О понимании понимания

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Образовательное учреждение высшего образования

«Южно-Уральский технологический университет»

Контрольная работа

По дисциплине Философия

направление 38.03.04 «Государственное и муниципальное управление»

Выполнил студент

Карепанова Ю.А.

Группа ГМУЗ-201

Проверил преподаватель

доцент кафедры

Казаченок Ю.В.

Челябинск

2022

Содержание

понимание осмысление познание

Введение

1. О понимании понимания

2. Знать и понимать

2.1 Понимание -- ненужная роскошь?

3. Деятельностная основа и нормативно-ценностная природа понимания

3.1 Возможна ли теория смысла?

3.2 Структура понимания: элементы и уровни осмысления

4. Диалогический характер понимания

4.1 Возможно ли понимание без непонимания?

Заключение

Список литературы

Введение

О проблемах понимания и познания в последнее время стали много писать и дискутировать, эта тематика привлекает специалистов по теории познания, логики и методологии различных наук, растет интерес к этой проблеме в широких кругах представителей наук о человеке, обществе, культуре: психологов и философов, искусствоведов и культурологов, историков и социалистов.

Современная культура все чаще имеет дело с ситуациями, когда возникает необходимость в понимании. Как следствие усложнения социальных отношений выросло количество и изменился характер индивидуальных и массовых коммуникаций, следует указать на то, что в современных условиях часто возникают барьеры для понимания, преодоление которых требует тщательного анализа.

Есть основания полагать, что пониманию свойственны три основные функции:

когнитивная, или собственно познавательная;

регуляторная;

идеологическая.

Понять - значит приобрести. Такое знание, которое отражает суть вещей, соединяет нечто ранее неизвестное с уже известным, превращает ранее разрозненное в систему.

Под пониманием большинство философов имеют в виду специфический способ освоения и познания человеческой реальности - внутреннего мира человека, мира его культуры, продуктов его практической деятельности.

Большую роль сыграл в расширении интереса к проблемам понимания “круглый стол”, проведенный в 1991г. в издательстве политической литературы под девизом “Над чем работают, о чем спорят философы?” Со своими научными разработками выступали 12 ученых, все последующие годы к материалам данной дискуссии постоянно обращаются, высказывают собственные суждения, исследуют фактический материал для научного обобщения.

В реферате по проблемам понимания и объяснения важна задача показать понимание как комплексную проблему теории познания, взгляд на понимание как на процесс, связанный с раскрытием более глубокого смысла продуктов духовной деятельности человека, помогает выявить философские основы духовных ценностей общества не современном этапе.

Понимание и непонимание, стремление понять или, наоборот, нежелание понять - обычные явления в нашей повседневной жизни и профессиональной деятельности. Как повсеместные факты межличностного общения понимание и непонимание существовали всегда. Сегодня мы наблюдаем другую картину: понимание оценивается многими учеными как чрезвычайно актуальная проблема. В настоящее время для человека чрезвычайно важно использовать накопленный потенциал научного знания на благо всех живущих на земле, так как сегодня особенно ясно, что наука и технология опираются на весь объем человеческой культуры, заложенных в традициях, языке, восприятиях реальности, нравственных нормах и мировоззренческих идеалах.

1. О понимании понимания

Разговор о понимании естественно начать с вопроса, что же такое понимание, какова его природа? В советской философской литературе понимание как самостоятельная категория, как концепция познавательной процедуры еще не сложилось. Сам термин «понимание» отсутствует в наших философских словарях. Поэтому даже в специальной литературе данный термин нередко употребляется обыденном смысле, обозначая субъективную, индивидуальную способность личности к овладению какими-либо знаниями или навыками, а также сам процесс и результат реализации этой способности. Подобное «размытое» содержание понятия приводит к методологическим трудностям при попытках его систематического использования. Часто возникает ситуация «порочного круга», когда понимание определяется через знание, а знание через понимание или когда понимание трактуется как вид объяснения, которое, в свою очередь, сводится к пониманию, и т. д.

Вопрос о природе понимания, чрезвычайно сложный и запутанный, почти не обсуждался до самого последнего времени в нашей философской литературе. «До сих пор остается неясным, имеем ли мы здесь дело с собственно философской или же преимущественно психологической и педагогической проблемой, относится ли она к любой сфере человеческой деятельности или только к социально-гуманитарному знанию, либо исключительно к индивидуальному, «личностному бытию», являются ли существенно различными или в принципе совпадающими проблемы понимания человека и понимания текста, как соотносятся между собой знание и понимание, понимание и объяснение и т. д.».

Положение усугубляется тем, что проблематика, связанная с пониманием, пронизывает самые различные области знания от фундаментальных дисциплин (языкознание, социология, логика и методология науки, психология) до прикладных (теория перевода, массовых коммуникаций, пропагандистской деятельности, систем информационного поиска, искусственного интеллекта и т. д.). Неоднородность материала и мотивов исследований, которые в связи с этим проводятся, придает им разрозненный, частный характер. Отсюда возникает задача выработать единую точку зрения на структуру и процедуры понимания, выявить общий теоретико-познавательный статус понимания как универсального познавательного процесса.

Понимание зачастую сводят к психологии индивидуального познания в противовес объективному и внеличностному научному объяснению. «Ослабленным вариантом» этой точки зрения является ограничение понимания областью гуманитарных наук, где оно рассматривается либо как искусство толкования, связанное с процедурами «вживания», «вчувствования» в предмет познания, либо как процедура телеологического (целевого) объяснения в отличие от объяснения каузального (причинного) в естественных науках. Однако развитие исследований по логике и методологии науки в 70--80-е годы выдвинуло задачу построить теорию понимания, пригодную для любой науки -- как гуманитарной, так и естественной. Показателен в этой связи рост интереса философов к проблеме понимания. Количество соответствующих публикаций нарастает лавинообразно.

Как заметил один из известных зарубежных специалистов по проблеме понимания, профессор Антверпенского университета (Бельгия) Г. Парре, теория понимания может быть ориентирована, во-первых, эвристически, то есть на процедуры получения нового знания, выявления «скрытых смыслов», во-вторых, прагматически, то есть на использование этих процедур в практике познания, коммуникации, перевода, и, в-третьих, эпистемологически, то есть на построение теории определенного знания.

2. Знать и понимать

Знание и понимание... Не каждый сможет четко определить, в чем различие ситуаций и контекстов, которые требуют использования этих понятий, и все же интуитивно мы чувствуем, что они не тождественны, хотя и тесно связаны между собой. Как часто, характеризуя кого-то как «знающего человека», мы имеем виду его умение понять сложный вопрос, разобраться в запутанном деле, объяснить неясную задачу, а восклицание «Понятно!» в действительности означает, что некто знает теперь, что нужно делать в данном конкретном случае. Ребенок твердо знает, что если нажать вот на эту кнопку телевизора, то на экране появится изображение, но он не понимает еще, какова природа связи между этими событиями. В то же время я могу знать такой-то номер телефона своих друзей, но в каком смысле можно говорить о его понимании? Мы понимаем доказательство теоремы, фразу иностранного языка, содержание научной теории, но улицы родного города, транспорт, которым мы ездим на работу, мы знаем и говорить об их понимании можно разве что в переносном смысле.

2.1 Понимание -- ненужная роскошь?

Приведенные примеры обнаруживают, что между знанием способностью человека понимать существуют довольно сложные отношения. Практическое взаимодействие людей с окружающим миром, их общение между собой порождают многообразные формы, уровни и связи, возникающие между процессами познания и понимания. И раскрыть природу понимания без анализа подобных связей, очевидно, невозможно.

Знание предполагает некоторое понимание, так же как непонимание возможно только в контексте определенного знания. В данной связи в порядке иллюстрации можно сослаться на то, что главным методологическим итогом разложения логического позитивизма, а также поисков «исторической школы» буржуазной философии науки (Т. Кун, И. Лакатос и др.) стало признание наличия в научном знании мировоззренческих, общекультурных, стилевых и других установок, зачастую явно не фигурирующих в самой научной теории.

Исследователь знает нечто, и, кроме того, он знает, что он знает. В традиционной буржуазной философии науки эти два аспекта познания не различались. «Исторический» подход вычленил в философии науки вопросы о росте объема знания и об осознании этого знания. Второй вопрос, то есть проблема рефлексии над знанием, вызвали к жизни понятия «парадигмы» (Т. Кун), «базисных предположений науки» (Р. Коллингвуд), «исследовательской программы» (И. Лакатос), «идеала естественного порядка» (С. Тулмин) и других, выступающих в качестве «канона» понимания в научном познании 1. Понятными считаются те факты, явления, теории, которые укладываются в рациональную схему такого «канона» и тем самым оправдывают предварительные ожидания исследователя.

Но как формируется это понимание? Каков механизм его реализации и динамики? На эти вопросы «историческая школа» однозначного и ясного ответа не дает. В результате остаются без объяснения источники прогресса в науке, причины смены «парадигм», «программ» и т. п. Что лежит в основе развития и углубления понимания? Процесс простой адаптации понятий к влияниям внешних и внутренних факторов (чисто понятийных, концептуальных -- по И. Лакатосу или с учетом социальной обусловленности -- как у С. Тулмина), смена поколений в научном сообществе, как утверждает Т. Кун? Между тем от ответов на эти вопросы зависит решение таких фундаментальных проблем, как проблема происхождения нового знания, вопрос о роли и значении научной традиции, проблема сравнимости и критериев выбора между конкурирующими (альтернативными) теориями.

Кризис неопозитивизма и трудности «исторической школы» показывают, что логика и методология науки, психология научного творчества, социология науки образуют сложный междисциплинарный комплекс. Причем именно междисциплинарные, комплексные проблемы представляют особый интерес для философии науки. Одно из центральных мест в ряду этих проблем занимает проблема понимания, образующая, по словам одного из советских исследователей, «глубинный слой познавательной и практической жизнедеятельности человека, возможности систематического исследования которого выявляются лишь на сравнительно поздней стадии познания».

3. Деятельностная основа и нормативно-ценностная природа понимания

Нам представляется, что понятия смысла - и понимания являются соотносительными и не могут рассматриваться в отрыве друг от друга. Смысла так же нет вне понимания, как и понимание всегда есть усвоение некоторого смысла. Поэтому неразработанность проблемы понимания объясняется в известной мере неразработанностью и отсутствием систематизации в теории смысла, а трудности последней вызваны и тем, что она рассматривается обычно в отрыве от проблемы понимания. Как замечает английский философ М. Даммит, «любая теория смысла, которая не является теорией понимания или не дает ее в итоге, не удовлетворяет той философской цели, ради которой нам требуется теория смысла» . Необходимость соотнесения понимания и смысла осознается не только философами, но и лингвистами, семиотиками и другими специалистами.

Вопрос, очевидно, заключается в выработке подхода, позволяющего рассмотреть проблемы смысла и понимания с единой, комплексной точки зрения.

3.1 Возможна ли теория смысла?

Вопреки предостережениям таких специалистов в теории семиотики и коммуникации, как Ч. Моррис, К. Черри, и других авторов, предлагавших исключить из рассмотрения сам термин «смысл» из-за его многозначности, анализ и применение этого термина продолжаются. Создавшуюся ситуацию неплохо описал американский психолог М.Б. Крилмен: «...смысл, подобно загадочной Золушке, остается по-прежнему нераспознанным и неуловимым. Возможно, что одна из трудностей здесь кроется в том, что разные поклонники этой Золушки представляют ее каждый по-своему и ее многоликость увлекает их на поиски ее различных проявлений. Некоторые считали ее простодушным созданием, другие считали ее тонкой и изощренной. Одни сосредоточивали свое внимание на ее интеллектуальных качествах, другие же воображали ее чувствительной и эмоциональной. Были и такие, кто, смирившись с окутывающей ее тайной, заранее соглашались с тем, что могут овладеть ею только в своем воображении, заключив, что она по сути своей недоступна и непонятна».

Особые надежды «аналитическая» философская традиция от Дж. Мура, Б. Рассела и Л. Витгенштейна до Р. Карнапа и У. Куайна связывала с логическим анализом языка.

Действительно, на первый взгляд наиболее явны возможности построения теории смысла в лингвистической семантике и семантике логических формализованных систем как научных дисциплинах, непосредственно ориентированных на изучение знаков, знаковых систем. Особенно перспективными выглядят возможности логической семантики. В этом направлении открывается перспектива анализа смысловых отношений посредством построения логических систем, основанных на тех или иных семантических принципах, за счет чего достигается большая точность и однозначность последних. Именно в рамках логической семантики была наиболее ясно осознана необходимость вычленения самостоятельного смыслового компонента в значении языковых выражений. Различение указания обозначаемых предметов, языковых выражений и их смысла (мысли об указываемых предметах, их свойствах и т. д.), восходящее к работам Г. Фреге и Д.С. Милля, прочно закрепилось в логико-семантической литературе. В связи с этим в логической семантике традиционно выделяют два основных раздела: теорию указания и теорию смысла.

Однако, в отличие от теории указания, имеющей дело с отношением знаков к обозначаемым предметам и оперирующей такими понятиями, как имя, обозначений, выполнимость, истинность, теория смысла до сих пор не имеет четкого и ясного обоснования, что служит некоторым авторам поводом для сомнения в возможности ее плодотворного развития. У. Куайн, например, сомневаясь в возможности строгого определения основных понятий теории смысла (смысл, синонимия как тождество по смыслу и пр.), сравнивает ее с теологией и отказывает ей в научности 2. Определенные основания для такого мнения имеются.

Во-первых, прогресс, заметный в последнее время в логической семантике прежде всего при обосновании систем, формализующих смысловые отношения, достигнут во многом За счет уточнения понятий теории смысла в терминах теории указания. Так, использование семантической идеи «возможных миров» -- альтернативных описании одной и той же предметной области -- позволяет представить смысл как многократное указание одного и того же объекта различными средствами описания (в различных «мирах»), В данном случае изучение смысловых характеристик выражения сводится, по сути дела, к рассмотрению отношений между системами описания («возможными мирами»). При этом никаких специальных понятий, кроме понятий теории указания (истинность, непротиворечивость и т. д.), не требуется.

Во-вторых, и это, пожалуй, наиболее важно, обоснование анализа смысловых связей и отношений в семантике формальных логических систем предполагает кроме всего прочего рассмотрение средств фиксации предметной области, так как анализу подлежат не вообще любые описания, а только совместимые с исходными установками, целями, задачами исследования. Иначе говоря, адекватное задание смысловых связей в логической семантике требует выхода за ее рамки. Логическая семантика, в том числе и в узком смысле -- как теория указания, проявляет, таким образом, зависимость от широкого познавательного, коммуникативного и деятельностного контекстов.

Основной трудностью при анализе понимания как осмысления является преодоление, с одной стороны, психологизма, сводящего понимание к феноменам индивидуального сознания, с другой -- трансцендентализма, представляющего смысл в качестве некой самодовлеющей сущности. Основой решения данной проблемы является теория познания диалектического материализма, рассматривающая деятельность сознания в контексте общественно-исторической практики, преобразующей действительность. Хорошо известно положение В.И. Ленина о практических, деятельностных основаниях и истоках логических форм отражения. Поэтому действительно широкий подход к проблеме понимания связан именно с рассмотрением механизмов осмысления действительности в процессе практической деятельности по ее преобразованию.

Конспектируя «Науку логики» Гегеля, В.И. Ленин отмечает: «...человеческое понятие... объективную истину познания «окончательно» ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь, когда понятие становится «для себя бытием» в смысле практики». Ленин не случайно берет слово «окончательно» в кавычки, отмечая тем самым, что бесконечность процесса познания обусловлена не только бесконечностью и неисчерпаемостью материальной действительности, но и неисчерпаемостью форм практической деятельности по ее освоению и преобразованию. Природа, материальный мир, взятые сами по себе, вне социального субъекта -- человеческого общества и его предметной преобразующей деятельности,-- не могут быть источником знания. Кроме того, марксистско-ленинская теория познания не сводит отражение к простому механическому соответствию знания действительности, она утверждает активный характер отражения, направляемого и мотивируемого общественной практикой. Примечательно, что Ленин не сводил роль практики исключительно к гносеологическому критерию истины, а указывал на то, что практика выступает «и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку».

3.2 Структура понимания: элементы и уровни осмысления

Являясь достоянием общества, социальной общности, группы, социальные знания реализуются в индивидуальном сознании, отражая степень овладения обобщенным социальным опытом. Поэтому следует различать в смысловой структуре социальное значение и его значение для индивида--личностный смысл. Если социальное значение выражает общественное отношение к действительности, то личностный смысл -- личное отношение к этой социально осмысленной действительности.

Личностный пласт осмысления действительности зачастую чрезвычайно трудно передать, он глубоко индивидуален. Например, в таком неизбежном факте человеческого существования, как смерть, можно выделить его (биологическое, социальное) значение, но насколько различен личностный смысл его восприятия!

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь.

Данное обстоятельство, с глубокой философской поэтичностью выраженное Ф.И. Тютчевым, абсолютизировалось многими исследователями смысла и понимания -- В. Гумбольдтом, Н.А. Рубакиным, А.А. Потебней, а также в русле герменевтической традиции. Абсолютизация личностного смысла в осмыслении действительности человеком влечет за собой признание невозможности адекватной коммуникации. Всякое понимание объявляется непониманием, в лучшем случае -- пониманием самого себя.

Овладение значением, в самом деле, начинается всегда с личностного смысла, но человеческое сознание не является замкнутой в себе монадой -- оно открыто, и эта открытость реализуется на основе социальных значений. Поэтому противопоставление социального значения и личностного смысла представляется абстрактным. Личность не противостоит совокупному социальному опыту, который конкретизируется для нее в отдельных социальных значениях, выявляющихся в процессе функционирования определенных нормативно-ценностных систем. Социальные значения всегда реализуются для личности не полностью, а в той мере, в какой ее общественные функции требуют присвоения социального опыта и в какой мере этот опыт реализуется в данной системе общественной практики. Механизм перехода социальных значений в структуру личностного смысла еще недостаточно изучен. Наиболее адекватным объяснением принятия социальных значений и их вхождения в структуру мотивов и целей индивидуальной деятельности, на наш взгляд, является социальное одобрение данного вида деятельности или поведения. Этот механизм обусловливает формирование представлений личности о себе самой. Как отмечают Д.И. Дубровский и Е.В. Черносвитов, формирование представления о собственном Я происходит в процессе осознания личностью себя как социально значимой ценности.

Степень социализации личности определяется поэтому степенью освоения смысловых функций, связанных с нормативно-ценностными системами деятельности. Преобладание в их общей структуре, определенных социальных значений определяет общую ценностную направленность личности в ее социальной деятельности. Такая направленность определяется и как степень целостности личности. Причем особую роль в развитии личности играют та структура социальных значений и тот «код поведения», которые складываются в начальные периоды жизни ребенка.

Теперь следует уточнить содержание понимания на уровне личностного смысла. Оценочный аспект этого содержания очевиден. «Нельзя разделить понимание и оценку: они одновременны и составляют единый целостный акт»,-- писал М.М. Бахтин. Кроме того, как отмечал он, осмысление все время чувствует себя «как единую деятельность -- независимо от предметного единства содержания... Деятельность не теряет себя в предмете, а снова и снова чувствует единство в себе самой...». Это единство -- единство переживания. Всякое познание переходит в переживание, становится личностным переживанием мира. На важность подобных факторов осмысления указывали многие исследователи, рассматривавшие их, в частности, как «неявное знание». Действительно, личностные смыслы всегда реализуются в переживаниях конкретного индивида. Не случайно современные методологические концепции развития научного знания проявляют особый интерес к жизненным установкам, даже к биографическим данным ученых. В теории же художественного творчества и эстетического восприятия переживание давно уже утвердилось в качестве процедуры осмысления.

Роль переживания, точнее, сопереживания как процедуры понимания достаточно велика. Человек понимает и постигает боль другого человека исключительно благодаря своей собственной способности переживать чувство боли. Причем, когда мы говорим о переживании как компоненте смысловой структуры, речь идет не только об эмоциональной стороне дела. Сопереживание не одно только сочувствие, можно говорить о переживании интеллектуального, эстетического, нравственного содержания. Понять этот мир для человека -- значит понять его как мир других людей: мир матери, мир отца, мир своих друзей и коллег, мир великих гениев человечества.

Таким образом, понимание на уровне личностного смысла поднимает сознание на уровень, носящий принципиально социальный характер, определенный нормативными и ценностными структурами общественной практики. Это выражается в чувствах, поведении, отношении к людям, вещам, идеям.

Данное обстоятельство не учитывали такие исследователи, как В. Гумбольт, А.А. Потебня, абсолютизировавшие субъективный аспект понимания (понимание трактовалось всегда как понимание самого себя) и вынужденные поэтому для объяснения межличностного понимания допускать существование своеобразной предустановленной гармонии индивидов. Можно утверждать, что вообще любая абсолютизация личностного смысла и сведение понимания к его усвоению, характерные, например, для «понимающей социологии» от В. Дильтея и Г. Зиммеля до ее современных теоретиков, приводит к таким же методологическим трудностям. Подобный подход не выявляет специфики человеческого понимания, состоящей в социальной обусловленности последнего. Осмысление действительности человеком, в том числе и на уровне личностного смысла, принципиально опосредствовано социальным опытом конкретного общества.

4. Диалогический характер понимания

Даже внешне монологичная речь представляет собой неявную форму диалога, ибо она всегда внутренне ориентирована на возможные реакции слушателей или собеседников, их возражения или одобрение. В свою очередь, понимание речи (или любого текста в самом широком смысле слова) предполагает реконструкцию этой скрытой диалогичности получаемых сообщений, развертывание внутреннего диалога.

Следовательно, процесс понимания представляет собой сложное взаимодействие между речью, текстом и субъективными ожиданиями, прогнозами, ассоциациями воспринимающего.

Развертывание речи или текста определяет дальнейший ход взаимодействия (общения), отсекает какие-то имевшиеся ранее возможности и порождает новые. Они комментируются, оцениваются, и тем самым исходные тексты превращаются в новые потоки сообщений, создавая непрерывный поток информации.

Человеческая деятельность--развертывается всегда на основе и на фоне множества уже имеющихся, возникающих и изменяющихся контекстов, а ее результаты включаются в их сеть, в свою очередь, изменяя их и порождая другие контексты. В данном отношении можно говорить о незавершаемости диалога. Воспринимая и осмысливая некоторое сообщение, мы, так или иначе, отвечаем на него, причем отвечаем именно в соответствии со степенью понимания (или непонимания), достигнутой на каждом отдельном шаге общения. Могут возникать целые цепи вопросно-ответных конструкций, внешне соответствующих всем правилам построения текстов, но предполагающих совсем другие контексты. Аналогичные процессы могут происходить при восприятии одной культуры другой. Как писал М. Бахтин, одна культура может задавать другой вопросы, которые эта вторая перед собой не выдвигала. Поэтому смысл, обнаруживаемый этой первой («вопрошающей») культурой в объектах второй («вопрошаемой»), зависит от возможности и умения находить ответы с помощью реконструкции нормативно-ценностных систем, закодированных в этих объектах, и соотносить их с установками своего общества. Так, современный специалист в области истории науки, выявляя те общекультурные, философские и другие факторы, которые обусловили определенные идейно-содержательные слои, скажем, кеплеровских астрономических концепций или ньютоновской механики, делает для нас понятным процесс формирования данных теорий. Но он и мы понимаем эти теории существенно иначе, чем современники Кеплера и Ньютона.

Диалог оказывается невозможным и в том случае, если его участники только включают сообщения собеседника в свой привычный и фиксированный набор смыслов или стараются полностью воспринять способ осмысления, характерный для собеседника, для чего стремятся разорвать все связи с нормативно-ценностными системами своей социокультурной среды (что полностью никогда не достигается). Лишь частичный выход за пределы привычного позволяет найти какие-то общие моменты, обеспечивающие понимание. Такой выход всегда представляет собой единство разнонаправленных процедур: с одной стороны, выявление неожиданного, странного в сравнении с привычными способами освоения мира, с другой -- отождествление неизвестного, непривычного с известным, традиционным. Поэтому понимание предстает всегда не просто диалогом, а столкновением «привычного» и «непривычного».

Данный процесс связан с расшатыванием привычных представлений. вырыванием явлений из привычного контекста их осмысления, разрушением старого смысла. Это та сторона смыслообразования, которую В.Б. Шкловский удачно назвал «остранением». Остранение является существенным фактором осмысления действительности в научном познании, которое нередко проходит в своем развитии стадии «кризиса очевидности». На этой стадии выдвижение новых, порой «сумасшедших» идей становится одним из условий дальнейшего научного прогресса.

Механизм остранения не является самоцелью, он носит предваряющий характер. В этой связи следует отметить вклад в рассмотрение процессов смыслообразования знаковых систем, сделанный С.М. Эйзенштейном, который видел задачу не только в том, чтобы «разбить в себе заданное, аморфное, нейтральное бытие явлений», но и в том, чтобы «собрать явление вновь согласно тому взгляду на него, который диктует мне мое к нему отношение». Тем самым всякое осмысление предстает как переосмысление, выстраивание нового смыслового ряда из остранённых смыслов.

Следует отметить, что аналогичными процедурами осмысления широко пользовался В.И. Ленин, для которого характерны острое разоблачение «гладких» слов, «высокой» лексики, уточнение конкретного значения слова, «оживление» значения «изношенных» слов 3.

Процедуры остранения и фиксации не следует понимать как последовательные операции. Осмысление предполагает их одновременную реализацию. Абсолютизация одной из них приводит либо к канонизации некоторой смысловой структуры, либо к крайностям абсурда (примером чего может служить современное модернистское искусство, в котором остранение, разрушение привычного смысла становится самоцелью).

В процессе осмысления участвующие в диалоге структуры взаимодействуют не только на уровне социальных значений, то есть на уровне понятий, но и переживания. Для того чтобы процесс «столкновения смыслов» мог состояться, часто необходимо преодолеть различные психологические барьеры, отказаться от установившихся взглядов и позиций, а это сопровождается сильными эмоциональными нагрузками вплоть до прямого нежелания понимать другую точку зрения, открытого отказа от диалога. Тем не менее, диалог -- путь к взаимопониманию. И тогда, скажем, читатель книги Л. Кэрролла способен воспринимать и смысл диковинных речей и поступков обитателей «страны чудес» и недоумение Алисы при столкновении с ними, и озорное, ироничное отношение самого автора к своим героям. Другими словами, читатель способен соотнести с нормативно-ценностными системами своего общества такие сообщения, которые не соответствуют друг другу, он может понимать диалог людей, не понимающих друг друга.

М.М. Бахтин отмечал, что диалог всегда предполагает наличие некоторого третьего собеседника, формально не участвующего в процессе общения, но играющего роль некой «точки отсчета», по отношению к которой реальные коммуниканты упорядочивают свои позиции. В разные исторические эпохи такой «нададресат» принимает различные идеологические формы, выступая то как «суд божий», или «суд истории», то как «требования совести» и т. д.

Поскольку человеческая деятельность определяется как возможностями, достигнутыми на предыдущих этапах общественного развития, так и целями, которые наличествуют лишь в виде возможностей, постольку ее смысловое содержание как бы адресовано и прошлым и будущим поколениям. Это и усложняет возможность интерпретации смысла многих полученных ранее результатов, и обеспечивает саму возможность такой интерпретации.

Если бы общение (как деятельностное, так и языковое) было замкнуто только рамками конкретно-исторических нормативно-ценностных систем, познающее "человечество не имело бы другого способа осмыслить историю различных обществ, кроме «вживающейся» герменевтики в дильтеевском смысле. Но благодаря тому, что различные культуры фиксируют моменты общечеловеческой практики и выступают как ступени на пути социального прогресса общества, можно обнаруживать общие точки пересечения между результатами деятельности народов разных эпох, а значит, можно осмысливать их, реконструировать наиболее важные характеристики их значений.

Так как каждый конкретный тип нормативно-ценностных систем складывается на основе предшествующих ему форм, то он сохраняет в своей структуре (чаще всего в сильно трансформированном виде) черты, определявшие характер этих использованных, «отработанных» форм.

Таким образом, люди, принадлежащие к какому-либо культурно-историческому сообществу, принимая актуально функционирующую систему норм и оценок, ориентируются (в различной степени и с различной направленностью) и на те или иные фрагменты общественных установок, которые связаны с прошлыми традициями. Все это определяет сложный, неоднозначный характер индивидуального личностного восприятия общественного опыта, той или иной нормативно-ценностной систем.

4.1 Возможно ли понимание без непонимания?

Участвуя в реальной практике общения, человек обычно учитывает лишь возможную реакцию своего непосредственного собеседника и в соответствии с ней строит свои сообщения. Однако, поскольку его личностный смысл часто определяется неявными, неосознаваемыми ориентациями, постольку степень ожидания, из которой исходит каждый участвующий в общении индивид, весьма неоднозначна. Действующие в данном типе общества нормативно-ценностные системы задают предельные рамки степени ожидания, и человек, вступая в контакт с другими членами сообщества, ожидает от них определенных поступков и слов в ответ на свои поступки и слова. Одни реакции, с точки зрения каждого коммуниканта, более вероятны, другие менее вероятны, третьи вообще исключаются из спектра ожидания.

Таким образом, вступая в общение, человек всегда исходит из определенного набора вероятностных оценок возможного ответного поведения других людей. Ожидания и вероятностные оценки, используемые каждым субъектом, в общих пределах задаются общественными установками и представляют собой их отражение в индивидуальном опыте человека.

При этом однозначная формулировка имеющегося знания, жесткая связь между некоторым подразумеваемым содержанием знания и способами его выражения может затруднять его передачу, потому что строго определенное содержание некоторого сообщения связано с определенным комплексом ассоциаций и в случае их отсутствия у субъекта, принимающего сообщение, понимание не возникает. Поэтому возможны ситуации, когда различного рода уточнения, исправления и дополнения не столько способствуют установлению понимания, сколько препятствуют ему. Более эффективными оказываются гибкие, вероятностные соотношения внешних и внутренних уровней сообщения, что обеспечивает субъекту большую свободу в восприятии содержания, передаваемого другими участниками общения. Иначе говоря, чем большим набором средств выражения обладает человек и чем большую свободу выбора таких средств он допускает для своего собеседника, тем быстрее и полнее достижимо понимание в их диалоге. Конечно, такой набор не может быть безграничным, иначе общение превратится в обмен бессодержательными потоками текстов.

Человек в процессе своей деятельности всегда как бы «настроен» на выявление закономерностей, определяющих ту ситуацию, в которой он в данный момент оказывается. Как показывают эксперименты, люди нередко ожидают (прогнозируют) закономерные последовательности даже там, где всякая организованная упорядоченность намеренно исключается и последовательность определяется чистой случайностью.

Общение не становится игрой в «испорченный телефон» именно потому, что на каждом шаге диалога его участники не только воздействуют на личностные смыслы друг друга, изменяя их, но и изменяют собственные субъективные оценки и ожидания, взаимно корректируя их в соответствии с получаемыми результатами и реакциями собеседника. Такая корректировка становится возможной только на основе общественной нормативно-ценностной системы. Именно она обеспечивает возможность общения, адекватного понимания и вообще взаимодействия в самом широком смысле.

С диалогическим характером общения связан и диалогический характер языка как средства этого общения. Классическая филология, сформировавшаяся на материале изучения мертвых языков (древнегреческого, латинского и т. д.), долгое время не учитывала этого обстоятельства. Однако развитие языкознания, уяснение зависимости понимания языковых выражений не только от знания их «предметных» и «синтаксических» значений, но и от широкого культурного контекста привели к осознанию необходимости учитывать диалогическую природу языкового текста.

Любой текст представляет собой внутренне диалогичную структуру, ибо содержит в себе как явные, так и подразумеваемые апелляции к одним авторам, направлен против взглядов других, опирается на известные факты и положения или подвергает их сомнению. Недиалогичный текст, если бы он был возможен, воспринимался бы или как полностью лишенный смысла, или как таковой, которому может быть приписан любой смысл, что практически одно и то же.

Не случайно, стремясь добиться максимальной выразительности, уменьшить возможность неадекватного восприятия, многие ученые излагают полученные ими результаты в виде диалога. Сталкивая различные точки зрения, они стремятся стимулировать возникновение нового знания у читателей или слушателей. Метод сократовской диалектики, помогающий пониманию истины с помощью диалогического рассуждения, оказался эффективным и для возникшего позднее естествознания. Образцы текстов, построенных подобным образом, можно обнаружить на каждом этапе развития науки (назовем хотя бы галилеевский «Диалог о двух главнейших системах мира -- птолемеевой и копервиковой» и книгу И. Лакатоса «Доказательства и опровержения»). Различные формы диалога, сопоставления несовпадающих позиций (а значит, и нетождественных субъективных установок) позволяют выявить скрытые смыслы с такой очевидностью, которая вряд ли достижима при других способах изложения.

С помощью «диалоговой» модели оказывается возможным наметить решение одной из горячих проблем современной методологии научного познания -- проблемы понимания нового знания, которая представляет собой один из аспектов вопроса об источнике и способах происхождения новой информации о мире. Существуют суждения, допускающие ее возникновение «из ничего» или объявляющие новое «хорошо забытым старым», что, по существу, снимает сам вопрос. Ни простое накопление знаний, ни уточнение их с помощью «исключения ошибок», ни «переключение способа видения» (Т. Кун) не позволяют сами по себе рационально объяснить механизм . возникновения новых идей.

Если же рассматривать столкновение различных теоретических концепций как диалог, то становится очевидной необходимость поиска способов «перевода» одной теории на язык другой. Как отмечалось выше, однозначное преобразование чаще всего оказывается невозможным и приходится удовлетворяться приближенным совпадением, уподоблением, что обусловливает, в частности, и появление новых смыслов.

Заключение

Таким образом, понимание и познание и в истории философии, и в современных философских учениях остаются важными и актуальными вопросами.

Однако общим для всех, кто исследовал понимание в объяснение, остается ключевым понятие “смысл” как сложное и многогранное явление.

Процесс понимания тесно связан с процессом познания человеком окружающего мира, но проблемы понимания существуют на основе диалектики и предметно-практической деятельности - поэтому понимание не следует отождествлять с познанием. Поэтому в качестве вывода по теме реферата можно использовать положение: “понимание и познание как реальное движение в смыслах, практическое владение этими смыслами сопровождает всякую конструктивную познавательную деятельность”.

Понимание есть постижение смысла того или иного явления, его место в мире, его функции в системе целого. Оно помогает раскрыть бесконечные смысловые глубины бытия.

Список литературы

1. Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии: Филос.-гносеол. анализ. -- М.: Политиздат, 1985. -- 192 с. -- (Над чем работают, о чем спорят философы).

2. Гобозов, И.А. Социальная философия: моногр. / И.А. Гобозов. - М.: Академический проект, 2017. - 352 c.

3. Голубинцев, В.О. Философия для технических вузов / В.О. Голубинцев, А.А. Данцев, В.С. Любченко. - М.: Феникс, 2017. - 512 c.

4. Грядовой, Д.И. История философии. Средние века. Возрождение. Новое время. Книга 2 / Д.И. Грядовой. - М.: Юнити-Дана, 2016. - 456 c.

5. Гусев, Д.А. Популярная философия. Учебное пособие / Д.А. Гусев. - М.: Прометей, 2015. - 973 c.

6. Ерина, Е.Б. Основы философии / Е.Б. Ерина. - М.: РИОР, Инфра-М, 2017. - 109 c.

7. Жаров, Леонид Философия. Конспект лекций / Леонид Жаров. - М.: КноРус, 2016. - 445 c.

8. Замалеев, А.Ф. Летопись русской философии. 862-2002 / А.Ф. Замалеев, А.В. Малинов, Т.В. Орлова. - М.: Летний сад, 2017. - 348 c.

9. Канке, В.А. Философия для бакалавров. Универсальный курс / В.А. Канке. - М.: Логос, 2017. - 240 c.

10. Кемеров, В.Е. Хрестоматия по социальной философии. Учебное пособие для вузов / В.Е. Кемеров, Т.Х. Керимов. - М.: Академический проект, 2017. - 576 c.

Размещено на Allbest.ru