Репродуктивное насилие: постановка проблемы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Репродуктивное насилие: постановка проблемы

Ю.И. Прохоренко, д-р филос. наук (Тихоокеанский государственный университет, Хабаровск)

В статье ставится проблема концептуализации феномена репродуктивного насилия. Отсутствие этого понятия в российском научном дискурсе говорит о латентности этого явления, что не позволяет учитывать его как фактор демографических процессов. Формулируются задачи, решение которых позволит управлять этим фактором социального воспроизводства через проведение соответствующей демографической и семейной политики.

Ключевые слова: демография, репродуктивное насилие, репродуктивное принуждение, репродуктивная культура, добровольная бездетность, чайлд- фри, семья, брак, планирование семьи.

REPRODUCTIVE VIOLENCE: THE PROBLEM

Y.I. Prokorenko

The article raises the problem of conceptualizing the phenomenon of reproductive violence. The absence of this concept in the Russian scientific discourse speaks about the latency of this phenomenon, which does not allow to take into account it as a factor of demographic processes. The tasks that will allow this factor of social reproduction to be managed through appropriate demographic and family policies are formulated.

Keywords: demographics, reproductive violence, reproductive coercion, reproductive culture, voluntary childlessness, childfree, family, marriage, family planning.

«Неправильно рожать детей под влиянием потребности, неправильно использовать детей для того, чтобы заполнить свое одиночество, неправильно придавать смысл своей жизни, производя на свет очередную копию себя...» Ирвин Ялом

История говорит о том, что насилие выступает онтологическим фактором социального воспроизводства, который социум в процессе своей эволюции легитимирует через различные культурные формы. Среди всех модусов насилия репродуктивное насилие является тем феноменом, который на сегодняшний день в российском научном дискурсе не концептуализирован: в отечественной науке отсутствуют не только его исследования, как в объектном, так и в предметном ключе, но не используется даже сам термин в тех или иных контекстах (см. рис. 1). Эта оценка относится и к понятию «репродуктивное принуждение», которое используют учёные за рубежом.

Рис. 1 Отсутствие в российском научном лексиконе понятий «репродуктивное насилие» и «репродуктивное принуждение»

Смысловое пространство проблемы репродуктивного воспроизводства описывается в отечественной научной литературе в рамках концептов («ключевых слов») «репродуктивная культура», «репродуктивные установки», «репродуктивная стратегия», «девиантное материнство», «добровольная бездетность», «чайлдфри» и др. В них латентно содержится проблематика репродуктивного насилия, но она не является предметом специального анализа. В этом контексте можно вспомнить блистательную Фаину Раневскую, которая обращала внимание на тот факт, что для очевидных вещей в языке порой не находится соответствующих слов.

Широкий интерес российских исследователей к проблемам репродуктивной сферы обозначился толвко в последнее десятилетие, о чем может говоритв интенсивноств научнвгх: публикаций, в которых феномены репродуктивной сферы определяются в качестве ключеввгх: моментов исследования (см. таблицу 1).

репродуктивное насилие семейный

Таблица 1

Интенсивность научных публикаций по отдельным аспектам репродуктивной сферы (динамика по объекту и предмету исследования)

Обращает на себя внимание «запаздывающая модернизация» в исследовании актуальных проблем репродуктивной сферы России. Если взять феномен чайлдфри, то он с шестидесятых годов минувшего века был большой и мощной социальной волной как в Европе, так и в Америке, наряду с «новым родительством», сторонники которого исходили из необходимости осознанного отношения к факту рождения ребёнка, или феминистским движением, рассматривающим материнство в качестве формы эксплуатации женщины. Так Суламифь Файерстоун, ставшая в конце 1960-х - начале 1970-х годов центральной фигурой радикального феминизма и основательницей ряда известных феминистских радикальных группировок, призывала женщин воздерживаться от деторождения и совершить революцию, но не в средствах производства, а в средствах воспроизводства. В 1971-м году она выпустила книгу «The Dialectic of Sex: The Case for Feminist Revolution» («Диалектика пола: обоснование феминистской революции») [7] и была убеждена в том, что деторождение является формой порабощения женщины, которая лишает её выбора и в результате чего вся жизнь женщины подчинена ребенку, лишая её возможности заниматься чем-то ещё.

В поле зрения социологов феномен чайлдфри попадает в начале 70-х годов минувшего века. В 1980 году была опубликована книга канадского социолога Джин Вивере «Childless by choice» («Бездетные по выбору») [12], материалом для которой послужило исследование большого числа молодых супружеских пар. По ее мнению, чайлдфри стал следствием самых разных молодежных движений шестидесятых, в том числе интеллектуальных. Представителей этих движений объединяла идея выбора, включая выбор в вещах, которые никогда ранее человек просто не определял: например, иметь или не иметь детей. Именно расширение сферы выбора, смещение акцентов в социальном регулировании фундаментальных институтов семьи и брака (которые многими рассматриваются в качестве одного института) с запретов и обязываний на дозволения [см.: 2] порождает волну новых социальных практик, последствия которых во многом до конца не видны ни политикам, ни учёным.

В то же время в публичном коммуникативном пространстве эта проблема или её социальные последствия активно обсуждаются: поисковый запрос по репродуктивному насилию (принуждению) даёт более 1,5 млн. результатов с почти 200 обращениями в месяц, а по нежеланным детям - более 11 млн. результатов с более чем тысячей запросов в месяц. Всё это говорит о наличии реальной социальной проблемы, которая выпала из поля зрения российских учёных.

За рубежом сам феномен насилия в гендерном аспекте рассматривается шире, чем принято у нас (см. рис. 2). При проведении политики в области народонаселения декларируемым ориентиром является то, что уважение репродуктивной автономии женщин является краеугольным камнем, а любое возвращение к программам принудительного планирования семьи, где качество медицинской помощи и информированное согласие игнорируются, будет шокирующим и ретроградным [б].

Рис. 2. Виды нефизического гендерного насилия

Имеющиеся англоязычные публикации по проблеме репродуктивного насилия затрагивают в своём большинстве межличностные отношения сексуальных партнёров и имеют прикладную, профилактическую направленность [3; 5]. В них чаще используют более «мягкое» понятие «репродуктивное принуждение» (reproductive coercion), рассматриваемое как вид гендерного насилия. Развитие институтов гражданского общества способствует постоянному мониторингу проблемы репродуктивного принуждения, идут периодические обзоры состояния проблемы [8; 9], но исследования в основном идут в медицинском, просветительском ключе [Ю; п].

В феномене репродуктивного насилия наиболее ярко проявляется противоречие между индивидуальной и социетальной формами организации социальной жизни. По мере того, как общество будет обеспечивать совокупные условия для свободного развития индивидов, освобождать женщин от тирании традиций и общественного мнения, оно будет разрушать традиционные основы расширенного воспроизводства, что будет вести к депопуляции конкретных локальных социумов. Всё большее распространение «жизни соло» (сознательного одиночества), чайлдфри, сроков рождения первенца и других деструктивных (с позиции традиционных ценностей) репродуктивных практик свидетельствует именно об этом. По данным отчета Росстата среднестатистическая невеста в России за последние годы «постарела» на восемь лет - сейчас большая часть женщин выходит замуж в возрасте 25--34 лет, в то время как восемь лет назад наиболее популярным был возраст 18--24 года. Комментируя данную тенденцию, заведующая лабораторией количественных методов исследования регионального развития РЭУ имени Плеханова Елена Егорова подчеркнула: ««Молодые люди откладывают брак. Основными причинами могут выступать: получение образования, построение карьеры, отсутствие работы и собственного жилья, нестабильное положение, желание пожить в свое удовольствие» и обратила внимание на то, что в последние годы социологи и психологи стали отмечать, что женщины более старшего возраста и преуспевшие в карьере или бизнесе все чаще предпочитают жить с детьми, но без мужа [1].

Такая разнонаправленность индивидуальных и социетальных потребностей будет провоцировать применение репродуктивного насилия не только на межличностном, но уже на социетальном (институциональном) уровне в рамках политических (государственных) сообществ. Как пишет Снеха Баро, общества, религии и правительства с незапамятных времен определяли ценность женщин по их репродуктивному потенциалу. И они подвергали женщин принуждению - либо иметь, либо не иметь детей для большего блага других. Средства принуждения варьировались от явных мандатов до более тонких стимулов или сдерживающих факторов с целью управления процессом принятия репродуктивных решений. Но «независимо от мотивации такой политики - страх перед демографическим взрывом или имплозией и вытекающим из этого воздействием на экономическую или экологическую безопасность; стремление к большему количеству рабочих, солдат или патриотов; или религиозные ортодоксии, которые продолжают в современную эпоху быть движущей силой, как в развитых, так и в развивающихся странах -репродуктивное самоопределение и права человека отдельных женщин приносятся в жертву» [4, р. 7].

Но рождение нежеланных детей - это пополнение числа больных, несчастных и неудачников, о чём свидетельствуют психологи и психотерапевты, а депопуляция госу-дарственных сообществ порождает серьёзные внутренние социально-экономические и внешние уже геополитические проблемы. Именно поэтому, на наш взгляд, ситуация, складывающаяся в репродуктивной сфере, диктует необходимость концептуализации и введения в научный оборот и анализ современных демографических процессов понятия «репродуктивное насилие». Такая концептуализация, на наш взгляд, невозможна без решения следующих задач:

- рассмотрения насилия как онтологического фактора социального воспроизводства и модусов его бытия;

- анализа легитимации насилия и тех культурных факторов, которые влияют на этот процесс;

- определения места и роли насилия среди факторов, детерминирующих репродуктивные процессы;

- рассмотрения и выявления корреляции (или отсутствие таковой) социетального и социального (семейного) репродуктивного насилия;

- проведения анализа социальной проблематики, описывающейся понятиями «репродуктивное насилие» и «репродуктивное принуждение», отражённой в публичной сфере (социальные сети и т.д.);

- анализа репродуктивного насилия (или его отсутствия) по отношению к мужчинам;

- определения маркеров репродуктивного насилия при определении модели репродуктивного поведения, формирования репродуктивных мотивов, стратегий и культуры мужчин и женщин;

- выявления факторов и социальных последствий репродуктивного насилия в социальном и социетальном контекстах, его влияния на демографические процессы.

Таким образом, концептуализация феномена репродуктивного насилия (определение его сути и факторов, форм его проявления и индикаторов, масштабов и социальных последствий) позволит управлять этим фактором социального воспроизводства через проведение соответствующей демографической и семейной политики, формировать репродуктивную культуру общества, обеспечивающую его органическое воспроизвод-ство.

Список литературы

[1] Невесты в России постарели на восемь лет // РИА Новости : [сайт]. - 2019. - 23 сент. - URL: https://news.mail.ru/society/38814336/ (дата обращения: 23.09.2019).

[2] Прохоренко Ю. И. Институт брака: проблемы трансформации / Ю. И. Прохоренко. -

Текст электронный // Электронное научное издание «Ученые заметки ТОГУ». - 2017. - Том 8. - № 4. - С. 334-338 - URL: http://pnu.edu.ru/media/ejournal/articles-

2017/TGU_8_312.pdf (дата обращения: 23.09.2019).

[3] ACOG Committee opinion no. 554: reproductive and sexual coercion. Obstetrics and Gynecology. LWW. 121 (2 Pt 1): 411-5. February 2013. doi:10.1097/01.AOG.0000426427.79586.3b. PMID 23344307.

[4] Barot S (Fall 2012). Governmental coercion in reproductive decision making: see it both ways. Guttmacher Policy Review. Guttmacher Institute. 15 (4).

[5] Chamberlain L (2010). Reproductive Health and Partner Violence Guidelines: An Integrated Response to Intimate Partner Violence and Reproductive Coercion (PDF). Futures Without Violence.

[6] Civil society declaration for Global Family Planning Summit, June 20, 2012,

<http: / / reproductiverights.org/sites/crr.civicactions.net / files/ documents/Civil-Society-

Declaration_06_19_2012.pdf>, accessed Oct. 4, 2012.

[7] Firestone S. The Dialectic of Sex: The Case for Feminist Revolution. New York : Bantam Books, 1971. 264 p.

[8] Grace KT, Anderson JC (October 2018). Reproductive Coercion: A Systematic Review. Trauma, Violence & Abuse. 19 (4): 371-390. doi:10.1177/1524838016663935. PMID 27535921.

[9] Grace KT, Fleming C (December 2016). A Systematic Review of Reproductive Coercion in International Settings. World Medical & Health Policy. 8 (4): 382-408. doi:10.1002/wmh3.209. PMC 5423714. PMID 28503353.

[10] Haeger КО, Lamme J, Cleland К (2018). State of emergency contraception in the U.S., 2018. Contraception and Reproductive Medicine. 3: 20. doi:10.1186/s40834-018-0067-8. PMC 6123910. PMID 30202545.

[11] Miller E, Silverman JG (September 2010). Reproductive coercion and partner violence: implications for clinical assessment of unintended pregnancy. Expert Review of Obstetrics & Gynecology. 5 (5): 511-515. doi:10.1586/eog,10.44. PMC 3282154. PMID 22355296.

[12] Veevers Jean E. Childless by choice. Toronto : Butterworths, 1980. 220 p.

Размещено на Allbest.ru