его общее замечание о том (с. 3), что необходимо выявить все особые высказывания, вытекающие из применения энергетических законов к социальным явлениям. Но когда он тут же добавляет, что при этом речь идет об "основоположении" социологии с точки зрения энергетики, то это именно следствие ошибочного контовского схематизма науки. Именно конкретные отдельные результаты химических, биологических и т.п. работ вызывают наш интерес всякий раз, как только оказываются в фокусе нашего внимания, а фундаментальные теоремы, напротив, только в виде исключения и никогда в качестве существенного "основания", как уже было показано выше.

Это обстоятельство всегда явно трудно понять представителям естественных наук, хотя на самом деле оно не должно удивлять мыслителя, стоящего на точке зрения "экономики мышления". Кроме того, нельзя отрицать, что терминология некоторых дисциплин, например нашей в экономической теории производства, решительно выиграла бы в однозначности от учета физического и химического образования понятий. Но все же Оствальд переоценивает все эти выгоды столь нелепым образом, что это постоянно вызывает усмешку у всех, кто хоть сколько-нибудь знаком с реальными проблемами "наук о культуре". Если данная рецензия здесь и там приняла несколько шутливый тон, даже в крайне скромных масштабах, учитывая способ рассмотрения наших проблем у Оствальда, то это не должно вводить в заблуждение. У меня есть веские основания не бросать камни в людей, которые делают некоторые faux pas при выходе из своей узкой области знаний.

Подобное экспериментирование с собственным образованием понятий в пограничных и смежных областях сегодня все более неизбежно, так что легко совершить ошибку. Но, учитывая безмерное высокомерие, с которым представители естественных наук пытаются смотреть на работу других (а именно исторических) дисци- плин, которые в соответствии с иными методическими целями идут иными путями, следует сразу заявить, что и для такого выдающегося мыслителя, как Оствальд, вполне справедлива "12-я заповедь" Хвольсона. Он очень плохо разобрался в своих источниках информации и, кроме того, только навредил своему делу, примешивая во всех возможных областях (политической, экономической, криминальной, школьно-политической и т. д.) свои любимые практические постулаты в исследование, которое при чисто научной постановке вопроса, должно строго предметно ограничиваться каузальным охватом энергетических отношений и методическим охватом энергетических понятий. Подобные постулаты даже невозможно разрешить на основе "энергетических фактов", и у него самого они также определяются совершенно иными предпосылками.

При всех разности подходов это прискорбно. Несмотря на самую безжалостную критику бесчисленных гротескных промахов, которые присутствуют на 2/3 страниц этого жалкого сочинения (здесь не приведено даже десятой доли их), именно Оствальд был и остается умом, чей освежающий энтузиазм и лишенная всякого догматического застоя чувствительность к современным проблемам доста- вят каждому удовольствие от работы с ним в большой проблемной области "техника и культура". Впрочем, здесь уделено столько внимания этому сочинению не только из-за значимости его автора, но и по причине того, что оно вместе со своими достоинствами и недостатками является "типом" того, как вообще (грубее или тоньше) везде и всегда функционирует "натурализм", т. е. попытка выводить оценочные суждения из естественно-научных фактов. Из заблуждений в остальном выдающихся ученых часто можно узнать больше, чем из верных утверждений нулей. В сущности, ради характерных и типичных заблуждений здесь и было так подробно рассмотрено это маленькое уродство.

Ни одному историку, национальному экономисту или другому представителю дисциплин из числа "наук о культуре" сегодня не приходит в голову предписывать химикам и технологам, какой метод и какие взгляды они должны применять. Если представители этих дисциплин в конце концов научатся такой же скромности, это станет предпосылкой плодотворного сотрудничества, которого никто не может желать больше, чем автор этих строк. Ибо пока для них не стало общим достоянием даже базовое понимание того, что определенные исторически данные и исторически изменяемые общественные условия, т. е. констелляции интересов определенного рода, делали, делают и будут делать возможным или же невозможным использование технических "изобретений" (и что тем самым от развития этих констелляций интересов, а вовсе не от одних лишь чисто технических "возможностей" зависит то, как будет формироваться будущее технического развития), до тех пор плодотворный спор будет невозможен.

Размещено на Allbest.ru