Терроризм в асимметричном конфликте на локально-региональном и глобальном уровнях (идеологические и организационные аспекты)

Терроризм как тактика асимметричного конфликта. Организационные формы вооруженного исламистского движения на глобальном уровне. Пути нейтрализации экстремистских идеологий и асимметричных организационно-структурных преимуществ террористических игроков.

Рубрика Политология
Вид автореферат
Язык русский
Дата добавления 28.01.2018
Размер файла 155,3 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Во второй главе - «Радикальный национализм как идеологическая база терроризма» - отмечается, что, если в XIX в. и на протяжении большей части XX?в. терроризм чаще всего применялся группами социально-революционной, анархической и другой леворадикальной ориентации, то с конца XX?в., как показывает статистика, пальма первенства в этой области перешла к организациям радикально-националистического и религиозно-экстремистского, а также смешанного идеологического толка.

В конце XX - начале XXI в. систематическое применение терроризма группировками радикально-националистического толка было характерно а) для этносепаратистских движений (в Кашмире (Индия), Чечне (Россия), на Шри-Ланке, в Таиланде и т. д.), как правило, противостоящих более или менее функциональным центральным правительствам, и б) для движений, участвующих в вооруженном сопротивлении иностранной интервенции и оккупации (например, в контексте палестино-израильского противостояния, Ираке и Афганистане), как правило, в условиях слабости или нефункциональности государственной власти. В 1990-е гг. влияние радикально-националистических идеологий на террористическую активность сильнее всего проявилось в применении терроризма этносепаратистами. Однако в 2000_е гг., в условиях начала международной «войны с терроризмом», основная часть террористической активности в мире пришлась на движения сопротивления вооруженному иностранному вмешательству и связанным с ним местным правительствам в интернационализированных конфликтах в Ираке (где к 2007г. число терактов составило 60% от всех терактов в мире, а число убитых в терактах - 79% от общемирового) и, к концу десятилетия, в Афганистане.

В начале XXI в. перспективы достижения радикальными этносепаратистами своей конечной цели - одностороннего отделения от многоэтничного государства и создания нового государства - весьма ограниченны. Несмотря на исключительные случаи, в которых решающую роль играл фактор внешнего вмешательства (Косово, Абхазия, Южная Осетия), формирование независимых государств на базе сепаратистских движений остается именно исключением, а не правилом. Неудивительно, что конфликты этносепаратистского типа могут длиться десятилетиями без реальных перспектив достижения сепаратистами их конечной цели. Максимум того, чего удается добиться большинству этносепаратистских движений - это перераспределения власти и ресурсов внутри государства в рамках той или иной формы автономии и федерализма. Хотя мобилизация насилия этнонационалистическими лидерами и идеологами может базироваться и на реальном социально-политическом и социально-экономическом недовольстве и социокультурном протесте, амбициозность формулируемых ими конечных целей вступают в противоречие с заведомо низкими шансами на реализацию этих целей, даже вооруженным путем. Это противоречие становится рецептом дальнейшей радикализации наиболее экстремистских элементов в этнонационалистическом движении и объясняет их переход к более асимметричным формам насилия, крайней из которых является терроризм.

В отличие от этносепаратизма, радикальный национализм как идеология сопротивления внешнему «захватчику» или «угрозе» конструирует противостояние не по линии «господствующего большинства - доминируемого меньшинства», а в форме сопротивления «доминируемого большинства». Такой национализм носит сравнительно более инклюзивный характер даже в условиях, когда вооруженное сопротивление «внешнему врагу» сочетается с сектарным характером самогу государства (Ливан) или внутренними междоусобицами (Ирак с середины 2000-х гг.), что позволяет провести некоторые параллели с надплеменным и надэтническим характером большинства антиколониальных движений. Несмотря на эти параллели, вооруженные движения «национального сопротивления» конца XX - начала XXI в. не следует отождествлять с так называемым гражданским национализмом секулярного западного типа: если они и носят, например, межэтнический характер, то это, скорее, отражает сектарный характер общества или, например, продиктовано влиянием исламизма на их идеологию.

При всех различиях между идеологиями этносепаратистского типа и радикальным национализмом как идеологией сопротивления иностранному вмешательству в интернационализированных конфликтах, в конце XX - начале XXI?в. общим для них стало все более распространенное и тесное сочетание с религиозным экстремизмом, особенно исламистского толка.

В третьей главе - «Религиозный экстремизм как идеологическая база терроризма» - подчеркивается, что террористические группировки религиозного толка включают псевдосинтаистских, иудаистских, индусских, сикхских, христианских и других вооруженных экстремистов. Однако в конце XX - начале XXI в. на локально-региональном уровне террористические методы активнее всего применялись группировками, в идеологии которых сочетались элементы радикального исламизма и национализма, а основную террористическую угрозу международной безопасности представляли ячейки транснационального движения радикально-исламистского толка, вдохновленного аль-Каидой.

Наиболее тесную связь между радикальным исламизмом и терроризмом обеспечивает экстремистская религиозно-идеологическая интерпретация одного из базовых для ислама, но остро дискуссионных понятий - «джихада» (священной войны). Основы современной концепции джихада как вооруженной борьбы в глобальном контексте были разработаны египетским исламистом С. Кутбом в 1960-х гг. и развиты его последователями А. аз-Завахири, А. Аззамом и др. В отличие от них, умеренные исламисты не только проводят разграничение между «великим» джихадом как процессом внутреннего самосовершенствования мусульманина и «внешним», или «малым», джихадом как вооруженной борьбой, но и склонны отделять джихад против иностранных интервентов или вероотступников (в том числе правящих режимов в своих странах) от «глобального джихада», ассоциируемого с аль-Каидой. Идеологи «глобального джихада», напротив, призывают к единству джихада на уровнях от локального до глобального. На практике радикализация исламизма, в том числе исламизация изначально более светских (например, радикально-националистических) вооруженных движений, становится для них мощным идеологическим подспорьем в использовании и обосновании асимметричного насилия, включая терроризм.

С одной стороны, попытки свести такой терроризм к «чисто религиозному» игнорируют тот факт, что требования вооруженных группировок исламистского толка, особенно связанных с более широкими социальными движениями (например, палестинского движения Хамас или ливанской группировки Хизбулла), в значительной мере носят квазирелигиозный, социально-политический характер. Квазирелигиозные функции исламизма, в том числе в его преобладающих ненасильственных (реформистских) формах, наиболее ярко проявляются там, где есть на что реагировать. Разочарование части обществ и элит в мусульманских странах тем, что «развитие» в предложенных правящими замкнутыми и коррумпированными элитами формах не ведет к социальному миру и процветанию, сочетается с представлениями об унижении и несправедливостях по отношению к мусульманскому миру со стороны, прежде всего, западных стран. Это сочетание питает иллюзию, что возврат к ценностям раннего ислама и их распространение гарантируют более справедливое общественное устройство и обеспечат мусульманам уважение и более прочные позиции в мире. Рост исламизма наиболее заметен в тех мусульманских странах, которые в наибольшей степени затронуты неравномерной и болезненной для широких слоев общества и части элит модернизацией. Такая модернизация усиливает контраст между узкими секуляризованными элитами, которые все больше интегрируются во внешний мир, и остальным обществом, которое, напротив, ретрадиционализируются, но уже на исламистской основе. Все исламистские движения, которые сформировались как вооруженные организации или перешли к вооруженному насилию, возникали в условиях, воспринимаемых исламистами как кризисные и даже катастрофические, как угрозы идентичности и/или физическому выживанию своей общины или более широкому мусульманскому сообществу (умме). При этом наибольшая радикализация и милитаризация исламистских движений характерна для зон наиболее тесного контакта между различными политическими, социально-экономическими и ценностными системами и моделями социального порядка - от мусульманских диаспор в западных странах до районов видимого западного и другого инокультурного присутствия в самих мусульманских странах (израильская оккупация и еврейские поселенцы на палестинских территориях, американские военные базы и инфраструктура в Персидском заливе, районы присутствия США и НАТО в Афганистане и Ираке).

С другой стороны, важно не впасть в противоположную крайность и не свести, вслед за инструменталистами, радикально-исламистскую идеологию лишь к ее квазирелигиозным функциям, социально-политическому характеру, антизападной и антиимпериалистической направленности, не признавая или недооценивая особую мобилизационную роль религиозного фактора на выбор радикальными исламистами того или иного образа действий. На уровне религиозно-идеологического дискурса организации этого типа имеют ряд общих характеристик, отличающих их от организаций светского толка или группировок, для которых конфессиональная принадлежность является лишь частью этнокультурной идентичности. В числе таких характеристик - необходимость в формальном «благословении», санкции на вооруженное насилие, в том числе терроризм, со стороны духовных авторитетов в составе организации или вне ее структуры и его обоснование прямыми, но выборочными ссылками на священные тексты. Социально-политические реалии интерпретируются с помощью религиозных символов и образов, приобретающих сакральное и универсальное значение - например, главный «враг» воспринимается как обезличенное зло, вездесущие «силы сатаны» (для радикальных исламистов - царство неверия, невежества и материализма, или джахилийя). Теракт адресован не только «врагу», но и «свидетелю» более высокого, высшего порядка - богу. Трансформация теракта в ритуал «мученичества за веру» устраняет моральные ограничения на «принесение в жертву» гражданского населения, в том числе в массовом масштабе, что во многом объясняет более высокую смертоносность религиозного терроризма по сравнению с терроризмом других типов.

Идеология вооруженных исламских экстремистов не сводится к радикальному толкованию концепции джихада и включает интерпретацию ряда базовых для ислама понятий. Отчетливый религиозный императив этой идеологии проявляется и в том, что наиболее важной из всех категорий для ее последователей остается именно «вера» (иман). Она первична по отношению к джихаду, который, как подчеркивали радикалы от ибн Таймийи до Кутба и Аззама, следует за верой и только после веры, и героизирует в глазах радикальных исламистов акты насилия, включая теракты. Категория «иман» помогает объяснить, почему альтернативой победе в джихаде для них служит не поражение, а временное отступление для консолидации сил (в изгнании или в условиях перемирия) или гибель смертью «мученика за веру», гарантирующая, по их мнению, самый короткий путь к богу и достойное место в раю.

В четвертой главе рассматриваются организационные формы терроризма на локально-региональном уровне. Распространение сетевых элементов в структуре террористических группировок конца XX - начала XXI в. нередко интерпретируется как резкий контраст между «старым» терроризмом, ассоциируемым с иерархическими моделями, и пришедшим ему на смену «новым» сетевым супертерроризмом. Однако теоретико-идеологическое обоснование сетевого вооруженного противостояния было выдвинуто еще в конце 1960-х гг. в рамках концепции «городской герильи» К. Маригеллы. Он призывал повстанцев избегать чрезмерной централизации путем создания автономных групп, связанных друг с другом и с «центром» не столько вертикальной командной структурой, сколько общей идеологией и продиктованной ею практикой «прямых действий». Уже в 1970-е гг. некоторые централизованные организации террористического толка (например, Ирландская республиканская армия) стали вводить сетевые элементы на низовых уровнях. К началу XXI в. сетевые формы были не только характерны для транснациональных террористических сетей с глобальными целями, но и широко распространены на локально-региональном уровне, а новые группировки, возникшие в 2000-е гг. (например, палестинские Бригады мучеников аль_Аксы) уже в основном носили сетевой характер.

Связь между идеологией и структурой вооруженных игроков, применяющих террористические методы, наиболее четко прослеживается на примере группировок исламистского толка. На локально-региональном уровне можно выделить четыре их основных типа: изначально исламистские движения, приобретающие все более выраженный националистический характер (Хамас и Хизбулла на Ближнем Востоке); исламистские движения, действующие на транснациональном региональном уровне («Джемаа исламийя» в Юго-Восточной Азии); сети, возникшие в результате исламистской трансформации этносепаратистских группировок (например, на Северном Кавказе); движения смешанного исламистско-националистического толка, противостоящие иностранным силам и их местным сателлитам (в Ираке после 2003 г.). Хотя процесс постепенной интеграции исламистских организаций первого типа в национальный политический контекст («ливанизация» Хизбуллы или «палестинизация» Хамас) и связанные с этим организационные изменения не могут гарантировать их отказа от вооруженной борьбы, они, как правило, приводят к сокращению или отказу от использования террористических методов. Напротив, эволюция группировки «Джемаа исламийя» в противоположном направлении (ее превращение в децентрализованную транснациональную региональную сеть) сопровождалась дальнейшей радикализацией и ростом опоры на террористические методы. Как показывает пример радикализации чеченского этносепаратистского движения, приобретавшего все более выраженный исламистский характер, победа исламистов в борьбе за контроль над этим движением к концу 1990-х гг. если и не полностью свела на нет его сепаратистскую основу, то способствовала его расколу и фрагментации и изменила не только его организационные формы, но и ареал и содержание дальнейшей вооруженной борьбы. Насилие со стороны сформировавшейся сегментированной региональной сети с постоянно возникающими звеньями-джамаатами более фрагментарно и ниже по интенсивности, чем вооруженные действия в ходе чеченских кампаний середины 1990-х гг. и рубежа 1990-х - 2000-х гг. Однако противостоять такой сети в чем-то даже сложнее, чем добиться разгрома более консолидированного этносепаратистского движения. Наконец, хотя влияние транснациональных террористических сетей на динамику вооруженного насилия со стороны группировок национально-освободительного/религиозно-экстремистского толка в Ираке после интервенции США 2003 г. преувеличено, подъем исламского экстремизма в контексте этого конфликта стал ярким символом для движения «глобального джихада» и живой «иллюстрацией» его религиозно-идеологических установок.

Пятая глава посвящена организационным формам вооруженного исламистского движения на глобальном уровне. На фоне общего распространения сетевых структур большинство организационных моделей на практике носят гибридный характер, сочетая сетевые и иерархические признаки, иногда в комбинации с элементами других организационных форм. Даже транснациональное движение, вдохновленное аль-Каидой, несмотря на преобладание сетевых характеристик, не является «чистой» сетью: оно имеет лидеров на уровне микроячеек и на макроуровне и, наряду с горизонтальными неформальными связями, демонстрирует неявные вертикальные связи между разными уровнями сети.

С одной стороны, группировки, обладающие основными сетевыми характеристиками (функционально-идеологические сети), обладают важными преимуществами в асимметричном противостоянии менее гибким и мобильным государственным и межгосударственным структурам. Отсутствие жесткой иерархии и системы командования затрудняет задачу разгрома сетей, главным объединяющим началом которых является общая идеология. С другой стороны, в контексте применения террористических методов, требующих детальной подготовки, планирования и четкой координации действий разных элементов, стандартные сети демонстрируют и серьезные слабости, например, трудности в принятии стратегических решений военно-политического характера и отсутствие гарантий их выполнения основными элементами сети. Почему же тогда - несмотря на отсутствие четкой командной вертикали и неустойчивые, неявные связи между уровнями и элементами сети - действия отдельных автономных ячеек движения «глобального джихада», базирующихся в разных регионах, достаточно четко соответствуют задачам, сформулированным его лидерами и идеологами? Каким образом система организации, которой присущи основные сетевые признаки, нейтрализует и компенсирует неизбежные слабости сети?

Попытки объяснить этот парадокс как проявление «сетевого трайбализма», т.е. свести движение с универсалистскими религиозно-идеологическими целями к архаичной структуре, основанной на кланово-семейных отношениях и выборочно «эксплуатирующей» некоторые возможности современных сетевых форм, неубедительны. Транснациональное движение, идеологически связанное с аль-Каидой, представляет собой более модернизированный феномен: его наиболее активные участники - образованные мусульмане, происходящие из среднего класса. Основная террористическая угроза этого типа исходит не столько из глубин отсталых кланово-племенных обществ, сколько из районов ускоренной и, по разным причинам, особенно болезненной в политическом, экономическом и социокультурном отношении модернизации и наиболее интенсивного контакта с Западом, в том числе мусульманских диаспор в самих западных странах.

Нетипичная для стандартных сетей функциональность транснационального движения, вдохновленного аль-Каидой, проявляется в его способности обеспечить эффективную координацию действий низовых автономных ячеек в соответствии с общими целями и задачами движения. Такая координация на макроуровне осуществляется не посредством централизованного контроля (как в иерархиях) или взаимных консультаций и компромиссов (как в сетях), а иным, уникальным образом: общие стратегические установки движения сформулированы в таком виде, что они являются прямым руководством к действию для всех элементов сети. Идеологический дискурс уже содержит набор прямых стратегических установок и тактические рекомендации по их реализации (т. е. задачи движения сформулированы так, чтобы их можно было воплощать разными средствами в различных контекстах). Это также требует высокой степени интеграции идеологии и стратегии, когда, при множестве лидеров и идеологов и многообразии микроячеек, движение руководствуется единым, консолидированным идеологическим/стратегическим дискурсом. Кроме того, для этого движения характерна более высокая степень внутригрупповой солидарности и обязательств на уровне микроячеек, чем для стандартной обезличенной функционально-идеологической сети. Это достигается за счет специфического механизма формирования микроячеек, которые еще до объявления о своей принадлежности к «глобальному джихаду» объединяют уже сложившуюся группу близких друзей-единомышленников.

В шестой главе изучаются проблемы противодействия идеологическим и организационным основам терроризма. В контексте так называемой войны с терроризмом во главе с США особую остроту приобрела проблема специфики антитерроризма. Хотя заявленной целью этой международной кампании было противодействие терроризму, большинство связанных с ней проблем (включая эскалацию в 2000-е гг. террористической активности в контексте конфликтов в Ираке и Афганистане) имеет мало отношения к специфике собственно антитеррористической деятельности. В целом эта кампания представляет собой набор не обязательно согласованных и нередко противоречащих друг другу односторонних и многосторонних военных операций, включая вооруженные интервенции и интернационализацию конфликтов, контрповстанческие действия, операции по стабилизации и поддержанию мира и некоторые более специализированные контртеррористические мероприятия. В отличие от военных задач, сутью контртеррористической деятельности в ее более узком смысле является не столько военно-силовое принуждение, сдерживание или возмездие постфактум, сколько предотвращение терактов и превентивная дестабилизация и нейтрализация террористических организаций. Если успех военной операции равнозначен победе в результате разгрома противника, то наивысший успех контртеррористической операции - это минимизация и недопущение террористических действий в результате комплексной превентивной работы, основанной на отслеживании активности, идеологии и структуры террористических организаций на систематической основе.

Попытки противостоять наиболее радикальной и влиятельной идеологии современного транснационального терроризма, проповедующей «глобальный джихад», путем противопоставления ей умеренного ислама могут лишь несколько замедлить или затруднить процесс радикализации потенциальных адептов, например, в мусульманских диаспорах на Западе. Хотя усилия по поддержке умеренного ислама и подчеркиванию его роли как религии мира и ненасилия, безусловно, важны сами по себе, не следует переоценивать силу богословских аргументов и умеренного мусульманского духовенства в противодействии транснациональному антисистемному движению, которое выходит далеко за рамки теологии и религии и имеет сильный квазирелигиозный подтекст. Кроме того, эффект мер по поддержке умеренного ислама как противовеса транснациональному вооруженному исламизму в 2000-е гг. фактически сводился на нет противонаправленными мобилизационными импульсами, например, в результате интервенций в Ираке и Афганистане.

Теоретически, более эффективным идеологическим противовесом транснациональному религиозному экстремизму в асимметричном конфликте могла бы служить идеология, сравнимая с ним по степени мобилизации и возможности аккумулировать протестный потенциал, но при этом не имеющая столь явного транснационального резонанса. Такая идеология менее радикальна в том смысле, что ее идеологи и адепты не претендуют на то, чтобы существовать в ином идеологическом измерении, не отрицают саму идею государства как одну из основ мировой системы и не ставят целью продвижение альтернативного утопического социального порядка в глобальном масштабе. В конце XX - начале XXI в. идеологии, обладающие сравнимым с религиозным экстремизмом мобилизационным потенциалом на локально-региональном уровне, носили националистический характер.

Широко распространенное в идеологиях участников локально-региональных конфликтов сочетание, или синтез, радикального исламизма с национализмом в краткосрочной перспективе нередко способствовало усилению идеологической асимметрии и террористической активности таких комбатантов. Однако в долгосрочном плане, при определенных условиях, синтез радикального исламизма с национализмом в идеологии крупных вооруженных игроков, являющихся ключевыми участниками локально-региональных конфликтов, может иметь и обратный эффект. Это относится к тем конфликтам, в которых повстанческие движения, нередко носящие межэтнический характер или ведущиеся, не обязательно скоординированно, силами и при поддержке различных этноконфессиональных общин, противостоят внешним интервентам, оккупационным силам (и их местным союзникам) и другим формам иностранного вооруженного вмешательства. В начале XXI в. во всех таких контекстах государство было ослаблено или нефункционально, а светская общегражданская культура и идентичность, в лучшем случае, слабы, по сравнению с этнической, конфессиональной и иной идентичностью. Как показывает пример «палестинизации» Хамас или «ливанизации» Хизбуллы, в таких «национально-освободительных» контекстах усиление влияния национализма в идеологии движения исламистского или исламистско-националистического толка может стимулировать снижение градуса транснационального религиозного экстремизма, рост политического прагматизма, сокращение террористической активности и даже отказ если не от вооруженного насилия вообще, то от использования именно террористических методов. Те иностранные государства или блоки государств, которые являются вооруженными участниками интернационализированного конфликта и против которых, прежде всего, и направлено движение сопротивления, могут быть заинтересованы в стимулировании перехода повстанцев на более националистические позиции только при определенных условиях, например, на этапе, когда им необходимо радикально сократить свое участие в конфликте в качестве комбатантов (как США и их союзникам в Ираке на рубеже 2000-х - 2010_х гг.). Однако международный интерес к урегулированию таких конфликтов и роль в нем иностранных государств и международных организаций не сводятся к прямому вооруженному вмешательству. В этих условиях прямая или косвенная международная поддержка относительно умеренных националистических сил и программ может не только стимулировать внутреннюю трансформацию группировок исламистско-националистического типа в нужном направлении, но способствовать восстановлению такой государственной власти на постконфликтном этапе, которая обладает реальной функциональностью и хотя бы минимальной легитимностью среди местного населения.

В отличие от движений, участвующих в сопротивлении «внешнему агрессору», идеология исламизированных вооруженных этносепаратистов, как правило, противостоящих относительно функциональным государствам, носит менее инклюзивный характер и сохраняет представление о приоритете интересов «меньшинства». Несмотря на относительную распространенность вооруженных движений исламистско-этносепаратистского типа примеры использования государством опоры на «умеренный» локальный этнонационализм как на определенный идеологический противовес влиянию транснационального религиозного исламизма достаточно редки (среди них - российская политика «чеченизации» конфликта в Чечне в 2000-е гг.). Хотя на этапе «чрезвычайного», кризисного регулирования такой подход может иметь определенный эффект в конкретном локальном контексте, особенно в кратко-среднесрочной перспективе, в долгосрочном плане он не снимает базового противоречия между эксклюзивным локально-территориальным этнонационализмом и государством и обществом в целом и стимулирует не столько нейтрализацию, сколько изменение форм вооруженного экстремизма, например, его дальнейшую регионализацию, фрагментацию и обретение им более сетевого характера.

Стратегия идеологического противодействия терроризму должна сочетаться с усилиями, направленными на то, чтобы ослабить организационно-структурную асимметрию между государством (государствами) и их негосударственными оппонентами. Такие усилия могут включать меры по повышению гибкости и мобильности организационных моделей соответствующих государственных и международных сил и структур. Однако эти усилия должны быть направлены и на трансформацию сетевых структур оппонента в более вертикальные, централизованные модели, связанные более устойчивыми и явными связями. Условием таких внутриорганизационных изменений, как правило, служит серьезная политическая тpансформация основных негосударственных вооруженных игроков, разгром которых военными методами маловероятен, а попытки мирного урегулирования конфликта без их участия или при условии жесткой оппозиции с их стороны обречены на провал. Такая политическая трансформация возможна не в любом локально-региональном контексте и требует сочетания как определенных внешних условий (например, начала процесса национального примирения и демилитаризации, как в Ливане в 1990-е гг.), так и внутриорганизационных изменений. Стимулирование политизации и политической трансформации таких движений облегчает «нормализацию» и стандартизацию их организационных систем за счет выявления более умеренных элементов, формирования политических структур и их постепенного втягивания в политический процесс. В то же время такая трансформация способствует постепенной изоляции, маргинализации и делегитимизации непримиримых экстремистов. В результате более радикальные, отколовшиеся фракции легче, например, «выдавить» за пределы конфликтной зоны, лишив тем самым местной базы поддержки, создать более благоприятные условия для их самораспада или, наконец, разгрома в результате соответствующих специальных операций.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

1. Терроризм как преднамеренное насилие или угроза насилия со стороны негосударственных игроков против гражданских лиц и некомбатантов ради достижения политических целей путем давления на государство и общество (группу государств, международную организацию) применяется не в любом вооруженном противостоянии, а только в таком, которое имеет асимметричный аспект. В начале XXI в. это, во-первых, терроризм как распространенная тактика в локально-региональных конфликтах, а во-вторых, глобальный супертерроризм. Несмотря на резкий рост международного внимания к супертерроризму после событий 11 сентября 2001 г., преобладающим типом терроризма в начале XXI в. остается именно терроризм как тактика в локально-региональных конфликтах. При этом любые параллели и связи между террористическими акторами, цели которых ограничены локально-региональным контекстом, и, например, супертеррористической сетью с неограниченными глобальными целями не означают полной интеграции терроризма на уровнях от локального до глобального - речь идет именно о параллельно развивающихся типах терроризма, каждый из которых демонстрирует собственную динамику. Соответственно, на международном уровне речь идет не о противостоянии некоей единой всемирной террористической сети, а о решении гораздо более сложной задачи - о противодействии терроризму разных типов, практикуемому акторами различной политико-идеологической ориентации, преследующих цели разного уровня, и взаимодействию между этими акторами.

2. Для понимания сути асимметрии в абсолютно преобладающем в начале XXI в. типе вооруженного асимметричного противостояния - конфликте между государством (группой государств) и негосударственным игроком - недостаточно учитывать лишь разрыв в силовом потенциале сторон. В рамках такой асимметрии государства обладают несравнимо более мощным совокупным военным, политическим и экономическим потенциалом и формальным международным статусом, оставаясь главными системообразующими элементами мирового порядка. Однако вооруженные негосударственные оппоненты располагают собственными сравнительными преимуществами, связанными, прежде всего, с их экстремистскими идеологиями и организационными формами. Эти сравнительные преимущества наиболее явно выражены в асимметричной конфронтации на транснациональном уровне.

3. В конце XX - начале XXIв., на фоне общего роста террористической активности в мире (выразившегося, например, в более чем пятикратном росте числа терактов и погибших в терактах за десятилетие с 1998 г.), в контексте локально-региональных конфликтов террористические методы наиболее активно применялись группировками радикально-националистической и религиозно-экстремистской ориентаций. На локально-региональном уровне идеологии этих типов не только сопоставимы по степени распространенности среди террористических акторов, но и нередко сочетаются в их идеологических системах.

4. В изучаемый период игроки радикально-националистического типа применяли терроризм как в условиях противостояния внешнему вооруженному вмешательству и связанным с ним местным силам в ослабленных или нефункциональных государствах, так и в этносепаратистских целях в ходе противостояния функциональным государствам. В рамках этносепаратистской идеологии обоснование перехода к терроризму как более асимметричному методу борьбы служит одним из способов искусственного преодоления значительного разрыва между объективно низкими шансами на успешное достижение конечной цели сепаратистов (создания независимого государства) и нереалистично завышенными представлениями о возможности ее достижения. Хотя в целом сепаратистские движения, в том числе смешанного исламистско-сепаратистского толка, более распространены, в 2000-е гг. основная доля террористической активности в мире пришлась не на них, а на интернационализированные конфликты на Ближнем и Среднем Востоке, связанные с так называемой войной с терроризмом во главе с США. Эти конфликты представляют собой сложное сочетание разных форм вооруженного насилия, но сохраняют отчетливый аспект сопротивления иностранной интервенции и международному военному присутствию.

5. Специфика религиозного экстремизма как идеологии терроризма состоит в диалектическом сочетании и взаимодействии квазирелигиозных функций с отчетливым религиозно-идеологическим дискурсом и особым религиозно-этическим императивом. В частности, радикальный исламизм как идеологическая база терроризма квазирелигиозен в том смысле, что ставит социально-политические цели, выходящие далеко за рамки теологии или религиозной этики, и по сути своей является борьбой за альтернативную систему общественного устройства, вплоть до глобального уровня. Однако эта идеология остается глубоко религиозной в том смысле, что большинство вооруженных исламистов, включая террористов исламистского толка, искренни в своих религиозных убеждениях. Несмотря на то, что они не обязательно вникают в тонкости религиозно-идеологического дискурса, главным смыслом, целью и мерилом вооруженной борьбы для них остается «вера» как своеобразный религиозно-этический контракт с богом на социально-групповом и индивидуальном уровнях.

6. Если в локально-региональных контекстах радикальный исламизм остается лишь одной из экстремистских идеологий вооруженных группировок, применяющих террористические методы, то на глобальном уровне доминирующей идеологией транснациональных террористических сетей в начале XXI в. стала самая амбициозная и универсалистская версия современного религиозного экстремизма - идеология «глобального джихада». Среди наиболее опасных характеристик, делающих ее ведущей идеологией вооруженного противостояния основам мировой системы - тотальный и всеохватный характер предлагаемой альтернативной концепции глобального социального порядка. Эта утопическая система выходит за рамки теократии в ее западном понимании (государства, где правит духовенство) и подразумевает прямую власть бога через свод установленных им и общих для всех правил и норм. Конечные цели этой идеологии носят неограниченный и глобальный характер, выходят за рамки конфронтации с США и Западом и исходят из того, что необходимость «установить суверенитет Бога на земле и справедливую систему, ниспосланную Богом» - достаточная причина для объявления вооруженного джихада. Наконец, это не просто транснациональная, а наднациональная и надгосударственная идеология, которая «выше» и «вне» таких категорий и конструкций, как государство, нация, этничность. Эта идеология не только не признает государственные границы и современные государства, включая исламские (например, Саудовскую Аравию и Судан), но и отвергает само понятие государства. Она исходит из того, что ни одно государство не способно заменить ниспосланную богом систему законов и что единственно важной характеристикой людей является то, разделяют ли они веру в единого бога.

7. В отличие от вооруженных организаций, сочетающих исламский экстремизм с национализмом на локально-региональном уровне и привязанных к конкретному политическому контексту и территории, ячейки сетевого вооруженного радикально-исламистского движения, посвятившие себя исключительно всеобъемлющему «глобальному джихаду» и сформированные в духе предсказанных С. Кутбом «авангардных» групп, объединяющих немногих «избранных», не зависят от поддержки со стороны населения и не размениваются на социальную работу в массах. Хотя их конечная цель - установление нового мирового порядка в форме «всемирного халифата» - носит утопический характер, такие ячейки представляют вполне реальную террористическую угрозу международной безопасности, в том числе в форме терроризма с массовыми жертвами. Ячейки, исповедующие эту идеологию, практически не поддаются идеологическому давлению и влиянию извне. Попытки нейтрализовать движение «глобального джихада» репрессивно-силовым путем не препятствуют распространению и адаптации к новым условиям его идеологии, которая продолжает вдохновлять своих сторонников на террористические действия, вне зависимости от того, с бульшим или меньшим успехом ведется международная борьба с терроризмом. Особая трудность в противодействии этой идеологии заключается в том, что ее последователи борются не за территорию или власть в конкретном государстве, а ведут вооруженную борьбу за новый, альтернативный мировой порядок и образ жизни, за всеобъемлющую глобальную систему, которая, как они полагают, посредством ниспосланной богом системы законов обеспечит более справедливое мироустройство, чем «правление людей», и гарантирует свободу человека от любых форм порабощения со стороны других людей.

8. Значение экстремистской идеологии для террористической группировки не сводится к обеспечению высокой степени решимости и политической воли, необходимых для применения таких методов. Для современных антисистемных акторов, в организационных системах которых все чаще преобладают сетевые признаки, радикальные идеологические установки становятся главным связующим началом - своеобразным структурным «клеем», соединяющим разрозненные элементы террористических сетей.

9. Идеология радикально-исламистских группировок и движений на локально-региональном и глобальном уровнях в принципе не поощряет жестко иерархические организационные формы, которые рассматриваются как инструмент «порабощения одних людей другими». Эта идеология сохраняет сильный эгалитарный импульс и отдает предпочтение сетевым формам организации. Однако вдохновленное аль-Каидой движение «глобального джихада» выходит далеко за рамки стандартной идеологически интегрированной функциональной сети типа антиглобалистов. Оно представляет собой гибридную структуру, которой присущи не только базовые сетевые характеристики и отдельные иерархические признаки, но и черты, не характерные для известных организационных форм. Степень неформальной координации действий в рамках этой сети превосходит по эффективности координационные механизмы многих более централизованных и организованных структур. Это возможно благодаря тому, что экстремистская идеология движения и его стратегический дискурс, консолидированный в результате взаимодействия нескольких десятков основных идеологов, в том числе в Интернет-пространстве, уже содержат прямые указания низовым ячейкам вести любую доступную им вооруженную активность террористического толка вне зависимости от конкретных условий и района операций. Такая координация сочетается с высокой степенью внутригрупповой солидарности и взаимного доверия среди членов автономных микроячеек движения, строящихся по принципу ассоциации близких друзей и единомышленников. Интеграция идеологии и стратегии на макроуровне в сочетании с высокой внутригрупповой солидарностью на микроуровне позволяет террористам и их транснациональной аудитории рассматривать теракты как скоординированные действия ячеек одного движения, направленные на достижение общей конечной цели.

10. Противодействие терроризму на локально-региональном и глобальном уровнях требует от государств и международного сообщества комплексного применения специальных (контр)разведывательных, политических, правовых, информационных, социально-экономических и других методов, нацеленных на кратко-, средне- и долгосрочную перспективу. Однако «критическим» уровнем антитеррористической активности являются систематические превентивные усилия по нейтрализации главных асимметричных преимуществ акторов, применяющих террористические методы - их экстремистских идеологий и организационных возможностей. При всем многообразии терроризма, в начале XXI?в. наибольшую актуальность приобретает противодействие идеологическим и организационным аспектам терроризма как тактике а) вооруженных группировок националистически-исламистского толка в локально-региональных конфликтах и б) ячеек транснационального движения «глобального джихада», ассоциируемых с терроризмом нового типа (супертерроризмом).

11. Возможности нейтрализации экстремизма радикально-исламистского толка как идеологии терроризма, даже путем противопоставления ему ислама как религии или умеренного исламизма - не говоря уже о системных идеологиях секулярного постиндустриального общества западного типа - ограниченны. Если локально-региональное вооруженное движение исламистского толка связано с борьбой против иностранной интервенции или «внешней угрозы», пользуется значительной поддержкой со стороны населения, а его военный разгром и долгосрочное урегулирование без его участия - маловероятны (Хамас и Хизбулла на Ближнем Востоке, садристы в Ираке), то наиболее опасные аспекты религиозного экстремизма в его идеологии может ослабить усиление или стимулирование в ней элементов, соответственно, палестинского, ливанского, иракского или другого инклюзивного национализма. Однако, если речь идет о группировках смешанного или переходного этносепаратистского/исламистского толка, противостоящих центральным правительствам (России, Индии, Китая, Филиппин, Таиланда и т. д.), то опора государства на «умеренный» этнонационализм как на идеологический противовес влиянию транснационального религиозного исламизма - скорее, исключение, чем правило. В долгосрочной перспективе такая политика не снимает базового противоречия между эксклюзивным локально-территориальным этнонационализмом и государством и обществом в целом.

Не меньшую сложность представляет собой задача противодействия преобладающей в западных странах форме терроризма исламистского толка, ассоциируемой с ячейками движения «глобального джихада», идеология которого носит подчеркнуто наднациональный и надгосударственный характер. Для повышения эффективности государственных и международных программ по предотвращению распространения наиболее радикальных и транснационализированных форм исламизма и радикализации мусульман в западных и других странах следует пересмотреть фокус таких программ на абсолютизации «исламского фактора». Необходим переход от приоритетного внимания к этому фактору, которое только способствует искусственному конструированию некоей обобщенной «мусульманской идентичности» представителей различных диаспор, исповедующих ислам - к большему упору на их этнокультурные особенности, национальное происхождение и стимулирование развития любых других форм и уровней идентичности.

12. Противодействие идеологическому экстремизму должно сочетаться с усилиями по нейтрализации асимметричных организационных преимуществ вооруженных негосударственных игроков, в частности, по превращению эффективно противостоящих государствам сетевых моделей в структуры более привычного и иерархиизированного типа. Задачам «нормализации» и стандартизации организационных систем достаточно крупных вооруженных движений, которые пользуются определенной поддержкой среди населения, в наибольшей степени отвечает процесс их политической трансформации в конкретном национальном политическом контексте в направлении формирования прагматичных интересов, конкретных социально-политических программ, политического руководства, элементов иерархии и формализации неявных внутриорганизационных связей. Такая трансформация еще не гарантирует отказа движения от вооруженной борьбы и его демилитаризации, но, как правило, способствует сокращению или прекращению его террористической активности и облегчает, с одной стороны, интеграцию более умеренных сил в политический процесс и мирную жизнь, а с другой стороны - маргинализацию, изоляцию, ослабление, распад или разгром более радикальных, непримиримых элементов.

терроризм экстремистский асимметричный конфликт

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

Монографии

1. Степанова Е.А. Терроризм в асимметричном конфликте: идеологические и структурные аспекты / ИМЭМО РАН. - М.: Научная книга, 2010. - 288 C. - 18 п.л.

2. Степанова Е.А. Роль наркобизнеса в политэкономии конфликтов и терроризма / ИМЭМО РАН. - М.: Изд-во «Весь мир», 2005. - 312 C. - 19,5 п.л.

3. Степанова E.A. Военно-гражданские отношения в операциях невоенного типа. - М.: «Права человека», 2001. - 272 C. - 17 п.л.

4. Stepanova E. Terrorismo en el conflicto asimйtrico: aspectos ideolуgicos y estructurales. Cuadernos de Actualidad en Defensa y Estrategia. № 2: En Torno a la Asimetrнa. - Buenos Aires: Ministeria de Defensa, 2009. - 178 P. - 11,8 п.л.

5. Stepanova E. Terrorism in Asymmetrical Conflict: Ideological and Structural Aspects. - Oxford: Oxford University Press, 2008. - 186 P. - 12 п.л.

6. Stepanova E. Anti-Terrorism and Peace-Building During and After Conflict. - Stockholm: Stockholm International Peace Research Institute (SIPRI), 2003. - 56 P. - 3 п.л.

Коллективные монографии

7. Косово: международные аспекты кризиса / Под ред. Д. Тренина и Е. Степановой. - М.: Гендальф, 1999. - 309 C. - 19,3 п.л. Авт. вклад 2 п.л.

8. Terrorism: Patterns of Internationalization / Ed. by J. Saikia and E. Stepanova. - New Delhi; L.: Sage, 2009. - 266 P. - 17 п.л. Авт. вкл. 2,5 п.л.

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК Минобрнауки России

9. Cтепанова Е.А. Терроризм: проблемы определения и функционально-идеологическая типология // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 7. С. 23-32. - 1 п.л.

10. Степанова Е.А. Асимметричный конфликт как силовая, статусная, идеологическая и структурная асимметрия // Военная мысль. 2010. № 5. С. 47-54. - 0,7 п.л.

11. Степанова Е.А. Масштабные теракты как угрозы безопасности критической инфраструктуры // Свободная мысль. 2010. № 4. C. 33-48. - 1 п.л.

12. Степанова Е.А. Государство и человек в современных конфликтах // Международные процессы. 2008. № 1. C. 29-40. - 0,7 п.л.

13. Степанова Е.А. Многообразие и трансформация терроризма: с «интернационалом» или без? // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 7. С. 109-119. - 0,8 п.л.

14. Степанова Е.А. Гуманитарный потенциал России и восстановление экономики конфликтных зон // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 5. С. 65-78. - 1 п.л.

15. Степанова Е.А. Противодействие финансированию терроризма // Международные процессы. 2005. № 2. C. 66-73. - 0,7 п.л.

16. Степанова Е.А. Организационные формы глобального джихада // Международные процессы. 2006. № 1. C. 95-104. - 0,75 п.л.

17. Степанова Е.А. Основные проблемы участия вооруженных сил в операциях невоенного типа // Военная мысль. 2002. № 3. С. 71-76. - 0,7 п.л.

18. Stepanova E. Terror and consent: the wars for the twenty-first century (book review) // International Affairs. 2009. V. 85. № 4. P. 849-850. - 0,2 п.л.

19. Stepanova E. War and peace building // The Washington Quarterly. 2004. V. 27. № 4. P. 127-136. - 0,8 п.л.

20. Stepanova E. Kosovo and Chechnya: illogical parallels // Security Dialogue. 2000. V. 31. № 1. P. 507-509. - 0,2 п.л.

Прочие статьи, главы в коллективных монографиях и другие научные публикации

21. Степанова Е.А. Тенденции в вооруженных конфликтах // Ежегодник СИПРИ 2008: вооружения, разоружение и международная безопасности. -- М.: ИМЭМО РАН, 2009. С. 50-84. - 1,5 п.л.

22. Степанова Е.А. Современные концепции изучения международных отношений (последняя четверть XX - начало XXI в.) // Основы общей теории международных отношений / Под ред. А.С. Маныкина. -- М.: Изд-во МГУ, 2009. С. 145-174. - 2 п.л.

23. Степанова E.А. Противодействие наркотрафику. Противодействие терроризму. Предупреждение и реагирование на чрезвычайные ситуации и гуманитарные кризисы // Архитектура евроатлантической безопасности / Ин-т современного развития; под ред. И.Ю. Юргенса, А.А. Дынкина, В.Г. Барановского. - М.: Экон-Информ, 2009. С. 89-98, 102-103. - 0,5 п.л.

24. Степанова Е.А. Глобальные тенденции в развитии современных вооруженных конфликтов // Union Magazine. 2009. № 1. С. 40-53. - 1 п.л.

25. Степанова Е.А. Исламистский терроризм сегодняшнего дня: глобальный и локально-региональный уровни // Индекс безопасности. 2007. № 1. С. 75-92. - 1 п.л.

26. Степанова Е.А. Организованная преступность и терроризм в мире и России // Год планеты 2007: экономика, политика, безопасность / Под ред. В.Г. Барановского. - М.: ИМЭМО РАН, 2007. С. 63-76. - 0,7 п.л.

27. Степанова Е.А. Транснациональное джихадистское движение и локально-региональный исламистский терроризм в 2005-2006 гг. // Год планеты 2006. - М.: ИМЭМО РАН, 2007. - 0,7 п.л.

28. Пикаев А.А., Степанова Е.А. Ядерный терроризм: утопия или угроза? // Разоружение и безопасность 2004-2005. Новые подходы к международной безопасности / под ред. А.Г. Арбатова. - М.: Наука, 2007. C. 37-73. - Авт. вклад 1 п.л.

29. Степанова Е.А. Особенности финансирования транснациональных исламистских сетей в контексте борьбы с международным терроризмом // Разоружение и безопасность 2004-2005. Новые подходы к международной безопасности. - М.: Наука, 2007. С. 145-159. - 0,75 п.л.

30. Степанова Е.А. Эволюция международного права и российского законодательства по противодействию терроризму // Разоружение и безопасность 2004-2005. Новые подходы к международной безопасности. - М.: Наука, 2007. С. 210-232. - 1,5 п.л.

31. Степанова Е.А. Россия, ООН и противодействие терроризму: правовые и практические аспекты // Ежегодник СИПРИ 2005: вооружения, разоружение и международная безопасность. - М.: Наука, 2006. С. 835-849. - 0,7 п.л.

32. Степанова Е.А. Терроризм и асимметричный конфликт: проблемы определения и типология // Современный терроризм: истоки, тенденции и проблемы преодоления. - М.: Изд-во Международного ун-та, 2006. С. 177-190. - 0,75 п.л.

33. Пикаев А.А., Степанова Е.А. Нераспространение и ядерный терроризм // Ядерное оружие после «холодной войны» / Под ред. А.Г. Арбатова и В.З. Дворкина. - М.: РОССПЭН, 2006. С. 310-357. - Авт. вклад 1,5 п.л.

34. Степанова Е.А. Наркобизнес, вооруженные конфликты и движения социально-политического протеста в Колумбии, Боливии и Перу // Экспорт вооружений. 2006. № 3. С. 56-62. - 0,6 п.л.

35. Степанова Е.А. Борьба с терроризмом и операции по поддержанию мира: особенности взаимосвязи // Миротворческие операции, парламенты и законодательство / Под ред. А.И. Никитина. - М.: Центр политических и международных исследований, 2004. С. 158-168. - 0,7 п.л.

...

Подобные документы

  • Понятие терроризма как специфической формы политического насилия. Основные цели и мотивы террористических актов. Характеристика трех сторон конфликта теракта. Обзор наиболее известных экстремистских организаций. Государственные меры против терроризма.

    презентация [1,1 M], добавлен 15.02.2012

  • Терроризм как политическое явление. Насильственные способы и методы достижения политических целей. Развитие террористического движения в России. Влияния террористических акций на межгосударственные отношения. Глобальные причины распространения терроризма.

    реферат [23,5 K], добавлен 13.03.2010

  • Понятие "терроризм" как комплексное явление, включающее страх и ужас, как цель определенных (террористических) актов и действий, сами акты и действия, их конкретные результаты. Современный терроризм, его сферы. Исследование вопроса "неизбежность террора".

    реферат [51,3 K], добавлен 25.09.2008

  • Исторические корни терроризма. Терроризм как форма и способ насильственного разрешения конфликта. Терроризм XX века. Методы борьбы с терроризмом. Федеральный законе РФ "О борьбе с терроризмом". Формы политически мотивированного насилия.

    курсовая работа [56,9 K], добавлен 09.06.2004

  • Понятие терроризма и его современные разновидности. Терроризм - методологические проблемы его изучения. Основные разновидности современного терроризма. Современный международный терроризм. История возникновения исламских террористических организаций.

    дипломная работа [137,3 K], добавлен 11.02.2009

  • Формы терроризма: международный, внутриполитический, уголовный и корыстный. Системный подход у организации антитеррористической деятельности на государственном уровне. Создание подразделений ОМОН и СОБР для ликвидации террористических формирований.

    презентация [586,0 K], добавлен 04.12.2012

  • Терроризм как одно из наиболее опасных и труднопрогнозируемых явлений современности, способы борьбы. Рассмотрение особенностей современного терроризма. Локальные войны и вооруженные конфликты как источники пополнения террористических организаций.

    реферат [56,9 K], добавлен 07.12.2012

  • Терроризм как крайняя форма насилия или угроза насилия. Основные типы терроризма. Международный терроризм. Главный субъект международного терроризма – террористические группы или организации. Деятельность международных террористических организаций.

    презентация [200,8 K], добавлен 16.05.2012

  • Терроризм как одна из форм проявления социального конфликта, его место в политике, отличительные черты террористического акта от диверсии или политического убийства. История развития террористических движений в России, их тенденции и методы преодоления.

    реферат [35,1 K], добавлен 27.08.2009

  • Сущность и идеологические корни терроризма. Мотивация действий террористов. Терроризм как тактика поведения политического течения. Различия экстремизма и терроризма. Радикализм как социальная позиция. Типология экстремизма и его развитие в разных сферах.

    реферат [66,0 K], добавлен 11.02.2012

  • Современные подходы и оценки терроризма. Терроризм в национальных и международных конфликтах. Классификация терроризма на виды по целям и характеру субъекта террористической деятельности. Основные формы терроризма. Терроризм как форма классовой борьбы.

    реферат [28,6 K], добавлен 16.05.2010

  • Значение понятия "террор". Признаки и черты терроризма. История его зарождения, современное состояние, разновидности. Политические движения, прибегающие к данной тактике. Направления террористической деятельности. Причины и мотивы, движущие террористами.

    курсовая работа [63,4 K], добавлен 07.05.2016

  • Международный терроризм как фактор геополитического влияния. Отличительные черты и причины международного терроризма. Проблема терроризма в международных отношениях: правовые и политические аспекты. Противодействие терроризму на государственном уровне.

    реферат [25,4 K], добавлен 06.08.2010

  • История женского терроризма в России, основные причины обращения женщин к данной деятельности, факторы и мотивы. Толкование исламистского терроризма и его современная распространенность, использование смертниц, а также технологии обучения и подготовки.

    курсовая работа [46,2 K], добавлен 09.05.2014

  • История Великобритании и Ирландии. Фундамент ирландского национализма. Терроризм как глобальная проблема современности. Республиканские традиции насилия. Участники фенианского движения, выступающие за независимость. Идея политического мученичества.

    реферат [37,5 K], добавлен 09.08.2009

  • Терроризм как применение насилия или преступные деяния, создающие опасность жизни, здоровью личности и уничтожения имущества. Список иностранных террористических организаций. Основные функции Министерства обороны по противодействию международному насилию.

    реферат [31,2 K], добавлен 05.06.2011

  • Уголовно-правовая ответственность терроризм. Пробелы совершенствования уголовного законодательства, регулирующего борьбу с терроризмом. Терроризм относится к числу самых опасных и труднопрогнозируемых явлений современности.

    курсовая работа [31,6 K], добавлен 28.10.2003

  • Предмет исследования геополитики. Развитие событий на глобальном, региональном, субрегиональном и внутригосударственном уровнях. Обстоятельства, оказывающие большое влияние на геополитику. Методы геополитической науки. Демографическая ситуация в странах.

    презентация [474,1 K], добавлен 09.01.2012

  • Предмет исследований, функции и задачи геополитики, характеристика ее основных функций. Роль информационных потоков в современной геополитике. Геополитическая стратегия России на глобальном, региональном и субрегиональном уровнях, основные ее этапы.

    контрольная работа [38,5 K], добавлен 16.06.2009

  • Терроризм - специфическое явление общественно-политической жизни. Причины и факторы терроризма. Сущность международного терроризма. Ядерный терроризм как наиболее опасная его разновидность. Современный биологический терроризм. Развитие кибертерроризма.

    реферат [55,0 K], добавлен 24.11.2011

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.