Анализ проблематики Э. Фёгелина в изучении современного политического гностицизма

Хукер вводит понятие «повод» (cause), который необходим для начала такого массового движения. Хукер приводит почти методические указания по продвижению «повода». Сначала пуританин должен донести до широкой общественности критические замечания относительно «общественной несправедливости, и, прежде всего, предать широкой огласке пороки элиты». Частое эмоциональное повторение «повода» приводит слушателя к мнению, что оратор -- человек, «в полной мере обладающий целомудрием, усердием и святостью», ибо только таковой может настолько сильно жаждать правды. Концентрируя общественное порицание на правительстве, оратор говорит об его ошибках и коррупции, но не как о человеческой слабости, а как о сознательном бездействии. Связав зло с конкретным политическим институтом, оратор делает его мишенью народного гнева как «верховенства всего зла». После такой подготовки, оратор рекомендует новую форму правления как «лучшее средство от всех зол». Люди к этому времени будут достаточно мотивированы для совершения конкретных действий. Затем наступает решающий момент «убеждения людей, доверчивых и склонных к самообману, в том, что они осенены Святым Духом», посредством которого различают истинный смысл Писания, тогда как другие слепы. Осознавая себя «избранным», такой человек внутренне готов отделится от остальных, как следствие человечество разделяется на «братьев» и «обывателей». Гностическое сообщество консолидируется, братья предпочитают компанию друг друга, пренебрегают личной жизнью, и оказывают щедрую материальную помощь вождю. Такое сообщество настолько крепкое, что его невозможно расколоть никаким убеждением извне.

Фёгелин считает, что Хукер, представитель христианской традиции, человек недюжинного интеллекта и эрудированности, смог разглядеть, что пуританство не основывается на Священном Писании, а имеет совершенно отличное происхождение. Пуританин будет использовать цитаты из Писания, вырывая их из контекста, если они поддерживают «повод», в остальных случаях он будет игнорировать Писание и Предание. В начальной стадии гностической революции этот библейский камуфляж был необходим -- на заре Нового времени откровенно антихристианское движение не могло быть социально успешным. Для того, чтобы преодолеть это препятствие, были разработаны некие приёмы, которые Фёгелин называет «Великими инструментами гностической революции». Для начала толкование Писания было повсеместно стандартизировано, а затем новая гностическая доктрина облеклась в библейскую терминологию, что видно на примере трактата кальвинистов «Наставление в христианской вере». Для обозначения гностической литературы подобного рода Фёгелин вводит понятие «коран», называя трактат Жана Кальвина первым сознательно созданным «гностическим кораном». «Гностический коран» - это кодификация правды, духовная и интеллектуальная пища верующего. Человек, написавший такой коран, верит, что новая истина и новый мир проистекают из него, и находится в особом пневмапатологическом состоянии». В эпоху раннего гностицизма роль корана исполняли работы Эриугены; затем - работы Иоахима Флорского, называемые «Вечное евангелие». В Новое время новый коран возникал с каждой волной гностического движения. Конт создал свою работу как коран для позитивистского будущего человечества. Работы Маркса стали кораном верующего коммуниста, к тому же дополненные патристикой ленинизма-сталинизма. Исходя из современного опыта тоталитарных движений, Фёгелин показывает надёжность «Великих инструментов гностической революции», приводя в пример такой работающий критерий, как добровольная самоцензура - верный член движения не прикоснётся к литературе, которая может оспаривать его веру.

Политический успех гностического движения будет поставлен под угрозу, если гностическую правду настойчиво подвергать осмысленной критике в публичной сфере. Эта помеха также устраняется, с помощью табуирования, например, Реформация табуировала классическую философию и схоластическое богословие. Это делает невозможной публичную дискуссию в обществах, где гностические движения добились социального влияния, достаточного для контроля СМИ и образования. Может провозглашаться защищаемая конституцией свобода слова и печати, но прения в публичной политической сфере отсутствуют, оставаясь в узком кругу горстки интеллектуалов, -- не говоря уже о качестве прений при тоталитаризме. Дебаты Хукера с пуританами были невозможны, потому что пуритане не принимали критических аргументов. Хукер диагностировал нигилистический компонент пуританского гностицизма: их закон является «абсолютным повелением всемогущего Бога, которое должно быть исполнено во чтобы то ни стало, пусть хоть мир перевернётся. В этом - самая главная опасность!» восклицает Хукер. «В политической культуре его времени всем было ещё абсолютно ясно, что правительство, а не подданные представляет собой общественный порядок… никакой мир и спокойствие невозможны, если голос всего общества в политической сфере не будет главенствовать над всеми частными голосами» - заключает Фёгелин. Когда появляется гностический вождь и провозглашает, что Бог или прогресс, раса или диалектика повелели ему стать правителем, то действующая власть не должна предать доверяющих и подчиняющихся ей граждан и подавать в отставку. Это правило относится без исключения ко всем правительствам, в том числе, действующим в рамках демократической конституции и Билля о правах. Фёгелин цитирует судью Верховного суда США Роберта Джексона, который, в рамках американского политического и правового дискурса, высказался по делу Артура Терминьелло: «Конституция -- это не пакт о самоубийстве». Демократическое правительство не должно становится сообщником в своём собственном ниспровержении. Если же гностическое движение готово прийти к власти через «пресловутую легальность всеобщих выборов, демократическое правительство не должно склониться перед волей народа, но обязано устранить опасность силой», и, если необходимо, нарушить букву Конституции, чтобы спасти её дух.

Рассмотрев точку зрения современника гностической революции, Фёгелин обращается к самим гностическим революционерам. Он указывает, что пуритане, вопреки всеобщему мнению, не являются христианским движением, так как Новый Завет не содержит текстов, призывающих к политическому перевороту; а гностический революционер интерпретирует наступление Царства как событие, которое потребует вооружённого вмешательства; во время пуританской революции гностики присваивают эту ангельскую функцию себе. Фёгелин приводит фрагменты из памфлета 1641 года под названием «Проблеск славы Сиона» (A Glimpse of Sion's Glory): «Конец Вавилона близок, скоро явится Новый Иерусалим. Падение Вавилона -- это возвышение Сиона. Разрушение Вавилона -- это спасение Иерусалима… Блажен, кто разобьёт младенцев вавилонских о камень. Блажен, кто каким-либо образом участвует в свержении Вавилона». Какая группа людей совершает подобные боговдохновенные поступки? Ответ - святые из среды «презренных» людей, от народного множества. Святых именуют схизматиками, пуританами, мятежниками и разрушителями государства. Но наступит время, когда эти обвинения будут с них сняты и сами государи убедятся, что «жители Иерусалима, то есть святые Божии, собравшиеся в церкви, это лучшие люди государства». Автор памфлета цитирует пророка Исаию: «И будут цари питателями твоими, и царицы их кормилицами твоими; лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих, и узнаешь, что Я Господь, что надеющиеся на Меня не постыдятся». Святые же, напротив, будут прославлены в новом Царстве, «одетые в виссон чистый и светлый». Фёгелина явно забавляет портновская реформа святых, но, переходя на серьёзный тон, он описывает последующие резкие изменения в социальных отношениях. В области права присутствие Христа заменит все законы. В экономической сфере наступит богатство и изобилие. Весь мир куплен Христом для святых, и будет им вручён. Автор памфлета откровенен: «Вы видите, что святые мало чем владеют в этом мире; сейчас они ниже всех; но тогда им будет принадлежать весь мир… Не только небо будет вашим Царством, но и этот земной мир». Библейские термины и цитаты из Писания неспособны скрыть то, что Бог здесь заменяется человеком. «Святой» -- это гностик, который не доверяет преображение мира благодати Божией, но сам намерен исполнить работу Бога.

Фёгелин подробно рассматривает политическую программу революционеров после разрушения ими старого мира. Как правило, гностики неохотно высказываются по этому вопросу - описание нового мира обычно состоит из отрицания зла и пороков прежнего мира. «Проблеск славы Сиона» показывает состояние процветания и изобилия, минимум труда и отмену государственного принуждения; а в качестве развлечения предлагается издевательство над представителями бывшей элиты. Фёгелин описывает пуританский документ, проливающий свет на организацию нового порядка, в виде «Вопросов» (Queries, 1649 год), направленного «Людьми Пятой монархии» лорду Томасу Ферфаксу. К примеру, на вопрос: «Каков тогда [в преображённом мире] существующий интерес святых и людей божиих?» следует ответ: «святые … будут править миром». Фёгелин задаёт ряд вопросов: «Что это за нации и государства мира, над которыми будут царствовать «святые»? «Или в новом мире останутся некие развращённые нации, которых «святые» будут усмирять»? Картина будущего мира Фёгелину ясна, и она выглядит весьма похожей на «диктатуру пролетариата. Победа пуритан может даже сохранить политические институты нынешнего мира, но они радикально изменятся. Это изменение выразится политически через радикальную чистку правительства и элит, поскольку Царство не может принадлежать безбожникам. Единственный справедливый путь -- это «навсегда подавить врагов святости».

Так Фёгелин формулирует «войну между мирами». Если «этот мир» есть тьма, которая должна уступить новому свету, и политиков старого порядка нельзя переизбрать; а люди, которые не являются святыми, будут лишены права голоса, то коалиция невозможна, враги святости будут «зачищены». Универсализм гностического революционера объединяет весь мир против него. Новое Царство будет вселенским по существу и вселенским по своим претензиям на власть: оно повсеместно распространится на всех лиц и все предметы. Универсальность претензий «святых» породит столь же универсальный мировой альянс против них. Два мира, таким образом, превратятся в два вселенских вооружённых лагеря, вовлечённых в смертельную схватку. Мировые войны, определившие собой историю двадцатого века, родились из этого гностического мистицизма двух миров, пишет Фёгелин. Поэтому подлинная опасность современных войн состоит не в технологически обусловленном глобальном театре войны, а в том, что это гностические войны: войны миров, ставящие целью взаимное уничтожение.

Критик может возразить, что пуританство в целом не может отождествляться со своим левым крылом, рассуждает Фёгелин. Он рассматривает структуру гностического опыта и идей, и обнаруживает её даже в текстах, где эти крайности сглажены. Поскольку гностическая революция ставит своей целью изменение природы человека и создание преображённого общества, невозможность реализации этих идей в истории вынудит революционеров пойти на компромисс с реальностью. И то, что получится в результате этого компромисса, уже не будет преображённым миром гностических устремлений. Исследование гностической революции на уровне политической тактики или умеренных программ, заранее настроенных на компромисс, не позволит обнаружить природу гностицизма, как движущей силы Западной революции. Компромисс будет принят за сущность и исчезнет сущностное единство разнообразных гностических явлений.

2.3 Политический гностицизм и современность

Фёгелин полагает, что церковь является ведущим цивилизационным фактором в обществе и может консолидировать людей вокруг себя, а христианство может функционировать в качестве гражданской теологии. С развитием общества общественные проблемы переросли эсхатологические чаяния христианства. Рост гностицизма в этот критический момент предстал в новом свете, так как имманентизация христианского эсхатона позволяет ему наделить общество определённым смыслом, какого не давало ему христианство. На ранних этапах гражданская теология выглядела как христианство, но как «настоящее», либо «реформируемое»; затем, с имманентизацией эсхатона, она стала откровенно антихристианской. Как следствие, везде, где гностические движения приобрели политическую власть, происходило изгнание христианства из публичной сферы. Фёгелин акцентирует, что гностицизм не означает процесс возвращения к язычеству. Если в дохристианской цивилизации «правда» присутствовала в форме личного переживания, то у гностиков она полностью подавляется. В этом он видит первую опасность гностицизма как гражданской теологии.

Эти размышления открывают перед ним перспективу будущего цивилизации, где гностицизм в варианте марксизма расширит свою зону влияния в Азии, а прогрессивизм, позитивизм и сциентизм под видом вестернизации продолжат проникновение в развивающиеся страны. Гностицизм постарается подавить, репрессировать правду, но не сможет изгнать её из реальности. Отсюда следует критический вопрос Фёгелина: как долго будут длиться репрессии, и что приведёт к взрыву? Он находит эти вопросы безусловно уместными, потому что они возникают из методически правильного применения его собственной теории к эмпирически наблюдаемым компонентам современной цивилизации. Разумно предполагая, что реакция на экспансию гностицизма будет обширной, Фёгелин не берётся произвести точные прогнозы. Он обращает внимание на тот факт, что гностицизм, несмотря на видимое господство, практически не имеет пространства для манёвра: традиционная культура и христианская традиция западной цивилизации скорее живы, общество, в целом, духовно и интеллектуально устойчиво, а расцвет общественных наук является знаковым событием. По понятным причинам, Фёгелин ничего не может сказать о вероятной реакции христианской традиции против гностицизма в Советском Союзе. Он не знает, как китайская, индуистская, исламская, и любая другая цивилизации будут реагировать на гностические репрессии. Но он предполагает момент взрыва, приближаемый фактором саморазрушения, присущим гностицизму. Фёгелин считает данный фактор саморазрушения второй опасностью гностицизма как гражданской теологии; первая опасность была в уничтожении «правды».

Всё возникающее в бытии имеет свой конец, и разрешить эту тайну невозможно, Фёгелин считает это двумя главными принципами бытия. Гностические спекуляции на эйдосе истории приводят к извращённому пониманию этих принципов, делая общество бесконечно существующим, а тайну бытия познаваемой. Гностицизм, таким образом, производит подобие антипринципов к принципам бытия; и создаёт придуманный мир, который становится социальной мотивацией для гностических масс. Отношение к существованию у гностика остаётся энергичным и активным, но эсхатологическая интерпретация истории даёт ему ложную картину реальности. На основе ложных концепций совершаются политические действия. Результатом является пневмапатологическое состояние общества и отдельных его представителей.

С радикальной имманентизацией придуманный мир смешался с реальным миром терминологическим образом; породив навязчивую идею нового мира. Идентификация мечты и реальности имеет практические результаты, считает Фёгелин. В гностическом обществе критическое исследование причины и следствия в истории запрещается, а рациональная политика невозможна. Гностические общества и их лидеры осознают эти опасности для своего существования, но не реагируют на них в «мире реальности». Опасности будут встречены магическими операциями в придуманном мире, такими как моральное осуждение и влияние на общественное мнение; изображение врагов как агрессоров и объявление войн; пропаганда мира во всем мире и перехода власти к мировому правительству.

Проявления такого «гностического безумия» в современной политике лучше всего иллюстрирует непрерывная война, в то время, когда каждое политическое общество публично заявляет о своём горячем стремлении к миру. Мир - это временный порядок общественных отношений, выражающий баланс экзистенциальных сил. Баланс может быть нарушен различными причинами, а война несёт в себе использование насилия в целях восстановления сбалансированного порядка. Политика должна осуществлять попытку восстановления равновесия сил и общественного порядка различными дипломатическими средствами. Фёгелин подчёркивает, что гностическая политика является пагубной, потому что предпринимаемые меры, увеличивают беспорядки и приводят к войне. Если начинающееся изменение баланса не встречено реальными политическими действиями, а вместо этого произносятся «магические заклинания», война становится неизбежной.

Явления этой величины не могут быть объяснены незнанием и глупостью. Эта политика проводится на основе гностических предположений о характере человека, о возможности установления международного порядка в ближайшем будущем. Такая навязчивая идея лишает гностические общества возможности сформулировать политику, согласующуюся со структурой реальности. Фёгелин замечает, что его анализ принадлежит только к вариантам, преобладающим в западной цивилизации; и не применим к вариантам, преобладающим в тоталитарных государствах, хотя между этими двумя опасностями и существует близкая связь, потому что они являются представителями двух различных гностических вариантов и антагонистами в сражении на мировой арене. Самоспасение для гностика является смыслом жизни, который даёт ему осознание того, что он внёс свой вклад в общество согласно собственным возможностям.

Фёгелин формулирует проблему следующим образом: три возможных вида имманентизации -- телеологическая, аксиологическая и активистская --они не просто скоординированы, а тесно связаны. Каждое новое гностическое движение прогрессивистского и утопического толка будет склонно к образованию политического правого фланга, приходя к противоречию между реальными достижениями и идеалами; а активисты будут склоняться к левому флангу, осуществляя насильственные действия в целях полного осуществления своих идеалов. С каждой волной революционного взрыва динамика гностицизма движется в амплитуде вправо и влево, но сдвиг справа налево является более радикальной и последовательной имманентизацией.

Фёгелин обращается к истории, рассуждая о том, что в семнадцатом веке существование английского национального общества могло быть разрушено гностическими революционерами. Он считает, что Томас Гоббс был человеком, который создал гражданскую теологию, утвердившую порядок в английском обществе как правду и как представление. Таким образом, Гоббс выступил против гностиков, полагавших, что общество не имеет права на существование без определённого типа правды, настояв, что любой порядок возможен, если он обеспечивает существование общества. Для проведения данной концепции в жизнь Гоббс предложил новую идею -- человеческая натура должна довольствоваться полнотой земной жизни, а человеческое предназначение за её пределами вовсе не будет рассматриваться. Фёгелин называет Гоббса одним из величайших психологов в истории, который демаскировал страстность, «похоть к власти, libido dominandi», скрывавшуюся под идеализмом и религиозным рвением пуритан. Гоббс не мог интерпретировать характер человека с точки зрения максимальной дифференциации через опыт трансцендентности. Поэтому страсть, и особенно фундаментальная страсть, «superbia», которую Фёгелин обозначает как постоянно существующую опасность человека отпасть от своей истинной природы, Гоббс интерпретирует как природу человека, а феномены духовной жизни трактует как крайности такой superbia.

Гоббс не признает источником порядка душу, и superbia может быть изгнана сильной страстью - страхом смерти. Смерть является наибольшим злом. Из страха рождается готовность подчиниться государству согласно договору, подобно corpus mysticum Адриана Фортескью. Контрагенты не создают правительство, которое представляло бы личный интерес каждого; пишет Фёгелин, а посредством заключения договора ликвидируют самоуправление, и объединяются в новый субъект, содружество, уполномоченным представителем которого является правитель. Фёгелин цитирует Гоббса: «Это поколение великого Левиафана, смертного Бога, под владычеством бессмертного Бога, которому мы обязаны нашим миром и защитой». В общественном договоре люди соглашаются предоставить свою волю и свои суждения на его суд. Фёгелин допускает, что страх смерти может быть главенствующей страстью человека, принуждающей к порядку.

Фёгелин полагает, что западная цивилизация подвергается гностическому влиянию свыше тысячи лет. У западных политических обществ различное отношение к этому медленному процессу согласно веку, в которое произошли их национальные революции. В обществе, где революция произошла рано, менее радикальная волна гностицизма встретила эффективное сопротивление традиционного общества. В обществе, где революция произошла позднее, более радикальная волна встретилась с традицией, уже глубоко разъеденной усовершенствованием современности. Английская революция в семнадцатом веке произошла в то время, когда гностицизм ещё не подвергся радикальному отделению церкви от государства. Фёгелин подчёркивает, что левые пуритане стремились представить себя как христиан. Американская революция уже была сильно затронута психологией просвещения, но также началась и закончилась в установленном христианском климате. Во время Французской революции радикальная волна гностицизма была так сильна, что разделила страну на два лагеря, революционеров и умеренных, пытавшихся спасти христианскую традицию. Немецкая революция произошла в среде без сильных традиций, впервые в полную силу вступил экономический материализм, расистская биология, порочная психология, сциентизм и технологическая жестокость -- одним словом, современность без сдержанности. Западная цивилизация, таким образом, является очень стратифицированной цивилизацией, в которой американские и английские демократические государства представляют самую старую, наиболее твёрдо объединённую страту цивилизационной традиции, в то время как немецкая область представляет собой наиболее прогрессивную современную страту.

1. Фёгелин полагал, что Иоахим Флорский создал совокупность символов, которые, в общих чертах, преобладают в современных политических движениях. Эти символы напрямую затронули божественную идею человека, в результате за норму принят дезориентированный тип человека. Фёгелин настаивает, что природа человека не может быть изменена, следовательно, гностики, обретя политическую власть, не смогут преобразить природу человеческого общества. Фёгелин пришёл к выводу, что оправдывающий и поощряющий подобные попытки преображения гностицизм - это гражданская теология, которая разрушает божественную сущность души человека. Фёгелин полагает, что самоспасение является смыслом жизни гностика, гностическим вкладом в общество.

2. Имманентизация христианского эсхатона позволяет наделить общество определённым смыслом, какого не давало ему христианство - созданием материально воплощаемого земного рая. Конечной формой такой политической программы является тоталитарное общество. По Фёгелину, тоталитаризм подразумевает под собой гражданское богословие, конечный пункт гностических поисков. Законность такого богословия обеспечивается гностическим кораном - родом священного текста, созданным гностическими интеллектуалами. Фёгелин считал, что гностики в попытках создания совершенного мира смогут учредить всевластное государство, которое безжалостно уничтожит все источники сопротивления, в том числе самих гностиков. Право интерпретации гностического корана получит только правитель и правительство, а те гностические интеллектуалы, которые настаивают на собственном значении гностического корана, будут уничтожены в ходе репрессий. Левиафан является символом судьбы гностических активистов, воплотивших собственную мечту о государстве свободы.

3. Гностицизм производит подобие антипринципов к принципам бытия; и создаёт придуманный мир, который становится социальной мотивацией для гностических масс. Отношение к существованию у гностика остаётся энергичным и активным, но эсхатологическая интерпретация истории даёт ему ложную картину реальности. Гностические общества вместо рациональной координации в политике реального мира совершают магические операции в придуманном мире. На основе ложных концепций совершаются политические действия. Результатом является духовно повреждённое состояние общества и отдельных его представителей. В практике современной политики это приводит к неизбежной войне, поскольку гностическая потребность в уверенности не терпит никакой оппозиции.

3. Изображение и понимание гностицизма в работе «Наука, политика и гностицизм»

3.1 «Парусия» как политический гностицизм

Политический философ у Фёгелина является таким же членом общества, как и любой другой человек: у него нет никаких других вопросов, кроме тех, которые волнуют его сограждан. Однако вопросы приводят философа к конфликту с общественными убеждениями, который представляет собой особый вид конфликта, отличный от конфликта между разными мнениями. Фёгелин считает, что вопросы философа представляют попытку совершенствоваться в правде с помощью научного анализа, и вне общественного мнения. Таким образом защитники убеждений, атакующие друг друга в ежедневной политике, объединяются против философа. Фёгелин подчёркивает, что научный анализ не тождественен формальному. Формально-логический анализ может привести не более чем к пониманию того, что убеждение внутренне противоречиво, или что разные убеждения противоречат друг другу, или что выводы, следующие из них, несостоятельны. Научный анализ, с другой стороны, даёт возможность судить об истинности предпосылок, формирующих убеждение, но только на предположении, что «правда о порядке бытия» объективно установлена.

Одного допущения - о том, что порядок бытия может быть достижимым для познания - Фёгелин считает недостаточным. Поэтому существует инсайт относительно бытия -- используя метафору Анри Бергсона, Фёгелин пишет: «При открытии души становится видимым порядок бытия, его нахождение за пределом, во Вне, в платоническом epekeina, в котором участвует душа, достигшая своего открытия». Только тогда порядок бытия входит в представление; только тогда общепризнанные убеждения о правильном порядке могут быть исследованы и соотнесены с порядком бытия. Таким образом политология развивается вне убеждений о «правде существования». Убеждения, для разъяснения которых предпринят анализ, не просто являются ложными: это симптомы духовного расстройства. И целью анализа будет побуждение к собственному инсайту, вытесняющему «доксу».

Общество сопротивляется такому анализу. Интеллектуальные дебаты переходят к психологической пропаганде, а затем к физическому насилию. Фёгелин говорит, что сопротивление общества становится действительно радикальным и угрожающим только тогда, когда сам критический вопрос запрещается, когда субъективное мнение принимает вид философии, присваивает себе звание науки. И если в древнегреческой цивилизации философия, особенно политология, процветала, то к нынешним временам политология изменилась. Фёгелин видит ситуацию изменённой политологии в явлении, повсеместно проникшем в современное общество - в запрете на критический вопрос, критическое мышление. Так выглядит сопротивление людей, знающих, что их убеждения могут не выдержать критического анализа, и поэтому возводящих убеждения на уровень догмы.

Фёгелин рассматривает явление запрета на критический вопрос посредством анализа трудов немецких философов, носителей авторитетных убеждений. Фёгелин начинает анализ с Маркса, находя запрет на критический вопрос в его ранней работе «Экономически-философские рукописи 1844 года». Фёгелин пишет, что по Марксу бытие -- это природа, совершенная сама по себе. Природа находится в состоянии развития, в процессе порождая человека, который «является непосредственной сутью природы», противостоя ей и помогая ей трудом -- высшим достижением которого являются естественно-научное знание, технологии и промышленность. В процессе создания природы человек одновременно также создаёт себя, поэтому, «так называемая Всемирная история есть производная человеческого труда». Маркс закрывает процесс земного бытия от трансцендентного бытия, и заставляет человека творить себя самого путём сознательной двусмысленности, в которой «природа» становится всеобъемлющим бытием, противопоставляется человеку, а человеческая природа воспринимается как сущность (essentia). Эта двусмысленность, продолжает Фёгелин, достигает своей кульминации: «Существо, которое не имеет своей природы вне себя - не природное существо; оно не участвует в бытии природы». Природа и человек реальны постольку, поскольку Маркс толкует их в своём предположении. Фёгелин считает, что критические вопросы разрушают конструкцию Маркса, и поэтому Маркс отвечает на подобные вопросы: «Бросьте свою абстракцию, и Вы бросите свой вопрос вместе с нею», «Не думайте, не опрашивайте меня». То есть, он отменяет вопрос собственным приказом. Марксистский запрет на критический вопрос достиг большой эффективности в обществе, и люди не задают себе вопросы в критических ситуациях. Подобный запрет Фёгелин находит у Конта в первой лекции его «Курса позитивной философии», заявляя, что Конт, ожидая возражения своим построениям, прямо отклоняет их как пустые вопросы.

Таким образом, Фёгелин видит три типа людей, для кого критический вопрос стал практической невозможностью: человек-социалист (в марксистском смысле), позитивистский человек (по Конту) и национал-социалист (как Гесс). Фёгелин спрашивает, как назвать философа, осознающего, что критический вопрос разрушит его построения, и запрещающего такие вопросы? И отвечает -- «спекулятивным гностиком». В поисках причин, побуждающих философа к подобным действиям, Фёгелин поворачивается к Ницше, которого он также называет спекулятивным гностиком, но «более тонким психологом, чем Маркс». Ницшеанская воля к власти, говорит Фёгелин, это интеллектуальный обман. Libido dominandi, насилие и жестокость, демаскировало самого философа и его мысль как жаждущего власти. Воля к власти служит «получением удовольствия от произвола проявлений силы». В гностическом движении человек остаётся отключённым от трансцендентного бытия. Жажда власти ударяется об стену бытия, ставшего тюрьмой. Это бросает ум в обман и самоистязания. Властвовать -- значит быть богом, чтобы быть богом в гностическом понимании, человек берет на себя муки обмана и самоистязания.

Фёгелин описывает три фазы интеллектуального обмана гностического философа. На поверхности находится сам обман, зачастую это самообман. Гностическое движение ума упорствует в обмане, где бунт против Бога является его мотивом и целью. Ответ на вопрос о том, хочет ли философ действительно быть Богом, Фёгелин находит в ницшеанской «Ночной Песни». Анализируя текст, Фёгелин замечает: «Никто не услышит этот плач человека, которому не было дано смирение перед Богом. За рамками психологии воли к власти, мы сталкивается с непостижимым фактом, что милость даруется или отнимается. Гностический философ не то, чтобы хочет быть богом; он должен быть богом по непостижимым причинам».

Фёгелин рассуждает, что плач Ницше такая же маска, ибо подлинное страдание сделало бы Ницше безмолвным. Явление запрета на критический вопрос становится для Фёгелина более ясным, когда он уверяется, что гностический философ осознанно совершает интеллектуальный обман. Фёгелин различает три стадии обмана такого философа: «неправда или ошибка», вскоре осваиваемая libido dominandi как «обман или мошенничество», приводящий к восстанию против Бога, то есть «демонической лжи». Первую и вторую из этих трёх стадий, которые описал Ницше, Фёгелин замечает в текстах Маркса, особенно в его докторской диссертации, где под символом Прометея выведена обширная история восстания против Бога. Этот текст имеет особое значение, потому что он подтверждает связь между восстанием против богов и провозглашением «философии» как нового источника порядка и власти, «Второй действительности», возникающей после разрушения первой. Анализируя текст, Фёгелин замечает, что «Революционное реверсирование символа -- смещение богов, победа Прометея -- лежит за пределами классической культуры; это проявление гностицизма. Только в гностическом восстании Прометей, Каин, Ева и змей становятся символами избавления человека от силы тиранического бога этого мира». Рассуждая о новой «философии» Фёгелин вновь обращается к Марксу, и находит его идею науки и философии смоделированной на учении Гегеля, которого Фёгелин называет крупнейшим «спекулятивным гностиком», а впоследствии - сочинителем «выдающегося произведения убийства Бога». В Предисловии к «Феноменологии» он останавливается на выражениях Гегеля, «любовь к знанию» и «фактическому знанию». Фёгелин переводит их на греческий язык, получая слова «philosophia» и «gnosis», и делает заключение, что перед ним программа усовершенствования от философии до гносиса. Противоположностью этой прогрессивистской идее Фёгелин считает слова Платона из диалога «Федр», где термин «sophos», «фактическое знание», резервируется за Богом; а человек называется «philosophos», «любитель знания», а не тот, который знает. Фёгелин приходит к заключению, что существует прогресс ясности и точности знания «порядка» бытия, и переход в совершенство фактического знания невозможен. Если философ делает такую попытку, он не совершенствует философию, он отказывается от неё ради становления гностиком. Фёгелин пишет, что Гегель скрывает подобный переход переводом philosophia и gnosis на немецкий язык путём игры на слове «знание». Гностическая программа Гегеля сохраняет для себя имя «философия». Философия возникает из любви к бытию, это переживание «порядка» бытия и сонастройка с ним. Гноcис, в свою очередь, желает доминировать над бытием, для контроля бытия гностику служит построенная им система. Фёгелин уточняет, что построение систем является гностической, а не философской формой обоснования бытия, построение системы невозможно, пока происхождение бытия лежит за пределами сущности этого мира; пока вечность нельзя объяснить инструментами постоянного, конечного познания. Для гностика при столкновении системы и реальности, реальность должна уступить дорогу. Таким образом, тема связи между libido dominandi, построением систем и запретом на критический вопрос, намечена Фёгелином, но не раскрыта им полностью.

Изобретательный гностик нашего собственного времени, так Фёгелин называет Мартина Хайдеггера, продумывает проблему «фундаментальной онтологии». В предположении Хайдеггера, говорит Фёгелин, бытие интерпретируется на основе греческого понятия «парусия» (parousia) в значении «присутствие» (-Wesen). Понятие «парусия бытия» это мирское, земное спасительное учение, воспринимаемое как истина в последней инстанции. Сущее не должно быть понято статически, как вещество, но активно, как присутствие, в смысле входа в присутствие, как появление. Применяя эти возможности к новейшей истории, Хайдеггер решает -- также, как и Маркс и Ницше-- что сегодня мы живём в период несущественного существования. Следовательно, будущее Запада зависит от нашего открытия самостоятельно снова к существенному бытию. По Фёгелину, допущение Хайдеггера занимает значительное место в истории гностицизма. Отныне природа гностицизма понимается Фёгелином как символическое выражение предвкушения спасения, в котором «сила бытия» (power of being) замещает силу Божию. Фёгелин приобретает концепцию и терминологию для обозначения фазы западного гностицизма, которых ему до сих пор не хватало. Он интерпретирует термин «парусия», и говорит о «парусиазме», складе ума, ожидающем избавления от пороков современности, о «парусиастических» философах, которые выражают «парусиазм» в гностических системах; и «парусиастических» массовых движениях, социально и политически доминирующих в современном мире. Отныне он отличает «парусиастический» этап от предыдущего этапа хилиазма Средневековья и Возрождения, когда гностические движения выражали себя в терминах еврейского и христианского Апокалипсиса. Таким образом, для Фёгелина западный гностицизм является непрерывной историей западного сектантства.

Цель «парусиастического» гностицизма состоит в разрушении порядка бытия, как дефектного и несправедливого, и его замена совершенным и упорядоченным бытием посредством творческого начала человека. Фёгелин говорит, что порядок бытия при создании нового мира ложно интерпретируется, как управляющийся человеком, но при этом в реальности порядок бытия остаётся данностью, которой человеку не дано управлять. Если человек берёт под свой контроль бытие, то это требует «обезглавливания бытия -- убийства Бога». Убийство Бога, в рассмотрении Фёгелина, осуществляется методом «обратной спекуляции» (retroactive speculatively) - разумом человека (Durchsichselbstsein), и в «парусиастическом» гностицизме является действительным и анализируемым событием. Фёгелин приводит в пример афоризм «Сумасшедший» из «Весёлой науки» Ницше. Ницше играет символикой Диогена: философ в поисках человека стал сумасшедшим в поисках Бога. Фёгелин цитирует Ницше: «Куда он пошёл? Я скажу Вам. Мы убили его -- Вы и я! Мы - все его убийцы… самая святая и самая могущественная вещь, которой все же обладал мир, истекла кровью под нашими ножами». Фёгелин описывает ясность своего понимания, кого именно ищет Ницше -- Бога, но не мёртвого Бога: он ищет нового бога в людях, убивших старого -- он ищет сверхчеловека, существо, возникающее вследствие магического убийства Бога. Природа вещей не может быть изменена, человек не может преобразовать себя в сверхчеловека; попытка создать сверхчеловека является попыткой убить человека. Человек не может стать Богом, если же он попытается, то в процессе самообожествления станет демоном, преднамеренно отпавшим от Бога. Фёгелин замечает, что исторически убийство Бога сопровождается убийством человека: богоубийство гностических теоретиков сопровождается убийствами революционных практиков.

Фёгелин говорит о том, что теперь человек сделал Богом сам себя, и таким образом получил божественные полномочия. После этого вместо мира трансцендентности настоящим миром человека назначается государство и общество, наступает этап критического анализа политики. Фёгелин обращается к наследию Гегеля, приходя к выводу, что в работах последнего дух, как система, требует убийства Бога; и, наоборот, для того, чтобы совершить убийство Бога строится система. Обобщая работы Гегеля и сопоставляя их с каббалистическими текстами, описывающими легенды о големе, Фёгелин приходит к выводу, что на могиле убитого Бога человек, подобно голему, празднует ритуал достижения цели, сопровождая его пением. Но в данной перспективе откровением, является «отмена» (Aufheben) глубины бытия. И нет никакого другого откровения.

3.2 Развитие концепции политического гностицизма

Фёгелин перечисляет несколько особенностей, которые, взятые вместе, показывают природу гностического отношения:

(1) Для начала следует сказать, что гностик не удовлетворён собственной жизненной ситуацией.

(2) Гностик верит в несовершенное устройство мира. Аналогично Фёгелин предполагает, что мир может быть хорош, но населён людьми, не соответствующими ему.

(3) Третья особенность - вера в то, что спасение от зла мира возможно.

(4) Следовательно, мир должен быть изменён в историческом процессе.

(5) Изменение мира возможно посредством собственных действий человека.

(6) Познание метода изменения - гносиса, является главным вопросом гностика.

Гностические массовые движения нашего времени передают в символике определённую деривацию из христианства и его опыта веры. Искушение упасть с духовной высоты, приносящей элемент неопределённости кажется, общая человеческая проблема. Опытным путём это понимание, возможно, внесёт что-то в понимание социальных процессов в различных цивилизациях.

Во второй половине жизни Фёгелин отвергает понятие, что гностицизм означает секретное знание, и поэтому не может быть понят. Он считает сущностью гностицизма не секретное знание, а основной принцип, характерный для всех форм гностицизма: «расширение души, чтобы разместить Бога в человеке и под управлением человека, и таким образом устранить факт того, что Бог вне и выше человека».

Фёгелин, выразив таким образом своё отношение к гностицизму, начал терять интерес к этой теме. Юджин Уэбб суммирует понимание Фёгелином гностицизма: «Требование уверенности относительно того, что известно извне, является требованием гностическим, как и требование обойти интерпретирующее посредничество в правде. Гностик заявляет о своём непосредственном трансцендентном восприятии реальности, утверждая, что это не зависит ни от рассуждающей способности, ни от моральной прямоты с его стороны, хотя гностик может считать себя получателем вдохновения из более высокого, духовного источника».

В «Науке, политике и гностицизме» Фёгелин приходит к осознанию смыслового слияния апокалиптичного и гностического в своих исследованиях. Это растущее понимание в скором времени сделает понятие гностицизм маловажным для него. Фёгелин признал понятийную запутанность ситуации, но не отказался от некоторых высказываний и не предложил новое прочтение «пневмапатологии» как области духовного заболевания. В «Воспоминании» понятие гностицизм попадается лишь дважды, в «Экуменическом веке», во введении, Фёгелин рассматривает гностицизм применительно к собственной теории сознания. Критическое высказывание Клауса Фондунга в 1997 году суммирует собственные взгляды Фёгелина с поры выхода «Экуменического века». Фондунг пишет: «Хотя понятие гностицизм может быть применяемо в связи с аккуратной передачей автором его сути, но это является необходимым и для других исторических явлений, чтобы отличить, например, гностицизм от герметизма, и, прежде всего, апокалиптизм, выраженный в еврейских и христианских пророчествах, от движений милленаризма, хилиазма и мессианства. Довольно много явлений, которые Фёгелин рассматривает как гностицизм ... принято относить ... к апокалиптической традиции».

Фёгелин постоянно пересматривал и усложнял собственное понимание современных явлений. Он комментирует в «Автобиографических размышлениях»: «Начиная с моих первых заявлений о гностицизме современности..., я должен был пересмотреть свою позицию. Применение категории гностицизма к современным идеологиям, конечно, остаётся неизменным. Но в более полном анализе существуют и другие факторы. Одним из этих факторов является метастатический апокалипсис, проистекающий непосредственно от израильских пророков, и, через апостола Павла, проходящий красной нитью в христианских сектантских движениях вплоть до эпохи Возрождения .... Я нашёл, кроме того, что ни апокалиптическое, ни гностическое влияние полностью не составляют процесс имманентизации. Этот фактор имеет независимое происхождение и возникает во время возрождения неоплатонизма во Флоренции в конце пятнадцатого века». При этом Фёгелин ссылался на Ханса Йонаса, который писал об этом в своей книге «Гностицизм». Фёгелин рассуждал следующим образом: «Я уделил чрезмерное внимание гностицизму в моей первой книге, изданной на английском языке - «Новой науке политики» … я столкнулся с проблемой гностицизма в прочтении Бальтазара. Но в то же время я обнаружил, что апокалиптическая традиция, неоплатонизм, герметизм и магия одинаково важны… вы увидите, что гностический мистицизм Фичино неизменно устойчив с конца пятнадцатого века, переходя в идеологии девятнадцатого века. Итак, есть пять или шесть таких предметов -- не только гностицизм, с которым мы имеем дело.

1. В этой работе Фёгелин расширяет и углубляет тезис о гностицизме, как о сущности современности, продолжая линию «новой науки», которая базируется на обычном опыте и использует аристотелевский метод. Фёгелин формулирует отличие новой науки от гностицизма: «Философия проистекает из любви «божественного»; поэтому человек стремиться воспринимать порядок «божественного» и следовать ему. Гносис желает господствовать над «божественным»; управляя им посредством сконструированных систем. Построение систем является гностической формой рассуждения, не философской.

2. Для гностицизма древности была характерна «вертикальная» или потусторонняя трансцендентность. Современный гностицизм провозгласил «горизонтальную» трансцендентность, «парусию» -- т.е. принятие существующих спасительных доктрин как окончательной истины. Цель «парусиастического» гностицизма состоит в том, чтобы разрушить «порядок бытия», переживаемый как дефектный и несправедливый, и с помощью креативности человека заменить его совершенным порядком. Однако «порядок бытия» -- это по-прежнему нечто, что дано, что не под контролем человека. Поэтому попытка создать новый мир, взяв его под свой контроль, требует нового трансцендентного происхождения бытия через назначение нового Бога.

3. Следовательно, ведущими признаками современного гностицизма в прочтении Фёгелина являются: имманентная программа для преобразования мира; атеизм и обожествление человека в качестве сверхчеловека, а также ведущая роль природы в качестве прародителя мира. Такая одержимость изменением мира не только тщетна, но и приведёт к катастрофическим последствиям для человечества.

Заключение

Вопросы, которые поднимает Фёгелин, затрагивают политическую систему современного общества. Он находит современников склонными к чрезмерной поддержке влиятельных политических акторов, которые стремились воплотить собственные социальные и политические идеалы любой ценой. Фёгелин полагает, что существование человека проходит в состоянии непреодолимого противоречия между космическим порядком и хаотическим беспорядком. Попытки преодоления данного противоречия с помощью консервации общественного и политического совершенства Фёгелин называет гностицизмом, а гностиками -- людей, верящих в абсолютное когнитивное овладение реальностью. Фёгелин полагал, что гностики считают себя обладателями магического либо научного знания о путях достижения идеальной жизни общества. Подобная элита исключает вопрос трансцендентного божества, пользуясь полной поддержкой позитивистской науки.

Фёгелин полагал, что совокупность античных и средневековых символов в общих чертах преобладает в современных политических движениях. Эти символы напрямую затрагивают божественную идею человека, но не могут изменить ни её, ни преобразить природу общества. Фёгелин пришёл к выводу, что оправдывающий и поощряющий подобные попытки преображения гностицизм - это гражданская теология, которая разрушает божественную сущность души человека. Фёгелин полагал, что самоспасение, или имманентизация христианского эсхатона позволяет наделить общество определённым смыслом - созданием земного рая. Конечной формой такой политической программы является тоталитарное общество. Законность такого общества обеспечивается гностическим «кораном» - родом священного текста, созданным гностическими интеллектуалами. Право интерпретации гностического «корана» получит только правитель и правительство, а те гностические интеллектуалы, которые настаивают на собственном значении будут уничтожены в ходе репрессий. Гностические общества вместо рациональной координации в политике реального мира совершают магические операции в придуманном мире. На основе ложных концепций совершаются политические действия. Результатом является «пневмапатологическое» состояние общества и неизбежная война.

Фёгелин формулирует отличие гностицизма, говоря, что гностики управляют действительностью посредством сконструированных идеологических, политических и философских систем. Следовательно, ведущими признаками современного гностицизма будут: имманентная программа для преобразования мира; и атеизм и обожествление человека как сверхчеловека, ведущая роль природы в качестве прародителя мира. Современный гностицизм провозгласил «горизонтальную» трансцендентность, «парусию» -- т.е. принятие существующих спасительных доктрин как окончательной истины.

Гностические массовые движения в погоне за мечтой использовали власть государства, для преобразования характера человека и установления земного рая, более совершенного, чем жестокий и несправедливый мир, который создал некий воображаемый Бог. Такая мечта стала тоталитарным кошмаром двадцатого века. Фёгелин в попытке понять эту закономерность приходит к выводу, что в реальности действительность не подконтрольна человеку, поэтому попытка создания совершенного мира требует создания совершенного божества. Попытка создания совершенного божества ведёт к убийству Бога, а, следовательно, убийству человека: богоубийство гностических теоретиков сопровождается убийствами революционных практиков.

Литература

1. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol 1. On the form of the American mind / Ed.J. Gebhardt and B. Cooper. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1995. P. 289

2. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol. 2. Race and State / Ed.K. Vondung. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1997. P. 233.

3. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol. 3. The History of the Race Idea from Ray to Carus / Ed.K. Vondung. Columbia: University of Missouri Press, 1998. P. 216.

4. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol. 4. The Authoritarian State: An Essay on the Problem of the Austrian State / Ed. G. Weiss. Columbia: University of Missouri Press, 1999. P. 408.

5. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol. 5. The New Science of Politics, in Modernity without Restraint: The Political Religions; The New Science of Politics; and Science, Politics, and Gnosticism / Ed. M. Henningsen. Columbia: University of Missouri Press, 1999. P. 352

6. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol. 11. Published Essays 1953 --1965 / Ed.E. Sandoz. Columbia: University of Missouri Press, 2000. P. 288.

7. The Collected Works of Eric Voegelin. Vol 12. Published Essays 1966 --1985 / Ed.J. Gebhardt and B. Cooper. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1990. P. 440

Размещено на Allbest.ru