Современная Россия: мотивация истории и культуры

Ответ очевиден. Особенности национальных революций диктуются особенностями самих цивилизаций и их положения в мировом сообществе. Россия со времен Петра считалась одним из столпов европейской и мировой политики. К. Маркс, как известно, говорил о двух столпах современной ему Европы - Англии и России, что определяло и их вес в мировых делах, и их невольную конкуренцию. Но если Англия олицетворяла собой линию буржуазного прогресса современной цивилизации, то Россия оттеняла то ценное, что несла в себе верность патриархальной традиции. Именно эта историческая диспозиция сыграла злую шутку, когда пришло время и России хлебнуть из общего котла нарастающей буржуазной современности. Чрезмерно сжатая пружина патриархальности рано или поздно должна была выстрелить в другую противоположность радикальной современности, которая олицетворялась уже не просто буржуазностью, а социализированной буржуазностью или просто социализмом.

Социализм такого рода был изначально тоталитарен даже на уровне теории, поскольку соединял противоположности: тоску по исконной упорядоченности жизни и жажду прорыва в новое качество сверхсовременности или такой буржуазности, которая по определению снимала бы все минусы своего исторического становления. Русская мессианская идея нашла в этой новой исторической ситуации неожиданный материал для своего воплощения. Это был уникальный случай, когда факт исторического отставания становился залогом будущего лидерства в мировом процессе, а модернизация приобретала форму исторического прорыва в новое качество общественной организации и культуры, способное стать знаменем новой эпохи.

Однако реализация этой международной миссии России должна была опираться на некоторые внутренние особенности российской цивилизации. Какие это особенности?

Прежде всего, это географические масштабы грандиозной евразийской ойкумены в сочетании с чрезвычайно низкой плотностью населения и, как следствие, отсутствие интенсивных социальных связей, наличие множества социальных лакун, куда не проникал свет интенсивного социокультурного взаимодействия.

Второе - это резко континентальный климат северной страны с неустойчивым сельскохозяйственным производством, а значит, необходимостью выраженной государственной и общинной гарантии для выживания в столь суровых климатических условиях. Отсюда вытекают особенности национальной психологии, ментальности и культурно-исторического строения русских людей, освоивших универсальные установки полиэтнического развития.

Русское православие вбирало в себя все этносы и если бы только могло, то вобрало бы в себя и все конфессии. Однако ограниченность традиционных религиозных форм в этом отношении уже в XIX веке постепенно заменялась светской православной или просто российской культурой, универсалистскими в религиозном отношении установками русской интеллигенции, а в XX веке эту же культурно-историческую роль взяла на себя советская социалистическая культура. Таким образом, благоприятные предпосылки для развития советизма возникли еще до революции, создавшей необходимые условия воспроизводства основных параметров российской цивилизации в совершенно изменившихся исторических условиях ХХ века.

Традиционная европейская цивилизация развивалась по принципу: одна нация - одно государство. Все остальные этносы должны были либо раствориться в титульной нации, либо образовать свое государство. Российская цивилизация изначально строилась по принципу: государство - собиратель народов. Вот почему в глазах европейского обывателя она представлялась традиционной империей и даже «тюрьмой народов», а на самом деле несла в себе прообраз цивилизации будущего. Во многих отношениях она и была таковой. Формула «Святая Русь» имела не только идеальное выражение в самодержавно-православной доктрине, но и вполне реальное воплощение в практике государственного строительства, где титульный этнос играл роль строительного материала для Святого Духа, воплощенного в «симфонии властей» и выраженном иноземном влиянии.

Русская мессианская идея собирания земель и народов не ради наживы, а ради великой идеи единения рода человеческого, вступила в фазу жестокого испытания на рубеже XIX- XX вв. Это было связано с двумя факторами. Во-первых, бурное развитие капитализма в России привело к массовому распространению частнособственнической психологии, которая культивировала принцип частнособственнического обособления, начиная с индивида и его семьи и заканчивая национальным обособлением. Логика мелких буржуазных национализмов подрывала исконную российскую ментальность. Во-вторых, старая самодержавно-православная доктрина резко теряла свою популярность и убедительность в эпоху закономерного перехода от патриархальности в современность. Найти новые аргументы в пользу исторической оправданности российской цивилизации смогла лишь советская социалистическая доктрина, которая до установления советской власти утвердилась в России на правах народнической философии и культуры.

Таким образом, именно русская революция, возникшая на волне молодой буржуазности, должна была проскочить эту заведомо антироссийскую фазу развития и спасти исконную русскую мессианскую идею для совершенно изменившихся обстоятельств мирового истории. Это значит, что радикализм русской революции был продиктован внутренними требованиями и условиями выживания российской цивилизации в тотальном капиталистическом окружении, а также принципиальной неготовностью принять и усвоить логику чисто капиталистического развития в той конкретной исторической ситуации. Быть может, смысл советской эпохи и состоял в том, чтобы подготовить российскую ментальность и государственность к такому освоению либеральной идеи, которое не разрушало бы своеобразие России, а работало на нее. Очевидный провал этой надежды на рубеже XX-XXI вв. вовсе не означает, что сражение уже проиграно окончательно. Чтобы переломить ход сражения, надо точно определить «слабое место» и «направления главного удара», знать точную диспозицию, а для этого важно увидеть всю панораму целиком. Панорама эта, как мы выяснили, включает в себя и нынешний постсоветизм, и советскую эпоху, и русскую революцию, и российскую интеллигенцию с ее исключительным культурно-историческим призванием, и русское православие и даже самодержавный строй, как единое целое, пронизанное русской мессианской идеей. Это и есть способ самоидентификации России. А результатом этого процесса должно стать адекватное понимание принципа народного единства, который включает в себя и национальные и социальные критерии.

Отсюда решающий вывод. Если мы всерьез намерены сделать праздник Народного Единства воистину всенародным и государственным праздником современной России, то мы должны чествовать его не 4 ноября, а 7-8 ноября, соединяя в один сноп великие даты 1612, 1917 и 1941 годов, как это сделала за нас сама история.

Всякая попытка навязать современной России «новое средневековье», «поповствующее самосознание», как образец национального единства, восстанавливающего вопиющее социальное неравенство и господские отношения в обществе, обречена на провал и на самом деле жаждет только одного - новой крови. Страшно подумать, что все это происходит под лозунгами восстановления народного единства и гражданского мира. Воистину все войны - гражданские и не только - развязывались под лозунгами восстановления мира. Даже Гитлер, нападая на Польшу в 1939 году, заявил, что это «вынужденный ответ» на нападения и провокации противной стороны.

От нас зависит, станет ли новый праздник знаковым в начале новой гражданской войны в России или он послужит делу прогресса и развития российской цивилизации. В том виде, как он представлен сегодня, он действует разрушающе. Его концепция явно не проработана и, по сути, нацелена на социальную, национальную и конфессиональную конфронтацию, жажду исторической мести и новое кровопролитие. Не случайно идеолог этого нововведения Н. Михалков придумал лозунг, противоположный лозунгу социальной революции, - «вооруженная эволюция», а, по сути своей, воинствующая контрреволюция. Как видно, кое-кто у нас еще не навоевался. Да и можно ли всерьез говорить о восстановлении исторической справедливости и народном единстве, разрушая памятники советской эпохи и возводя монументы вождям белого террора? Риторический вопрос, но он приобрел неожиданную актуальность в последнее время.

Памятники советской эпохи и мотивация разрушения

Каким должно быть цивилизованное отношение к памятникам советской эпохи и самой памяти о советской эпохе? Где пролегает грань между фактом отечественной истории и национальной культуры, с одной стороны, и политическим пристрастием - с другой? В частности, каким должно быть отношение к Мавзолею В.И. Ленина и всему мемориальному комплексу на Красной площади? Какова логика политических спекуляций вокруг этой проблемы? Идет ли здесь речь о политической культуре и культуре вообще, о самом статусе нашей веротерпимости и бережного отношения к собственной истории или, напротив, это вопрос восстановления некой исторической справедливости и «изгнании бесов» из русской истории?

Разумеется, есть и место, и время традициям советской эпохи и в настоящем и в будущем. Тем более что весь ансамбль Красной площади в Москве включен ЮНЕСКО в число «памятников, принадлежащих человечеству», а не той или иной политической партии, даже если это «Единая Россия».

Начнем с того, что послужило поводом для очередной атаки на культовые памятники советской эпохи. Таким поводом послужила акция перезахоронения двух знаковых фигур белого движения: его идеолога и философа И.А. Ильина и активного воителя гражданской войны белого генерала Деникина. На этой церемонии все тот же Н. Михалков произнес фразу, которая дала отмашку новой волне антисоветской истерии в СМИ. На вопрос, что вы испытываете в эту минуту погребения, он неожиданно ответил упоительным и многозначительным возгласом: «Счастье…» И тут же мы узнали, что единственное, что омрачает этот сладостный миг нашего выдающегося режиссера, так это сознание того, что Ленин все еще лежит в Мавзолее, что он по-прежнему не захоронен (?).

Эта явно клиническая ситуация заставила меня вспомнить величайшего психолога и философа ХХ века Эриха Фромма, его известное произведение «Анатомия человеческой деструктивности», где он подробно описывает разного рода патологии человеческой психики. Есть в ней и такая главка «Злокачественная агрессия: некрофилия». В ней подробно описан случай, который продемонстрировал наш страстный радетель старины. Некрофилия это действительно страсть, причем страсть избирательная. Человек, возлюбя одних покойников, вдруг начинает страстно ненавидеть других или искать повод к их символическому прикосновению, связанному с перезахоронением. Это и есть акт его высшего счастья. Иногда процесс заходит так далеко, что человек начинает видеть в этом смысл всей своей жизни. Он ставит это выше творчества, выше самой жизни, выплескивая свою страсть в неистовую внешнюю агрессию. Он жаждет новой гражданской войны, которая вернула бы действительность в придуманный им образ светлого прошлого.

Разумеется, у людей талантливых эта болезнь проявляет себя самым утонченным образом, она проникает в их творчество, в их жизнь, но самые неожиданные рецидивы ее появляются при вольном или невольном соприкосновении с властью. Тут человек просто дуреет. С другой стороны, человек талантливый отличается тем, что набрасывает на свою патологию вуаль систематического мировоззрения и эстетического образа, идеализирующего ее проявления. Как известно, нет такой патологии, которая при известных обстоятельствах не становилась бы массовой или групповой. В этом качестве она и описана Павлом Николаевичем Милюковым, который не без оснований увидел в веховском пристрастии к идеализации религиозных форм новую разновидность старого социально-культурного заболевания.

На вопрос, может ли образованное общество всерьез воспринять веховский призыв к возрождению церковного самосознания, он отвечал вполне категорично и определенно: «Господство старого мировоззрения над образованным обществом составляет уже такое отдаленное и неясное предание, что интеллигентные снобы могут свободно идеализировать это мировоззрение и безнаказанно мечтать о его реставрации». Кажется, эта фраза прямо обращена ко дню сегодняшнему, и выдающийся режиссер явно попадает в ее сети. Только интеллигентский снобизм может всерьез ставить вопрос о реставрации монархии и господствующего положения церкви в современной духовной культуре, о «новом средневековье» для России и всего российского народа. Именно в эту программу действий и входит вполне осознанная и злонамеренная атака на историческую память советской эпохи, по-своему великой и знаменательной.

Тело или дело Ленина?

Такова подлинная мотивация «атаки на Мавзолей», но у ее авторов есть и вполне конкретная аргументация, которая как бы призвана оправдать их деяние перед лицом разума и «элементарного нравственного чувства». Речь идет о том, чтобы проявить милосердие к телу вождя и выполнить его якобы последнюю волю быть захороненным на Волковом кладбище в Петербурге рядом с могилой матери.

К сожалению, и в данном случае мы имеем дело с проформой, т.е. с грубой имитацией доброй воли там, где изо всех сил пытаются скрыть лютую ненависть к «вождю мирового пролетариата», вытравить саму память о человеке и той великой эпохе, которую он символизирует.

Даже если такая «последняя воля» имеет документальное выражение, на самом деле она не является самой последней. В этом качестве «самой последней воли» выступает вся сумма исторических обстоятельств, которая и предопределила ту форму захоронения, которую мы имеем.

В 1924 году никому и в голову не могло прийти, что похороны вождя выльются во всенародное прощание, что они обретут культовое звучание, что открытие захоронений в египетских пирамидах придаст новый грандиозный символ идее обретения грядущего бессмертия и воскресения на новом витке развития человеческой цивилизации. Эта неожиданная форма захоронения дала потрясающий синтез древнейших культов и новейшего дерзновения просвещенного человеческого разума на обретение грядущего личного бессмертия.

Самое удивительное, что эта форма захоронение не противоречит и православной традиции, к которой принадлежит В.И. Ленин. Его тело покоится на глубине 2 м. от поверхности земли и находится в прозрачном саркофаге, как это принято в христианской традиции для захоронения святых. Относительно новым является способ бальзамирования тела, но и он не противоречит исторической традиции как таковой. Хотя и привносит в нее модальность уникального «научного эксперимента». С нравственной точки зрения существенно и то, что прямые наследники семьи Ульяновых не имеют претензий в этом вопросе и настаивают на сохранении советской традиции.

Что касается идейных наследников дела Ленина, которое, как известно, «живет и побеждает», то они имеют такое же право на свободу вероисповедания, как и все граждане России. Эта вера в грядущую победу социальной справедливости и человеческого разума над алчным инстинктом частнособственнического грабежа и захвата того, что принадлежит всем, имеет полное право на существование. Без нее все разговоры о нравственности и морали обретают в высшей степени лицемерный характер. Что касается деталей этой коммунистической веры, то они также легко варьируются, как и бесконечные интерпретации христианского вероучения. Сама эта коммунистическая вера в ее марксистско-ленинском варианте приобрела неожиданную культурно-историческую форму атеистического протестантизма, который проделал в советскую эпоху значительную эволюцию в сторону универсального цивилизованного атеизма, нейтрального ко всему комплексу проблем традиционного вероисповедания и исповедующего современную веротерпимость.

Личность и символ

Однако сегодня мы узнали о Ленине много такого, что явно омрачает его светлый образ в глазах сограждан. Всерьез восприняв некоторые открывшиеся нам факты из жизни Ленина, мало кто согласится и впредь поддерживать этот культ, да еще на таком высоком общественном уровне, отдавая для него главную площадь страны.

Если и впредь пользоваться методами гебельсовской пропаганды против коммунизма и коммунистической идеи, выхватывая отдельные факты из общего контекста и ставя их на конвейер тотальной пропагандистской лжи, то результат будет именно таким, как он здесь определен. Другой вопрос, нужно ли это делать?

Например, известно, что историческое христианство накопило за свою историю такое неимоверное количество грехов, а именем Христа было совершено такое неимоверное количество жесточайших преступлений, что, подходя формально к этому вопросу, кто-то с полным сознанием своей правоты пожелает поставить крест на самой этой религии. Кстати, при всех притеснениях РПЦ в годы советской власти вопрос о ее искоренении никогда не стоял и даже, напротив, уже в годы Великой отечественной войны Сталин призвал церковь в союзники. Именно он восстановил патриаршество и дал импульс развитию церкви на новой исторической основе, служа трудовому народу и делу торжества социальной справедливости во всем мире. И церковь тогда с благодарностью приняла эту программу. В отличие от времен гражданской войны, когда значительная часть священства оказалась активной сторонницей белого движения и его кровавых деяний, а после окончания гражданской войны образовала особую церковь за рубежом.

То же самое можно сказать о Ленине и ленинизме, которые продолжили христианскую традицию русской культуры в форме радикальной Реформации, сопоставимой по масштабам и значению для судеб человечества с Реформацией Мартина Лютера. Можно бесконечно рассуждать об ужасах гражданской войны, о правомерности или неправомерности тех или иных приказов и распоряжений, но нельзя забывать старое правило: «на войне, как на войне». И только тот, кто не знает, о чем здесь идет речь, может обвинять Ленина в неоправданной жестокости.

Оценивая политическую судьбу Ленина сегодня, мы вынуждены поставить ему в заслугу два великих деяния. Это Октябрьская революция 1917 г. и НЭП 1921 г. Первая вывела страну из дикого хаоса социальной анархии и дала четкие ориентиры развития российской государственности в современную эпоху. Она дала истерзанной России власть, без которой нас ждала тотальная махновщина от края и до края, утрата элементарной государственности, торжество крестьянского анархизма, а, в конечном счете, распад государства российского. Что касается политических коалиций с другими партиями, то совершенно ясно, что в той конкретной ситуации тотального разброда и шатаний никакая коалиция не могла быть устойчивой, а значит, кто-то один должен был взвалить на себя этот груз политической ответственности. Ленин взял на себя это мужество.

НЭП (новая экономическая политика) потребовала от него еще больших усилий, потому что здесь уже пришлось наступать на горло собственной песне. Ленинская работа «Детская болезнь левизны в коммунизме» навсегда останется образцом политической мудрости и маневра в почти абсолютно безвыходной ситуации исторического тупика. Философский гений Николая Бердяева безошибочно определил историческую правду Ленина и ленинизма в той конкретной ситуации России, в которую ее загнал дряхлеющий царизм с его вопиющей реакцией и реакционностью, культом самодержавного абсолютизма. Вывести страну из этого тупика могла только та политическая сила, которая способна была овладеть стихией народной революции изнутри, и лишь затем привнести в нее организующее и дисциплинирующее начало.

Такой силой и стал в русской истории большевизм, достаточно массовое движение, вобравшее в себя все атрибуты нового атеистического протестантизма. Ленинская железная воля и абсолютная убежденность в своей правоте, прямой аналог Лютеровского «Бог во мне», стали единственным в своем роде орудием, способным вернуть корабль российской государственности в цивилизованное русло. В нашей стране есть и, надо полагать, всегда будут люди, чувствующие, сознающие и понимающие логику этой исторической правды ленинизма.

Но, очевидно, самое главное во всей этой истории связано с нашим общим отношением к прошлому, в данном случае к нашему советскому прошлому. Философия, как способность рефлексивного мышления, давно уже показала, что наша мысль вращается в двух устойчивых алгоритмах: метафизическом и диалектическом. Первый мыслит дуальной парой категорий: старое - новое, или «третьего не дано», «все возвращается на круги своя» и т.д. Это формула простого отрицания: черное - белое, вперед - назад и пр. В социокультурном смысле это логика инверсии - эмоционального перепрыгивания с одной позиции на другую при общем «движении на месте».

Второй, диалектический алгоритм мысли требует трех субъектов, он в полной мере описан в гегелевской триаде: тезис - антитезис - синтез. Как, впрочем, и в христианской Троице. Всякое новое несет в себе элемент старого в снятой форме. Эта формула получила выражение: отрицание отрицания или двойное отрицание, что значит, приращение нового качества при сохранении старого в «снятом» виде, необратимость бифуркационного взрыва в реальном движении истории и мысли. В социокультурном плане это логика медиации - выдвижения третьего в качестве универсального посредника - медиатора - во всех человеческих делах, требующих не только эмоций, но и разума, способности дистанцироваться от предмета своего вожделения.

В нашем нынешнем отношении к Ленину и ленинизму, к их исторической памяти, мы должны стоять твердо на диалектической позиции и следовать требованиям медиационной логики. А значит, не впадать в крайности, не стремится оценивать их в религиозных категориях абсолютного добра или абсолютного зла, не стремиться вернуться в исходную точку дореволюционного развития и тем самым направлять ход вещей в дурную бесконечность, о которой говорят «история их ничему не учит». Ведь ясно, что в истории нет сослагательного наклонения и бессмысленно гнать ее по старой дороге.

Это особенно важно понять с точки зрения логики развития культуры и культурных форм. В наше время отношение к Ленину и советской эпохе - это решающий критерий оценки общего уровня развития российской культуры и, прежде всего, политической и гражданской культуры. Это даже не вопрос наших политических пристрастий. Нам остается лишь одно - быть достойными нашей великой истории, в которой культура и революция, строго в соответствии с нашим резко континентальным климатом, шли рука об руку. Если у России и есть шанс положить конец нынешней либеральной вакханалии всеобщего разрушительства, по принципу «все на продажу», не прибегая к восстановлению советской власти во всем объеме, то это нравственное призвание исторической правоты и востребованности советской эпохи и той социальной правды, которая не имеет права на забвение.

Таким образом, проблема самоидентификации России прямо связана с образом целостности российской цивилизации, а он в свою очередь не мыслим без советской эпохи и ее фундаментальной культурно-исторической встроенности в общий процесс русской истории и культуры.

Размещено на Allbest.ru