Концепция множественности времен как эпистемологический вектор в отношении трактовок прошлого и настоящего

В предлагаемой версии такой истории мы будем отталкиваться от гуссерлевских идей о длительности и протяженности любого отрезка времени, будь то прошлое, настоящее и будущее. Феноменологические изыскания позволяли трактовать время как непрерывный, но дифференцированный и структурированный поток, где схватывание каждого объекта, его воспоминание и проектирование, а также полагание частей самого времени (прошлого, настоящего и будущего) обладают одной и той же структурой или осуществляются в контексте своеобразного горизонта, предполагающего задний (ретенция) и передний (про- тенция) планы и призванного создавать целостность как самих объектов, так и частей времени. Такой подход позволяет сделать акцент не столько на непрерывности течения времени, сколько на трактовке выделенных отрезков или модусов времени (прошлое, настоящее и будущее) как обладающих определенной целостностью и завершенностью.

Можно проиллюстрировать этот тезис на примере истолкования настоящего. С этой точки зрения настоящее следует считать не неким мигом между прошлым и будущим, а темпоральным простиранием, или подвижной структурой, включающей в себя части, которые уже хронологически прошли и еще не наступили. Так, к примеру, период перестройки мы можем считать частью настоящего, хотя хронологически (дело, конечно, не в том, что хронология есть некая надежная объективная точка отсчета, а в отсутствии приемлемых языковых средств для прояснения природы настоящего) он уже прошел. Тогда также не все то, что еще хронологически не наступило, будет относиться к области будущего. Но тогда столь же резонно предположить, что прошлое будет обладать таким же устройством: оно также начинается, длится и завершается. Принципиальный момент, который стоит еще раз подчеркнуть, заключается в том, что в рамках отказа от идеи процессуальной непрерывной темпоральности прошлое можно рассматривать как такое положение дел, которое уже прошло и завершилось. Иначе говоря, в так понятом времени в целом можно делать акцент на его трактовке как серии разрывов, а не сводить к непрерывному потоку. Поэтому, кстати, те или иные каузальные связи, которые мы считаем значимыми для понимания настоящего, вполне могут быть отнесены именно к нему, а не к области прошлого.

С позиций конструктивизма мы должны полагать, что любые объекты даны нам лишь в форме знания (представлений). Поэтому мы полагаем также, что речь тогда должна идти о поиске приемлемых способов обозначения разных форматов организации знания как одном из возможных критериев проведения границы между прошлым и настоящим. Как это можно понимать? Допустим, если мы некоторую совокупность информации трактуем (образно говоря, упаковываем некоторый материал) как некоторый опыт решения какой-то значимой для нас задачи (не опыт в сенсуалистском, эмпиристском или позитивистском смысле), то, как только она так будет организована, то в таком формате для нас она становится прошлым, поскольку любой так понятый опыт должен предполагать завершенность и законченность. С этой точки зрения время будет трактоваться не как некоторая оболочка, в которой содержатся события, а как способ их определенной организации и интерпретации.

Как следствие можно отметить, что так понятое прошлое, конечно, влияет на нас (вернее, может влиять) но именно как опыт, к кото- рому мы можем обратиться. Ведь опыт обращен именно к нам.

Иначе говоря, трактовка прошлого как серии опытов предполагает акцент на другом способе влияния прошлого на настоящее, отличном от каузального воздействия. Здесь можно обратить внимание на размышления американского исследователя Престона Кинга, приведенные Бевернажем, а именно на различие между так называемыми развернутым настоящим и развернутым прошлым. Пока какое-либо явление длится, оно приобретает развернутый характер. По завершении оно может трактоваться как «умершее» или «мертвое» прошлое, с которым уже покончено. Но такое понимание не исключает обстоятельства, что любой процесс, трактуемый как завершенный, может содержать так называемые «под-процессы», которые остаются частью настоящего или продолжают оказывать на него влияние [Bevernage 2013: 48].

Стоит заметить, что данный формат, как представляется, обеспечивает наиболее полную и исчерпывающую картину прошлого, какая может быть нам доступна. Кто ждет от прошлого оправданий настоящего, тот ищет в прошлом только оправдания; кто желает почерпнуть опыт, тот склонен в силу особенностей такого формата знания рассматривать вещи с разных сторон, прислушиваться к разным голосам, в частности, обращать внимание не только на замыслы, но и на последствия их претворения в жизнь. Более того, как отмечает Надим Хури, такой подход расширяет ценность прошлого одного сообщества для других [Khoury 2020:105]. Например, исторический опыт одной страны может быть интерпретирован как универсальный исторический опыт, значимый не для одной культуры, а для человечества в целом. В частности, он предлагает рассматривать Холокост и Накбу как различные выражения сходной исторической динамики, которая связывает их с геноцидом армян, этническими чистками в бывшей Югославии и колониализмом в Америке [Ibid.: 105].

Симон справедливо подчеркивает, что «без возможности дальнейшего изменения, без будущего, отличного от прошлого и настоящего, нет исторического времени» [Simon 2019: 73]. Поэтому он утверждает, что, пока вопрос о будущем остается вне рассмотрения, предлагаемые альтернативные темпоральности не могут быть полноценными альтернативами современному историческому времени [Ibid.: 72]. Причем речь должна идти не столько о характеристике содержательно определенного будущего (катастрофического или прогрессивного), сколько о введении перспективы будущего как таковой для определения смысла и необходимости введения определенной конфигурации прошлого. Тогда мы могли бы утверждать, что трактовка прошлого как опыта, а точнее, серии опытов, имеет смысл только в рамках недетерминистской трактовки будущего и активистского истолкования настоящего. Иначе говоря, если не понимать будущее как веер возможностей или альтернатив, когда в принципе может реализоваться любая возможность (например, повториться прошлое), а настоящее как диагноз сложившегося положения дел и предложение практик, направленных на изменение (или сохранение) тех или иных форм жизни, то нет нужды в прочтении прошлого как совокупности опытов.

Наконец, вышеупомянутый тезис о подвижности границ между частями времени будет предполагать также возможность их периодического переопределения. Причем следует отметить, что такое смещение границ необязательно будет идти только в одном направлении просто потому, что хронологически объекты будут смещаться в сторону своей завершенности и, так сказать, естественным образом оказываться в хронологически маркируемом прошлом. Возможно, профессиональные дискуссии или сложившаяся социально-культурная ситуация смогут подтолкнуть к необходимости смещения временных границ в противоположном направлении. Поэтому то, что казалось завершившимся и ушедшим прошлым, вполне может снова оказаться частью настоящего. В свете тезиса о текучести и нестабильности тех или иных границ можно полагать, что такой процесс следует считать принципиально незавершенным и подверженным испытаниям с самых разных и непредсказуемых сторон.

По сути, анализ изменений в представлениях о времени в исследовательской литературе начался с констатации тех или иных форм смещения временных границ [Bevernage 2013: 39; Tamm, Olivier 2019:

1; Simon 2019: 72]. Исследователи в один голос стали говорить о прошлом, проникающем в настоящее, вечном прошлом, прошлом, застрявшем в настоящем. Как известно, именно «бум памяти» подтолкнул к осознанию различных способов актуализации прошлого в настоящем и поиску приемлемых способов выразить сложившееся положение дел. Тогда идею гетерогенности временных потоков можно рассматривать также как объяснительную версию такой экспансии прошлого в настоящее. Когда Ассман утверждает, что «память была временно забыта и потеряла свое значение внутри темпорального режима эпохи модерна» [Асман 2016: 217], то ее тезис может быть понят как игнорирование в культуре или культурах разнообразия форм восприятия и отношения к прошлому и предпочтение одной версии, которая, как правило, лежит в основе официальной историографии.

Тогда стоит предположить, что необходимость синхронизации должна стать столь же неизбежным следствием отказа от линейных концепций времени и признания разнообразия временных потоков. Причем следует подчеркнуть, что объектом такого со-гласования могут стать не просто разные версии истолкования событий прошлого, но сами пути и способы восприятия времени.

Также стоит отметить, что характеристика всего многообразия таких трактовок времени не будет укладываться в простую бинарную оппозицию «официальная или академическая историография/ подавленные голоса», предполагающую столь же простое распределение оценок -- «негативное/ позитивное». Но, с другой стороны, резонно утверждать, что любой способ синхронизации будет основываться на использовании эксплицитного или имплицитного критерия, в соответствии с которым она будет осуществляться.

Представляется, что тезис Симона о невозможности использования идеи исторического времени без определенной концепции прошлого, настоящего и будущего может быть применен для «демонтажа аллохронизма» как одного из возможных следствий признания идеи гетерогенности временных потоков и выработки способов и направлений их синхронизации. Полагаем, что на этом пути стоит опереться на рассуждения Бевернажа о способах демонтажа аллохронизма. Они строятся на признании невозможности отказа от значимости идеи современности как необходимого условия создания «Мы», подразумевающего «общий опыт, убеждения и солидарность между людьми», даже если их разделяет хронологическое время [Бевернаж 2016: 86].

Вслед за Бевернажем стоит признать также, что трактовка «Мы» «одновременно включает в себя одних и исключает других» [Там же]. Тогда резонно предполагать, что не все временные позиции, сложившиеся в культуре или культурах, можно и нужно синхронизировать. Поэтому, как представляется, пока невозможно отказаться от использования таких характеристик, как «миф», «идеология», «архаика», «традиционализм», «несвоевременность» для характеристики представлений современников, проживающих в одно и тоже хронологическое время. Гегель когда-то выразил эту мысль в более категоричной форме: «Философия хочет понять этот план, потому что только то, что из него осуществлено, действительно; то, что не соответствует ему, представляет собою лишь гнилое существование» [Гегель 1993: 87]. Так мы можем, к примеру, расценить как «пребывание в мифе» взгляды тех, кто искренне верит, что есть некая «реальная» история, которая через всяческие препятствия движется в определенном направлении, а предшественники в потоке такой истории являются прямыми предками современников, которые, в свою очередь, должны воспринимать себя их наследниками.

Тогда идентификация тех или иных процессов и практик, протекающих в настоящем, как современных, с необходимостью предполагает введение некоторого проекта будущего. С другой стороны, такая позиция будет предполагать структурирование самого настоящего, и, видимо, станет основанием для трактовки и структурирования прошлого как некоторой совокупности опытов осмысления задач, поставленных перед современностью, вступающих, в частности, условием создания «Мы», конституирующих современность как таковую, да и обосновывающих смысл и значение введения понятия «современность» в эпистемологический и мировоззренческий оборот. Естественно, что в свете идеи гетерогенности времени, а значит, отрицания унификации прошлого и настоящего, не все временные линии и не для всех следует считать завершившимися. Вот почему Бевернаж отмечает, что «если мы признаем опасность, связанную с так называемой превентивной историзацией, то это позволит нам всерьез подойти к утверждениям многих активистов и пострадавших групп, которые говорят, например, о “неоконченном деле апартеида”, или утверждают, “что процесс деколонизации еще не завершен”, или в целом рассматривают существующее сегодня неравенство как продолжение исторической несправедливости» [Бевернаж 2021: 85]. По сути, данный тезис означает, что введение идеи современности не означает автоматического отождествления всех остальных аспектов бытия настоящего с несущественными элементами, с «гнилым существованием» в духе Гегеля, а скорее ориентирует на чувствительность к многообразию голосов и осмысление форм отношения к ним.

Теперь можно подвести некоторые итоги. Прежде всего, в статье было показано, что процесс преодоления линейных концепций времени носит двусторонний характер. С одной стороны, он предполагает распространение критики линейных концепций на теорию и практику построения национальных историй, обычно связываемую с этноцентризмом или методологическим национализмом. Направление такой критики было связано не только и столько с интерпретацией собственно исторического материала или содержания историй, сколько с критической рефлексией по поводу тех форматов, которые конституируют сам жанр национальных историй.

Хотя Лоренц заметил по поводу перспектив отношения к формату национальных историй: «Я ожидаю, что национальные истории будут процветать как жанр» [Lorenz, Tamm 2014: 514]. Поэтому резонно скорее предположить, что преодоление трудностей, порожденными такими историями, будет представлять собой достаточно долгий и далеко не однозначный процесс.

С другой стороны, было показано, как провозглашение идеи гетерогенности времени порождает новые темы и направления исследовательской деятельности. Они предполагают необходимость разработки новых инструментов, призванных решать те новые проблемы, что порождены самой идеей множественности временных потоков. Такие инструменты связываются с обсуждением вопроса о критериях различения прошлого и настоящего, а также с проработкой идеи синхронизации многообразных временных потоков и критериев такой синхронизации. Была проведена связь между этими вопросами и показано, как определенная трактовка времени может стать основанием для такой синхронизации.

В итоге можно утверждать, что обсуждение темы времени, в частности, в исторической литературе в более общем плане следует рассматривать как показатель роста рефлективности теоретикометодологических исследований, направленной на критическое осмысление тех форматов организации знания, что конституируют историческое знание.

Также можно предположить, что и тема синхронизации, и сам язык, оперирующий этим понятием, будут приобретать все большую популярность как в профессиональном сообществе, так и в общественном сознании. В частности, Бевернаж отмечает распространение новых черт в современной практике исторического примирения, а именно использование так называемых «разделяемых историй» как способа переосмысления исторического дискурса и дискурса памяти в целом и акцентирования исследовательского внимания на ценности мультиперспективной истории, или множественности интерпретаций, с перспективами ее синхронизации [Bevernage, 2018: 74].

Библиография / References

множественность времен историческое познание

Анкерсмит Ф. (2003) Нарративная логика. Семантический анализ языка историков, М.: Идея-Пресс, 2003.

— Ankersmit F. R. (2003) Narrative Logic. A Semantic Analysis of the Historian's Language, M.: Idea-Press, 2003 -- in Russ.

Ассман А. (2016) Новое недовольство мемориальной культурой, М.: Новое литературное обозрение.

— Assmann А (2016) New Discontent with Memorial Culture, M.: Novoe literaturnoe obozrenie. -- in Russ.

Бевернаж Б. (2016) Аллохронизм, равенство во времени и современность. Критика проекта радикальной современности Йоханнеса Фабиана и доводы в пользу новой политики времени. Социология власти, 28 (2): 174-202.

Bevernage B. (2016) Allochronism, equality in time and modernity. Criticism of Johannes Fabian's radical Modernity project and arguments in favor of the new politics of time. Sociology of Power, 28 (2) : 174-202. -- in Russ.

Бевернаж Б. (2021) «Прошедшесть прошлого»: некоторые размышления о политике историзации и кризисе историцистского прошлого. Логос. Философско-литературный журнал, 31 (4): 65-94.

— Bevernage B. (2021) "The Past of the Past": Some reflections on the politics of historicization and the crisis of the historicist past. Logos. Philosophical and Literary Journal, 31(4): 65-94. -- in Russ.

Виммер А., Шиллер Н. Г. (2021) Методологический национализм и за его пределами: нациостроительство, миграция и общественные науки. Социология власти, 33 (2): 184-231.

— Wimmer A., Glick Schiller N. (2021) Methodological nationalism and beyond: nation-state building, migration and the social sciences. Sociology of Power, 33 (2): 184-231. -- in Russ.

Гегель Г. В.Ф. (1993) Лекции по философии истории, СПб.: Наука.

— Hegel G. (1993) Lectures on the Philosophy of History, St. Petersburg: Nauka. -- in Russ. Головашина О. В. (2019) От интерсубъективности к интеробъективности: социальная онтология времени, М.: Аквилон.

— Golovashina O. V. (2019) From Intersubjectivity to Interobjectivity: Social Ontology of Time, M. Aquilon. -- in Russ.

Лоренц К. (2021) Вне времени? Критические размышления о презентизме Франсуа Артога. Логос. Философско-литературный журнал, 31 (4): 31-64.

— Lorenz Ch. (2021) Out of time? Critical reflections on the presentism of Francois Hartog. Logos. Philosophical and Literary Journal, 31(4):31-64. -- in Russ.

Олейников А. (2021) Время истории. Логос. Философско-литературный журнал, 31 (4): 5-30.

— Oleinikov A. (2021) The time of history. Logos. Philosophical and Literary Journal, 31(4): 5-30. -- in Russ. Улановский А. М. (2009) Конструктивизм, радикальный конструктивизм, социальный конструкционизм: мир как интерпретация. Вопросы психологии, 2: 35-45.

-- Ulanovsky A. M. (2009) Constructivism, Radical Constructivism, Social Constructionism: The World as Interpretation. Questions of Psychology, 2: 35-45. -- in Russ.

Ankersmit F. R. (2004) In Praise of Subjectivity. The Ethics of History. D. Carr,

Th. R. Flynn, R. A. Makkreel (eds), Evanston, Il.: Northwestern University Press: 3-26.

Almeder R. (1992) Blind Realism. An Essay on Human Knowledge and Natural Science. Lan- ham, MD: Rowman and Littlefield Publishers, Inc.

Berger St. (2012) Writing the Past in the Present: An Anglo-Saxon Perspective. Diogenes 58(1-2): 5-19.

Bevernage B., Lorenz С. (2013) Breaking up Time. Negotiating the Borders between Present, Past and Future. History of Historiography, 63 (1): 31-50.

Bevernage B. (2018) Narrating Pasts for Peace? A Critical Analysis of Some Recent Initiatives of Historical Reconciliation through 'Historical Dialogue' and 'Shared History'. St. Helgesson, J. Svenungsson (eds) Ethos of History. Time and Responsibility,

N. Y.:Berghahn Books: 71-93.

Bevir M. (1994) Objectivity in History. History and Theory, 33 (3): 328-344.

Bevir M. (2015) Historicism and Critique. Philosophy of the Social Sciences, 45(2): 227245.

Bresco I. (2008) Giving National Form to the Content of the Past. A Study of the Narrative Construction of Historical Events. Psychology & Society, 1 (1): 1-14.

Bilewicz M., Witkowska M., Stefaniak A., Imhoff R. (2017) The lay historian explains intergroup behavior: Examining the role of identification and cognitive structuring in ethnocentric historical attributions. Memory Studies, 10 (3): 310-332.

Carretero M., Kriger M. (2011) Historical representations and conflicts about indigenous people as national identities. Culture & Psychology, 2: 177-195.

Etinson A. (2018) Some Myths about Ethnocentrism. Australasian Journal of Philosophy,

96:2, 209-224.

Jamal A. (2016) Conflict Theory, Temporality, and Transformative Temporariness:

Lessons from Israel and Palestine. Constellations, 23 (3): 365-377.

Khoury N. (2020) Postnational memory: Narrating the Holocaust and the Nakba.

Philosophy & Social Criticism, 46 (1): 91-110.

Kleinberg E., Scott J. W., Wilder G. Theses on Theory and History. (http:// theoryrevolt.com)

Lorenz Ch., Tamm M. (2014) Who knows where the time goes? Rethinking History: The Journal of Theory and Practice, 18(4): 499-521.

Levy D. (2010) Changing Temporalities and the Internationalization of Memory Cultures. Y. Gutman, A. D. Brown, A. Sodaro (eds) Memory and the Future: Transnational Politics, Ethics and Society, Palgrave Macmillan: 15-30.

Megill A. (2007) Historical Knowledge, Historical Error: а Contemporary Guide to Practice,

Chicago: University of Chicago Press.

Mink L. O. (1987) Historical Understanding, Ithaca, NY: Cornell University Press, 1987.

Pihlainen K. (2013) Rereading narrative constructivism. Rethinking History: The Journal of Theory and Practice, 17:4: 509-527.

Rockmore, T. (2005) On Constructivist Epistemology, Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers, Inc.

Rorty R. (1989) Contingency, Irony and Solidarity, Cambridge.

Rusen J. (2004) How to Overcome Ethnocentrism: Approaches to a Culture of Recognition by History in the Twenty-First Century. History and Theory, 43(4), 118-129.

Rusen J. (2007) How to make sense of the past -- salient issues of Metahistory. The Journal for Transdisciplinary Research in Southern Africa, 3 (1): 169-221.

Rusen J. (2014) Tradition: A Principle of Historical Sense-Generation and Its Logic and Effect in Historical Culture. History and Theory, 51 (4): 45-59.

Simon, Z. B. (2019) The Transformation of Historical Time: Processual and Evental Temporalities. М. Tamm, L. Olivier (eds) Rethinking Historical Time: New Approaches to Presentism, London: Bloomsbury Publishing: 71-84.

Tamm M. (2013) Beyond history and memory: new perspectives in memory studies. History Compass, 11(6 ): 458-473.

Tamm M. (2018). Introduction: A Framework for Debating New Approaches to History. M. Tamm, P. Burke (eds) Debating New Approaches to History, London: Bloomsbury Publishing: 1-21.

Tamm M., Olivier L. (2019) Introduction. Rethinking Historical Time. M. Tamm, L. Olivier (eds) Rethinking Historical Time. New Approaches to Presentism, London: Bloomsbury Academic: 1-20.

Размещено на Allbest.ru