Политическая доктрина и состав правящей партии (регулирование социального состава РКП (б) – ВКП (б) в 1920-е годы: цели, специфика, итоги)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Статья по теме:

Политическая доктрина и состав правящей партии (регулирование социального состава РКП (б) - ВКП (б) в 1920-е годы: цели, специфика, итоги)

Никулин Виктор Васильевич доктор исторических наук профессор, кафедра конституционного и административного права, Тамбовский государственный технический университет 

Аннотация

партия решение стабильность

В статье на основе первоисточников анализируется комплекс мер, проводимых советским руководством по изменению социального состава коммунистической партии в 1920-е годы. Рассматриваются кризисные явления в партии, ставшие очевидными в начале 1920-х годов, выявляются их причины и последствия. Исследуется процесс выработки высшим руководством РКП (б) - ВКП (б) решений, направленных на преодоление кризисных явлений в партии. Определяется, что главной задачей предпринятых в этом направлении масштабных акций было укрепление социального фундамента власти как основы внутриполитической стабильности. Выявляется сущностное содержание процесса и формы его проявления. Раскрываются содержание и цели конкретных мер регулирующего характера по изменению социального состава компартии, в частности чистки партии, «ленинский призыв» в партию, выработка жёстких критериев формирования состава партии и другое. Делается вывод, что важнейшим следствием комплекса мер по изменению социального состава партии, предпринятых в 1920-е годы, стал интенсивно развивающийся процесс деления членов партии по сословно - бюрократическому принципу, создание кадрового потенциала власти.

Ключевые слова: большевики, правящая партия, чистка, ленинский призыв, социальный состав, бюрократия, номенклатура, классы, инакомыслие, коммунистическая партия

DOI: 10.7256/2409-868X.2017.1.20695

Дата направления в редакцию: 10-10-2016

Дата рецензирования: 10-10-2016

Дата публикации: 09-02-2017 

Abstract

Based on the primary sources this article analyzed the complex of measures conducted by the Soviet leadership regarding the changes in social structure of the Communist Party over the period of 1920's. The author examines the crisis phenomena in the party, which became evident in the early 1920's, as well as determines their causes and consequences. The article explores the process of formulation of decisions by the supreme leadership of the Russian Communist Party (Bolsheviks) - All-Union Communist Party of Bolsheviks aimed at overcoming of the crisis phenomena in the party. It is defined that the key task of the actions taken in this direction consisted in strengthening of the social foundation of authority as the basis of domestic political stability. The author reveals the conceptual content of the process and forms of its manifestation along with the content and goals of particular measures of regulatory character pertaining to transformation of the social composition of the Communist Party, including purges of the party, “Lenin's summon” into the party, as well as development of coarse criteria of formation of party's composition, etc. The conclusion is made that the crucial consequence of the complex of measures taken in 1920's on changing the social composition of the party, became the intensively developing process of division of the party members according to social estates - bureaucratic principle, creation of workforce potential of the government. 

Keywords: Communist Party, Ideological dissension, Social classes, Nomenclature, Bureaucracy, Social composition, Lenin's summon, Purge, Ruling party, Bolsheviks 

Неизменным вопросом для всех исследований истории советского периода истории России является вопрос о сути системы власти, созданной в СССР. Безусловно, это была специфическая форма власти, уникальная в том смысле, что она, во многом была экспериментальна в историческом ракурсе, поскольку еще ни в одной стране мира не создавалась система власти, основанная на мировоззренческом постулате: один ведущий класс - одна правящая партия в государстве. Специфику этой уникальной в своем роде системы следует искать помимо политических, идеологических, экономических и других факторов во внутреннем организационном механизме правящей партии, который базировался на строгом социально - классовом принципе ее формирования. Доминантной целью правящей партии было обеспечение контроля над всеми сферами управления в государстве. Следовательно, ее состав с точки зрения реализации этой задачи должен быть абсолютно лоялен общей политической концепции, руководству и идеологически безупречен. Такими качествами обладал в полной мере, по мнению идеологов партии, только рабочий класс. Поэтому одна из приоритетных задач состояла в контроле над социальным составом партии, поскольку это ключевое условие способности партии выдержать политический курс и реализовать политическую доктрину.

Помимо данного факта, РКП (б) - ВКП (б) являлась и кадровым основанием системы власти. Именно из партийцев формировалась номенклатура, выступавшая как специфическая социальная группа, осуществлявшая власть в советском обществе. С этой точки зрения РКП (б) - ВКП (б) следует рассматривать не только как массовую партию, но и как кадровую партию, источник кадровой основы власти. Важным обстоятельством, обуславливающим внимание к данной проблеме, является и тот факт, подтверждаемый и другими исследователями, что большевизм, опиравшийся на однопартийную систему, породил принципы и методы руководства, которые легли и в основу государственного управления[1, с. 103 - 112].

В предлагаемой научной общественности статье предпринята попытка на основе первоисточников проанализировать комплекс мер, проводимых советским руководством по изменению социального состава коммунистической партии в 1920-е годы, в соответствии с политической доктриной и направленных на укрепление социальной основы власти и достижение внутриполитической стабильности. Одна из задач - выявить сущностное содержание процесса и формы его проявления.

Поскольку идеологическая доктрина и политическая необходимость диктовали классовую чистоту партийных рядов, этот вопрос в условиях окончания гражданской войны и перехода к мирному развитию начал приобретать первостепенное значение. Между тем состав партии вызывал серьезное беспокойство у руководства РКП (б)- ВКП (б). При анализе состава выяснилось ослабление ее пролетарской основы, наличия в партии "балласта", "неустойчивых" в социальном отношении полупролетарских, интеллигентских и "прочих элементов", что угрожало "перерождением" партии и как следствие - смена ориентиров и целей. Основания для беспокойства по поводу классовой чистоты РКП (б) у руководства, безусловно, были. На IX партийной конференции отмечалось, что с апреля 1917 года партия выросла в 10 раз - с 60 тысяч до 600 тысяч. "За это время, за эти три года, из партии вышли из строя десятки тысяч лучших работников, которых партия накопила в течение 20 лет ее существования. За три года влилось много элементов новых, часть которых мы сами выбрасывали путем перерегистрации[2, с. 121- 140]. На X съезде партии одна из причин кризиса партии виделась в том, что компартия стала терять свой однородный слой, "в нее стали вливаться чуждые элементы, не порвавшие со старой психологией". Руководство и оппозиция соглашались в том, что в условиях гражданской войны партия не могла изменить ситуацию, "разношерстный элемент переработан быть не мог, в силу чего в партии появились разнородные элементы, что усугубило кризис"[3, с. 127-128]. Перед XI съездом Ленин писал: "Нет сомнения, что наша партия теперь по большинству своего состава недостаточно пролетарская"[4, т. 45. с. 19]. Наконец, на XI съезде партии Зиновьев говорит о реальной угрозе, которая нависла над партией ввиду ослабления ее пролетарского социального ядра. "Наша партия по своему составу разнородна. С 1917 г. по 1920 г. значительная крестьянская масса вливается в партию, меняет ее социальный состав. В целом это мелкобуржуазная масса, хотя и шло беднейшее крестьянство, полукрестьяне, полурабочие. С 1917 по 1922 гг. происходит крупнейшая перегруппировка социального состава нашей партии. Отрицать опасность нельзя. Надо разрешить два вопроса: взаимоотношения нашей партии к рабочему классу и о взаимоотношениях нашей партии с крестьянством"[5, с. 346]. Растущая озабоченность руководства опиралась на объективную реальность, нарастание негативных тенденций в партии стало очевидным фактом. Этот процесс интенсифицировался и приобретал внутреннюю устойчивость. Надежда на то, что как только коммунистическая партия сломит сопротивление господствующих классов, после того, как у них будут "отняты средства насилия, школы, газеты" и т.п., процесс вовлечения в партию рабочего класса пойдет усиленным темпом, не оправдалась. Изменения в социальном составе были значительными. Если к началу 1917 года в составе партии рабочих было 60,2%, крестьян - 7,6%, служащих - 25,8%, прочих - 6,8%, то к началу 1922 г. рабочих стало 37,2%, крестьян - 32,1%, служащих - 23,1%, прочих - 7,5%, 7% приходилось на выходцев из других партий. Кроме того, лишь 10% членов партии имели дооктябрьский стаж, остальные вступили в нее в 1919 - 20 гг.[6, вып.1, с. 37]. Это положение было отражением социальной структуры российского общества, основанием которого оставался огромный слой патриархального или полупатриархального крестьянства, а также огромные массы люмпенов, людей, выбитых из жизненной колеи гражданской войной. Естественно, что основной средой, откуда шло пополнение рабочего класса, было крестьянство. Это были, по выражению В. Ленина, еще не "орабоченные" рабочие, "сырые" рабочие, то есть рабочие, не прошедшие многолетней закалки на промышленных предприятиях, не приобретшие соответствующего сознания. Он полагал, что действительными рабочими можно считать только тех, "кто на самом деле по своему жизненному положению должен был усвоить пролетарскую психологию. А это невозможно без многих лет пребывания на фабрике без всяких посторонних связей, и по общим условиям экономического и социального быта"[4, т. 45, с. 20]. Социальный состав общества влиял и на приток рабочих в партию. В 1905 - 1916 гг. рабочие составляли 59% вступающих, в 1917 г. - 56%, в 1919 г. - 38,2%, в 1921 г. - 29,7%.[7, с. 149]. В целом в период 1917-1920 гг. в РКП (б) произошел крутой перелом, связанный с изменением ее состава. Особенно неблагополучным было положение в провинции, в сельскохозяйственных регионах. Так, в марте 1922 г. в Воронежской губернии членов партии насчитывалось 3750, из них рабочих - 923 (24,6%), крестьян - 1633 (43,5%), остальные - кустари, служащие, интеллигенция и прочие. С подпольным стажем было всего 63 человека. Наибольшее число вступивших приходилось на 1918 - 20 годы[8, ф. 1, оп.1, д. 460, л. 6]. Уездные организации представляли и вовсе удручающую картину. Например, Щацкая уездная организация РКП (б) Тамбовской губернии по социальному составу представляла собой: рабочих - 36 человек (18,4%), крестьян - 183 (66,2%), остальные категории - 32 (15,6%). Но самое любопытное состояло в распределении партийцев. Из 251 члена организации в советских, воинских частях и учреждениях, в профсоюзах, кооперативных и партийных организациях было занято 194 человека. Рабочих, не занятых постоянной работой в том или ином учреждении было всего 5 человек, а крестьян всего - ОДИН. Фактически вся организация была аппаратной[9, ф. 840, оп. 1, д. 748, л. 50-51]. Примерно такая же ситуация наблюдалась и в других уездных организациях. Положение становилось опасным, замаячила перспектива "перерождения" партии под напором мелкобуржуазной массы, стремившейся проникнуть в партию и приобщиться к ее материальным и социальным привилегиям. Кроме того, руководство опасалось распространения оппозиционных настроений в низовых организациях. Если "наверху" можно было мерами давления, аппаратными интригами справиться с оппозицией, то распространение ее в низовых организациях грозило подорвать основу режима, основанного на преобладании в партии "молчаливого большинства". Психологический тип партийного новобранца сильно отличался от старого типа партийца, прошедшего школу подпольной работы. В марте 1922 г. Ленин признавал, что "... партия наша теперь является менее политически воспитанной в общем и среднем (если взять уровень громадного большинства ее членов), чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преобладании крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классовой политике"[4, т. 45, с. 19]. В конечном итоге, это был дополнительный фактор, осложнявший решение проблемы противостояния "мелкобуржуазному влиянию".

Каким способом остановить опасное развитие политической ситуации, где найти противоядие процессам, способным разрушить партию изнутри? Эти вопросы встали перед большевиками во всей своей серьезности. Противоядие было найдено в двух средствах. Первое - сохранение и укрепление пролетарского ядра партии, как гарантии против перерождения и второе - ограничение доступа в партию непролетарских элементов. В сочетании эти меры должны были обеспечить решение стратегической задачи - сделать партию более однородной, пролетарской по своему составу. Было решено инициировать процесс "пролетаризации" партии, подтолкнуть его, приняв кардинальные и решительные меры по изменению ситуации, которые заключались в проведении ряда мер регулирующего характера по изменению социального состава партии с целью достижения "максимальной классовой однородности и монолитности". X съезд РКП (б) уже более конкретно определил задачу, выделив ее как не количественное расширение партии, а качественное ее улучшение. В своих решениях съезд поставил задачу "вербовки рабочих и очищение от некоммунистических элементов, усиление мер по предотвращению наплыва непролетарских элементов и ужесточения наказания за рекомендации им"[10, т. 2, с. 327 - 328].

Принятая принципиальная линия на увеличение пролетарского ядра в партии, вскоре стала приобретать черты реальной политики. Проведенная в 1921 г. чистка и ряд последующих мер, рассчитанных на ограничение приема выходцев из непролетарских слоев, позволили увеличить долю рабочих в партии до 44,4%. Более осмысленный характер действия властей приняли после XI съезда. Съезд выразил полное неудовлетворение ничтожно малым количеством членов партии и в связи с этим потребовал покончить "с тем положением, когда на больших заводах, в крупных фабричных поселках число членов наших партячеек совершенно ничтожно"[5, с. 341]. Вопрос о необходимости увеличения приема в партию встал на очередь дня не случайно. На административные и прочие посты требовалось все больше и больше партийцев, а между тем кадровый резерв в партии практически полностью был исчерпан. На XI съезде приводились весьма показательные примеры. В Иваново-Вознесенске насчитывалось 3200 членов партии. А для того, чтобы занять хотя бы руководящие посты в административном, в партийном, советском и хозяйственных аппаратах коммунистами, необходимо приблизительно столько, сколько коммунистов во всей организации. В Московской организации только 20-22% коммунистов были заняты в фабрично-заводских ячейках, да и то из них 50% занимали административные посты. Отсюда вывод - необходимо увеличить прием.[5, с. 353- 399]. И все же опасения и реализм взял верх. Устами Зиновьева был вынесен приговор: "Закроем двери партии - перерыв на год, подучиться надо. ЦК вносит решение на этот год принять строжайшие ограничения. Год посвятить старым членам партии[5, с. 363]. После XI съезда главной задачей становился прием в партию рабочих "от станка", основным лозунгом, так называемая, "замычка", то есть смыкание рабочих рядов, сделать рабочих из полупролетарских в своей массе пролетарскими. Прием в партию резко сократился. За год вновь было принято всего 14 тысяч человек, из них 6 тысяч рабочих, одновременно исключено из партии 28,7 тысячи, 10,7 тысячи вышли сами. Всего в партии осталось к началу 1923 года 373 тысячи членов (против 700 000 тысяч к X съезду)[11, с. 56]. Но курс на ограничение приема в партию продолжался недолго. Давно зревшая идея о расширении ее состава, да и сама ситуация, связанная с острейшим кадровым голодом, вскоре заставили руководство партии резко изменить курс. Можно утверждать, что в конце 1923 - начале 1924 гг. заканчивается первый период в развитии РКП (б) в нэповский период. Политика приема на этом рубеже резко меняется от его ограничения к резкому увеличению. Ряды партии начинают активно пополняться в целях расширения и укрепления социально - политической базы режима. Начало новому курсу было положено решениями XIII партконференции в январе 1924 года, которая в специальной резолюции « О партийном строительстве» выдвинула задачу усиленной вербовки новых членов партии - рабочих от станка. Предполагалось в течение года пополнить ряды РКП (б) не менее 100 тысячами новобранцев. Впоследствии на январском пленуме ЦК сроки кампании были сокращены до трех месяцев. Одновременно закрывался на год доступ в партию непролетарским элементам[10, т. 3, с. 157 - 158].

Кампания по привлечению в партию рабочих началась с "ленинского призыва", о котором объявил январский пленум ЦК. "Ленинский призыв", объявленный в советский период триумфом политики партии, требует тщательного анализа с целью объективной оценки его роли в развитии РКП (б) - ВКП (б). Условия приема в партию во время кампании оставались прежними, но в целях обеспечения массовости приема, партийным комитетам было предоставлено право рассматривать на общих собраниях заявления рабочих, не имевших индивидуальных рекомендаций. Разрешалось подавать групповые заявления, хотя оговаривалось, что прием возможен только в индивидуальном порядке, что на практике повсеместно не соблюдалось. В результате прием в партию принял лавинообразный, неуправляемый характер, где каждый комитет стремился отчитаться об успехах в приеме, нисколько не заботясь о том, кого принимает. В целом число заявлений превысило 200 тысяч. В итоге «ленинцы» составили в 1925 г. 28,3% от общей численности партии[12, ф. 17, оп. 32, д. 7, л. 112]. Что же представляли из себя партийные новобранцы? Факты говорят, что это были далеко не лучшие представители рабочего класса. Хотя по общим показателям картина была достаточно оптимистической. В общем составе ленинцев железнодорожные и производственные рабочие составили 190 тысяч (93,8%). Из числа остальных - около 9 тысяч рабочие по роду своей основной профессии, по социальному происхождению и положению, но передвинутые на работу в учреждения и т.п. Попали в ленинский призыв и крестьяне, примерно, 2 тысячи по СССР. Всего ленинцы "не у станка" составили 6,2 % призыва[13, 1925. № 15-16, с. 9]. Впечатляющими были показатели в провинции. Например, Воронежская губернская организация с января 1924 г. по январь 1925 г. увеличилась с 4100 до 6500, то есть выросла более чем наполовину, значительно увеличилось рабочее ядро организации, с 25% до 37%[8, ф. 1, оп.1, д. 1076, л. 45]. При известных ограниченных возможностях по привлечению рабочих в партию в сельскохозяйственных губерниях, естественно, возникает вопрос о качественном уровне вступивших по ленинскому набору. Возникает и другой вопрос - почему рабочие вдруг "пошли" в партию? Являлась ли смерть Ленина сильнейшим побудительным мотивом для столь значительного их притока в партию? Отчасти, да. Но не настолько, чтобы только в результате одного этого события, хотя, безусловно, и значимого, "ринуться" в партию. Тем более, что в провинции до начала 1924 г. сколь-нибудь заметного стремления вступить в РКП (б) не наблюдалось. В период 1922-1923 гг. партия потеряла значительно больше, чем приняла новых членов. Исключенных КК, добровольно и механически выбывших из партии учтено за эти годы около 53 тысяч членов, перевели же из кандидатов 27 тысяч. Численность партии составила на начало 1922 г. 374 тысячи, 1 января 1924 г. - 328 тысяч. Потери составили 12,6%. Особенно заметен урон в непромышленных регионах. Таким образом, главная причина массового пополнения партии - это инициирование процесса "сверху", подкрепленное "подталкивающими" действиями местных партийных властей "снизу".

В инструкции ЦК от 11 февраля 1924 г. "По приему в партию рабочих от станка" делалась попытка поставить массовый прием в регулируемые рамки. ЦК предлагал при приеме руководствоваться следующим: "Принимать в партию исключительно рабочих и работниц, непосредственно занятых в производстве. Производственный стаж не учитывать. Заявления могут быть как коллективные, так и индивидуальные, однако сам прием может быть только индивидуальный"[12, ф. 17, оп, 68, д. 40, л. 121]. Но на практике никакой тщательной проверки и тем более индивидуального приема не было. Порой утверждение приема длилось 20 секунд. В Борисоглебске только на одном общегородском собрании одновременно приняли 534 человека. Были и анекдотические случаи. Один ленинец заявил, что полагал, видя огромную очередь, что записывают на сахар или крупу, и, не расспросив, подписал коллективное заявление, а потом ему сказали, что он член партии. Многих принимали при отсутствии их самих, заочно, помимо их воли и желания. "Мы вступать в партию не хотели, но по просьбе секретаря вступили". «Всех записывали и меня записали». Отмечались многочисленные случаи, когда отказывающимся от вступления угрожали сокращением, переводом на низкооплачиваемую работу. Тамбовская ГКК отмечала, что во время ленинского призыва, проходило большое сокращение штатов на транспорте и на текстильных фабриках. У рабочих были опасения, что их сократят, а если вступить в партию, то этого можно избежать. Некоторые вступившие считали, что в партии они будут пользоваться более привилегированным положением, надеясь на улучшение своего материального положения[9, ф. 840, оп. 1, д. 3116, л. 107]. В погоне за количеством принимали, а точнее записывали в партию всех, без всякой проверки: малограмотных, больных, верующих, любителей выпить, чересчур старых и слишком молодых. Большинство вступивших не представляли и не понимали ни задач партии, ни своей роли в ней. Ленинский призыв представлял собой не что иное, как массовый набор в партию по списочно - коллективному принципу, когда одновременно, без индивидуального отбора, принимали от 100 до 200, а иногда и более человек. Это была кампания, напоминавшая "партийные недели" времен гражданской войны. В результате такого подхода обеспечивалось выполнение количественных параметров, предписываемых Центром. В Тамбовской губернии, например, из 2249 человек ленинского призыва, работавшие у станка составили 93% принятых, в Воронежской - почти 92%. Заявления шли в основном от рабочих в возрасте от 25 до 45 лет. Основная масса вступивших имела производственный стаж от 1 до 10 лет - 45,6%, от 10 до 15 лет - 22,2%, от 15 и больше - 21%. Среди принятых до 15% были неграмотными [9, ф. 840, оп. 1, д. 3116, л. 108]. Надо полагать, что начиная кампанию, руководство и не рассчитывало на то, что в партию будут приняты наиболее развитые рабочие. Важнее была политическая сторона кампании - получить формальную поддержку своей политики. В реальности и оказалось, что уровень ленинцев в большинстве своем оказался ниже, чем у партийцев со стажем.

Основная масса ленинцев имела производственный стаж до 10 лет, то есть стали рабочими в годы первой мировой войны и в послереволюционный период и не отвечали известному ленинскому критерию о минимальном 10-ти летнем производственном стаже. Необходимо учитывать и еще одно обстоятельство: имевшие значительный производственный стаж находились в таком возрасте, когда бытовые, материальные вопросы занимают человека гораздо в большей степени, чем вопросы политические, и они не были склонны проявлять активность в общественной сфере. Преобладание в провинции рабочих с незначительным производственным стажем, относительно молодых, с минимальным политическим и житейским опытом дает основание выделить некоторые психологические особенности партийных новобранцев. Нельзя сказать, сколько их вступило в партию по идейным мотивам, ясно то, что они определенно были. Они представляли собой новый тип пролетарской сознательности - сознательности пролетарского выдвиженца, имевшего потенциальные возможности продвижения по служебной лестнице, так как со вступлением в партию возрастала вероятность перемещения индивида внутри социального пространства, продвижения по социальной лестнице. И эта часть ленинцев активно использовала эту возможность, проявляя готовность к активной политической деятельности. Другая часть ленинцев, и как представляется большая, была малоактивной, не склонной к активной политической деятельности, присутствие их в партии было пассивным и во многом вынужденным. Для третьей группы существенное значение имело то, что членство в партии означало возможность повышения собственного социального статуса, отсюда их аморальность, карьеризм, видение в партии надежного средства для достижения своих узкопрагматических, эгоистических целей. А получив доступ к власти, они стали прямо заинтересованными в укреплении монополии партийного аппарата на власть. Что общее для ленинцев, так это то, что эту массу, неустойчивую в своих устремлениях, легко было повернуть в нужную сторону. Между тем именно они во второй половине 20-х годов стали занимать руководящие посты в низовом партийном аппарате, а затем и на уровне уездов. Это были в полном смысле "полузнайки", которым было далеко до кадровых партийцев. Их политический и культурный уровень был низок, 80-90% слабо развиты, интересовались в основном вопросами бытового плана. Они были склонны к уравнительности, крайне негативно относились к специалистам и интеллигенции[12, ф. 17, оп. 31, д. 42, л. 2, 26]. В результате партия оказалась "менее политически воспитанной", что с социально-психологической точки зрения означало не что иное, как неспособность принимать самостоятельные решения и влиять на ситуацию в партии, выработать собственную политическую линию. Этот барьер массовой психологии в 20-е годы стал практически непреодолим. Барьер этот можно определить, как способность и готовность партийных новобранцев выполнять одну функцию: для руководителей - командовать, для рядовых - исполнять. То была послушная и доверчивая всякому внушению свыше масса. Но именно на эту массу новобранцев ленинского призыва рассчитывало опереться руководство партии. Ленинский призыв рассматривался не просто как кампания по пополнению партии рабочими, ставки в ней были гораздо выше. Вопрос - "партия и ленинский призыв" охватывал все основные проблемы партийной работы. Именно на основе ленинского призыва предполагалось строить всю концепцию дальнейшего развития партии. Молотов на XIII съезде выделил в качестве основы всей дальнейшей работы два базисных положения: новый курс в партстроительстве на основе резолюции от 5 декабря 1923 года и ленинский призыв. Поскольку декабрьская резолюция оставалась только лишь на бумаге, то ленинский призыв становился определяющим. "С этого ленинского призыва надо считать новую эпоху в развитии нашей партии, ... новый курс нашей партийной политики"[14, с. 515]. Ленинскому призыву постарались придать характер важнейшего политического события, которое определит развитие партии на длительный период. Он рассматривался как безусловная поддержка партии всем рабочим классом, как своего рода индульгенция и одновременно испытание, которое партия с честью выдержала. В вступительном слове на XIII съезде Каменев задал тон выступлений в отношении ленинского призыва, который затем поддерживался официальной пропагандой. "Впервые съезд собрался после того как ушел Ленин. Дни, когда международный пролетариат прощался с Лениным, были днями величайшей сплоченности... Из этих дней родился ленинский призыв. Партия вновь прикоснулась в эти тяжелые дни к самым пролетарским массам. Массы откликнулись на призыв партии. Вновь между коммунистами и широчайшими кругами рабочего класса завязывалась неразрывная связь", - патетически провозглашал Каменев[14, с. 3]. Ему вторил Зиновьев: "В течение 2-х лет ЦК делал сравнительно мало ошибок. Этому две причины: 1) ЦК вел дело в духе Ленина; 2) Это были годы подъема. Мы к партийному съезду пришли, имея за спиной три серьезнейшие проверки. Одна из них - ленинский призыв. Тут нас проверял рабочий класс, миллионы людей. Мы ее выдержали"[13, с. 37-47].

Ленинский призыв стал использоваться и как дополнительный аргумент против оппозиции. Сталин недвусмысленно предупредил оппозицию, что руководство в противоборстве с ней будет опираться на партийных новобранцев. "Партия стала выборным органом рабочего класса, пользующимся безраздельным доверием со стороны рабочего класса. Такая партия будет жить на страх врагам, такая партия разлагаться не может. Разговоры оппозиции о демократии болтовня, а вот когда рабочий класс посылает в партию 200 тысяч новых членов, - это настоящий демократизм. Укажите мне такую другую такую партию. Вы ее не укажите, ибо ее нет в природе. Но странное дело, даже такая мощная партия оппозиции не нравится. Где же они найдут лучшую партию на земле?"[13, с. 246]. Это уже было лицемерие высшей пробы. И многие делегаты это понимали, но молчали. В лучшей партии на земле не может быть несогласных. Руководство в ленинском призыве искало не формального факта поддержки их политики. Действительное его предназначение заключалось в расширении социально-политической базы правящего режима, создания из них в ближайшее время кадрового потенциала, который стал бы надежным проводником политики Центра. Ленинский призыв мог рассматриваться и в качестве пропагандистской кампании и как мера противодействия возможному обострению обстановки в стране. Хотя их страхи были явно преувеличены. К тому времени власть стала уже достаточно устойчивой, она опиралась на эффективный репрессивный аппарат, с помощью которого можно было взять под контроль любую ситуацию. В целом можно говорить, что ленинский призыв - это масштабная политическая кампания, целью которой было укрепление позиций правящего режима.

Все громогласные и самоуверенные заявления лидеров расходились с действительным положением дел, с реальностью. Надежды на ленинский призыв оправдались только в том смысле, что он пополнил ряды "молчаливого большинства", беспрекословно одобрявшего все решения "сверху". Низкий политический, а главное общеобразовательный уровень ленинцев не позволил поначалу даже в достаточной мере заполнить ими местный партийный и административный аппарат. Так, в Воронежской губернии в 1924 г. из общего их числа лишь 20% были использованы в качестве выдвиженцев, в основном в низовом аппарате. Слабым было вовлечение ленинцев и в других губерниях[12, ф. 17, оп, 32, д. 8, л. 16]. Не удалось их и "переварить" в политическом смысле, запросы большинства ленинцев не выходили за рамки материальных и бытовых вопросов. Воронежский губком отмечал в докладе о работе среди ленинцев, что в них чрезвычайно сильно чувствуется "беспартийщина" в вопросах производства и профессиональных вопросах. Дома ленинец и вне дома еще значительно беспартийный. На основе этого делался вывод: "Так как в них много беспартийного, нельзя от них требовать сразу выполнения нашего морального и коммунистического кодекса"[8, ф. 1, оп. 1, д. 884, л. 136]. Ссылки на тот факт, что 70% ленинцев были участниками гражданской войны и что это является свидетельством якобы действительно качественного их состава, также неубедительны. Нельзя данному обстоятельству придавать решающее значение при определении качественного уровня ленинцев. Необходимо учитывать фактор мобилизаций, наконец, время и новая экономическая ситуация меняли людей, их взгляды и мотивы поведения. Принимать упомянутый факт необходимо, но абсолютизировать его в корне неверно. Ведь не случайно же, например, в Воронеже участники гражданской войны составляли 26,3% всех выбывших из партии[8, ф. 1, оп. 1, д. 1845, л. 3].

Проблемы с ленинским набором начались вскоре после окончания кампании. Многие из них, вступив в партию, немедленно стали требовать материальных благ, помощи от комиссии содействия коммунистам при райкомах. Уже в 1924 г. начались выходы ленинцев из партии. Так, в г. Воронеже в 1924 г. вышли 73 человека, в Борисоглебском уезде - 52 человека[8, ф. 1, оп. 1, д. 1845, л. 3]. Особенно усилились выходы в 1925 г., одновременно уменьшается приток в партию рабочих. С 1924 по 1926 гг. партию покинули 80 тысяч человек, из которых 80% составили "рабочие от станка", из них 50% квалифицированные, в большинстве прошедших Красную Армию и гражданскую войну. По сравнению с 1924 г. выход из партии в 1926 г. возрос в 8 раз. Значительная часть из них были ленинцами. По данным проведенного ЦКК выборочного обследования 34 ячеек, подавляющее большинство выбывших во время переписи рабочих состояло из кандидатов и молодых членов партии со стажем с 1924 г. и позже, то есть вошедших во время призыва. В общей сложности массовый набор рабочих, начиная с ленинского призыва и дальше до 1 января 1927 года дал 488 тысяч новых коммунистов - рабочих. Из них 8 тысяч были за это время исключены из партии и 47 тысяч ушли сами. Таким образом, более 10% покинули партию, что свидетельствует о низком качественном составе принимаемых во время массовых вербовок[10, т. 4, с. 210-211]. Необходимо признать тот факт, что еще более значительное число новобранцев, оставшихся в партии, были в сущности балластом, они тяготились пребыванием в ней, но в силу различных причин оставшихся в партии. Например, не прошедших партийную перепись уговаривали пройти ее повторно, дабы не снижать показателей количества рабочих от станка. Какие же факторы предопределяли уход значительной части ленинцев из партии. Если говорить о базовых факторах, то необходимо заметить, что абсолютное большинство их было заражено болезнью "левизны". Ее симптомы - отсутствие реалистического мышления. Партийные органы подогревали среди новобранцев чрезмерные надежды на близкое материальное благополучие, а когда оно не оправдалось, наступило разочарование и пессимизм. Нет материального благополучия, нет общественного признания. Есть политучеба, нудные лекции и бесконечные собрания, необходимость подчинения партийной дисциплине. Об этом предупреждал еще Ленин, говоря, что "многие за то, чтобы богатого сшибить, но себя неинтересно поставить под учет и контроль организации"[4, т. 36, с. 260]. Обследование, проведенное Воронежским и Тамбовским губкомами в 1926 г., позволяет выявить несколько основных детализированных причин выхода ленинцев из партии. Во-первых, семейные обстоятельства. Часто возникали семейные ссоры на почве отказа молодых партийцев от выполнения религиозных обрядов и частых отлучек на партийные собрания и различные мероприятия. В семье рождались подозрительность и даже ревность на этой почве. Семейные обстоятельства назывались преобладающим мотивом выхода, что весьма сомнительно. Видимо, чаще всего этот мотив использовался, как отговорка. Более существенная причина - материальный фактор. Квалифицированные рабочие получали неплохое жалованье, кроме того, имели, как правило, свое хозяйство, и, вступив в партию, они должны были сдерживать свои материальные устремления, чего им явно не хотелось. Не повысили разряд, не дали квартиру, рождалась неприязнь в партийным функционерам, получавшим по 500 рублей, и которых они называли "коммунистическими нэпманами". Были и такие заявления: "А будет ли партия мне платить за подметки, если я на собрания ходить буду". Другой заявлял, что "чем платить членские взносы, я лучше на эти деньги бревна на хату куплю". "Я был в партии, мне партия не помогла получить квартиру". И не платили взносы, порой более года. Тяготила партийная дисциплина, необходимость посещать политзанятия и собрания, отбиравших практически все свободное время. Многие желали использовать свободное время с большей пользой, по личному усмотрению, например, для подработки дома в качестве портного, столяра и т.п. Особенно тяжела была политучеба, обязательная для всех членов партии. Что мог взять от учебы человек, вступивший в партию в 40-50 лет. Посещение 2-3 раза в неделю школы, выполнение другой партийной нагрузки было совершенно непосильно для них. "Мне 45 лет, а меня пичкают лекциями, подлекциями и т.п. Если бы знал раньше, не пошел бы, дома палку дров разрубить некогда". Да и молодые партийцы, будучи малообразованными, мало что усваивали от учебы. Работа с ленинским набором велась исключительно посредством официальных отношений - собрания, заседания, учеба и т.п. В повседневной жизни ленинцы были представлены сами себе, что также способствовало выходу. В качестве других причин назывались также влияние международной обстановки, выступления оппозиции, негативные факты поведения коммунистов или такая необычная причина: один из опрашиваемых заявил, что он считал, что партия согласна с Евангелистскими заветами, но потом разочаровался[8, ф.1, оп, 1, д. 1847, л. 37-40]. Таким образом, причины ухода ленинцев из партии носили многоплановый характер, но в основе - неподготовленность, разочарование и нежелание следовать в русле партийной политики и дисциплины. Эти люди были чужды партии и ее идеалам. Партийная перепись 1927 года выявила значительный слой такого рода партийцев, но можно с уверенностью утверждать, что не будь переписи, они все равно рано или поздно ушли бы из партии. В результате ухудшился и без того не самый лучший качественный состав партии, но резко улучшились формальные, количественные показатели. До ленинского призыва ячейки представляют собой малочисленные объединения, то после они пополнились, расширилась их сеть. К началу 1925 г. РКП (б) насчитывала в своем составе 741117 коммунистов, на 66% больше чем год назад (446089). Всего же за 1924 г. по СССР было принято кандидатами 316 тысяч, рабочие из этого числа составляли 83,3%. Выросло абсолютное и относительное число коммунистов - рабочих. К началу 1924 г. их насчитывалось 196 тысяч (44%), к концу 1924 г. - 499 тысяч (57,9%). Однако не все эти рабочие (по основной профессии) сохраняли связь с производством, работали у "станка". Многие перешли на административную работу, часть осела в учреждениях младшими и средними служащими. Низовые организации на 75% состояли из должностных лиц. Рабочих, то есть лиц физического труда, в партии насчитывалось 302 тысячи (40,8%). Правда, в конце 1923 г. их было всего 18,8%. Увеличилась в целом коммунистическая прослойка в обществе. Было 39 коммунистов на каждую тысячу рабочих, к 1925 г. стало уже 115 на тысячу[13, 1925, № 15-16, с. 5-6]. И все же результаты кампаний, по мнению руководства, не дали желаемого результата. Считалось, что социальный состав неудовлетворителен, партия по-прежнему находится в трудном, переходном периоде. Перспектива вновь виделась в сохранении и увеличении пролетарской основы партии. В связи с этим Молотов на XIII съезде предложил довести процент рабочих в партии до 90%. Но предложение Молотова носило явно утопический характер. Такой результат никогда не достигался и в последующем, несмотря на стремительный рост партии. К 1 июля 1925 года в партии было 911 тысяч членов и кандидатов вместо 446 к 1 апрелю 1924 года (без ленинского призыва). За 15 месяцев произошло удвоение. А к 1 ноября 1925 года в партии уже состояло 1025 тысяч человек. В нее вошли 25,5% всех имевшихся рабочих крупной промышленности. Часть рабочего класса, принятого в партию, росла быстрее, чем общая численность рабочих крупной промышленности. Если принять во внимание только количественную сторону, то результата 90 % в 20-е годы теоретически можно было добиться. К 1928 году численность рабочего класса по сравнению с 1920 годом (700 тысяч) выросла в 5 раз. Но все ли рабочие "бросились" бы в партию? Опыт кампании 1924 года показал: этого можно добиться только под нажимом, неизбежен был и последующий отлив из партии, как неизбежное следствие подобных кампаний. В 20-е годы можно еще было выйти из партии без достаточно серьезных последствий, что стало невозможным в 30-е годы. XIII съезд не принял предложение Молотова, посчитав его завышенным. Ограничились общими фразами: "Близиться время, когда в партию будет входить вся основная масса пролетариата нашего Союза. Съезд поручает ЦК всю работу вести в том направлении, чтобы громадное большинство членов партии в ближайшее время состояло из рабочих, занятых непосредственно на производстве". Ближайшая задача определялась как "добиваться, чтобы в течение ближайшего года в партии было больше половины ее состава рабочих от станка"[10, т.3, с. 212].

Необходимо отметить, что на местах не было единого мнения по поводу дальнейшего расширения партии, в том числе и за счет рабочих. На пленуме Воронежского губкома и ГКК в октябре 1924 года высказывалось вполне обоснованное мнение, что дальнейшее вовлечение в партию необходимо приостановить, так как нельзя имеющимися силами воспитать новобранцев в партийном духе, все больше идет "негодного" элемента. Наблюдалась повальная пьянка, как среди старых партийцев, так и ленинцев. Воспитательные меры ничего не давали. Дальнейший прием будет только усугублять положение. Другая точка зрения - дальнейшее втягивание в партию необходимо. Рабочих нам бояться нечего, они не подведут, а плохая часть в процессе воспитания выявится и будет отсеяна. Больше надо бояться деревни, именно там больше всего вступают из-за корыстных целей[8, ф.1, оп.1, д. 881, л. 82-84]. Вторая точка зрения базировалась в основном на утвердившемся мнении, что хотя рабочий класс малообразован, но у него есть классовое чутье, в силу чего он всегда будет поддерживать компартию. Впрочем, особого значения эти мнения не имели, стратегический курс на расширение партии за счет рабочих был определен и на местах должны были приступить к его реализации. Одновременно с расширением приема рабочих, ужесточались условия приема для служащих и выходцев из других партий. Еще в апреле 1924 года циркуляром ЦК "О приеме в РКП выходцев из других партий" в целях прекращения дальнейшего приема в РКП (б) одиночек из других партий, устанавливалось правило, согласно которому запрещалось принимать заявления от бывших членов партий эсеров, меньшевиков, бундовцев и других. Исключения делались только для тех, кто работал в пользу компартии не менее 3-4 лет, или кто имел особые заслуги перед партией. Причем право приема предоставлялось только наиболее крупным комитетам - Московскому, Ленинградскому, Уральскому, Украинскому, Закавказскому и ряду других[8, ф.1, оп.1, д. 909, л. 14].

В отношении служащих до XIII съезда действовало положение о необходимости для них пяти рекомендаций с пятилетним стажем рекомендующих. Молотов посчитал такие условия недостаточными. По его мнению, вступающий из непролетарских элементов должен доказать, что он выдержанный, идейно стойкий коммунист и только тогда может вступать в партию. Служащего или интеллигента можно принимать только в том случае, когда он в идейном отношении достаточно подготовлен, и, кроме того, "когда он действительно будет полезен советскому государству, если он ведет ту или иную работу среди рабочих и крестьян. Прием интеллигенции и служащих в партию будет ограничен, главным образом, теми из них, которые прошли школу комсомола и которые имеют хорошую политическую подготовку"[14, с. 533-534]. Правда, Молотов дал понять, что с огульными антиинтеллигентскими настроениями мириться нельзя. В руководстве понимали, что полностью закрыть прием в партию интеллигенции невозможно, дабы не лишить партию интеллектуального потенциала. Так же невозможно было дальнейшее ограничение доступа в партию крестьянам, чтобы окончательно не утратить позиций в деревне. Дело в том, что в период с 1921 года (чистка) и по XIII съезд прием в члены РКП (б) всем социальным группам, кроме рабочих был закрыт путем продления сроков кандидатского стажа. В результате в деревенских ячейках к 1924 году имелись кандидаты с 3-х и 4-х летним кандидатским стажем. Молотов обозначил позицию руководства, заявив, что прием крестьян в партию необходим, поэтому надо смягчить прием в члены партии из кандидатов не только рабочих, но и из остальных социальных групп [14, с. 533-534]. В порядке исключения было решено принять в партию 20 тысяч крестьян и тысячу "лучших учителей". Прием крестьян проходил трудно, с усилиями. ЦК отмечал в 1925 году, что заявления шли в основном от крестьян, уже находившихся на советской или другой работе, не порвавших с хозяйством служивого элемента, сельской интеллигенции. Из среды середняцкой массы, занятой исключительно своим хозяйством, не замечалось совершенно никакой "тяги" в партию. Главное препятствие - отрицательное поведение коммунистов в деревне, неумелый подход к крестьянству. Порой сознательно не давали рекомендаций, боясь активного и более грамотного конкурента[12, ф. 17, оп. 68, д. 138, л. 29].

После окончания ленинского призыва (кампания продолжалась до 31 мая 1924 года и все утвержденные ячейками до 1 июля и получившие кандидатские карточки считались принятыми в период ленинского набора) стали проявляться отчетливо две основные тенденции. С одной стороны, резко усиливавшаяся активность служащих в стремлении попасть в партию, с другой, такое же резкое сокращение активности со стороны рабочих. Относительная стабилизация экономического и политического положения в стране, стремление приспособиться к существующему режиму, обеспечить свое будущее заставляло служащих при существующих ограничениях на их прием, искать обходные пути проникновения в партию. Служивый человек понимал, чтобы как то устроить свою жизнь, необходимо стать членом партии. Со второй половины 1924 года отмечается значительный рост числа заявлений о вступлении. В Тамбове, например, количество заявлений от них превосходило как число заявлений от рабочих, так и крестьян. Их заявления составляли от общего числа поданных 37,7 %, но при этом 76,2 % заявлений отсеивались (крестьян - 42,8 %, рабочих -48,9 %, в среднем по губернии - 56,4 %). Отсев был очень велик, во многих организациях до 90 %. Например, в Острогожском уезде Воронежской губернии, в мае 1925 года поступило на утверждение укома 218 заявлений. Принято - 119 человек, отказано - 99. Из этих 99-ти не принятых, только 17 человек были из рабочих и крестьян, остальные служащие, то самое мелкое чиновничество города и деревни, стремившееся правдами и неправдами попасть в партию, руководствуясь в основном карьеристскими и материальными побуждениями[8, ф.1, оп.1, д. 1104, л. 30]. Ограничительные меры сдерживали, но не могли совсем сдержать давление со стороны служащих. Начиная с середины 1924 года, их прием начинает увеличиваться. Находили всевозможные лазейки для преодоления ограничительных правил. Например, одной из таких лазеек стало вступление через комсомол. В 1926 году ЦК потребовал от партийных органов проводить тщательную проверку вступающих в партию служащих путем полного документального подтверждения их автобиографий, продолжительности профсоюзного стажа и работы в профсоюзах. Данные меры были вызваны многочисленными случаями подтасовки биографических сведений. На протяжении 20-х годов жесткая политика в отношении служащих, интеллигенции не менялась. И хотя абсолютная их численность в партии увеличивалась, процентное соотношение неуклонно снижалось. Если в 1925 году служащие составляли 25,6% от общего числа членов партии, то в 1927 году - 16,3%. Но к этим цифрам надо относиться осторожно. Дело в том, что группа служащих была неоднородна. Обычно в нее попадали как лица интеллектуального труда, так и лица, занятые конторско-канцелярским трудом и неквалифицированной работой - курьеры, прислуга и прочие. По признаку основной профессии служащие составляли 16,8%, а по роду выполняемой работы не менее 35,9%[13, 1925, № 15-16, с. 6]. Так что фактически служащие занимали в партии большее место, чем это представляли статистические материалы.

Практика регулирования социального состава партии путем установления общей цифры рабочих, крестьян, служащих, которое может быть принято, и процентного соотношения между ними, и развёрстки по организациям стал основным методом регулирования, хотя еще в апреле 1925 года на XIV партийной конференции было принято решение запретить подобную практику. Такое регулирование носило чисто механический характер, связывало инициативу организаций, лишало их возможности приспособить свою работу к местным условиям, а главное отобрать в партию действительно достойных по большевистским меркам кандидатов. Но по-другому не получалось. Метод систематической разъяснительной работы по вербовке рабочих давал мизерный результат. Рабочие неохотно шли в партию. Прием рабочих продолжался интенсивно до конца 1924 года, после чего наступило замедление. К осени 1925 года подача заявлений со стороны рабочих фактически прекратилась. Причинами столь печального для партаппарата явления назывались самые разные обстоятельства. Это и летний период, когда снижается политическая активность, и то, что партия впитала в себя наиболее активную часть рабочего класса. Называлась и такая причина: летом - осенью 1925 года настроение рабочих изменилось в результате медленного, но устойчивого роста материального благосостояния, уверенности в куске хлеба на завтрашний день, что "благоприятно отразилось на их настроениях, но снизило политическую активность"[9, ф. 841, оп. 1, д. 268, л. 19]. Хотя, казалось бы, наоборот, улучшение материального положения должно было увеличить доверие к правящей партии и поднять политическую активность. В данном случае, мы видим косвенное признание того факта, что многие и многие шли в партию, для того чтобы облегчить свое материальное положение, особенно в трудные периоды.

Между тем социальный состав партии в нужном направлении менялся медленно. В конце 1925 года рабочие еще не стали преобладающей группой. Если брать показатели по роду занятости членов партии, то соотношение выглядело следующим образом: наемные рабочие физического труда - 40,8 %, от общего числа коммунистов, служащие - 35,8 %, крестьяне "от сохи" - 8 96,учащиеся - 1,3 %, работники Красной Армии - 5,4 %, безработные - 1,1 %, батраки - 0,5 %, кустари и ремесленники - 0,2 %, прочие - 1,9 %. [13, 1925, № 15-16, с. 6]. В сельскохозяйственных регионах эти показатели были еще менее качественными. Так, в Воронежской организации члены партии по роду занятий распределялись: рабочие физического труда - 22,7 %, военные - 1,4 %, учащиеся - 5 %, учителей - 0,3 %, ответственные работники - 42,8 %. То есть почти наполовину организация состояла из ответственных работников различного уровня. А если брать всех членов партии, занятых на аппаратной работе, то они составляли более 50 % всей организации[8, ф.1, оп.1, д. 1076, л. 16-17]. Было очевидным, что последуют новые чрезвычайные меры по изменению социального состава партии. Принципиальные решения в этом плане были приняты XIV съездом. Съезд в очередной раз подтвердил преимущественное право приема промышленных рабочих, а также увеличение приема крестьян, бедняков и батраков. Тенденция "орабочивания" партии во что бы то ни стало, опять становилась основной, несмотря на все большие свидетельства невыполнимости этой задачи. Зиновьев вновь доказывал, что в партию можно принимать всех рабочих. "Что самое характерное в нашем рабочем классе? Неужели то, что небольшая горсточка деревенщины перевешивает основную массу? Откуда этот пессимизм как раз по самому основному вопросу"[15, с. 447]. Пессимизм рождался из реальной ситуации, складывающейся в партии. Партия стремительно росла количественно. Качественный же состав ухудшался. Тенденция игнорирования качества, начавшаяся с ленинского набора, продолжала усугубляться. XIV съезд внес изменения в устав, суть которых состояла в "смягчении формальных условий по вступлению в партию рабочих и крестьян", что должно было стимулировать приток в партию нужного контингента. Однако и эта мера не принесла желаемого результата - поставленная цель довести долю промышленных рабочих не менее чем до половины состава партии оказалась недостижимой. При увеличении численности партии до 1199616 человек, доля рабочих выросла с 42% в 1925 году до 56% в 1927 году. Только за два года (1924 - 1926 гг.) в партию было принято более 800 тысяч человек, в том, числе более 500 тысяч рабочих[10, т. 4, с. 211]. Число заявлений от рабочих постоянно колебалось, в период массовых вербовок резко возрастало, между кампаниями также резко падало, хотя абсолютные показатели, отражающие постоянный рост "тяги" рабочих в партию, неуклонно повышались. Так, в Воронежской губернии за первое полугодие 1926 года было подано 1924 заявления, за этот же период 1927 г. - 2036 заявлений. В составе подавших заявления рабочие составляли соответственно 19,1% и 24,1%. Перевод из кандидатов в члены партии также увеличился на 40%, рабочие составили 39% всех переведенных[16, 1927, с. 78-79]. Но эти показатели ничтожно малы по сравнению с более чем 90% долей рабочих, вступивших в 1924 году. Более того, и во время массовых кампаний число принятых рабочих сокращалось. В той же Воронежской губернии с 1 ноября 1927 года по 1 января 1928 года (кампания в связи с 10-ти летней годовщиной октябрьской революции) было подано 1639 заявлений. Всего принято - 1286 человек (78,5%), из них рабочие - 66,8%, значительно меньше, чем в первую кампанию. Общий прирост составил в 1924 - 1925 гг. - 63%, в 1927 г. -11,9%[8, ф. 1, оп, 1, д. 2077, л. 37-40]. Все это свидетельствовало о сужении социальной базы для пополнения партии рабочими, не в смысле наличия необходимого количества, численность рабочего класса постоянно росла, а в смысле наличия "тяги" рабочих в партию. Кроме того, вследствие отсева части принятых, выдвижения рабочих на административные должности, переход на учебу (ежегодно переходили на работу вне предприятия и на учебу более 20 тысяч человек - 6 % работающих у станка или около 2,5% ко всему составу партии), доля рабочих даже сокращалась. В итоге рост партии за счет рабочих "от станка" не только не покрывал потери, но даже имелось понижение: на 1.01.26 г. - 40%, 1.07.27 г. - 37,5%, при абсолютном росте числа рабочих по социальному происхождению: 1.07.26 г. - 582 тысяч, 1.07.27 г. - 621 тысяча[10, т.4, с. 211]. В Воронежской губернии в результате октябрьского призыва 1927 года процент рабочих вырос с 36% до 49,3%, но уже в первой половине 1928 года рабочие с производства вместе с сельскохозяйственными рабочими и младшим обслуживающим персоналом составляли 34,6%[16, 1928, № 2-3, с. 9]. Несмотря на очевидные издержки такой политики, партийные комитеты продолжали получать циркуляры, с требованием "значительно усилить прием рабочих от станка, с тем, чтобы в течение 2-х лет рабочие с производства составляли не менее 50% общего состава партии". Обычные меры не давали нужного результата. Тогда прибегли вновь к кампанейскому методу, причем, даже не удосуживаясь теоретически обосновать, как это делалось раньше, причины. Кампании просто стали приурочивать к юбилеям, годовщинам. Очередной призыв был объявлен в честь 10-летия октября. На XV съезде сообщалось, что за первые недели призыв дал 70 тысячам заявлений от рабочих. Но затем произошло то, что и должно было произойти. После кампании приток в партию рабочих резко сократился, а местами совершенно прекратился. Местные партийные органы буквально "разбивали себе лбы" в попытках преодолеть заветный 50 % рубеж, но он так и оставался недостижимым. Особенно трудно преодолеть его было в регионах с преобладающим крестьянским населением и распыленными кадрами пролетариата. Объективно в регионах, подобных ЦЧО, нельзя было добиться нужного результата. В ЦЧО, чтобы довести долю рабочих с производства хотя бы до 40 - 41 %, необходимо было принять в течение 2-х лет 13-14 тысяч человек, то есть 60 % всех принимаемых должны были составлять рабочие с производства. Подобную задачу решить было крайне сложно без всякого рода статистических ухищрений. В октябре 1928 года по ЦЧО кандидаты - рабочие составляли лишь 44 %, да и те терялись на пути к членству в партии. Для улучшения количественных показателей в группу рабочих с производства стали включать и сельхозработников и батраков. В Воронежской губернии во время октябрьского призыва они составили 12,9% всех принятых. Но совершенно очевидно, что это не чистые батраки - пролетарии, а в своей массе полубатраки - полукрестьяне. Из 52-х таких "пролетариев", принятых в Козловском округе, 42 имели в своем пользовании землю, 37 - обрабатывали землю личным трудом, 37 - имели дома в деревне. Да и рабочие с производства еще во многом оставались связанными с деревней. Среди вступивших рабочих (122 человека) 22 имели землю, 19 дома в деревне, личное участие в сельхозработах принимали 17 человек[8, ф.1, оп, д. 881, л. 28]. С точки зрения политической доктрины, рабочие, не утратившие связь с деревней, наиболее подвержены идеологической неустойчивости, поскольку они ставят интересы своего хозяйства выше интересов партии. Таких партийцев во второй половине 20-х годов было немало. В Воронежской организации связь с деревней не утратили около 15 % рабочих, в Тамбовской - 16 %. [8, ф.9, оп. 1, д. 20, л. 27-33]. Данное явление можно расценивать как отход от принципиальной позиции в вопросе приема в партию, с единственной утилитарной целью - добиться, хотя бы формально, запрограммированного социального состава партии. Почему же рабочие, несмотря на все призывы, также неохотно шли в партию в конце 20-х годов, как и в их начале? Причины в основном не изменились. Одна из главных причин - нежелание связывать себя партийной дисциплиной, которая в основном сводилась к обязательному посещению всех партийных мероприятий и выполнению многочисленных, порой совершенно никчемных и никому не нужных, но отнимающих массу времени, партийных поручений. "Я вижу как ты целыми днями бегаешь как угорелый, я этого не хочу", - говорил рабочий, когда ему предлагали вступить в партию [8, ф.9, оп. 1, д. 20, л. 27-33]. Некоторые не вступали, опасаясь, что при вступлении могут докопаться до прошлых "грехов": в голодные годы спекулировал, ушел с производства, делал для продажи зажигалки, не участвовал в гражданской войне и т.д. Если говорить о первопричине нежелания вступать в партию, то она, заключалась в том, что человеку, который не руководствовался корыстными мотивами, в партии делать было нечего, она ему ничего не давала, кроме дополнительных хлопот. Перелом в этом плане в период нэпа еще не наступил, он наступит позже, в 30-е годы. Поэтому и приходилось партаппарату использовать для вербовки рабочих такие методы, как массовые кампании, созыв открытых партсобраний, индивидуальная обработка рабочих. Во всей этой "методике" чрезвычайно силен был момент зазывания, заигрывания, искусственности и принуждения. Не было одного - искреннего стремления основной части рабочего класса вступить в партию и разделить с ней "все тяготы строительства нового общества".