Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора политических наук

ГЕРОИЧЕСКИЙ МИФ В КОНСТРУИРОВАНИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ РОССИИ

Специальность 23. 00. 01 - Теория политики, история и методология политической науки

ЩЕРБИНИНА НИНА ГАРРЬЕВНА

Москва, 2008

Диссертационная работа выполнена на кафедре политического анализа факультета государственного управления Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Научный консультант:

Соловьев Александр Иванович, доктор политических наук, профессор.

Официальные оппоненты:

Шестопал Елена Борисовна, доктор философских наук, профессор,

Глебова Ирина Игоревна, доктор политических наук,

Завершинский Константин Федорович, доктор политических наук, профессор.

Ведущая организация - Московский авиационный институт (технический университет).

Защита состоится "17" декабря 2008 г., в 16.00 часов на заседании диссертационного Совета Д.501.001.27 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: 119991 г. Москва, Ломоносовский проспект, д.27, корп.4, ауд. А-611.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки МГУ имени М.В. Ломоносова (1 корпус гуманитарных факультетов).

Автореферат разослан "___" ____________ 2008 г.

Ученый секретарь, диссертационного совета, доктор политических наук Г.В. Пушкарева.

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Актуальность темы исследования. Политическая теория сегодня направляет свои аналитические интенции на мир политики, который заметно усложнился и трактуется более широко, чем институциональная сфера государства и власти. Такой подход к объекту политической теории задан артикуляцией общей исследовательской антитезы "понимающая"/"объясняющая" позиция. Потому в дополнение к объективистскому видению политики в XXI веке получает распространение субъективистский научный политологический дискурс, репрезентирующий особое научное знание на основе базового представления о политическом обществе-конструкте. Так постигаемое общество - это тоже своего рода реальность, но конституированная не фактами, поддающимися верификации, а смыслами, которые можно понять. Потому в центре внимания сегодня оказываются политическое сознание, ментальные феномены, символотворчество, представления, ценности, образная сфера и даже миры фантазий человека политического. Именно о таком обновлении политической теории пишет Д. Хелд, подчеркивая роль интерпретаций в оформлении самой науки о политике: "В ходе дискуссии о позитивизме установились альтернативные методологические позиции. Она вытеснила самоуверенно бихевиористскую симпатию к созданию теории, основанной на наблюдениях и проверке гипотез, открыла новые пути подхода к политическим сообществам и традициям, как активным вместилищам и осевшим формам значения, наполняемого и возрождаемого новыми поколениями, значения, требующего срочной интерпретации. Новые философии поставили на повестку дня проблему понимания интерпретирующих схем и символических миров субъекта в его или ее окружении" Хелд Д. Введение редактора // Современная политическая теория / Автор-составитель Д. Хелд. М., 2001. С. 29-30.. Таким образом, политическая наука переставила акцент на субъективные интерпретирующие структуры как существенные и основным научным подходом в данной связи является "понимающе-историографическая позиция", когда политические знания получаются с помощью выявления смыслов: "Притязание понимающей позиции на познание является историографически-феноменологическим" Вельцель Х. Научно-теоретические и методические основы политологии // Методические подходы политологического исследования и метатеоретические основы политической теории. Комментированное введение / Сост. Н. Конеген, К. Шуберт. М., 2004. С. 112..

Понимающая позиция в политической науке неразрывно связана с семиотическим представлением о политике как политической коммуникации, в процессе которой совершается интерпретация значений и передача смыслов в знаковом контексте политической культуры. Сегодня очевидно, что политическая коммуникация выражает сущность политики, ее бытие. Единственной реальностью остается символическая репрезентация (власти, государства, общества и т.п.), не отражающая объективной действительности: "Мы познаем мир только через язык, т.е. все, что мы встречаем, испытываем, знаем, информационно. Все сконструировано в языке и должно быть понято через язык. Мы не живем в мире, о котором у нас есть информация, наоборот, мы населяем мир, который является информационным. Современная культура - это культура знаков" См.: Вершинская О.Н. Информационно-коммуникационные технологии и общество. М., 2007. С. 42.. Потому политика все более виртуализируется и политику сегодня смотрят как спектакль, искусственно срежиссированный и поставленный по законам драмы. В такой политике приобретают особую значимость некоторые моменты. Во-первых, виртуальная реальность политически и социально конструируется, т.е. представления о ней навязываются реципиентам-зрителям. Тем самым политическая власть осуществляет управление коммуникацией, информацией, смыслом, политикой, зрителями. Во-вторых, образуются симулякры. Так, можно сконструировать практически все: электорат, лидера, общественное мнение, политическую повестку дня, социальные проблемы, войну, нацию, партию, имидж и т.п. При этом зрители относятся к данным конструктам как к реальным живым образам, отражающим действительность. В-третьих, в качестве основных конструкторов реальности выступают политические лидеры и СМК, которые играют знаковую медийную роль.

Политическое конструирование реальности осуществляется за счет символических форм и наибольшим конструктивистским потенциалом обладает политический миф, сохраняющий архаические смыслы. Именно с помощью политического мифа архетипы прорываются в политику вообще и постсовременную в частности. И самым политически влиятельным архетипом является Герой, который становится формой для репрезентации политического лидерства и власти в любой культуре и во все времена. Но особое значение героический миф имеет для России в ее переломные эпохи. В каждый момент символического разрыва именно героический политический миф семиотически моделирует новую Россию, т.е. означивает ее как нацию-конструкт и оформляет российскую идентичность. Потому ментальный феномен героизма в российской политической культуре превалирует в виде особого когнитивного стиля, конституирующего фантастический мир "настоящей" власти, и сама схема героического мифа выступает матрицей политического дискурса этого лучшего порядка.

Степень научной разработанности проблемы. Сфера политической теории артикулирует для нас универсум теоретико-методологических подходов и точек зрения на предметное поле политологии. На сегодняшний день очевиден возросший потенциал политической теории в проработке теоретических подходов к общим проблемам исследования политического мира. Именно в данном теоретическом контексте мы и должны определиться и затем конкретизировать нашу собственную объектную и предметную область. В этой работе мы будем опираться на современный теоретико-методологический багаж. Потому для нас представляют особое значение следующие наработки по теории политики: К. Шмитта, Д. Хелда, К. фон Байме, Б. Пареха, А.М. Янг, Н. Конегена, К. Шуберта, Х. Вельцеля, Р. Бонзака, Т.А. Алексеевой, Ж. Рансьера Шмитт К. Понятие политического // Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т. II. Зарубежная политическая мысль. XX в. М., 1997; Современная политическая теория / Автор-составитель Д. Хелд. М., 2001; Байме К. фон. Политическая теория: эмпирическая политическая теория // Политическая наука: новые направления / Ред. Р. Гудин, Х. -Д. Клингеманн. М., 1999; Янг А.М. Политическая теория: общие проблемы // Там же; Парех Б. Политическая теория: политико-философские традиции // Там же; Методические подходы политологического исследования и метатеоретические основы политической теории. Комментированное введение / Сост. Н. Конеген, К. Шуберт. М., 2004; Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., 2000; Рансьер Жак. На краю политического. М., 2006 и др..

Для современной общественной науки, и политологии в том числе, свойственен интерес к изучению символических форм, среди которых особо значимым полагается мифо-политический символизм. Так, разработкой проблем политического мифа занимаются Г. Бранд, М. Паренти, К. Флад, А.Н. Савельев (Кольев), А. Цуладзе, В.С. Полосин, Н.И. Шестов, В.Д. Нечаев, И.И. Кравченко, Т.В. Евгеньева, И.Н. Ионов, Е.И. Шейгал и др. Brand Gerd. Welt, Geschicte, Mythos und Politik. Berlin - New York, 1978; Parenti Michael. Land of idols: Political mythology in America. New York, 1994; Флад К. Политический миф. Теоретическое исследование. М., 2004; Кольев А.Н. Политическая мифология. Реализация социального опыта. М., 2003; Полосин В. Миф. Религия. Государство. М., 1999; Шестов Н.И. Политический миф теперь и прежде. М., 2005; Нечаев В.Д. Региональный миф в политической культуре современной России. М., 1999; Кравченко И.И. Политическая мифология: вечность и современность // Вопросы философии. 1999. № 1; Евгеньева Т.В. Архаическая мифология в современной политической культуре // Полития. 1999. № 1 (11); Ионов И.Н. Мифы в политической истории России // Полития. 1999. № 1 (11); Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004 и др.. На сегодняшний день, по нашему мнению, четко выражены две интенции в исследовании политической мифологии. Первая идет от отца-основателя теории политического мифа Ж. Сореля и ее условно можно назвать "идеологической". В базисе данной трактовки политического мифа лежит, по сути, объективистское понимание символизма как образного отражения действительности. В данном контексте происходит отождествление политической мифологии и политической идеологии (К. Флад, Н.И. Шестов, Е.И. Шейгал и др.). В социологии знания такого рода понимание восходит к феномену "ложного сознания", когда мировоззрение не творит, но выражает реальность, хотя и не всегда адекватно. Тем не менее, объективная действительность как бы "говорит" о себе самой посредством естественных коллективных образных эмоциональных посланий. Тем самым политический миф (упрощенное представление) мотивирует политическую действительность и включается в нее. Вторая интенция берет свое начало от высказывания Э. Кассирера относительно современных политических мифов как искусственных технологических форм, которые он противопоставляет естественному архаическому мифотворчеству. Потому данную исследовательскую интенцию можно назвать "технологической" (А. Цуладзе, В.С. Полосин, А.Н. Савельев-Кольев). Сторонники "технологического" направления интересуются политическим мифом и изучают его теоретический аспект для того, чтобы использовать мифологию как практическое средство для продвижения партийной идеологии или создания защитного руководства от манипулятивного воздействия политического мифа на массовое сознание. То есть рассматривают политический миф в формате ценностной дихотомии блага и зла. В любом случае "технологическое" понимание политического мифа восходит к синтетическому представлению о нем и технике создания мифологизированных образов, продвигающих символический товар на политическом рынке.

Сегодня политическую мифологию принято соотносить с архаической мифологией, под которой чаще всего подразумевается повествовательная форма. Сама форма сказания предполагает такие непременные атрибуты как драматизация повествования, яркая образность сакральной истории и наличие центрального героя (герой мифа, сказки, легенды, былины, исторической повести). Потому закономерно, что среди архаической мифологии выделяется героический миф как особая значимая и смыслонесущая образно-символическая структура. Исследование же героического мифа привлекает многих авторов, таких как: Д. Кэмпбелл, О. Ранк, А. Синявский, В.Я. Пропп, К.Г. Юнг, К. Наранхо, Е.М. Мелетинский, А.И. Кирпичников, А.Н. Веселовский, А.В. Рыстенко, Б.М. Гаспаров, Н.Г. Щербинина, Н. Горин, А. Ашкеров, Л. Абрамян Кэмпбелл Д. Герой с тыс.ячью лицами. К., 1997; Ранк О. Миф о рождении героя. М., 1997; Синявский А. Иван-дурак. Очерк русской народной веры. Париж, 1991; Пропп В. Морфология сказки. Репринтное изд. Л., 1928; Его же. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996; Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. К., 1996; Наранхо Клаудио. Песни просвещения. Эволюция сказания о герое в западной поэзии. СПб., 1997; Мелетинский Е.М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов // Литературные архетипы и универсалии. М., 2001; Кирпичников А. Св. Георгий и Егорий Храбрый. Исследование литературной истории христианской легенды. СПб., 1879; Веселовский А.Н. Разыскания в области русских духовных стихов // Сборник отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. Т. 21. № 2. СПб., 1880; Рыстенко А.В. Легенда о Св. Георгии и драконе в византийской и славянорусской литературах // Записки Императорского Новороссийского университета. Т. 112. Одесса, 1909; Гаспаров Б.М. Поэтика "Слова о полку Игореве". М., 2000; Щербинина Н.Г. Герой и антигерой в политике России. М., 2002 и др..

Характеристика архаического мифа, этого сакрального образного повествования, углубляется за счет понимания его как особого сознания и воображения, которые конституируют сакральную мифореальность, претендующую на статус "лучшего" мира. Причем на сегодняшний день, очевидно, что архаические компоненты присутствуют в сознании и современного и постсовременного политического общества. Исследованием данного базового для феномена политической коммуникации мифомышления и мифической ментальности занимаются следующие ученые: Э. Кассирер, М. Элиаде, Д. Кэмпбелл, К. Кереньи, К.Г. Юнг, К. Хюбнер, Р. Кайуа, Р. Барт, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, О.М. Фрейденберг, В.В. Иванов, В.Н. Топоров, Н.И. Толстой, М.М. Бахтин, Ю. Миролюбов, Е.Я. Режабек, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков Кассирер Э. Понятие символической формы в структуре наук о духе // Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос. М. -СПб., 2000; Его же. Понятийная форма в мифическом мышлении. Исследования библиотеки Варбурга // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998; Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996; Его же. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость. СПб., 1998; Кереньи К., Юнг К.Г. Введение в сущность мифологии // Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. К., 1996; Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991; Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996; Барт Р. Мифологии. М., 1996; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф - имя - культура: Статьи и исследования // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2001; Фрейденберг О.М. Образ и понятие // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1998 и др..

Если архаический миф - это повествование, то современный политический миф может интерпретироваться как "текст", понимаемый в широком семиотическом значении. Миф как текст, то есть закодированное лидером мифопослание, которое можно "прочитать", рассматривают в своих работах У. Доти и С.П. Бэйт Doty William G. Mythography: The Study of Myths and Rituals. Second Edition. Tusscaloosa, 2000; Bate S.P. Strategies for Cultural Change. Oxford, Boston, Johannesburg, Melbourne, New Delhi, Singapore, 1996..

Архаический миф обретает бытие посредством ритуала, а ритуал, в свою очередь, имеет конститутивное значение в оформлении мифореальности. При этом сущностную роль для власти играет феномен ритуала перехода, утверждающий героическую инициацию. Именно в данном ключе понимают архаический ритуал А. ван Геннеп, В. Тэрнер, М. Элиаде, Д. Кэмпбелл, Д. Фонтенроуз, К. Клакхон, Л. Мамфорд Геннеп А., ван. Обряды перехода: Систематическое изучение обрядов. М., 2002; Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983; Элиаде Мирча. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. М. -СПб., 1999; Его же. Шаманизм: архаические техники экстаза. К., 1998; Фонтенроуз Д. Обрядовая теория мифа // Обрядовая теория мифа: Сб. науч. трудов. СПб., 2003. Клакхон К. Мифы и обряды: общая теория // Там же; Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. М., 2001 и др.. Общее понятие ритуала распространяется и на политические феномены перехода, конституирующие осмысленную политику. Проблемы политического ритуала поднимают У. Уорнер, Д. Кертцер, В.В. Глебкин Уорнер Уильям. Живые и мертвые. М. -СПб., 2000; Kertzer David I. Ritual, Politics and Power. New Haven and London, 1998; Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998 и др..

В современной политической мифологии выделяется феномен тоталитарного мифа о вожде, характеризующийся архаической смысловой выраженностью и интенционной политической целостностью. Тоталитарный миф о герое и смоделированную им сакральную политическую реальность описывает ряд авторов: Р. Такер, Н. Тумаркин, В. Боннелл, К. Вашик, Н. Бабурина, Н.Г. Щербинина, Б. Эннкер, Е. Добренко, С. Коэн, И. Сандомирская Такер Р. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История и личность. М., 1991; Тумаркин Нина. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб., 1997; Bonnell Victoria E. Iconography of Power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley - Los Angeles - London, 1999; Вашик К., Бабурина Н. Реальность утопии. Искусство русского плаката XX века. М., 2004; Щербинина Н.Г. "Герой" воспетый (Политологический анализ песен о Сталине) // Полис. 1998. № 6; Она же. Героический миф тоталитарной России. Томск, 1998; Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М., 2007; Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. Wien, 2001 и др..

Героический миф, сохраняющий архаические значения и смыслы, актуализируется в универсальном контексте феномена героического. Совершенно различные интерпретации феномена героизма мы встречаем в работах Т. Карлейля, А. Рено, Й. Хейзинги, С.Н. Булгакова, П.А. Сапронова, И.М. Суравневой, В.В. Федорова. По нашему же мнению, наиболее полно сущность феномена героизма раскрыл Э. Кассирер в своей работе "Миф государства", когда анализировал лекции Т. Карлейля о героях в контексте истории. Согласно Кассиреру, герой - это не конкретный человек, но героический образ, в форме которого подлинно великий лидер является людям или кто-то обычный старается притвориться героем. А с другой стороны, масса простых людей ждет своего героя. Потому образ героя всегда дан для поклонения, и во все времена образ тот же самый - героический: "Кроме того, он не признавал любые различия в героическом образе. Этот образ один; он всегда такой же. От скандинавского Одина до англичанина Сэмюэля Джонсона, от божественного основателя христианства до Вольтера, герою поклонялись в той или другой форме" Cassirer Ernst. The Myth of the State. New Haven, 1946. P. 195.. То есть герой - это "универсальный человек", символизирующий цельное бытие. Кроме того, герой, согласно Карлейлю, воплощает сакральную продуктивную и конструктивную силу морали: "Великие люди были для него инспирированными говорящими и действующими текстами этой божественной книги поклонений, из которой образ завершается от эпохи к эпохе…" Ibid. P. 209.. Итак, Карлейль отводит для героя значимую роль действующей силы истории. Именно данное обстоятельство, по мнению К. Шмитта, привело Сореля к открытию феномена политического мифа: "Способность к действию и героизму, вся активность мировой истории заключена для Сореля в силе мифа" Шмитт К. Политическая теология. Сб. М., 2000. С. 241.. Другими словами именно героические представления были выделены Сорелем как энергийный архетип, формирующий политическую действительность, и данный метафизический феномен нашел свое воплощение в политическом мифе России, где вели борьбу два образа - героический пролетариат сражался с буржуазией-врагом См.: Там же. С. 252.. В качестве резюме можно подчеркнуть, что герой представляет собой архетипический прообраз, который схематически и структурно задает образ лидера, в том числе и политического. И такого рода образ воспринимается как секулярная форма персонификации сакрального. А мифологизированный образ героя становится моделью для конституирования цельного мира политики. Данное общее положение нашло свое конкретное подтверждение в работах о лидерах-героях, написанных М. Виноком, М. Озуф, А. Труайя, Д. Бурстином, Б. Майрофом и др.

Итак, исследовательский интерес к политической мифологии и феномену героизма довольно заметно выражен, однако роль и значение героического мифа в конструировании политической реальности сегодня не только не определены, но даже не проблематизируются. Тем не менее, теоретические и методологические аспекты социального конструирования реальности нашли свое решение в русле феноменологической традиции: Э. Гуссерль, А. Шюц, П. Бергер, Т. Лукман, П. Бурдье Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 3 (1). Логические исследования. Т. II (1). М., 2001; Его же. Логические исследования. Картезианские размышления. Кризис европейских наук и трансцедентальная феноменология. Кризис европейского человечества и философии. Философия как строгая наука. Мн. - М., 2000; Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995; Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть: Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.politizdat.ru/article/22/ (свободный); Шпигельберг Г. Феноменологическое движение. Историческое введение. М., 2002 и др.. Что же касается постановки и решения конкретных проблем социального конструирования реальности, то они ограничиваются одним, хотя и важным, аспектом социального конструктивизма. Так, о конструктивистском потенциале средств массовой коммуникации пишут: Е.Г. Дьякова, А.Д. Трахтенберг, И.Г. Ясавеев Дьякова Е.Г. Политологическая рефлексия над политематической научной дисциплиной: политология и теория массовой коммуникации // Полис. 2006. № 4; Дьякова Е.Г., Трахтенберг А.Д. Установление повестки дня: теория и технология. Изд. 2-е, перераб. и доп. Екатеринбург, 2005; Ясавеев И.Г. Конструирование социальных проблем средствами массовой коммуникации. Казань, 2004 и др..

Социальное и политическое конструирование реальности осуществляется как смыслонесущее символотворчество. Потому очень важными категориями (помимо "героического политического мифа", "политической реальности" и "конструирования реальности") является "символ" и "символическая репрезентация". Проблемы символизма и символической референции, релевантные для нашей темы, поднимают Э. Кассирер, А. Шюц, П. Бергер, Т. Лукман, П. Бурдье, Л. Бенуас, Э. Сепир, М. Элиаде, С.П. Поцелуев, Б.И. Колоницкий, А.Н. Ковачев Кассирер Э. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998; Шюц А. Символ, реальность и общество // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Бенуас Л. Знаки, символы и мифы. М., 2004; Сепир Э. Символизм // Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993; Элиаде М. Мефистофель и андрогин. СПб., 1998; Поцелуев С.П. Символическая политика: констелляция понятий для подхода к проблеме // Полис. 1999. № 5; Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2001; Ковачев А.Н. Символы власти и их интерпретация в различных культурах // Антропология власти. Хрестоматия по политической антропологии: В 2 т. Т. 1. Власть в антропологическом дискурсе. СПб., 2006 и др..

В конструктивисткой работе, ставящей проблемы интерпретации символических сущностей, научным "углом зрения", обеспечивающим смысловой контекст самого исследования, выступает семиотика. Семиотическое понимание, тем самым, распространяется на политику, политическую культуру, политический героический миф и т.п. политологические категории. Из совокупности семиотических концепций и теорий мы артикулировали следующие адекватные нашим целям авторские точки зрения: К. Гирца, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского Гирц К. Религия как культурная система // Интерпретация культур. М., 2004; Его же. Этос, картина мира и анализ священных символов // Там же; Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Ч. 2. Семиосфера // Семиосфера. СПб., 2001; Успенский Б.А. Вместо введения. История и семиотика. Восприятие времени как семиотическая проблема // Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002 и др..

Семиотическое видение научной проблемы дополняется коммуникационным пониманием феноменов героического политического мифа, политической власти, символической репрезентации реальности и др. Среди многочисленных теоретических концепций коммуникации мы выбрали только те, которые способствуют концептуальному оформлению нашей точки зрения: А. Шюц (феноменологическая интерпретация коммуникации как символического обмена); Э. Лич (идея о коммуникационной сущности культуры); М. Маклюэн (тезис о собственной значимости средства коммуникации и телегенности современной коммуникации); А.И. Соловьев (понятие политической коммуникации и определение российской специфики медиакратии); Г.В. Пушкарева (идея тесной взаимосвязи процесса политического управления значениями и рыночного контекста) Шюц А. Символ, реальность и общество // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Лич Э. Культура и коммуникация: Логика взаимосвязи символов. К использованию структурного анализа в социальной антропологии. М., 2001; Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М., 2007; Соловьев А.И. Политическая коммуникация: к проблеме теоретической идентификации // Полис. 2002. № 3; Он же. Политический дискурс медиакратий: проблемы информационной эпохи // Полис. 2004. № 2; Пушкарева Г.В. Политический менеджмент: Учеб. пособие. М., 2002 и др..

Наше исследование не является политико-культурным, но понятие политической культуры очень важно для нас как фоновое, ведь политическая культура - самый широкий смысловой контекст для символических политических сущностей и форм. Потому в первую очередь мы опирались на те работы, которые артикулируют два подхода к исследованию самой политической культуры (поведенческий и интерпретационный, релевантный для нас): Н. Петро, М.М. Назаров, О.Ю. Малинова, К.Ф. Завершинский. Далее следует отметить новое видение политической культуры России как смыслового мира или значимых ориентирующих образов: Ю.С. Пивоваров, И.И. Глебова. И, наконец, мы будем базироваться на нашей собственной теории политической культуры России как традиционно-архаической Петро Н. О концепции политической культуры, или Основная ошибка советологии // Полис. 1998. № 1; Назаров М.М. Политическая культура Российского общества 1991-1995 гг.: опыт социологического исследования. М., 1998; Малинова О.Ю. "Политическая культура" в российском научном и публичном дискурсе // Полис. 2006. № 5; Завершинский К.Ф. Когнитивные основания политической культуры: опыт методологической рефлексии // Полис. 2002. № 3; Пивоваров Ю.С. Русская политика в ее историческом и культурном отношениях. М., 2006; Глебова И.И. Политическая культура России: образы прошлого и современность. М., 2006; Щербинин А.И., Щербинина Н.Г. Политический мир России. Томск, 1996 и др..

Среди феноменологических и конструктивистских понятий одно из главных это "реальность", интерпретируемая как замкнутый смысловой мир. Ряд авторов фактически описал такого рода реальности или миры, такие как мир магических представлений первобытного человека (Л. Леви-Брюль), мир средневекового воображаемого (Ж. Ле Гофф), театр русской монархии (Р.С. Уортман), мир карнавала (М.М. Бахтин) или смеховой мир пародии на русскую власть (В.М. Живов, Д.С. Лихачев) Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994; Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001; Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. (Материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 8), М., 2002. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I; Живов В.М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002; Бахтин М.М. Дополнения и изменения к "Рабле" // Бахтин М.М. Собр. соч. Т.5. М., 1996; Лихачев Д.С. Смех как мировоззрение // Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. СПб., 1997 и др..

Для нас же основной разновидностью мира воображаемого является сакральная политическая реальность, которую репрезентирует властитель. В истории политического общества выделяется описанная антропологами архаическая сакральная реальность, конституированная первобытной ментальностью (Л. Леви-Брюль, К. Леви-Строс, Б. Малиновский, Дж. Дж. Фрэзер, В. Тэрнер). По сути, сходна с ней и средневековая ментальность, порождающая сакральную власть монарха. О средневековой сакральной ментальности написали многие известные зарубежные и отечественные исследователи: М. Блок, Э. Канторович, П.М. Бицилли, Н.А. Хачатурян, Л. Мамфорд, Д.Б. Рассел, Б.А. Успенский, М.Б. Плюханова, С.С. Аверинцев, Г. Флоровский, Д.С. Лихачев, Н.В. Квливидзе, Н.В. Синицына Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998; Канторович Э. Два тела короля. Очерк политической теологии Средневековья // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996; Бицилли П.М. Элементы средневековой культуры. СПб., 1995; Хачатурян Н.А. Король-sacre в пространстве взаимоотношений духовной и светской власти в средневековой Европе (морфология понятия власти) // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М., 2006; Успенский Б.А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998; Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995; Аверинцев С. Византия и Русь: Два типа духовности // Другой Рим: Избранные статьи. СПб., 2005 и др.. И, конечно современную сакральную политическую реальность формируют коллективные представления, что убедительно продемонстрировали в своих работах Г. Лебон, С. Московичи, Б.В. Дубин, Е.В. Николаева.

Особый политический мир являет собой постсовременное общество-спектакль, характеризующееся виртуализацией политического и информационного. Многочисленные исследователи постсовременности подчеркивают, что политические симулякры не отражают объективной действительности и единственной реальностью остается мир образов: Г. Дебор, М. Маклюэн, Ж. Бодрийяр, Ф. Уэбстер, П. Вирилио, Т.Х. Эриксен, З. Бауман, Ж. Рансьер, М. Фуко, А.И. Соловьев, В. Емелин, С. Медведев, О.Н. Вершинская, И.А. Мальковская Дебор Ги. Общество спектакля. М., 2000; Бодрийяр Ж. Реквием по масс-медиа // Поэтика и политика (Сб. статей). Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. СПб., 1999; Его же. Фантомы современности // Ясперс К., Бодрийяр Ж. Призрак толпы. М., 2007; Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004; Вирилио П. Информационная бомба. Стратегия обмана. М., 2002; Эриксен Т.Х. Тирания момента. Время в эпоху информации. М., 2003; Бауман З. Социологическая теория постсовременности // Социологические очерки. Ежегодник. Вып. 1. М., 1991 и др..

Итак, вместо лидера и властителя в политической коммуникации с народом участвуют и всегда участвовали лишь их образы. Проблеме образной репрезентации власти вообще и российской в частности посвящены работы: А. Бергера, Э. Аронсона, Э.Р. Пратканиса, Е.Б. Шестопал, А.В. Захарова, М.А. Корзо Бергер А. Видеть - значит верить. Введение в зрительную коммуникацию. 2-е изд. М., 2005; Аронсон Э., Пратканис Э.Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения повседневное использование и злоупотребление. СПб., 2002; Шестопал Е.Б. Психологический профиль российской политики 1990-х. Теоретические и прикладные проблемы политической психологии. М., 2000; Образы российской власти: От Ельцина до Путина / Под ред. Е.Б. Шестопал. М., 2008 и др..

Очень часто политический лидер репрезентирует себя в пространстве политической коммуникации как герой и ему противостоит образ врага. Но образ врага носит конститутивную роль, т.е. именно он изначально моделирует политическую реальность. Потому образ политического врага и находится в центре внимания различных по своим научным подходам исследователей, таких как К. Шмитт, З. Бауман, Б. Вальденфельс, В. Боннелл, К. Вашик, В.В. Колесов, Б.В. Дубин, Л. Гудков, А.Н. Савельев, Г. Зверева, О.А. Костерева Шмитт К. Понятие политического // Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т. II. Зарубежная политическая мысль. XX в. М., 1997; Бауман З. Мыслить социологически: Учеб. пособие. М., 1996; Вальденфельс Б. Ответ чужому: основные черты респонзивной феноменологии// Мотив чужого: Сб. пер. с нем. Мн., 1999; Bonnell Victoria E. Iconography of Power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley - Los Angeles - London, 1999; Вашик К. Метаморфозы зла: немецко-русские образы врага в плакатной пропаганде 30-50-х годов // Образ врага. М., 2005; Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000; Дубин Б.В. Запад, граница, особый путь. Символика "Другого" в политической мифологии современной России // Дубин Б.В. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры. М., 2004; Гудков Л. Идеологема "врага": "Враги" как массовый синдром и механизм социокультурной интеграции // Образ врага. М., 2005 и др..

Итак, мир политики вообще и сакральная политическая реальность - это мир искусственных образов и так было всегда. Но в постсовременности ставится технологическая проблема конструирования эффективного образа лидера. Именно постсовременной технологией является репрезентация как стиль или лидерский бренд, на что указывают М. Марк, К. Пирсон, Э. Райс, Дж. Траут, Ж. Сегела, Т.Ю. Лебедева, П.Е. Родькин, И.Л. Недяк Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. Создание бренда с помощью архетипов. СПб., 2005; Райс Э., Траут Дж. Позиционирование: битва за узнаваемость. СПб., 2001; Сегела Ж. Национальные особенности охоты за голосами. М., 1999; Лебедева Т.Ю. Паблик рилейшнз. Корпоративная и политическая режиссура. М., 1999; Родькин П.Е. Визуальная политика. Фирменный стиль России. М., 2007 и др.. Другими словами, сконструированный мир виртуальной политики это, в частности, мир имиджей. Потому мы обращаемся и к литературе по политическому имиджу лидера, где дается понимание имиджевых репрезентаций: С.Н. Пшизова, Д.В. Ольшанский, С.Ф. Лисовский, Е. Егорова-Гантман, И. Минтусов, Ф.Н. Ильясов, А.А. Максимов, Г.Г. Почепцов, Т.Г. Каменская Пшизова С. Н. "Два тела" президента (Модели репрезентации власти на пороге третьего тысячелетия) // Полис. 1999. №2; Ольшанский Д.В. Политический PR. СПб., 2003; Лисовский С.Ф. Политическая реклама. М., 2000; Егорова-Гантман Е., Минтусов И. Имидж лидера // Политическое консультирование. М., 1999; Ильясов Ф.Н. Политический маркетинг, или как "продать" вождя // Полис. 1997. № 5; Максимов А.А. "Чистые" и "грязные" технологии выборов: Российский опыт. М., 1999 и др..

Таким образом, анализ широкого круга литературы показывает, с одной стороны, научный интерес к теоретическим проблемам мифо-символизма в сфере политического, но, с другой, подтверждает необходимость и важность исследования темы, связанной с конструктивисткой ролью героического мифа в формировании политической реальности в целом, и в России, в частности.

Объектом исследования являются субъективные феноменальные миры или виртуальные реальности, социокультурно объективированные схемами интерпретации и представленные политической властью-конструктором для восприятия и понимания.

Предмет диссертационного исследования - феноменальный мир политики России или политическая реальность, символически сконструированная посредством героического мономифа.

Цель диссертационного исследования состоит в обосновании сущностного значения героического мифа в конструировании политической реальности России. Цель диссертационного исследования определила постановку и необходимость решения следующих задач:

- сформулировать на основе феноменологического подхода концепцию символического конструирования мифо-героической политической реальности;

- обосновать базовый легитимирующий характер героической символической репрезентации политической власти;

- рассмотреть героический мономиф как интерпретационную схему;

- проанализировать мифологические инварианты политического смыслового порядка репрезентации российской власти;

- показать моделирующую роль в отношении политической реальности России мифоконструктов "Герой/Антигерой" и "Герой-Враг";

- обосновать технологические возможности героического мифа в конструировании виртуальной политической реальности России.

Теоретико-методологическая основа. В нашем исследовании конструктивистской роли героического мифа в отношении политической реальности России мы будем опираться на широкую феноменологическую традицию изучения процесса конституирования политического знания как субъективного творческого процесса осмысления мира: "Следует помнить, что существуют различные философские направления социальных и политических исследований, и обычно такие философские направления связаны политическими феноменологиями и политическими теориями…" Алкер Х.Р. Политическая методология: вчера и сегодня // Политическая наука: новые направления / Ред. Р. Гудин, Х. -Д. Клингеманн. М., 1999. С. 775.. Именно феноменологический подход обеспечит нас теоретическими и методологическими основами для теоретического синтеза и описания фундаментальной смысловой структуры легитимации власти в России.

Теоретическую базу нашего научно-исследовательского подхода образует конститутивная феноменология Э. Гуссерля, ориентированная на выявление структуры смыслов жизненного мира и указывающая на конструктивный характер феноменальных реальностей. Но главной основой авторского теоретического конструкта стала социальная феноменология А. Шюца, наука о смысле социального мира. Она обеспечила нас такими понятиями социологии знания как субъективный и объективный смысл, традиционный запас знания и интерпретация. Из общего феноменологического наследия Шюца основополагающее значение для нас имеет его теория конституирования множественных реальностей, согласно которой реальности как феномены жизненного мира конституируются особыми когнитивными стилями. Мир героического политического мифа, по нашему мнению, и является такого рода замкнутым смысловым миром (одним из миров воображаемого). С помощью когнитивного стиля героического политического мифа конституируется сакральная политическая реальность, которая репрезентируется "политическим телом" лидера в различные исторические эпохи.

Феноменологическое конституирование смысла взаимосвязано с символизмом. И здесь опорной теорией для нас выступает феноменология символических форм Э. Кассирера, утверждающая конститутивное назначение символа. В ходе символотворчества человек, по Кассиреру, создает символический универсум, особый феноменальный мир значений. Определение символа как аппрезентационного отношения, выходящего за пределы повседневности, мы берем у А. Шюца и связываем его с феноменологическим пониманием коммуникации, предполагающим образование интерсубъективного сконструированного мира.

В пределах общей феноменологической научной позиции и традиции социологии знания, идущей от А. Шюца, П. Бергер и Т. Лукман создали свою теорию социального конструирования реальности, составляющую теоретический базис нашего конструктивистского подхода. В основе их рассуждений лежат понятия объективной и субъективной реальности, а социальное конструирование реальности, по их мнению, происходит по мере объективации (сигнификации). С процессом означивания связано и их определение легитимации, смысловой объективации, обоснования институтов с помощью символического порядка. Согласно Бергеру и Лукману, смысловая интеграция достигается на высшем уровне формирования символического универсума, когда весь мир творится. Таким образом, символические миры выстраиваются в иерархии и, по нашему мнению, героический политический миф оказывается на ее вершине в случае успешной для российской традиционно-архаической культуры легитимации власти. Тем самым героический политический миф служит для нас паттерном политического смысла, а другие символические способы обоснования власти, как нам представляется, не являются релевантными. Данной символической политической практике сущностным образом способствует такой феномен как символическая власть (П. Бурдье), которая политически конструирует реальность, т.е. навязывает свое определение реальности и "сверху" формирует картину мира (у нас героецентрическую).

Героический политический миф как сконструированный смысловой мир нами отождествляется с архаической феноменологией мифического сознания. Основанием для данной аналогии служит теория мифического мышления Э. Кассирера. Согласно Кассиреру, миф является концептуальной формой, которая отличается иррациональностью интерпретаций. Потому в мире мифа и не различаются имя, образ и человек. Миф как феномен сознания сходным образом определяют также Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский, подчеркивая особый тип мифологического семиозиса - номинации. Будучи формой непосредственного созерцания, по Кассиреру, миф утверждает тварную природу пространства и времени. И, наконец, ритуал является мифической формой жизни. М. Элиаде подчеркивает моделирующую роль мифа: онтология архаического человека такова, что он воспроизводит сакральную реальность по образцу действия богов и героев, и именно повторение героического архетипа легитимирует действия людей.

Мифомышление как символотворчество связано с семиотическим концептом культуры. И здесь релевантным подходом для нас выступает интерпретативная антропология К. Гирца. Наше понимание политической культуры основано на определении культуры Гирцем как знакового системного контекста. Кроме того, мы опираемся и на его идею культурного моделирования, когда программа (моделирующий образ) выступает символической репрезентацией и одновременно задает конституцию реальности. Итак, интерпретационная научная парадигма инвариантно сочетается с семиотическим видением культуры. Согласно Ю.М. Лотману, языки семиосферы конституируют образ мира, т.е. совершается языковое конструирование образов мира. Семиотическим является и наш подход к коммуникации, дополняющий ее прежнее феноменологическое толкование. В данной связи для нас важно не значение, а сообщение. По мнению Б.А. Успенского, язык коммуникации кодирует значения "текста", который читает социум, коллективный субъект. Другими словами, язык семиотически моделирует коммуникацию. Для нас очевидно, что героический политический миф можно понимать как семиотический язык коммуникации, который моделирует (конструирует) политическую реальность. Понятие политической коммуникации мы интерпретируем по А.И. Соловьеву, что дает нам представление об однонаправленной передаче информации, понимаемой как релевантное для воспринимающей аудитории смыслонесущее символическое послание. Потому политический миф для нас - это не только героическая образно-символическая репрезентация власти в России, но и культурно релевантный способ ее легитимации.

Итак, мы должны были разработать теоретико-методологический базис для феноменологического анализа оснований политического знания о легитимности и изучения мифо-героической символической объективации субъективных смыслов, с помощью которой конструируется политический мир России. Потому мы достроили авторский теоретический конструкт таким образом, чтобы он предоставил нам метод изучения универсального субъекта, поскольку субъектом нашего исследования выступает коллективная российская личность с ее архетипами, типизациями, стереотипами и т.п. И в диссертационной работе мы доказываем, что такого рода типизацией, служащей рамкой для интерпретации и понимания легитимной власти в России, выступает российский героический политический мономиф (российская универсалия, определяемая нами в классической парадигме Д. Кэмпбелла). Если трактовать культуру как систему значащих "текстов", то можно артикулировать особенность традиционно-архаической политической культуры России, состоящую в ее конструктивистской склонности к рассказыванию историй о политическом герое. Героический мономиф как интерпретационная схема вообще и дает нам "ключ" к структуре архаических смыслов генезиса власти, символически репрезентированных архетипическими фигурами.

Представление о феноменальной структуре архетипических прообразов мы составили на основе мифологической феноменологии К.Г. Юнга. Опираясь на работы Юнга, мы реконструировали архетипику героического мифа: Герой/Антигерой, Младенец, Спаситель, Мать, Возрождение, Дух, Трикстер и др. Данная феноменология, по нашему мнению, конституировала "исторический" архетип российской власти как символическую форму ее смыслополагания. Символическим репрезентантом этого архетипа смысла и выступает легитимный политический лидер России.

Схема сюжетного героического архетипа Д. Кэмпбелла или героический мономиф представляет собой типичный путь мифогероя как феноменологически конституированную смысловую матрицу, осажденную в коллективном архаическом опыте и входящую в универсальный социальный запас знания. Эта схема подается Кэмпбеллом в двух планах: символическом и ритуальном. В символической ипостаси она представляет собой формулу космогонического цикла по схеме смерть/возрождение и смысл путешествия героя состоит в его триумфальной победе, преображении и спасении мира. Символика путешествия Героя образует, по нашему мнению, линейно-дискретный "код возрождения" или героический шифр, кодирующий переживание опыта становления легитимной власти в России. Во втором - ритуальном плане, по Кэмпбеллу, перед нами героический обряд перехода (исход, инициация, возвращение). Политический ритуал героической инициации играет конституирующую роль в моделировании сакральной политической реальности, которую и репрезентирует лидер. Смысл обряда перехода состоит в выходе из одной реальности и во вхождении в другую (из политического мира мы переходим в героический мир мифа). Согласно Д. Кэмпбеллу и М. Элиаде, героическое посвящение воплощено в ментальном феномене трансформации Героя в демиурга нового мира, и онтологическое видение героического политического мифа заключается в том, что миру политики нет конца. В целом же схема героического путешествия, по нашему мнению, оформляет смысловой порядок российской политики и потому является интерпретационной рамкой для восприятия и понимания власти как легитимной.

Таким образом, мы сформировали оригинальный конструкт теоретических оснований нашей работы, представляющих собой синтез социальной феноменологии и социального конструктивизма (Шюц, Бергер, Лукман, Бурдье) с мифологической феноменологией архетипов и мономифической методологией (Юнг, Кэмпбелл). И мы можем обозначить собственный научно-исследовательский подход как политический конструктивизм.

Помимо общего теоретического синтеза в работе проводится и конкретный феноменологический анализ, представляющий собой реконструкцию фундаментальных смысловых структур политического знания в отношении феномена легитимности российской власти. Тем самым в индуктивной логике, свойственной понимающе-историографической позиции, мы от методологии научного синтеза переходим к феноменологическому анализу, но также оригинально интерпретированному. Классический феноменологический анализ недостаточен для нашей работы ввиду нескольких сущностных причин: 1) мы исследуем не мир повседневности, но сакральную политическую реальность как героический мифомир; 2) наш субъективный метод изучения человека должен быть направлен не на индивидуальное сознание, но на коллективное и мифологическое, т.е. архетипически типизированное обыденное сознание универсального субъекта. Потому нами и была использована адекватная архетипическая структурная схема мономифа, позволяющая отбирать и классифицировать "мифо-тексты", данные для "чтения" в пространстве политической коммуникации в различные исторические переломные для власти эпохи (в контексте историографическом). Да и сам теоретический синтез авторского научно-исследовательского подхода предполагает тоже авторское конструирование адекватного синтетического метода - феноменологического и мономифического анализа сакральной политической реальности героического типа. Данный метод и позволяет нам описывать именно объективации субъективных смыслов, т.е. артикулировать коллективный смысловой феномен или российскую традицию понимания того, какая власть является легитимной. При этом имеется в виду, что осмысленное восприятие мира политики идентично коллективному матричному представлению о нем, а последнее оформлено в России лидерским феноменом героической символической репрезентации сакральной реальности. Мономиф как интерпретационная рамка эксплицирует смысловое и конституционное подобие символического поля моделируемых им же сакральных политических реальностей различных эпох при их фактологически-конструктивной вариабельности. Конечно, такого рода управляемое властью понимание и политическое знание является заведомо архаическим и воспроизводит стереотипные конструкты отложенного культурного опыта, что свидетельствует о консервативной "внутренней" традиции политического сознания. Но, с другой стороны, феноменологический и мономифический анализ вскрывает именно конструктивные символические формы, релевантные для российской политической ментальности.

Эмпирическую базу работы составили тексты, подтверждающие схему пути российского мифогероя, актуализирующуюся в различные политические эпохи - от архаики до наших дней. К числу таких источников относятся:

- тексты Библии (Исход, Книга Иисуса Навина, Апокалипсис Иоанна Богослова), христианских легенд (Чудо Георгия о Змие и др.);

- официальные биографии политических деятелей, речи и публикации к юбилеям;

- политические тексты, лозунги, речи и послания государственных деятелей;