Два подхода к анализу роли эстетических факторов в процессе социализации: М. Вебер и А. Моль

Размещено на http://www.allbest.ru/

ДВА ПОДХОДА К АНАЛИЗУ РОЛИ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ФАКТОРОВ В ПРОЦЕССЕ СОЦИАЛИЗАЦИИ: М. ВЕБЕР И А. МОЛЬ

В.П. Воробьев

Аннотация

Анализируются эвристический потенциал концепции харизматического господства М. Вебера и теории эстетической информации А. Моля для моделирования механизмов взаимодействия в системе «формирующаяся личность - социализирующая социальная среда». Рассматривая недостаточно исследованные аспекты указанных социологических концепций, автор делает вывод о том, что общая эстетизация социальной среды является важнейшей предпосылкой эффективного влияния на формирование социальной идентичности молодежи, на ее приобщение к социетальным ценностям.

Ключевые слова: социализация, социальная идентичность, эстетическая информация, харизма

вебер моль эстетический социальный

Рационализация социального поведения, характерная для «общества модерна», - такой социокультурный метапереход, который имеет ряд фундаментальных последствий, недостаточно осмысленных в современных социальных науках. Одно из таких последствий - автономизация ценностного сознания, связанная с трансформацией ценностно - рационального типа поведения в целерациональный [1].

Формирование ценностного сознания в его автономной форме, частичное отделение ценностных представлений от знания, от индивидуальных целей и средств их достижения, от поведенческих стереотипов - все это предполагает постановку вопроса об автономных социально-психологических механизмах трансляции социетальных ценностей на уровень индивидуального сознания в процессе социализации.

Но при постановке такого вопроса исследователь не может не учитывать особых свойств ценностного сознания, становление которого не может быть объяснено в терминах «освоения», «приучения», «доказательства» и даже «выбора» [2, с. 306-308]. Подобная специфика ценностных феноменов заставляет ученых и философов при описании процесса трансляции ценностей использовать, скорее, художественный, чем научный язык: «...Такой образец не «выбирают». Им «захватываются», поскольку он манит и призывает, мягко привлекая нас к своей груди» [3, № 5,с. 65] (так пишет, к примеру, о ценностном образце личности Макс Шелер).

Между тем, в ряде социологических концепций имеются удачные попытки на научном языке проанализировать процесс передачи культурных ценностей от человека к человеку и от поколения к поколению. Одним из таких примеров является классическая модель харизматического господства М. Вебера, в которой ценностное определение личности связывается с влиянием выдающегося, необычного индивида, способности и сама личность которого воспринимаются его последователями как «сверхъестественные, сверхчеловеческие и, в крайнем случае, особо исключительные» [4, с. 278-283].

Возникает вопрос: каковы психологические механизмы харизматического лидерства в современную, рациональную эпоху, для которой характерно, как минимум, ослабление массовой веры в магию и сверхъестественные способности отдельной личности? Косвенный ответ на данный вопрос содержится у самого Вебера, связывавшего явление харизмы с феноменом чудесного [4, с.280]. Данная категория традиционно трактуется не только в религиозном, но и в эстетическом смысле - она обозначает нечто необычное, поражающее воображение, вызывающее восторг [5, с. 396-397]- Таким образом, в теории Вебера наиболее сильные механизмы ценностной трансляции, действующие на дорациональном уровне (даже в ситуации ценностной переориентации личности), напрямую связываются с эстетическим потрясением при общении с необычным человеком.

Подчеркнем: у Вебера только харизматический тип власти опирается не на преобладающие модели поведения либо какие-то вербальные или иные воздействия социального окружения индивида, но именно на единичное влияние харизматика, которое в данном случае «перевешивает» все остальное. Здесь мы обнаруживаем явную перекличку с общепризнанной концепцией эстетического влияния на человека как своеобразного информационного воздействия, воплощенного в единичной, конкретно -чувственной форме - форме художественного образа.

Еще одной зарубежной теорией, косвенно связывающей воспитательную силу социальной среды с особенностями эстетического восприятия, является теория эстетической информации А. Моля, который в любом социальном сигнале выделял, кроме семантической информации, еще и эстетическую информацию, которая меняет самого человека [6, с. 199-209].

Концепция эстетической информации Моля хорошо знакома отечественным социологам: книги Моля были в свое время переведены и изданы в СССР, а в то время любые доступные переводные публикации зарубежных обществоведов вызывали неизменный интерес. Тем не менее, и в нашей стране, и за рубежом данная концепция, в общем, не получила развития, несмотря на ее несомненную оригинальность и новаторский характер. Возможно, это связано с тем, что Моль попытался подойти к анализу эстетического аспекта культурной коммуникации, максимально используя потенциал естественных наук - теории информации и кибернетики. В связи с этим он постоянно подчеркивал возможность количественного подхода к описанию процесса влияния эстетической информации на личность.

Иначе говоря, Моль постулировал избыточное сходство семантической и эстетической информации - там, где речь идет о роли информации в упорядочении социального мира: первая дает возможность рационального преобразования реальности, а вторая - влияет на саму личность, т.е. по-своему формирует сам субъект данного преобразования.

Но в реальности объективная, ненормативная (семантическая) информация отличается общезначимостью: возможность ее рационального использования зависит исключительно от научной либо технологической квалификации человека и не зависит от его иных психологических характеристик - ценностей, вкусовых предпочтений и т.д. (именно эта особенность и позволяет описывать ее, используя количественные показатели - те же биты информации). В то же время аналогичный подход к эстетическому содержанию информационного сигнала неизбежно упрощает саму суть эстетического воздействия, которое, как уже говорилось, традиционно интерпретируется как влияние персонифицированного, уникального объекта - художественного образа. Заметим, что и в концепции харизматического господства Макса Вебера также акцентируется внимание на способности единичного уникального субъекта к воздействию на личность на дорациональном уровне.

Именно с количественным подходом связаны самые спорные выводы Моля, в частности о наличии большего объема эстетической информации в работах художников - модернистов в сравнении с классиками эпохи Возрождения.

Проблема здесь еще и в том, что эстетическое переживание и сила его воздействия на конкретную личность не может быть «обеспечена» одним содержанием эстетического «сигнала»: здесь нужно учитывать комплементарность данного сигнала по отношению к уникальному индивиду, уникальной ситуации, возникающей в процессе становления его личности. Неслучайно язык подчеркивает особую субъективность, прихотливость отношения личности к художественно-образным феноменам. Вряд ли можно серьезно говорить о сугубо научной - семантической - информации с позиции такого субъективизма (такая информация, в конце концов, может быть объективно верифицирована), в то время как высказывания о «любимом художнике», «любимом стихотворении» или же «любимом фильме» воспринимаются в качестве очевидной нормы.

В истории известны многочисленные случаи, когда литературное произведение, будучи признано профессионалами-литературоведами явно «слабым» с художественно-эстетической точки зрения, демонстрировало высочайший уровень эффективности именно в сфере социализирующего воздействия на молодое поколение, притом, что такое воздействие было ограничено конкретным историческим периодом. Примером подобного случая является, в частности, социальный эффект романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Здесь говорить о каком-то зафиксированном в тексте романа «объеме эстетической информации», видимо, не имеет смысла. Скорее, стоит обратить внимание на «резонансное» совпадение образного строя романа и уникальной ситуации взросления конкретного поколения демократически и социалистически настроенной молодежи.

Аналогичные примеры можно привести и при анализе влияния художественного образа на отдельную личность. Широко известен, к примеру, факт явной нелюбви Л. Н. Толстого к пьесам У. Шекспира, высочайшая художественная ценность которых, безусловно, не подлежит сомнению: «Помню то удивленье, которое я испытал при первом чтении Шекспира. Я ожидал получить большое эстетическое наслаждение. Но, прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения, ... я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение ...» [7, с. 258-259]. Здесь конфликт текстов Шекспира и художественного вкуса Толстого не может быть объяснен лишь глубинным несовпадением взглядов двух великих писателей: вероятно, «первое чтение» шекспировских пьес пришлось на детские или юношеские годы Толстого, когда эти взгляды у последнего не могли полностью устояться. В этом случае речь, скорее, может идти о влиянии множества факторов (порой, вроде бы незначительных) интимно-личностного характера, связанных с особенностями ситуации первого знакомства с шекспировскими произведениями и преобладающими в тот период потребностями, со спецификой темперамента Толстого, с типологической «несовместимостью» толстовской личности и пафосом шекспировских пьес и т.д.

Иначе говоря, художественные качества и эстетическая «заряженность» того или иного артефакта либо природного объекта сами по себе не гарантируют социализирующего эффекта при взаимодействии с конкретным индивидом - слишком много здесь зависит от большого количества случайностей, слабо поддающихся сознательному учету. Соответственно, сами научные модели такого взаимодействия должны восприниматься не столько как детерминированные, сколько как стохастические системы. В свою очередь, ставя вопрос о роли эстетической информации в социализации индивида, необходимо говорить об эстетизации самой социальной среды - именно в силу того, что изначально невозможно предсказать, какой элемент этой среды «выстрелит» в нужный момент, обеспечив (или же ускорив) процесс приобщения индивида к социокультурным ценностям.

С другой стороны, речь не может идти просто о максимальном эстетическом «обогащении» социализирующей социальной среды, понимаемом в сугубо количественном смысле. Дело в том, что важнейшая функция процесса социализации - формирование коллективной идентичности, т.е. чувства групповой (либо социетальной) принадлежности. Но социальная идентификация невозможна без системы культурных символов, маркирующих качественную определенность, уникальность той или иной группы [например, 8]. При этом и художественные образы, и выдающиеся личности могут выступать в роли таких символов, воплощающих групповые ценности в конкретно - чувственной форме. Главное же заключается в том, что количество общекультурных символов, вызывающих отклик, как минимум, у большинства членов общества, ограничено: их переизбыток вызывает символическую девальвацию. Этот момент, в частности, отражен в текстах А. М. Панченко, рассуждавшего о «топике культуры»: «Сколько бы нация за свою историю ни породила героев, сколько бы ни совершила подвигов, - это всегда считанные люди и считанные события-подвиги. Они наперечет именно потому, что имеют символическое значение: ведь символов не может быть много... . Иначе они обесценятся» [9, с. 260].

Следовательно, эстетизация социального пространства должна идти как бы по двум направлениям: «количественное» накопление разнородных носителей эстетической информации, увеличивающих вероятность успешной трансляции социокультурных ценностей большинству представителей молодого поколения, и производство относительно ограниченного круга универсальных образов-символов, которые ассоциируются с самой социетальной общностью.

Заметим, что закономерности, описанные выше, можно обнаружить и при рассмотрении взаимодействия между формирующейся личностью и конкретными агентами социализации: здесь, с одной стороны, влияние единичного яркого индивида может «перевесить» воздействие целой группы, а с другой - в каждом отдельном случае нельзя до конца быть уверенным в том, что именно этот индивид станет ценностным образцом для того или иного конкретного человека. Именно исходя из этого, современные педагоги ставят задачу «референтации образовательного пространства» [10, с. 184]. Но вряд ли подобная задача может быть решена без учета эстетических факторов взаимодействия воспитателя и воспитанника в процессе социализации, в том числе и тех, которые характеризуют личность самого воспитателя.

Список литературы

1. Воробьев В. П. О возможности использования веберовской теории социального действия при анализе причин социальной аномии // Известия вузов. Поволжский регион. Общественные науки. 2011. №4. C. 79-84.

2. Шелер М. Избранные произведения. М. : Гнозис, 1994- 490 с.

3. Шелер М. Формы знания и образование // Человек. 1992. № 4. С. 85-96. № 5. С. 63-75.

4. Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии : в 4 т. : пер. с нем. / сост., общ. ред. и предисл. Л. Г. Ионина. М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2016 .T. I. Социология. 445 с.

5. Чудесное // Эстетика. Словарь / под общ. ред. А. А. Беляева [и др.]. М. : Политиздат, 1989. 447 с.

6. Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. М. : Мир, 1966. 352 с.

7. Толстой Л. Н. Собрание сочинений : в 22 т. М. : Худ. лит., 1983. Т. 15. 432 с.

8. Русанова А. А., Лукьянова Н. А. Конструктивная и деструктивная роль символа как объекта культурной идентичности в процессах глобализации // Философская мысль. 2017. № 5. С. 31-44.

9. Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб. : Азбука, 2000. 464 с.

10. Запесоцкий А. С. Образование, философия, культурология, политика. М. : Наука, 2002. 456 с.

Размещено на Allbest.ru