Полемические суждения о концепции "внутренней истины"

Точка зрения, согласно которой аристотелевское объяснение падения тяжелых тел было правильным для его времени, является странной. Истолкование этого явления Аристотелем могло приниматься современным ему научным сообществом, с ним можно было жить и действовать в тех сферах человеческой деятельности, которые интересовали человека античности и были доступны ему. Но это не значит, что оно было верным. В те времена люди верили и в то, что правильна основанная на аристотелевской физике геоцентрическая система мира Птолемея, а еще раньше они верили в то, что с помощью шаманских заклинаний можно вызвать дождь. Но ведь это не значит, что все это было верно. Релятивизируя развитие науки, можно зайти далеко.

Тела падали согласно закону Галилея и Ньютона, т.е. с равным ускорением независимо от их массы, и во времена Аристотеля, что бы он сам по этому поводу ни думал. То, что все тела падают с одинаковым ускорением - хорошо проверенный и подтвержденный экспериментально факт. Такой же, как факт шарообразности Земли или факт вращения ее вокруг Солнца. Более того, он не только подтвержден экспериментально, но и послужил основой для дальнейших теоретических и экспериментальных исследований, т.е. получил многократную и надежную проверку. На этом законе классической механики основана, например, вся современная космонавтика. На базе полученного в рамках ньютоновской физики значения ускорения свободного падения тел (~9,8 м/сек²) удалось рассчитать, какую скорость ракета-носитель должна сообщить телу для того, чтобы оно могло стать искусственным спутником Земли (первая космическая скорость, равная ~8 км/сек); и какую скорость должно оно иметь, чтобы, преодолев земное притяжение, оно смогло навсегда покинуть Землю и уйти в открытый космос (вторая космическая скорость, равная ~11 км/сек). В рамках аристотелевской физики сделать такие расчеты было бы совершенно невозможно. Конечно, просто жить и действовать, принимая ту картину мира, которая сложилась во времена Аристотеля и Птолемея, было можно. Но осуществлять более сложные проекты и практики было невозможно.

Сторонники эпистемологического релятивизма утверждают, что аристотелевский закон был верен для движения тел в воздушной среде, когда дает себя знать сопротивление воздуха, а закон Галилея верен тогда, когда эффект сопротивления воздуха удается свести к нулю, элиминировать. То есть они думают, что между этими законами действует принцип соответствия, причем характеристическим параметром выступает сопротивление среды.

Но между аристотелевской физикой и классической механикой Галилея и Ньютона принцип соответствия не действует. Прежде всего, вряд ли стоит говорить о «законе» Аристотеля. Закона как такового не было: было качественное рассуждение и попытка объяснить феномен. Аристотель понимал роль среды в падении тяжелых тел. Наблюдая за телами, свободно падающими в воздушной среде, он объяснял их движение так: более тяжелые тела падают быстрее, потому что они легче раздвигают воздушную среду по сравнению с легкими. «А поскольку и тяжесть обладает некоторой силой, сообразно которой она движется вниз [быстрее или медленнее] и сплошные среды - [силой] сопротивления разрыву, то надо эти силы между собой сравнить: если сила тяжести превосходит силу сопротивления разрыву и разделению,… то [тяжесть] прорвется вниз с быстротой, пропорциональной превосходству, а если слабее [ее], то останется на поверхности»¹⁹. С помощью этого рассуждения Аристотель пытался объяснить видимое падение тяжелых тел.

Галилей также принимал во внимание сопротивление среды. Оно искажало его закон. Поэтому он стремился элиминировать эффект сопротивления воздуха, экспериментируя с шарами, сделанными из разного материала (дерево, свинец, мрамор), но имеющими равный объем и одинаковую форму.

Такие тела, падая свободно, ударялись о землю одновременно. Но дело было не только и не столько в сопротивлении среды. Видимо, об этом догадывался уже и Аристотель. Размышляя о том, как вели бы себя тела, падая в пустоте, где нет сопротивления среды, он приходил к верному выводу, что в пустоте все тела падали бы с равной скоростью. «Но это невозможно!» - восклицал он²⁰. К сожалению, сам Аристотель не объяснил, почему он так думал. Одно можно сказать: Аристотель полагал, что это невозможно не потому, что он не верил в существование пустоты.

Напротив, невозможность для тел разной массы падать с одинаковой скоростью в пустоте служило у него аргументом в пользу отрицания пустоты.

Аристотель догадывался, что сопротивление среды не было главным фактором. И это было верно. Недаром многие присутствующие на опытах Галилея, наблюдая, как шары одинаковой формы, но разной массы, будучи выпущенными из рук с Пизанской башни, одновременно ударяются о Землю, все равно не поверили Галилею. Это было не только потому, что для них опыты и эксперименты не служили доказательством правильности теоретических заключений, поскольку в качестве такого доказательства было принято их соответствие текстам Аристотеля (хотя и это обстоятельство играло роль). Главным было то, что результаты опыта казались парадоксальными и непонятными.

В самом деле, оставался вопрос: почему все-таки тела с разным весом, с разной тяготеющей массой падают в безвоздушной среде с одинаковой скоростью? На этот вопрос аристотелевская физика не могла бы дать ответ, даже если бы Аристотелю удалось устранить эффект сопротивления воздуха или поверить в существование пустоты. Для того чтобы это объяснить, нужно было ввести в рассмотрение представление о существовании не только гравитационной, но и инертной массы и доказать равенство этих масс. (Что и было сделано в рамках галилей-ньютоновской физики.) Тогда рассматриваемый факт получал убедительное объяснение: тела более тяжелые (имеющие большую гравитационную массу) имеют и большую инертную массу; а она характеризует присущее телу стремление оставаться в покое, своеобразную «леность» тела. Более тяжелое, обладающее большей гравитационной массой тело с большей силой, по сравнению с более легкими, притягивается к Земле и «стремится» падать быстрее, но его большая инерционная масса «не дает» ему этого делать. Она задерживает скорость его падения во столько раз, во сколько раз его инертная масса больше инертной массы более легкого тела. Именно поэтому все шары в эксперименте Галилея, независимо от их массы, падали с одинаковой скоростью, а поскольку свободное падение тел является равноускоренным, то и с одинаковым ускорением.

Таким образом, учение Аристотеля о том, что более тяжелые тела падают быстрее, чем легкие, было ошибочным не потому, что он не смог элиминировать сопротивление воздуха, а потому, что он не учитывал действия инерции.

А.А. Парамонов: - Позволю себе не во всем согласиться с Вами. Для Аристотеля невозможным было именно пустое пространство. В пустом пространстве мы не смогли бы, с точки зрения Аристотеля, отличить одно расположение тела от его другого расположения. Исчезло бы понятие места, топоса. Пропала бы способность различительного представления тела. О таком мире невозможно было бы что-либо сказать. Тела не могли бы двигаться. В одной из своих работ Вы писали именно об этом.

Предложенное же объяснение в значительной мере, на мой взгляд, опирается на те знания и представления, которыми мы располагаем на сегодняшний день. При таком подходе происходит своего рода осовременивание древних. А ведь они не вели свои рассуждения с «оглядкой» на будущее возможное знание или на свое очевидное незнание.

Возьмем более поздние фигуры, которые Вы упоминаете, Галилея и Ньютона. Ни тот, ни другой не задавался вопросом о равенстве гравитационной и инертной масс. У Г алилея не было вообще понятия массы. Оно появляется только у Ньютона. Для них не существовало вопроса об их равенстве или различии. Их равенство принималось как данность, и объяснения не требовало. Галилей апеллировал только к равенству ускорений свободного падения для тел различной тяжести. В его уравнения движения и уравнения маятника масса не входила.

Конечно, Аристотель не знал инерции, это верно, как верно то, что мы не знаем очень многого, более того, все, что мы знаем, является ничтожно малым по сравнению с бесконечным разнообразием мира, но это нисколько не должно умалять наши современные знания. Аристотель описывал человеческий опыт и не различал качества, относящиеся к условиям наблюдения (особенности наблюдателя, обстоятельства наблюдения), и свойства мира, независимые от первых. Галилею это как-то удалось.

Е.А. Мамчур: - Все, что Вы сейчас рассказали, является чрезвычайно квалифицированным изложением сути тезиса о том, что точка зрения Аристотеля была верна для своего времени, а, скажем, физика Ньютона и Галилея - для своего. Я не буду здесь вдаваться в более подробные детали. То, что сказано, уже является, на мой взгляд, веским аргументом против релятивистов и сторонников концепции «внутренней истины».

Релятивисты исходят из зависимости научного познания от культурного контекста. Я, естественно, также признаю эту зависимость. Я называю ее культурной релятивностью научного познания. Она - причина того, что знание оказывается субъектным; т.е. несет в себе «культурный след», следы познающего субъекта. Но в работах релятивистов культурная релятивность превращается в культурный релятивизм. Между тем обращение к реальной истории науки показывает, что культурная релятивность не перерастает в релятивизм. Зависимость от культуры никогда не становится тотальной, никогда не идет до конца. Всегда есть сопротивление самого исследуемого материала, т.е. познаваемого объекта, которое не дает восторжествовать релятивизму. И благодаря этому мы имеем (хотя бы относительно) объективное знание, преемственность в его содержании и даже вполне определенный аспект кумулятивизма. Эти черты науки позволяют ей строить все более глубокое объяснение мира, а человечеству - основываясь на научных знаниях, разрабатывать все более тонкие и мощные технологии.

Таким образом, ни концепция истины как отражения действительности, ни концепция «внутренней истины» не являются продуктивными для научного познания. В науке работает истина как соответствие теории вещи самой по себе. И хотя в полной мере она недостижима, она выступает одним из идеалов научного познания на всех этапах его развития.

А.А. Парамонов: - У Аристотеля, как и у нас с Вами, не было другого времени, кроме того, которое для каждого - его собственное. Несомненно, познание мира возможно, и то, как оно происходит, можно, и это Вы убедительно продемонстрировали, зафиксировать, в частности, на проявлении в истории науки того, что Вы назвали стратегией синтеза. Конечно, можно указать и моменты влияния на представления ученых культурного контекста соответствующей эпохи. Но тогда мы должны задаться вопросом, только ли за ошибки ответственен тот «культурный след», о котором Вы упомянули?

И здесь мне хотелось бы несколько развернуть наше обсуждение, поэтому ухвачусь за одно высказывание раннего Хайдеггера: «Законы Ньютона были до него [Ньютона] ни истинны, ни ложны, не может значить, что сущего, которое они, раскрывая, выявляют, до того не было. Законы стали через Ньютона истинны, с ними сущее стало для присутствия доступно само по себе. С раскрытостью сущего это последнее кажет себя именно как сущее, которое прежде уже было. Так открывать есть способ бытия «истины»» Хайдеггер М. Бытие и время. -- С. 227..

Но как происходит это раскрытие сущего? Можем ли мы как-то «засечь» эту встречу?

В своей последней реплике Вы очень точно сказали: «Всегда есть сопротивление самого исследуемого материала». Но в чем конкретно проявляется это сопротивление, в какой форме оно выступает? Где я сталкиваюсь с сущим? На мой взгляд, стоило бы присмотреться повнимательнее к тем «ошибочным» представлениям ученых, которые привели их к открытию точных законов. Собственно, эту идею я попытался провести через нашу беседу, именно «продуктивная» ошибка как форма, или даже, если воспользоваться Марксовым оборотом, превращенная форма, оказывается тем местом, топосом, в котором я оказываюсь неразделимо сплетен с миром. Собственно, она и выступает как форма моего реального, необратимого взаимодействия с сущим. Можно даже сказать, правда, в несколько парадоксальной форме, что в области события знания действующими причинами выступают не только собственно события знания, но и события незнания. Здесь стоит привести высказывание Мераба Мамардашвили, что «истина строится так, чтобы <…> не зависеть <…> от того, что со временем станет ложным или недостаточным» Мамардашвили М. К. Стрела познания. -- М.: Фонд Мераба Мамардашвили, 2019. -- С. 259.. Можно сказать, что развитие науки идет как через разворачивание этих уже случившихся форм посредством обнаружения и раскрытия «ошибочных» представлений, так и посредством обретения - через «сопротивление материала» - новых форм, еще не раскрытых, но тем не менее уже продуктивных. И первому из этих двух векторов развития можно сопоставить соответственно представление о развитии познания через стратегию синтеза, которую Вы связали с представлением об истине вещей самих по себе, а представление о развитии познания через стратегию «внутренней истины» - второму.

Список литературы

истина научный познание

1. Barbour J.B. The Discovery of Dynamics. A study from a Machian point of view of the discovery and the structure of dynamical theories. Oxford: Oxford University Press, 2001. 776 p.

2. C. van Fraassen B. The Scientific Image. Oxford: Oxford University Press, 1980. 236 p.

3. Jonson G. Strange Beauty: Murray Gell-Mann and the Revolution in Twentieth - century Physics. L. Vintage Books, 2000. 434 p.

4. Rovelli C. Quantum Gravity. Cambridge: Cambridge University Press, 2008. 458 p. Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 3. - М.: Мысль, 1981. - 614 с.

5. Грин Б. Элегантная Вселенная. Суперструны, скрытые размерности и поиски окончательной теории. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 283 с.

6. Кузнецов И.В. Избр. труды по методологии физики. - М.: Наука, 1975. - 296 с.

7. Мамардашвили М.К. Стрела познания. - М.: Фонд Мераба Мамардашвили, 2019. - 272 с.

8. Мамчур Е.А. Объективность и релятивизм: к дискуссиям в современной эпистемологии. - М.: ИФРАН, 2004. - 239 с.

9. Пенроуз Р. Путь к реальности, или Законы, управляющие Вселенной. - М. - Ижевск: Институт компьютерных исследований, НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2007. - 912 с.

10. Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Ad Marginem, 1997. - 452 c.

11. Хайдеггер М. Время картины мира // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. - М.: Республика, 1993. - С. 41-62.

References

1. Aristotle. Soch. [Works]: V 4 t. T. 3. M.: Mysl', 1981. 614 s. (In Russian.) C. Van Fraassen B. The Scientific Image. Oxford: Oxford University Press, 1980. 236 p.

2. Barbour J.B. The Discovery of Dynamics. A study from a Machian point of view of the discovery and the structure of dynamical theories. Oxford: Oxford University Press, 2001. 776 p. Grin B. Elegantnaya Vselennaya. Superstruny, skrytye razmernosti i poiski okonchatel'noj teorii. M.: Editorial URSS, 2004. 283 s.

3. Heidegger M. Bytie i vremya [Time and Beimg]. M.: Ad Marginem, 1997. 452 s. (In Russian.)

4. Heidegger M. Vremya kartiny mira [Time of the Picture of the World] // Hajdegger M. Vremya i bytie: stat'i i vystupleniya. M.: Respublika, 1993. S. 41-62. (In Russian)

5. Jonson G. Strange Beauty: Murray Gell-Mann and the Revolution in Twentieth - century Physics. L. Vintage Books, 2000. 434 p.

6. Kuznecov I.V. Izbr. trudy po metodologii fiziki. [Selected works] M.: Nauka, 1975. 296 s. (In Russian.)

7. Mamardashvili M.K. Strela poznaniya [Arrow of knowledge]. M.: Fond Meraba Mamardashvili, 2019. 272 s. (In Russian.)

8. Mamchur E.A. Ob"ektivnost' i relyativizm: k diskussiyam v sovremennoj epistemologii. [Objectivity and relativism: on modern epistemology discussions: M.: IFRAN, 2004. 239 s. (In Russian.)

9. Penrose R. Put' k real'nosti ili zakony upravlyayushchie Vselennoj. [Ways to reality] M.-Izhevsk: Institut komp'yuternyh issledovanij, NIC «Regulyarnaya i haoticheskaya dinamika», 2007. 912 s. (In Russian.)

10. Rovelli C. Quantum Gravity. Cambridge: Cambridge University Press, 2008

11. Polemical conversation on the conception of internal truth Elena A. Mamchur, Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences.