"Высвечивание" человека: экзистенциальный психоанализ Медарда Босса

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Высвечивание" человека: экзистенциальный психоанализ Медарда Босса

фундаментальный онтология экзистенциальный

Медард Босс родился 4 октября 1903 г. в Сент-Галлене, Швейцария. В детстве он мечтал стать художником, однако этой его мечте не суждено было осуществиться из-за противодействия отца, не любившего «безденежные» профессии. Босс, впрочем, на отца не слишком обиделся и поехал в Вену изучать медицину. В Вене, уже невзирая на возражения отца, он, будучи студентом, прошёл годичный курс психоанализа у З. Фрейда. Это событие он считал одним из самых значимых в своей жизни. Интересно отметить тот факт, что за анализ Боссу приходилось рассчитываться деньгами, предназначенными на еду, поэтому Фрейду пришлось часть денег Боссу возвращать, чтобы тот не умер с голоду.

После Вены в 1928 г. Босс вернулся в Швейцарию, где получил степень доктора медицины в Цюрихском университете. В это же время он учится психоанализу у Ханса Бен-Эшенбурга и медицине у Эугена Блейлера, ассистентом которого он работает в течение четырёх лет. Затем два года Босс проходит психоаналитическую подготовку в Лондоне и Германии у таких известных аналитиков, как Эрнст Джонс, Карен Хорни, Отто Фенихель и Вильгельм Райх. В Германии, кроме того, он работает вместе с Куртом Гольдштейном. В конце 1930-х гг. Босс знакомится с проживающим неподалёку от его дома Юнгом, семинары которого он будет посещать в течение 10 лет. По возвращении в Цюрих в 33-летнем возрасте он приступает к практике в качестве ортодоксального психоаналитика. Будучи восхищённым терапевтическим методом Фрейда, он тем не менее остаётся крайне неудовлетворён теоретическими основами психоанализа.

После встречи с Хайдеггером у Босса просыпается творческое вдохновение, и он пишет сразу несколько книг, которые позволяют утвердить особый вариант дазайн-анализа: «Значение и содержание сексуальных перверсий» (1949); «Введение в психосоматическую медицину» (1954); «Анализ сновидений» (1953); «Психоанализ и Dasein анализ» (1957).

В 1956 и 1958 гг., предварительно изучив хинди в институте Юнга, Босс совершает две полугодовые поездки в Индию. В 1971 г. выходит главный труд Босса «Основания медицины», в котором он скрупулёзно раскрывает соотношение медицины и психологии. Через четыре года появляется последняя систематическая работа Босса «Вчера я видел сон». В этом труде он прибегает к особому толкованию сновидений. Значительное внимание при этом он уделяет сходству и различию состояний сна и бодрствования.

Сам Босс считал, что горизонты мысли Хайдеггера оказались столь необъятными, что он не всегда имел возможность следовать за своим учителем. Фундаментальная онтология Хайдеггера оказывается фундаментом, на котором Босс выстраивает собственную концепцию. С этой позиции он приступает к критике психодинамических теорий человеческой психики - Фрейда, Райха, Хорни, Юнга, Салливена. Босс обращается к проблеме человеческой природы, полагая, что она не получила адекватного раскрытия у названных авторов.

Предложенные ими концепции не позволяют постичь сущность психотерапевтического процесса. Приходится заново осмысливать такие вопросы, как сущность человеческой психики и специфика человеческих отношений. Проблема состоит в том, чтобы понять, как человек вообще может быть.

М. Босс предлагает отказаться от ранее принятых в психоанализе сформулированных конструкций и предвзятых интерпретаций психики в её норме и патологии. К примеру, Босс не отвергает принятого положения о том, что в работе с пациентом нужно получить как можно больше клинической информации. Однако следует изменить характер вопрошания. Важно ответить не на вопрос: «Почему?», а на вопрос «Почему бы нет?». Предвзятость прежнего классического подхода Босс усматривает в том, что психоаналитики заведомо начинают оперировать такими понятиями, как «личность», «сознание», «психика». А это в свою очередь рождает определённую задан- ность человеческого поведения и принудительность к тому, как должен воспринимать пациент своё отношение к миру. Неожиданный, казалось бы, подход к человеку состоит в том, что тот способен существовать только в спектре отношений к другим объектам и другим людям, включённым в его мир. В качестве экзистенциальной категории у М. Босса выступает понятие «открытость». Только через призму этого понятия можно судить о том, здоров пациент или нуждается в терапии. Человеку при этом нельзя не осознавать, что что-то есть и что-то может быть.

Пациент может руководствоваться в своей жизни простым и стереотипным восприятием внутреннего и внешнего мира. Но он способен также высвечивать присутствие того, что может произойти. В жизни важно не только оценивать вещи и людей в пространственно-временном измерении. Есть также возможность мгновенного и почти интуитивного схватывания сущности других людей, которые в своём бытии-в-мире не изолированы от других вещей, что также присуще и мне самому.

Человечество можно уподобить сиянию, которое рождается из множества лучей, выражающих каждого отдельного человека. Человек же в этом отношении является не чем иным, как духовной светлостью. Наша неотделимость от других людей выражается в понятии Mitwelt. Открытость экзистенции позволяет в своей распахнутости узнать других людей и ответить на их собственный призыв к нам.

Но как можно понять это высвечивание человека? У Хайдеггера есть указание на «сокрытость», а выход из этой темноты и является высвечиванием. Когда человек обнаруживает способность к защите, он одновременно высвечивает значимые стороны своей жизни. Невротик или психотик потому и являются объектами психопатологии, что их выбор жизненных проектов реализуется в темноте. Они по определению лишены высветления.

Эти метафоры позволяют Боссу разъяснить мысль о том, что экзистенция не является закрытой, она является совместной. Аналитик постоянно сталкивается с тем, что пациенты слишком напряжены, пытаются держать под усиленным контролем события своей жизни. Не бойтесь вручить бразды правления своей судьбе. Только высвечивание позволяет привести к пониманию. Но оно вовсе не складывается из потока информации. Подобно тому как свет вспыхивает в темноте, так и человек переживает некую вспышку, которая озаряет его жизнь. При этом речь в данном случае идёт не о мыслительных процессах, а о чём-то более важном. Иногда мы говорим о близком человеке: «Он меня понимает». Это высокая степень доверия и признанности. Оценивая способность человека понимать другого, мы, по сути дела, позволяем ему быть в согласии с внутренними потенциями, смыслами и даже сущностью человека.

М. Босс предостерегает от упрощённой трактовки открытости. Её нельзя уподобить пустой комнате, куда вносят новые столы и шкафы. Здесь важна не только селекция, но и ответственность в выборе. Человека можно понять только как человека в мире (бытие-в-мире). Он постоянно не только встречается с другими людьми, но обнаруживает определённую способность к общению, к пониманию, к взаимодействию. Подобно тому как феноменолог отказывается от расхожей теоретической позиции, чтобы не затемнить своё сознание, так и аналитик стремится отказаться от предвзятости и позволить бытию самому проявить себя. Именно в этом и состоит человеческое предназначение. Бытие может проявиться как таковое именно благодаря человеческому существованию.

У М. Босса кроме термина «открытость» есть ещё понятие «присутствие». Ничего в мире не может случиться без нашего присутствия. Но это соучастие может оказаться формальным. Представим себе, скажем, современные ток-шоу. Их фигуранты кричат, яростно доказывают свою правоту. Но при этом никто никого не слышит и даже не пытается понять. Формальное присутствие выражает в данном случае, скорее, мыслительное и эмоциональное отсутствие. Истинное присутствие предполагает предельную ориентированность на другого, готовность к диалогу с ним. Такой тип общения описан М. Бубером.

Однажды известного гештальт-терапевта Ф. Пёрлза спросили, почему ему удаются столь внушительные результаты в его терапевтической активности. И он ответил: «У меня есть глаза, уши, и я не боюсь». В отношении того, что аналитик обязан в силу своей профессии внимательно слушать и проявлять предельную заинтересованность к тем обстоятельствам жизни, в которые его посвящают, это более или менее понятно. Но что означает «не бояться»? Это можно объяснить так: терапевт обязан взять на себя полную ответственность за то, что может произойти в ходе сеанса. Уклончивость, осторожность - плохие советчики в терапевтической работе.

В гуманистической психологии, в частности у А. Маслоу, о возможности говорят, имея в виду определённую, ещё не реализованную потенцию, заложенную в самой исходной ситуации. М. Босс иначе трактует это понятие. Он трактует возможность не просто как нереализованную потенцию. Босс говорит о необычайной вариативности того, что может произойти. Неожиданные ситуации столь же реальны, как и то, что мыслится как наиболее вероятное. Возможности заложены в самой структуре человеческого существования. Сама экзистенция есть не что иное, как ансамбль возможностей. Мы сами отвечаем за свой выбор. Однако это вовсе не призыв к авантюрам, поспешным и непродуманным решениям.

Мы сами несём ответственность за свой выбор. Даже если речь идёт о реальных ситуациях, осуществить их, что называется, разом невозможно. Выбор последовательности реализуемого также сопряжён с ответственностью. Свобода человека в том и обнаруживается, что людям свойственно видеть свои возможности. В конечном счёте реальна каждая возможность, однако не следует доверяться таким расхожим словам, как «актуализировать», «реализовать», поскольку в них содержится соблазн, что некоторые из проектов обладают большей реальностью или злободневностью. Вот почему психоаналитик имеет право в своей работе на определённую про- вокативность. «Почему бы нет?» - вовсе не означает призыва к лёгкости решений. Напротив, он позволяет напрямую встретиться с неожиданным выбором.

Свобода в своём бытии предполагает ответы на два выбора: с кем вступать в диалог и каким образом это реализовать. Без свободы никакая реализация экзистенции невозможна. В самом деле, если бы поведение человека предполагало определённую запрограммированность, то не было бы пространства для чувства вины, не удалось бы говорить о том, с чем мы встретились - со здоровьем или с патологией? В этом смысле пришлось бы вести речь и о терапевтическом освобождении. Осуществить выбор - это, вообще говоря, обязанность человека. Иначе невозможно исполнить свою экзистенцию. Но ведь и в классическом психоанализе речь идёт о том, чтобы освободить пациента от невротической несвободы. Скажем, носитель определённой психологической структуры словно приговорён к тому, чтобы быть заложником невроза и постоянно поступать именно так, как это обусловлено его характером. Но М. Босс ставит вопрос гораздо радикальнее. Он исходит из того, что человек по определению обладает свободой. Но почему он оказывается вдруг ограниченным и закрепощённым созданием?

Ответы можно найти в характере современной социализации. С ранних лет ребёнок знает о всяких табу и находится под гнётом родительского программирования: «Делай, как я». Но дело не только в воспитании или формировании сверх-Я. Есть множество путей к добровольной несвободе. Цель терапии - возродить в душе пациента утраченную свободу. Невроз или болезнь можно рассматривать как обнаружение определённой блокировки изначальной открытости и свободы.

Экзистенция и экзистенциалы

Человеческая экзистенция конституируется экзистенциалами. Это необходимые черты человеческого существования, раскрывающие его внутреннее состояние. Вот они в перечислении М. Босса:

1. пространственность;

2. темпоральность;

3. телесность;

4. событийность в совместном мире (бытие-в-мире);

5. настроенность;

6. историчность (историческая память);

7. смертность (бытие-к-смерти).

Босс убеждён в том, что все экзистенциалы исконны и истинны в равной степени. Любой конкретный феномен человеческого существования может быть рассмотрен в качестве экзистенциала. Поэтому не следует размещать их в какой-либо иерархии. Именно их неразъёмность обеспечивает подлинность человеческого существования. Благодаря единству экзистен- циалов мы способы оценивать всё, что встречается на нашем жизненном пути.

Пространство можно понимать лишь в физическом плане как расстояние между объектами. Тогда уместно видеть в пространстве что-то вроде космического контейнера. Такая трактовка пространства, возможно, годится для математического и геометрического представления. Неживые существа закрыты к восприятию своего собственного присутствия, а также присутствия других существ. Но применительно к человеку можно говорить также и о мыслимом, воображаемом пространстве. Оно обладает определённой значимостью для человека и имеет субъективный, психологический смысл. М. Босс писал: «Моё пространство и пространство моего друга коренным образом отличаются от пространства неживых вещей. Пространство между мной и дорожным знаком или между мной и моим другом есть открытость. И как открытость оно свободно и ясно. Дорожный знак может никогда не появиться перед нами. Кто-нибудь может взять и воздвигнуть стену между нами и знаком. Однако уже для того, чтобы идея стены в пространстве была ему понятна и осознавалась им, он должен предварительно понять пространство именно как открытость» (перевод автора статьи, курсив оригинала. - П.Г.) [20, р. 87-88].

Люди способны вызвать в своём воображении различные пространственные смыслы. Так, известный астрофизик, говоря о неизмеримости Вселенной, подчёркивал, что надо обладать воображением специалиста, чтобы представить себе эти необъятные просторы. Мы также способны к визуализации и можем вызвать образы таких пространственных объектов, которых на самом деле не существует.

Простая привычка смотреть на часы, по мнению М. Босса, не приближает нас к пониманию природы времени. Любые рассуждения о времени и его измерения возможны только в том случае, если время уже дано. Первая фундаментальная характеристика времени - его значимость. Анна Ахматова называет ужасом то состояние, которое было однажды наречено «бегом времени». Но время обладает ещё одной характеристикой - это способность предоставлять данные. Мы говорим «во время оно», «сейчас», в «далёком прошлом». Это означает, что мы получаем некие сведения, которые имеют ценность и могут быть использованы.

Время может иметь прерывистый характер, но оно же имеет значение определённой целостности. Шутливое выражение: «Я буду любить тебя вечно, и только когда закончится эта вечность, я уйду к другой женщине». Эта характеристика времени называется у Босса протяжённостью. Наконец, время имеет публичный характер. Когда мы говорим: «Ну всё, повеселились, теперь давайте работать», - это означает, что слово «теперь» не требует особых согласований. Оно и так понятно, потому что «теперь» носит публичный характер. Оно не укоренено в единичном человеческом существе.

Для Вселенной время есть всегда, но человек может сослаться на то, что у него нет времени. Но в то же время «иметь время» не означает, что мы располагаем, владеем им. Скорее, оно владеет нами.

Тело является способом человеческого существования. Но тело не ограничено тем, что находится под кожей. Босс определяет телесность как сферу исполнения человеческого существования. Тело служит своеобразным индикатором отношения к миру. Его невозможно рассматривать только в чисто физическом, химическом плане. Босс иллюстрирует это своеобразным примером. Мало что можно понять в картинах Пикассо, если измерить только размеры картин или провести анализ красок. Формальные биологические показатели не раскрывают сущности тела. Парадокс состоит в том, что человек полнее осознаёт себя человеком как раз тогда, когда перестаёт чувствовать свою физическую телесность. В то же время, если человек забыл о своём теле, он не перестаёт быть телесным.

Если изучать человеческое тело как физический объект, то его пределы ограничены кожей. Но мы постоянно находим определённые отношения с тем, что находится за границами нашего тела. Это вовсе не означает, что мы всегда находимся вне нашего физического тела. Наше тело постоянно выходит за собственные пределы. У. Джеймс обратил внимание на то, что уже одежда является в психологическом смысле частью нашей телесности. Мода простирает тело к потенциальным способам бытия. Босс подчёркивает, что границы моего тела совпадают с границами моей открытости миру. Отношения к миру меняются, и это обязывает нас иначе воспринимать телесные феномены.

Если нам рассказывают о казни какого-то человека, мы невольно съёживаемся, возможно, даже невольно принимаем позу жертвы. Человеческая телесность феноменологически вторична. Например, бушмен говорит своим внукам: «Я вижу, ваш отец возвращается с охоты. Он несёт на плечах убитое животное». Глаз не видит фигуру отца в его пространственной отдалённости. Но способность бушмена к визионерству позволяет восстановить картину. Мой глаз вряд ли может разглядеть то, что случится через год, но зрение человека способно «увидеть» эту реальность.

Человек никогда не существует одиноко, без других людей. А Робинзон Крузо, а отшельник, покинувший общество людей? Но парадокс состоит в том, что само одиночество невозможно без определённой соучаст- ности других людей. «Совместность» Робинзона Крузо обнаружилась прежде всего в его одиноком существовании по тем же представлениям, которые он имел до того, как попал на остров. Именно в силу нашей фундаментальной событийности, совместности мы способны мгновенно понимать друг друга.

По коридору университета идёт, обнявшись, парочка - юноша и девушка. Мы воспринимаем эту пару как союз влюблённых. Нам это внятно не только потому, что мы способны к эмпатии и чужая любовь вызывает у нас определённые чувства. Мы понимаем происходящее не только поэтому. Важнее другое: мы - существо одного и того же вида. Происходящее понятно нам именно в силу своей открытости. Мы нередко понимаем друг друга мгновенно, без всякого сочувствия или сострадания именно по этой причине. Осознание человеческого существования как событийности в совместном мире позволяет нам иначе относиться к экстраординарным способностям, пиковым состояниям. Пушкинские строчки: «Есть упоение в бою, / И бездны мрачной на краю...» - вовсе не являются свидетельством какого-то единичного, никому более не знакомого состояния.

Соучастность человеческого существования обнаруживается и в том, что мы не можем не считаться с тем, как мы относимся к другому человеку, к человечеству в целом. Воздействуя на другого человека, я одновременно воздействую и на себя. Требование категорического императива: «Не делай ничего другому, что ты не хочешь, чтобы сделали тебе».

Открытость человека миру не является постоянной величиной. Она может расширяться или сужаться. Настроенность - весьма существенный экзистенциал. Когда мы проводили исследование в двух женских палатах, то обнаружили, что там, где женщины готовятся к материнству, в разговорах господствуют идиллические сюжеты. В палате, где женщины ждали аборта, беседы носили характер ожидания скверного, страшного или даже кошмарного. Способ пребывания в мире всегда окрашен тем или иным настроем. Настроенность не следует рассматривать только как результат событий жизненной судьбы или сегодняшней конъюнктуры. Этими состояниями мы располагаем как изначально открытыми возможностями. То, что обычно называется эмоциями, чувствами или даже аффектами, - это реальные способы, в которых наша открытость может оказаться обуженной, нарушенной или даже закрытой.

Есть определение любви как чувства, которое выражает определённую настроенность. Понятно какую. Она возвещает возможность бытия- вместе, открывает такие возможности, которые не могут получить реализацию при одиночестве. Чтобы зачать ребенка, нужно участие двух родителей. Радостная ясность, которая сопровождает любовь, позволяет влюблённому видеть мир в другом свете, и каждая вещь открывается другим смыслом. Детская коляска, квалифицируемая как обычная вещь, теперь, в состоянии влюблённости, наполняется радостью предвкушаемого материнства или отцовства.

Точно так же можно говорить и о другом базовом состоянии - тревожности. Оно характеризуется как открытостью, так и ограниченностью. Мать переживает за своих детей, за их судьбу. Разрушение совместного бытия с ребёнком означает крушение её собственного бытия. Печаль как эмоциональное состояние способно вызвать в душе человека мысль о конечности человеческой жизни вообще. Печаль сопровождает крушение святынь, ценностных ориентиров. «Печален я: со мною друга нет...» (Пушкин). Печаль способна вызвать субъективное стремление удержать утрачиваемый объект, сохранить его: «Я вас любил: любовь ещё, быть может.».

Гнев и ненависть