Прогрессивна ли философия?

Размещено на http://allbest.ru

Самарский государственный технический университет

Аннотация

Ключевые слова: наука, философия, внешний мир, принцип полезности, прогресс, истинная вера.

Annotation

Key words: science, philosophy, outside world, principle of utility, progress, true faith.

Джордж Сартон, основоположник сравнительно новой области истории науки, говорит за многих, называя науку единственной дисциплиной, которая “очевидно и несомненно совокупна и прогрессивна”. Когда-то люди думали, что страшные, неожиданные явления, такие как гром и молния, должны быть вызваны гневом богов. Но с греческой цивилизацией появились зачатки настоящей науки: Евклидова геометрия, Пифагорейская гармоника, Аристотелевская биология, Архимедова статика и т. д. Почти два тысячелетия отделяли этот золотой век от следующего; но со времен научной революции прогресс лился почти безостановочно. Ньютон объединил небо и землю с помощью гравитации; Бенджамин Франклин объединил их с помощью электричества (укрощая гнев богов взмахом своего громоотвода). Дарвин связал все жизненные системы нитью естественного отбора. Эйнштейн открыл e = mc². Сейчас физики по горячим следам ищут Теорию всего, уравнение для всей вселенной, такое же простое, как у Эйнштейна.

В этом смысле искусство не похоже на науку и не стремится ею быть. “Бетховен не превзошел Баха, - говорит нобелевский биолог Франсуа Якоб, - так же, как Эйнштейн превзошел Ньютона”. Скорее, искусство предоставляет множество точек зрения, отражающих уникальность их создателей. Все они могут выражать истины, и все же быть настолько разными, что несоизмеримы. Философия находится где-то между искусством и наукой. С одной стороны, она предлагает своеобразные мировоззрения, которые могут быть слишком разрозненными для сравнения: например, Юм и Гуссерль или Спиноза и Сартр. Поэтому неудивительно, что вопрос “прогрессивна ли философия?” почти никогда не ставится. С другой стороны, философия, как и наука, - это поиск истины, и она также требует, чтобы мы сверяли наши теории с тем, что мы наблюдаем во внешнем или внутреннем мире (чувственные данные, боль и т.д.). Некоторые философы, такие как Гегель и Герберт Спенсер, считают, что все прогрессивно. Но даже если отбросить пессимистов и постмодернистов, которые вообще не желают поддерживать идею прогресса, очень немногие думают, что история философии демонстрирует общий прогрессивный размах - улучшается если не день ото дня, то, по крайней мере, столетие за столетием. Представление о том, что философия Витгенштейна превосходит философию Платона, кажется совершенно глупым. Однако если мы спрашиваем, является ли философия когда-либо прогрессивной, я думаю, что ответ однозначно да; иногда она даже совокупно прогрессивна, как сказал Сартон о науке. И я думаю, что мы могли бы увидеть больший прогресс, чем сейчас, если бы философы больше думали о том, действительно ли то, что они пишут, продвигает философию вперед или просто добавляет к накопившемуся словоблудию.

“Действительно ли то, что я делаю, стоит усилий? Да, но только если на нее светит свет свыше. И, если света свыше не хватает, я в любом случае не могу быть более чем умным”. Витгенштейн, Культура и Ценность. Безусловно, наука имеет свою долю ложных ходов и тупиковых дорог; на самом деле, по словам философа биологии Дэвида Халла, большинство научных исследований “терпят неудачу или никуда не ведут”. И наука так же уязвима, как и любая другая дисциплина, к влияниям, враждебным стремлению к истине. Более тонкие, но в некотором смысле не менее опасные "Главные влиятельные лица" в данной области, как называет их Майкл Поланьи, имеют обыкновение диктовать, какие темы и какие позиции по этим темам "интересны" в любой момент времени, а какие означают мгновенную смерть карьеры. На протяжении большей части двадцатого века позитивистам удавалось маргинализировать целые философские дисциплины - этику, метафизику, эстетику - как бессмысленные, потому что ненаучные. И, конечно, мы никогда не свободны от садового сопротивления новым идеям со стороны тех, кто не знает ничего лучше, и тех, кто должен знайте лучше. Все знают о проблемах Галилея с Церковью.

Однако мы мало что слышим о его “ранних конфликтах с авторитетами”, которые, по словам Стиллмана Дрейка, “не имели ничего общего с религией”; они были спровоцированы школьниками Пизанского университета, которые чувствовали угрозу со стороны новых идей Галилея. Однако, несмотря на некоторые вопиющие примеры обратного, размах научного прогресса с 1600 года кажется неоспоримым. Мы склонны приписывать это открытию и изобретению новых вещей; но, по крайней мере, столь же важной была способность воспринимать старые вещи по-новому. Аристотелианцы смотрели на качающееся тело, говорит Томас Кун, и видели, как что-то “с трудом падает”; Галилео смотрел на это и видел маятник. Космологисты, например, концептуализируют галактику как “частицы, составляющие непрерывную и совершенную жидкость”; экономисты определяют “продукт " как " совокупность единиц, которые являются совершенными заменителями для покупателей”. Некоторые позитивисты и W.V.O. Куайн в своей знаменитой статье `Две догмы эмпиризма', преуменьшают разницу между наукой и философией. Другие, такие как Витгенштейн и Макс Блэк, подчеркивают это. Как отмечает Блэк, факты - это вещи, к которым “философы, по общему согласию, профессионально равнодушны”.

“Меня интересует не столько строительство здания, сколько перспективный взгляд на фундаменты возможных зданий. Таким образом, я не стремлюсь к той же цели, что и ученые, и мой образ мышления отличается от их”. Витгенштейн, культура и ценность. Если философия похожа на науку в некоторых отношениях, но не во всех, мы можем ожидать, что иногда прогресс в философии будет напоминать прогресс в науке, а иногда-нет. И это ожидание подтверждается, я думаю, в следующих трех примерах.

Прогресс как разрушение

Карл Поппер настаивал на важности фальсификации по сравнению с положительным подтверждением, потому что независимо от того, сколько белых лебедей мы обнаруживаем, одного черного достаточно, чтобы свергнуть "закон" о том, что все лебеди белые. В деловых и личных отношениях деструктивная критика часто бесполезна. Но в науке и философии мало что ценится больше, чем четкий контраргумент предполагаемому закону или предполагаемому определению. Эдмунд Геттье сделал свою репутацию одной статьей длиной менее трех страниц; это все, что потребовалось, чтобы дать разрушительный контрпример традиционному определению `знания' в платоновском театре как “истинная вера плюс отчет”, или оправданная истинная вера. Случаи Геттье опираются только на неоспоримое предположение, что если мы оправданы в вере p, и мы знаем, что p подразумевает q, и мы верим q на этом основании, то мы оправданы в вере q. Я представляю здесь забавную вариацию Джонатана Дэнси на тему Геттиера: наблюдая за мужским теннисным финалом на Уимблдоне и видя, как Джон Макинрой берет матч-пойнт против Джимми Коннорса, телезрители справедливо пришли к выводу, что Макинрой только что выиграл Уимблдон.

Так уж получилось, что победа Макинроя над Коннорсом состоялась за кадром. Из-за технической неисправности зрители фактически видели повтор матча предыдущего года, который Макинрой аналогичным образом выиграл у Коннорса. Таким образом, хотя вера наших зрителей в то, что Макинрой только что выиграл Уимблдон, была верной и оправданной, она не сводилась к знанию. В законе доказательство `вне разумного сомнения' не соответствует доказательству tout court; точно так же дела Геттье учат нас, что оправданная истинная вера не соответствует добросовестному знанию. Перспективы `исправления' платоновского определения бедны до нуля. Тем не менее, мы считаем чистым плюсом то, что вековая платоновская формула не работает.

Прогресс как разъяснение

С тех пор, как Сократ показал путь, прояснение наших идей было основной целью философии; и классическим примером этого является статья Джона Роулза 1955 года " Две концепции правил'. Акт-утилитаризм в этике, который восходит к Джереми Бентаму, Джеймсу и Джону Стюарту Миллю, противоречит моральным интуициям, которые мы считаем основополагающими; например, у него было бы 100 единиц добра для осужденных педофилов, а не 99 единиц для законопослушных, морально честных людей. Была надежда, что утилитаризм правил может оказаться более удовлетворительным, и с этой целью Роулз провел различие между `краткой' концепцией правил и концепцией `практики'.

Преимущество первого заключается в том, что предоставление "резюме прошлых решений" устраняет необходимость судить каждый случай с нуля. Недостатком является то, что, основываясь непосредственно на принципе полезности, сводные правила являются просто эмпирическими правилами, поэтому можно и нужно "нарушать" эти правила, если это приведет к лучшим последствиям, чем их соблюдение.

О концепции резюме: “решения, принимаемые в конкретных случаях, логически предшествуют правилам”. Что касается концепции практики, то все наоборот. Правила практики являются определяющими для определенных видов деятельности, таких как игры, такие как крикет и бейсбол, и институты, такие как наказание и наказание. И поэтому нельзя просто решить, что кажется лучшим в конкретном случае, и действовать соответственно; нельзя переступить через авторитет морального правила, то есть напрямую апеллировать к принципу полезности. Конкретные действия подчиняются иерархически правилам практики, которые ими управляют, и именно эти правила, а не конкретные действия, регулируются принципом полезности. наука мировоззрение прогресс философия витгенштейн

Различие Ролза имеет отношение к таким вопросам, как различие между случайным и законным обобщением, хотя он не расширил свое исследование от метаэтических до метанаучных вопросов. Его главная мысль заключается в том, что различие между практикой и обобщением “укрепляет утилитарный взгляд”, даже если оно не делает утилитаризм “полностью оправданным”. Я думаю, что он прав по обоим пунктам. С его разъяснением утилитаризм правила становится более отличным от утилитаризма действия и приобретает авторитет, а также авторитет в процессе. Но для тех, кто считает всю направленность утилитаризма ошибочной - включая У.Д. Росса, Бернарда Уильямса и даже самого Ролза в его magnum opus, Теории справедливости - его усилия могут зайти только так далеко. Более того, повышение жизнеспособности, которого добивается Ролз, имеет свою цену; ибо его разъяснение делает утилитаризм правил не только менее похожим на утилитаризм актов, но и значительно более похожим на его главного соперника, деонтологию правил. Поэтому для утилитаристов различие Ролза может быть чем-то вроде смешанного благословения; но для философии, это кажется ясным и отчетливым примером прогресса.

Прогресс как сомнение

Как мы можем быть уверены, что история не началась пять минут назад, в комплекте с записями и `воспоминаниями'? Откуда мы знаем, что внешний мир не является иллюзией, созданной злым демоном, чтобы обмануть нас? Это вопросы, которые задал бы только философ; ибо для всех намерений и целей они не имеют никакого значения. Если нет внешнего мира, то вместо того, чтобы оплачивать наши счета, мы будем просто казаться, что оплачиваем то, что кажется нашими счетами; и как, даже в принципе, мы могли бы определить разницу?

Однако скептические вопросы имеют практическое применение; во - первых, как и контрпримеры Геттиера, они показывают, что мы знаем не так много, как думали. Скептические набеги Юма показали ему необходимость “осторожности и скромности” - по сути, предварения наших утверждений молчаливым “если” (“если бы я понял ваш смысл”, “если бы этому источнику можно доверять”, "если бы существовал внешний мир" и т. Д.). Юм "смягченный скептицизм" превращает категорические утверждения в неявные условия. Если бы только мы могли приобрести привычку к скромности Юма, наш дискурс был бы более цивилизованным, а мир-более мирным местом. И это не будет стоить нам ничего, кроме презумпции того, что мы знаем больше, чем делаем. Это простой урок, и на самом деле такой же старый, как Сократ; но мы, кажется, никогда не получаем сообщение. Боюсь, там не так много прогресса.

Литература

1. Стиллман Дрейк, Галилей (Оксфордский университет в мягкой обложке, 1980), Введение.

2. Эдмунд Геттиер, " Обоснована ли истинная вера знанием? ' Анализ 23 (1963), 121-23.

3. Дэвид Юм, Исследование человеческого понимания (1748), с. XII.

4. Джон Роулз, "Две концепции правил", Philosophical Review 64 (1955), 3-32.

Размещено на Allbest.ru