О деонтологии, долженствовании и эстетизме

На современное понимание смысла проблемы и на способ употребления должного в качестве понятия повлияли классики деонтологической мысли: Аристотель, И. Кант и Дж. Бентам, сформулировавшие три разных подхода к пониманию должного и долга.

Аристотель

А.В. Лебедев, называя этику Аристотеля антропологической и находя в Шестой книге «Никомаховой этики» стирание различий между добродетелями этическими и дианоэтическими (“...agathos and phronimos become interchangeable notions”) Lebedev A.V. Aristotle against Aristotle? The Reconsideration of the Theory of moral Virtue in

EN 6 // Proceedings of thelst International Conference: «Ethics and Politics» (24-28 May 2006, Venetian Basilica of St. Mark, Heraklion, Crete, Greece). URL: http://www. poieinkaiprattein.org/philosophy/philosophy-challenging-usual-equations-of-ethics-and-politics/ abstracts-2/ (дата обращения: 15.07.2021)., говорит о том, что в EN 6 Стагирит создает «моральную психологию». Если принять этот тезис, то можно сказать, что на страницах текста «Никомаховой этики» в виртуальном противостоянии

Сократа и Протагора в данном случае верх одерживает последний. Кроме того, в этом обстоятельстве можно увидеть продолжение внутренней интриги греческой философии, восходящей, по А.В. Лебедеву, к двум истокам - италийскому метафизическому дуализму («монотеистическая теология западной Греции») и ионийскому натуралистическому монизму, военно-патриотической, нравственной настроенности пифагореизма италийцев и теоретической, исследовательской устремленности ионийцев Lebedev A.V. Idealism (mentalism) in Early Greek metaphysics and philosophical theology: Pythagoras, Parmenides, Heraclitus, Xenophanes and others (with some remarks on the «Gigantomachia about being» in Plato's Sophist // Indo-European Linguistics and Classical Philology. 2019. Vol. XXIII. Pt. 2. P. 651-705..

Принято считать, что в «Никомаховой этике» Аристотель заложил основы деонтологии, используя слово 5eov (deon) в значении нужного, должного, надлежащего, необходимого Sea - глагол в значении «сковывать», «связывать», а также «ощущать нужду», «испытывать недостаток» (словарь И.Х. Дворецкого).. В известном пассаже в начале EN (1094a25) речь идет о познании «должного» как о мишени для стрелка, как о цели поиска высшего блага и о необходимости представить себе, что это такое. Дальнейший текст Стагирита - это рассуждения и том, что такое благо (tagathon, to ariston), и как его можно достичь. О каком должном здесь идет речь?

В самом распространенном сейчас академическом русском издании EN (перевод Н.В. Брагинской) Аристотель. Никомахова этика // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М., 1984. С. 53-295. выражения с корнем 5еи (deo) переданы по-разному: прежде всего, «как следует» и «как должно». Например, когда речь идет о крайностях «гневливости» и «безгневности» («...гнев бывает и против тех, против кого не следует, и против того, против чего не следует.» (1126a10)), «то, что следует» относится к вещам окружающей действительности, к выбору правильного, подходящего объекта гнева. А когда речь идет о добродетелях, о том, как они действуют («.настраивают нас вести себя как должно» (1125b5), то «как должно» относится к некоему образцу поведения, сверяясь с которым можно понять, что такое добродетель вообще. Если здесь действительно есть смысловая разница, то «как должно» - дань платонизму и его пифагорейским корням, тому, что идет «сверху», от Разума-Бога, из «вертикального» различения сущего и должного. Однако, как отмечал В.П. Зубов, у Аристотеля, ученика Платона, не было его ригоризма Зубов В.П. Аристотель. М., 2000. С. 107., то есть Аристотелево «как следует» - из горизонтального различения правильного и неправильного, подобающего и неподобающего, когда правильно все, что идет как положено, как здесь заведено и определено, по достоинству, наилучшим образом. Значит, 5eovioq (deontos) Аристотеля имеет оба эти смысловые оттенка, а их единство - залог того, что результатом добро-детели или «доброделания» будет именно благо (арєтц), причем не только и столько «вообще» (anXooq), но и в каждом отдельном случае, когда надо знать и соблюдать меру.

Кому адресованы эти рассуждения? EN - это запись лекций Аристотеля, текст и теоретический, и практический, а Стагирит здесь не только объясняет, но и советует: «Итак, поскольку нынешние [наши] занятия не [ставят себе], как другие, цель [только] созерцания (мы ведь проводим исследование не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельным, иначе от этой [науки] не было бы никакого проку), постольку необходимо внимательно рассмотреть то, что относится к поступкам, а именно, как следует поступать» (EN II 1, 1103 b 30). Однако эти рассуждения не могут быть понятными всем! Решая вопрос о том, с чего начинать рассуждения о благе-счастье, Аристотель выбирает «начинать с известного нам», стало быть, чтобы «сделаться достойным слушателем» этих рассуждений, «нужно быть уже хорошо воспитанным в нравственном смысле» (1095b5). Ведь чтобы находить необходимую «середину» и быть, например, мужественным, надо уже уметь различать крайности безрассудства и трусости. Другими словами, EN написана Аристотелем для «мы», для круга тех Своих, кто разделяет с ним надежду на возможность общей добродетельной жизни, или, как выразился Р.Г. Апресян, «...благорасположение к Другому Аристотель считал возможным главным образом между близкими (духовно близкими) людьми. Аристотелевский альтруизм - неуниверсальный.»⁶.

Итак, идея должного Стагириту была вполне ясна, в ней - ответ на вопрос о том, что должен делать каждый, чтобы все было так, как должно быть. Она выражает идеал полисной «койнонии», общины «своих», счастливо, добродетельно, разумно живущих свободных граждан, соединяемых не кровными узами, а истинной дружбой, которая может позволить в счастливом будущем этого идеала достичь. Эта «дружба разумных» - утраченный ныне идеал, вызывающий у нас «ностальгию по будущему», по желанному и понятному городу-обществу-общности, в котором возможна, как сейчас говорят, «успешная коммуникация», который уже нельзя сравнить с мегаполисом и смысл которого в наши дни близок и ясен только гражданам современного формата “Republic of Letters”. В какой степени этот формат отличается от полисного содружества «любящих мудрость», а мы - от слушателей Аристотеля, есть ли что-то общее между афинским симпосионом и регулярными Всемирными философскими конгрессами?

И. Кант

Учение о долге И. Канта есть чистый случай «долженствования действия» как результат отрицания самой возможности связи деонтологии с онтологией или, по выражению Э.Ю. Соловьева, как стремление «различить должное (безусловно-обязательное для личности) и долженствующее иметь место в будущем (особое измерение сущего)»⁷. Весь пресловутый ригоризм кантианства коренится здесь - в чистоте и умозрительности идеи должного. Мышление о сущем в понятиях возможности, действительности и необходимости, по Канту, не дает знания о сущем, являясь лишь способом мышления о мире сущего именно в целом. А разум вправе решить и так, что «всему, что произошло согласно естественному ходу вещей и неминуемо должно было произойти по своим эмпирическим основаниям, не следовало произойти»⁸. Однако тот же разум понимает, что «невозможно, чтобы в природе нечто должно было существовать иначе, чем оно действительно Апресян Р.Г. Проблема Другого в философии Аристотеля // Этическая мысль. 2014. Вып. 14. С. 84. Соловьев Э.Ю. И. Кант: знание, вера и нравственность // Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас (Очерки по истории философии и культуры). М., 1991. С. 184. существует» Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 2. Ч. 1.: Критика чистого разума. М., 2006. С. 717. Там же. С. 713.. Другими словами, «если иметь в виду только естественный ход событий, то долженствование не имеет никакой значимости» Там же. Кант И. Метафизика нравов. Ч. 2. Метафизические основные начала учения о добродетели // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 5. Ч. 2. М., 2019. С. 149 (438-439)., никакое «горизонтальное» мышление здесь неуместно. Однако же и «вертикаль» здесь вырастает иная. Ее параметры мы увидим, если реконструируем идеального читателя кантовской «Критики практического разума», которому адресуется его категорический императив.

Тезис о монологичности и отсутствии коммуникативной компоненты в рассуждениях И. Канта давно известен, коммуникативная ситуация его текстов может быть названа «коммуникативной автономией». Этот оксюморон здесь неизбежен, ибо и вопрос, и ответ формулирует автор, но спрашивающий и отвечающий при этом - два разных человека: «...двоякая личность, которой должен мыслить себя человек, обвиняющий себя и судящий себя в собственной совести.»¹¹. В такой ауто-коммуникации есть именно внутреннее ситуативное неравенство, когда одна моя ипостась выше другой, поэтому может учить и наставлять. Оно оправдано моральным интересом, уважением к моральному вообще, в нем коренится самоуважение в ситуации само-вопрошания, оно соединяет теоретический и практический разум, спрашивающего и отвечающего на вопрос «что я должен делать?» и позволяет разуму, как говорит сам Кант, «занимать должность судьи на основе врожденного авторитета» Там же. С. 151 (439-440).. На мой вопрос в качестве сущего человека даю ответ я же, но как ноуменальная личность, носитель должного. Ответ этот жесток и ригористичен - в форме императива-запрета, имеющего вид «поступай так» (человечество как цель) - «не поступай так» (человек как средство) - в этом кантианская «вертикаль».

Ее реализацию в области моих нравов И. Кант называет «эстетическим механизмом», постоянным самонаблюдением, и делится с нами результатами наблюдений за работой этого механизма в себе. Созерцающий свои нравы - реальный человек после получения ответа на вопрос «что я должен делать?», обладающий, как выражается Кант, «элевтерономией», «свободой внутреннего законодательства» Там же. С. 21 (377-378).. В соответствии с ним частные правила или законы, под которые можно было бы подвести каждое мое жизненное решение, отсутствуют, и думающий человек каждый раз заново вынужден самостоятельно мыслить и судить о себе. Этой способностью к моральному самосуду автономная личность защищена от морализаторства и интеллектуального насилия, однако только тогда, когда человек осознал, что УЖЕ свободен и само-суден, если деонтологическая «вертикаль» исходит от него как представителя человечества (отвечающего) и проходит через него как индивида (спрашивающего).

Есть ли в кантианстве деонтологическая «горизонталь»? В этике уже нет, ибо «как положено» и «как заведено» здесь не довод и не обоснование для долженствования. Добро-делание в кантианстве - это лишенное жесткости и внешней нормативности «искусство делать добро», основанное на умении и даже технике рефлексии собственных мотивов-нравов Именно поэтому исследователями улавливается и эксплицируется, казалось бы, странная связь между кантианством и буддизмом.. Искомая нами «горизонталь» в учении И. Канта перемещается в область права, там и появляется тот реальный, а не виртуальный Другой, в отношении его такой же (УЖЕ) свободы требуется строгость и меры обеспечения.

Дж. Бентам

«Деонтология» в качестве термина и учения принадлежит Дж. Бентаму, которого принято считать сторонником принципа утилитаризма, гласящего, что каждый индивид в жизни нацелен на то, что лучше и полезнее именно для него. Должное и долг Дж. Бентам понимает в практическом контексте, в рамках своей критической деонтологии. Критической она является потому, что общепризнанный основатель деонтологии как науки о морали основывает ее на критике самой идеи должного. «Должное» как понятие для него - это фикция, за которой не стоит никакая реальность, и Бентам демонстрирует его теоретическую инвалидность. Смысл выражения «должен» (ought to) он выводит из прагматики и помещает его, как он говорит, в «вокабуляр моралиста». Сама фигура моралиста, по Бентаму, противоречит единственному верному теоретическому принципу - «принципу пользы»: Бентам не говорит, что мы должны извлекать пользу, ведь природа УЖЕ позаботилась о нашем стремлении к благу для себя. Неправомерно и, главное, невозможно никого заставить делать то, что не входит в его интересы, а морализаторство бесполезно. Поэтому первопринципом практически-критической деонтологии Дж. Бентама является не утилитаризм, а принцип самостоятельности или «само-подсудности» в соответствии с которым, как пишет он, «каждый человек, будучи лучшим судьей самому себе в выборе линии поведения, наиболее способствующего достижению благополучия, будучи (при этом) зрелого возраста и здравого ума, должен в этом выборе быть предоставлен самому себе - дабы судить и действовать самостоятельно» Bentham J. Deontology // Bentham J. Deontology together with a Table of the Springs of Action and the Article of Utilitarianism. Oxford, 1983. P. 251..

Когда, используя выражение ought to, какой-нибудь учитель жизни формулирует нам наши моральные обязанности (obligations), обязывает и связывает нас, он, по Бентаму, лишь следует своим желаниям и использует нас для их удовлетворения, навязывает нам свою волю. Появление этих обязанностей в дискурсе моралиста неясно и даже темно, критическая Бентамова деонтология призвана эту темноту развеять до конца, и она исчезнет вовсе, если «исправить» грамматику выражения ought to и использовать этот глагол только в первом лице единственного числа - «я должен». Тогда практическая часть деонтологии Бентама становится набором полезных советов по эффективной борьбе со всем тем, что нарушает мою «самосудность» и автономию, но не попадает под действие закона, поэтому требование оградить меня от любого вида annoyance легитимны. Бентам перечисляет длинный ряд нежелательного воздействия на меня, начиная с того, что мне неприятно видеть и слышать (поэтому мы, прилюдно чихая, просим прощения), кончая допросом (поэтому я могу отказаться давать ответы) и назойливыми советами, о которых я них не просил.

Дж. Бентам корректирует коммуникативную ситуацию «моралист (Я, писатель) - индивид (Другой, читатель)», помещая ее в горизонтальную топологию. Метафора той роли, на которую он в качестве деонтолога согласен, - разведчик, охотник (scout), который «обременил себя поисками последствий» Bentham J. Deontology. Oxford, 1983. P. 251. дел человека и их связей с причинами. Ее он дополняет образом службы (service), которую «разведчик-моралист» оказывает, делясь результатами своих поисков с другими: «...на пользу тем, кто чувствует, что расположен принять его служение.» Ibid.. Бентамов консеквенциализм, таким образом, не является теоретическим принципом, а подсчет последствий поступков как услуга - это, по Бентаму, главное дело практического деонтолога, который взялся помочь мне понять, какое действие отвечает моим интересам, то есть ответить себе на вопрос «что я должен делать». Действительно: все ли могут просчитать последствия своих решений? не лучше ли с вопросом «что я должен делать» обратиться к специалисту? И не в Бентамовой ли «анти-деонтологической терапии» корни целой инфраструктуры практикующих нынче индивидуальных психологов и т.н. «лайф-коучей»? Можно ли, следуя его установке, освободить и философию от деонтологии?

Долженствование и дискурс

Если признавать моральную составляющую философии, если ждать от нее действенности или прагматики, то нельзя. Именно невозможность «убрать» из философского дискурса идею должного и долженствование как выражение этой идеи делает из него то, что А.А. Гусейнов назвал «этическим проектом»: этика как практическая философия - это часть философии, но при этом вся философия имеет этическую «нацеленность» и «моральный пафос», а этика, по его мнению, это «один из основных каналов выхода философии в повседневную и общественную жизнь» Гусейнов А.А. Философия как этический проект // Вестник Российского философского общества. 2013. № 3 (67). С. 11.. «Неизбежность долженствования» - так можно выразить мысль о моральной нацеленности философского дискурса. Его полнота обеспечивается непременным сочетанием теоретической, познающей части с тем, что мы называем практической философией, дело которой - быть не прикладным дополнением к теории, а быть особым - моральным - обоснованием моих действий. Если так, если только сочетание теоретического и практического обеспечивает полноту философского дискурса, его автономию и нередуцируемость, то это сочетание осуществляется в идее должного. Идеи - результат не познавательного «горизонтального» различения, а нормативного «вертикального», имеющего действенное значение. Они выводят познающего субъекта на границу его полномочий, за ней мировоззрение сменяется мироотношением, где завязывается целеполагание и выстраивается практический мир целей. Именно мироотношение преобразует дескрипцию в проскрипцию, а истину в норму, и именно ответ на вопрос о смысле («что все это значит?») определяет субъекта долженствования. Если он мыслит мир должного вообще, «просто» должное (ankooq Аристотеля), то возможны только два типа рефлексивных действий по отношению к миру - принятие или отвержение. Отвержение как тип рефлексии реализуется в качестве созерцательно-теоретического «долженствовании бытия», принятие - в этически-действенном «долженствовании действия». Должно ли быть все, что есть, или так не должно быть? Принимаю ли я так устроенный мир или вижу необходимость его преобразования? Что должно делать в так устроенном мире? Роль и значение ответов на эти вопросы трудно переоценить, их прагматика позволяет видеть в долженствовании основу целеполагания, своеобразную «телеотетику».

Признается ли это базовое различие между сущим и должным в других культурах? Не ошибусь, если скажу, что «вертикальное» различение и необходимость постоянного сопряжения этих рядов моральным субъектом, находящим себя «жителем» одновременно двух миров, - исключительно европейский способ мыслить. Практическая философия в нем - не особый вид познания, а, скорее, само дело, деятельность, практика, имеющая деонтологический исток. Он - в неизбежности ответа на вопрос о том, как соединить несоединимое: относительное и абсолютное, необходимость и свободу. Поэтому в наши дни так актуален компатибилизм, способный прояснить не всегда понятное сочетание «должен» и «могу»: какой смысл в «должен», если «не могу», за что несу ответственность, а что детерминировано? «Концепцию, которая смогла бы совместить моральную ответственность и принцип каузальной замкнутости физического при допущении нефизического характера ментальных состояний, можно назвать “ультракомпатибилизмом”. Я не считаю этот проект бесперспективным», - справедливо полагает В.В. Васильев Васильев В.В. В защиту классического компатибилизма // Вопросы философии. 2016. № 2. С. 73..

Современность и деонтология

Как и метафизика, деонтология в философии в наши дни подобна чемодану из анекдота - «и нести тяжело, и бросить жалко». Вместе с тем явственно слышится ностальгия по утраченному, точнее, превратившемуся в обломки идеалу гармонии в условиях полисной «койнонии», выстроенному Аристотелем. Провал проекта Просвещения «сам по себе был не чем иным, как историческим событием, последовавшим за отвержением аристотелевской традиции», - пишет А. Макинтайр Макинтайр А После добродетели: Исследования теории морали. М.; Екатеринбург, 2000. С. 164.. И именно поэтому, по его мнению, «современная мораль и практика могут быть поняты только в качестве ряда фрагментарных пережитков прошлого», а «деонтологический характер моральных утверждений представляет собой призрак концепции божественного закона» Там же. C. 154.. В этом же духе К. фон Фритц, рассуждая о роли аксиологии в наш век исчезнувших божественных моральных санкций, говорит, что даже реконструкция основ аристотелевской «антропологической этики» сама по себе чрезвычайно важна в деле радикальной критики современных аберраций в сфере морали Fritz K. von. Aristotle's Anthropological Ethics and its Relevance to Modern Problems // Journal of the History of Ideas. 1981. Vol. 42. No. 2. P. 205..

Гармоничный идеал, в котором соединяются «горизонтальное» (как следует) и «вертикальное» (как должно) долженствование, эта основа учения Стагирита, в наше время исчез, и ностальгия здесь бессмысленна. С трудом понятны сейчас кантовский ригоризм и патетика в отношении чувства долга и той вертикали, которая возвышает человека над самим собой. Классический Бентамов утилитаризм вступил в сложные отношения с практикой психотерапевта, а деонтология как эксплицированное размышление о должном постепенно редуцируется к серии профессиональных деонтологий с ясно выраженной тенденцией к формализации, к выработке конвенциональных уставов, кодексов, свода правил и проч. Другими словами, «горизонтальное» в рефлексии должного сейчас преобладает.

Философской деонтологии в наши дни нет, а неизбежное долженствование приобретает причудливые формы. Например, в виде «деонтологического эвдемонизма», тезиса о том, что деонтология и эвдемонизм не противоречат друг другу, а их противопоставление - результат длинной серии философских ошибок Grenberg J. Deontological Eudaemonism // The Court of Reason. Proceedings of the 13th International Kant Congress (Oslo, 5-9 August, 2019). P. 55. URL: https://www.hf.uio.no/ ifikk/engHsh/research/news-and-events/events/guest-lectures-seminars/norwegian-kant-sodety/ 2019/the-international-kant-congress/Program/book_of_abstracts-4.8.pdf (дата обращения: 14.07.2021).. Или в виде соединения деонтологии со стоицизмом Visnjic J. The Invention of Duty: Stoicism as Deontology. Leiden; Boston, 2021., на которое, думаю, надо обратить особое внимание с учетом интереса к стоицизму как источнику долженствования со стороны представителей IT-сферы - современной интеллектуальной элиты. Специалисты полагают, что потенциал членов этой группы «транслировать позитивные ценности и модели поведения в другие социальные группы» и «быть агентами социокультурной модернизации общества» можно считать значительным Мерзляков С.С. Ценностные ориентации российских IT-специалистов: пилотное исследование // Информационное общество. 2021. № 2. С. 2.. И востребованными в этой среде оказались поучения римского раба и императора, предлагавших различать, что в твоей власти и что не в твоей власти, удерживать это различие в своих мыслях, смиряться с ним, достигая равнодушия к отвергнутому. Вполне в духе призыва Ж. Делёза стать на одну треть стоиком, на одну треть Л. Кэрроллом и на одну треть дзен, современные поклонники Сенеки и Марка Аврелия обнаруживают глубокое родство между стоицизмом и буддизмом Macaro A More Than Happiness: Buddhist and Stoic Wisdom for a Sceptical Age. L., 2018., способным научить такому самоощущению, без которого невозможен успех в жизни. Так трезвый пессимизм, отсутствие надежд на улучшение мира и смесь психологии, медитаций и стоицизма становятся своеобразной терапией, способной дать основания новой, как пишут в Хабре «Хабр» - крупнейший в Европе ресурс для IT-специалистов., этики «богатых и влиятельных» Палмер А. Притягательность стоицизма для богатых и влиятельных. URL: https://habr. com/ru/post/504016/ (дата обращения: 10.07.2021)..

Отвержение

Позицию отвержения можно назвать проявлением созерцательно-потребительского мироотношения или своеобразным эстетизмом. «В мире не так, как должно быть» - таков его основной тезис, он выражает целый набор «претензий», предъявляемых и даже вменяемых мной сущему, а должное здесь становится отражением этих претензий. Термин «эстетизм», определивший в конечном счете тематику этой статьи, в данном контексте имеет попперовские коннотации, но П.П. Гайденко придала этому термину более глубокий смысл: ядро эстетизма как жизненной позиции, по Гайденко, состоит в том, что эстетик всегда для самого себя самый интересный человек, а поэтому он никогда не может принять «трансцендентную реальность другой личности» Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: новая онтология ХХ века. М., 1997. C. 128.. Такое мироотношение чревато трагедией, которую Пиама Павловна назвала трагедией эстетизма. В ней можно разглядеть корни и пресловутого индивидуализма, и социальных экспериментов, и даже целого комплекса экологических проблем. «Трагедийность» эстетистской философии может выражаться, например, в аксиологическом элитизме, адресованном особо «ценностно-зрячим личностям» (Н. Гартман), или в обращенной к широким народным массам программе революции, призывающей к переустройству мира (К. Маркс). А революционная идея жива и в наши дни.

Например, как идея интеллектуальной революции. Призыв к изменению мышления не нов, но Реза Негарестани, философ иранского происхождения, пишущий по-английски, говорит о таком перевороте в деятельности интеллекта, при котором он начинает работать по модели компьютерной программы. Не наоборот! Начиная с тезиса о том, что современная академическая философия - это «болото» и «праздность мысли», он переходит к предложению действовать, то есть играть «в мир», в его пере-создание (блог Негарестани “Toy philosophy”) или пере-сборку, а затем к мысли о необходимости реализовать единственный реальный вид равенства - равенство в мышлении. Философское болото осушить трудно, требуется аскетизм - превращение философии в работающую программу, и труд - ответ интеллекта на конкретные вопросы: что это за программа, на каком эксперименте и с каким операциональным эффектом Negarestani R. Intelligence and Spirit. L.; N.Y., 2018. P. 407.. Дело философии (ремесло, craft) Негарестани называет «принуждением к мышлению» (the compulsion to think) и делает его, соединяя кантовскую дедукцию чистых рассудочных понятий, гегелевское учение о Разуме, учение Платона о Благе и теорию программирования. В итоге получилась процессуальная интерпретация европейского рационализма, действенный призыв к деколонизации мышления: «...мы разорвем западную философию и построим философию заново; мы превратимся в того мыслящего и интригующего Другого, которого западная мысль имела полное право бояться», - пишет философ-программист Ibid. P. 410.. Это «принуждение к мысли» или, по его выражению, «яд» нового мышления он распространяет с помощью долженствования - на сей раз долженствования мышления используя модальный глагол ought to в первом лице, но множественного числа, говоря, о чем и как мы должны мыслить. Такая новая - не полисная, а глобальная, не дружественная, а объединенная общими показателями эффективности (kpi), не аристократическая, а инженерная общность - это коллектив креативных программистов (или Artificial General Intellect), который ставит себе целью не создать Совершенное, а постоянно создавать Лучшее: «...можешь ли ты создать что-либо, лучшее, чем ты?» Negarestani R. Intelligence and Spirit. P. 473. - спрашивает Негарестани в духе ницшеанства эпохи AI.

Принятие

Это рефлексивное действие легче, не требует теоретической зоркости и способности осознавать бессмыслицу мира, но его труднее осуществить, так как оно тоже требует от мышления скромности и аскезы, но другого рода. Философия В. Соловьева как истинно «нравственный проект» начинается с восстановления того, что для современного эстетизма оказалось разомкнутым - целостности. Данная каждому в интуиции и со всей очевидностью, она позволяет видеть уместность всего сущего и генезис всякого должного, понимать, что достойное, должное и доброе есть одно, соединять в себе и «вертикаль» (как должно), и «горизонталь» (как следует). А главное, видеть смысл и дискурсивную топологию долженствования как источника целеполагания, тогда единственно верную формулу решения деонтологической проблемы человеку может подсказать его совесть. Эта формула в работе «Оправдание добра» звучит предельно просто: «Ты должен, значит, ты можешь» Соловьев В.С. Оправдание добра // Соловьев В.С. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 235. или «.это должно, а потому и может быть сделано» Там же. С. 356.. Простота этой формулы кажущаяся, так как требует от меня трудного отказа от «вменения» миру несовершенства и наделяет меня и ответственностью, и полномочиями по реализации должного. Эта формула - не пресловутая «теорема Томаса», по которой «ситуации, определенные людьми как реальные, реальны по своим последствиям», не описывает механизм конструирования будущего, не создает его образ в виде утопии-нарратива. Она заметно укорачивает (или даже ликвидирует) сущностный разрыва, между сущим и должным. Не это ли является вековой мечтой европейской философии? Для ее реализации требуется понять «заемность» должного, когда то, что есть у меня, мне не принадлежит и когда адекватное отношение к нему состоит в готовности в любой момент отдать другому по праву. Сколь трудно это сделать практически, зависит только от меня, ведь гораздо легче осуществлять критику моральных суждений и языка этики или заниматься морализаторством.

Список литературы