Политическая социализация и идентичность в условиях трансформации российского общества

Политическая социализация способствует усвоению индивидом политических норм и ценностей социума, накопленных предыдущими поколениями, а также приобретению необходимых для участия в политической жизни общества навыков и опыта. Политическая социализация индивида направлена на формирование у него понятия идентичности с социальной (политической, конфессиональной, этнической) группой, принятие и усвоение им ее интересов. Посредством осознания своей идентичности у личности формируются контуры политического мышления, которые она выражает в определенных действиях, имеющих политический характер -- митингах, выборах, акциях, имеющих политическую направленность.

Осознание политической идентичности с общественной системой характеризует установку политического сознания индивида в отношении политической власти, политических лидеров и институтов этой власти как положительную. Стабильность политической системы обеспечивается эффективностью процесса политической социализации во всех слоях общества.

Эффективная политическая социализация способствует полноправному вхождению личности в общество, обеспечивая воспроизводство политической и культурной системы данного общества. Исследуя влияние процесса политической социализации, политических воспитания и образования на подрастающее поколение. А.И. Щербинин отмечает, что «политическая социализация воспроизводит в каждом новом поколении сложившиеся стереотипы восприятия политического мира. Политическое воспитание нацелено на адаптацию человека к условиям, задаваемым каждой эпохой или ее этапом и связано с поддержанием баланса в системе. Политическое образование, наряду с консервативной составляющей (что роднит его с политической социализацией и политическим воспитанием), включает в себя элемент инновационного прорыва и предполагает развитие интеллектуальных, критических способностей индивидов» [50].

Формирование установок национальной идентичности является одним из существенных факторов политической социализации подрастающего поколения. Усвоенные в процессе осознания этнической идентичности нормы и ценности могут быть проецированы на политическое поведение подростков через установки коллективной идентичности. Соответственно, распространенность определенной групповой идентификации (в частности этнической), может стать одним из факторов прогноза возможного направления политического развития российского социума.

В связи с этим возникает вопрос о необходимости проявления государственной властью определенных ориентиров в процессе политической социализации новых поколений общества. Являясь государственным социальным институтом, школа, в силу выполняемых функций, представляет собой тот инструмент власти и общества, который способен в процессе социализации формировать гражданское сознание подрастающего поколения в заданном идеологическом векторе, оказывая тем самым прямое и латентное влияние не только на учащихся, но и на окружающую их среду. Необходимо заметить, что за время формирования и развития российской школы ею были выработаны достаточно эффективные формы и механизмы социализации учащихся, в том числе и по этническим вопросам. Хотя необходимо заметить, что характер и содержание выработанных методов и механизмов трансформировался в зависимости от развития политической системы российского общества и государства.

Идентичность в обществе поддерживается наработанным социальным капиталом -- взаимосвязями, способствующими сохранению механизма социального воспроизводства, доверием, конвертируемостью социального капитала в экономический и внеэкономический капиталы. Конвертируемость означает, что общество или человек, обладающие социальным капиталом, легче достигают экономических успехов (капитала) и других видов внеэкономического капитала.

К последним относятся человеческий, культурный, символический, творческий, интеллектуальный капиталы. Формирование социального и человеческого капитала не было предметом систематического исследования в отечественной литературе, тем более, в связи с его воздействием на идентичность.

Сложность задачи состоит в том, что разрушенная идентичность не способствует формированию социального капитала, а отсутствующий социальный капитал не позволяет утвердиться идентичности.

Сегодня чрезвычайно важно осознание значимости человека не только как ресурса экономической системы, а его способности самому быть капиталом общества, а также значимость в качестве капитала развитого человеческого взаимодействия в обществе, воспроизводства социальных связей, эффективности их использования, ответственности и доверия между людьми, формируемой этими процессами идентичности. Преодоление кризиса идентичности посредством развития социального капитала, равно как взаимообусловленность социального капитала и идентичности являются ответом на глобальный и региональный вызовы идентичности и устойчивости обществ.

Главная проблема идентичности и социального капитала -- отсутствие их противостояния обществу, в целом, не исключает того, что в имеющихся ассоциациях могут складываться идентичности и формы социальных связей, нужные обществу. Одной из таких форм является доверие, выступающее важной чертой социального капитала.

По мнению Фукуямы, общества с высоким уровнем доверия и социального капитала, такие, как, например, Япония и Германия, создают крупные производства без поддержки государства. Там же, где социальный капитал развит слабо, государство замещает его роль, направляя усилия на увеличения человеческого капитала путем строительства школ и университетов [47, с. 37].

Находясь в указанных сообществах, человек менее склонен быть «экономическим человеком», устремленным к максимизации выгод. Он стремится проявить себя как член социальной группы, к которой он испытывает доверие. Доверие выступает лишь как часть достоинств небольшого сообщества, которое в целом «прозрачно» друг для друга в моральном отношении, делает моральные принципы более важными, чем в «большом обществе». Именно поэтому некоторые теоретики, например, А. Этциони, связывают возрождение морали общества с моральными основами в сообществах и видят в коммунитаризме важное основание морали общества в целом. Другие, главным образом, либералы, в противоположность коммунитаристам, считают, что социальное и моральное складываются при рациональном стремлении к максимизации выгоды при совместном труде и господстве индивидуалистических устремлений.

Фукуяма определяет доверие следующим образом: «Доверие -- это возникающее у членов сообщества ожидание того, что другие его члены будут вести себя более или менее предсказуемо, честно и с вниманием к нуждам окружающих, в согласии с некоторыми общими нормами» [47, с. 52]. Социальный капитал -- это тот потенциал общества или его части, который невозможен без доверия между его членами. Он может быть достигнут в семье, в нации и в других человеческих сообществах и ассоциациях. Социальный капитал как воспроизводящиеся связи между людьми основан на объединяющих их традициях и обычаях. Доверие возможно, если сообществу присущи моральные ценности, разделяемые всеми, и его члены могут быть уверены в том, что и в своем поведении они могут быть сходными. «Не принижая роли договора и эгоистического интереса как основ ассоциации, -- отмечает Фукуяма, -- надо сказать, что наиболее действенные организации имеют под собой другую основу: коллектив, объединенный общими этическими ценностями. Членам таких коллективов не требуется подробная контрактно-правовая регламентация их отношений, потому что существующий между ними моральный консенсус является базисом их взаимного доверия. Социальный капитал, требующийся для создания такой моральной общности, в отличие от других форм человеческого капитала, невозможно получить как отдачу от того или иного рационального вложения.

«Вложиться» в то, что обычно называют человеческим капиталом -- в высшее образование, в получение профессии... -- достаточно просто, человек лишь должен пойти учиться в соответствующее учебное заведение. Напротив, приобретение общественного капитала требует адаптации к моральным нормам определенного сообщества и усвоения его в рамках таких добродетелей, как преданность, честность и надежность. Более того, прежде чем доверие сможет стать обезличенной (курсив наш. -- Авт.) характеристикой группы в целом, она должна иметь некоторые нормы, общие для всех ее членов.

Социальный капитал не может стать результатом отдельного человека, он вырастает из приоритета общественных добродетелей над индивидуальными. Склонность к социализированности усваивается куда труднее, чем другие формы человеческого капитала, но, поскольку, в ее основе лежит этический навык, она также труднее поддается изменению или уничтожению» [47, с. 53-54].

Эта «константность» социального капитала и идентичности -- лишь та точка, вокруг которой формируются дальнейшие инновации.

Фукуяма подчеркивает экономическую, прагматическую ценность доверия, когда доверие позволяет работать не принудительным механизмам социального контроля, а гражданскому обществу. Доверяя друг другу, люди преодолевают многие трудности, экономят свои усилия, терпят меньше издержек экономического и морального характера.

Отсутствие объединений, заполняющих нишу между семьей и государством, свидетельствует о слабости гражданского общества. Слабость чувства ответственности и обязательств по отношению к другим, общее недоверие к посторонним влечет за собой неустойчивость любых отношений между людьми, которые не состоят в родстве между собой, не образуют кланов. Поэтому доверие является основой социального капитала только тогда, когда оно лишено родственной или клановой ограниченности, бандитской «повязанности», а предполагает многообразия форм социализации, ориентировано на доверие между всеми людьми.

Социальный капитал может, таким образом, приватизироваться, как любой другой капитал, но это -- совсем не то, в чем заинтересовано общество.

Так, в США, Японии и Германии высокая степень доверия, не зависящая от родственного статуса, сформировала фундамент социального капитала.

«В терминах социального капитала я мыслю будущее социальной жизни -- сети, нормы и доверие, дающие возможность участникам совместно действовать более эффективно для достижения целей долевого участия», -- писал социолог Р. Патнэм [55].

Изучая региональное управление в Италии, он пришел к выводу, что северная Италия развита лучше, чем южная потому, что в ней больше социального капитала. Социальный капитал достигается долгими социальными связями, в которых люди помогают друг другу, основываясь на взаимном доверии и нормах взаимодействия. Патнэм считает, что социальный капитал возникает в сообществах с сильными моральными ресурсами. Социальные связи -- нормы взаимодействия -- доверие -- социальные связи -- такая модель социальных отношений, по Патнэму, делает возможным цивилизованное сообщество. Он считал, что добровольные организации в демократическом обществе показывают степень участия социального капитала в социуме. Эти ассоциации способствуют и усиливают роль коллективных норм и доверия, которые являются основой поддержки хорошо слаженных коллективов. Использование социального капитала означает общие обязательства, помогающие осуществлению совместных целей.

Социальный капитал не является единственным видом внеэкономического капитала. Он дополняется другими. Так, человеческий капитал связан с индивидуальностью. Человеческий капитал включает как количественный размер труда, используемого в производстве, и объем знаний, так и умения, которыми обладают трудовые ресурсы. Под человеческим капиталом понимается воплощенный в человеке запас способностей, знаний, навыков и мотиваций, имеющих не только экономическую ценность. Они составляют капитал, так как могут служить источником будущих доходов и выгод (как материальных, так и психологических). Но это капитал особого рода, так как он воплощается в личности своего носителя.

Социальный капитал понимается как включенность в систему отношений, обеспечивающих доступ к ресурсам других акторов (или более эффективное использование собственных ресурсов с их помощью).

Проблема поликультурного воспитания подрастающего поколения, в определенной мере напоминающая современную проблему, сложилась в период транзита в советской школе в 20-е гг. ХХ в. Так Наркомпросс, обращая внимание на необходимость устранения в системе образования национальной нетерпимости, отмечал, что «Борьба с отдельными фактами подменяет собой общую пропаганду, увязанную с интернациональным воспитанием. Имеются так же другие случаи проявления великорусского шовинизма, выраженные в презрительном отношении к ученикам нацменам» [3]. В то же время, опираясь на постановление Наркомпросса, национальные школы проводили автономную политику в области образования и социализации, в которой отстаивалась позиция единства национального и религиозного воспитания, проводившаяся под лозунгом национально-культурного возрождения. В связи с чем этноконфессиональные установки усилили свою социализирующую роль. Решить проблему поликультурности подрастающего поколения, в определенно мере, помог принцип целенаправленного интернационального воспитания учащихся, который способствовал формированию установки равенства между представителями различных национальностей проживающих на территории СССР, формированию понятий единых целей нового общества.

На наш взгляд, справедлива точка зрения, согласно которой социальные модели идентичности -- территориальная/региональная, конфессиональная, гендерная, возрастная, этническая и т.д. -- приобретают в современном обществе политический характер. В данном случае нельзя не согласиться с канадским философом Ч.Тейлором, который утверждает, что современная идентичность (любой ее вариант!) -- политическая по своей сути, поскольку требует не просто универсального признания, но, прежде всего, признания тех групп, которые были в известной степени маргинальными и в отношении которых ранее применялась дискриминация.

Найдется немало примеров того, как в современной политической жизни традиционные политические акторы -- классы, партии, профсоюзы и даже государства -- играют все меньшую роль, снижается влияние идеологии в партийной жизни; большинство партий для привлечения сторонников становятся «всеядными». Классические партии, опирающиеся на четко обозначенные идеологию и социальный класс, все чаще оказываются в рядах аутсайдеров, не надеющихся на политический успех. В политической практике государств Западной и Восточной Европы в последние годы все более значительную роль играют не просто «правые» силы, но те игроки, в чьих программах присутствуют националистические лозунги. Политические деятели все реже становятся «образцами для подражания», а современного «типичного» гражданина интересует скорее стиль жизни референтной группы, а не политические взгляды реальных политиков. Наконец, в условиях ускорения информационного обмена человек вынужден «примерять» все новые и новые варианты идентичности.

В развитии политической идентичности наших сограждан в посткоммунистической России можно выделить несколько этапов: а) 1991-1998 гг. -- период доминирования негативной деструктивной идентичности, когда традиционные модели политического позиционирования у большинства россиян были разрушены; б) 1998-2002 гг. -- период противоречивого (конфликтного) состояния политической идентичности; в) с 2003 г. -- период деполитизации сознания и расширения оснований для формирования политической идентичности. При этом о периоде 2003-2004 гг. можно говорить как об определенном переломе -- преодолении кризиса политической идентичности россиян [31-36].

Основными компонентами идентичности, по мнению Л.М.Дробижевой, являются группы, с образом которых связывает себя индивид, представление о «своей группе» («мы-образ»), эмоциональная окрашенность отношения (может быть позитивной и негативной) [16]. На наш взгляд, в структуру идентичности необходимо внести образ «другого». Л.М.Дробижева, ссылаясь на типологию А.Н.Малинкина, выделяет актуальные для новой России параметры самооценки. Среди них -- характеристика места России в мире; отношение к особости России, русским, другим народам мира и РФ, к традиционной российской идентичности, к модернизации; отношение к интеграции в мировое сообщество (глобализации).

Важнейшими показателями при оценке состояния политической идентичности являются устойчивость ее моделей и степень распространения негативизма. Негативная политическая идентичность должна рассматриваться не только как этап социализации, но может представлять собой и серьезную политическую проблему. Пик развития негативных моделей политической идентичности пришелся на вторую половину 1990-х годов, в это время произошло расслоение социального самосознания («русские» и «россияне», «новые русские» и «старые русские»), а также политизация и фрагментация моделей идентичности на отдельные субидентичности -- профессиональные, этнические, расовые, религиозные, лингвистические, мифологические и другие. Например, в 1996 г. в сознании высококвалифицированных рабочих доминировали негативные модели идентичности, что соответствовало утраченному на тот момент чувству социальной перспективы для этой группы и вообще тождества группы как таковой. В 1998 г. единственный раз за всю серию опросов «Политический Петербург» было зафиксировано преобладание негативных моделей идентичности у такой исключительно благополучной в социальном отношении в российских условиях профессиональной группы, как управленцы.

Как показало исследование ИС РАН «Российская идентичность в социологическом измерении» под руководством М.К.Горшкова, в сознании граждан России доминирует положительная трактовка «мы-образа» (до 93% опрошенных в возрасте от 16 до 65 лет не демонстрировали негативных реакций на свою социально-статусную и референтную группы) [11].

Результаты свидетельствуют, что собственно политические формы идентификации в настоящий момент в сознании россиян актуализированы слабо. Конечно, это является во многом следствием «политики стабильности», которая активно проводится политическим классом России в последние восемь лет. Например, «часто» ощущают общность с социально-статусными группами больше половины россиян (с товарищами по работе, учебе -- 55% респондентов, с людьми своего поколения -- 57%, с людьми той же профессии, рода занятий -- 59%, с людьми того же материального достатка -- 46%).

Этнический фактор в формировании политической (и, прежде всего, партийной) идентификации является наиболее спорным. В 1980-1990-е годы многие зарубежные исследователи ставили вопрос о воздействии межнациональных отношений на формирование партийных симпатий или выбор при голосовании.

Ученые при этом занимали прямо противоположные позиции. Некоторые исследователи полагали, что этот вопрос в программах партий эксплуатируется только тогда, когда этнические меньшинства увеличиваются количественно на определенной территории и начинают восприниматься представителями титульной национальности как фактор, угрожающий их доминированию (как следствие, эта тема актуализируется). Согласно другому мнению этнические отношения не являются значимым фактором тяготения людей к той или иной партии и не могут существенно влиять на выбор при голосовании. Исследование ИС РАН подтвердило, что для оценки уровня интенсивности политической идентификации в современном российском обществе важно то обстоятельство, что с людьми той же национальности часто испытывают чувство общности больше половины россиян (эту позицию отметили 54% респондентов). При этом общегражданская идентичность «мы-образа» актуализирована в сознании только 35% россиян (на уровне персональной самооценки эта характеристика упоминается респондентами несколько чаще, чем собственная этническая принадлежность или регион проживания). Фактически это свидетельствует о том, что значительная часть граждан России может попасть под влияние националистической риторики, а проблема формирования общегражданской политической идентичности в нашей стране стоит до сих пор достаточно остро.

Доля людей, для которых в общении с другими значимо их восприятие смысла жизни и их конфессиональная принадлежность, остается высокой -- с людьми, разделяющими взгляды респондента на жизнь, испытывают чувство общности 62%, но при этом близость с людьми по политическим взглядам -- только 27% (причем среди более молодых граждан страны таковых еще меньше). Но и тех, кто ощущает близость с людьми, не интересующимися политикой, тоже не очень много -- каждый пятый (22%).

В ситуации резкого изменения всей жизнедеятельности российского общества идентификация населения по религиозному или национальному признаку приобретает ярко выраженный политический характер. Это проявляется в частности, в стремлении некоторых партий использовать в своих программах религиозно-идеократические, национально-религиозные, ценностно-демократические подходы и концепцию «оригинального» развития России. Периодически проявляющийся рост сепаратистских, центробежных настроений свидетельствует о том, что люди боятся утратить свое национальное «я», которое является «последним прибежищем» после разрушения «имперской» идентичности или связи с советским народом. В нашей стране этническая идентификация связана с территориальной и конфессиональной. Россия -- евразийская страна, объединяющая более 150 народов и народностей, пестрая в социокультурном (смесь западного индивидуализма и традиционной восточной общинности) и конфессиональном (православие, ислам, иудаизм, буддизм и т.д.) отношениях Связь между политической ориентацией (демократической, коммунистической или центристской) и проявлениями стереотипов этноцентризма достаточно слабая. Однако авторитарное сознание населения почти обязательно сопрягается с такого рода стереотипами, противопоставляя «своих» и «чужих» и демонстрируя некритическое одобрение характеристик «своих» и приписывание «чужим» более низкого статуса. К характеристикам авторитарной личности относятся и негативные установки к «чужакам», политический конформизм по отношению к своей группе, консерватизм, конвенционализм, милитаризм, религиозность, нетерпимость к инакомыслию, неопределенности и беспорядку, политическая интолерантность, отказ от приоритета рационального начала в выборе политической позиции.

Утрата привычных ценностей отдельным человеком, «изживание» старых стереотипов в отношениях «государство -- индивид» и «индивид -- индивид» сопровождались в 1990-е годы утратой идентичностей, облегчающих межличностную коммуникацию. Этническая идентичность как наиболее «видимая» выходила в самоопределении человека на первый план, когда иные значимые идентичности (в т.ч. и политическая) размывались. Этническая идентификация может проявляться различно, например, в виде негативного отношения к возможности доступа представителей нетитульной нации к рычагам политической власти и экономического влияния.

«Русская карта» активно разыгрывается представителями политической элиты. Сейчас в России ощущающие себя этнически русскими действительно переживают кризис идентичности, что находит выражение в чувстве потерянности, аполитичности, неспособности или нежелании поддерживать «своих» в отличие, например, от практик «солидарности» народностей Кавказа. У большинства русского населения новые политические ценности не сформированы. Политическая самоидентификация (самоназвание) россиян не соответствует системе их политических ценностей. Именно поэтому современный российский авторитаризм выполняет очень важную адаптационную функцию, он призван компенсировать утрату политической и национальной идентичности. Робкие пока попытки высших страт политического класса навязать обществу идеологему «российская национальность» оборачиваются своего рода новой версией проекта «новой общности `советский народ'» и ставят в очередной раз под сомнение правомерность вопроса «Что значит быть русским в России?». Парадокс, но позиционировать себя как русского в собственной стране, как бы сказать помягче, некомфортно, неудобно.

И этому вряд ли могут служить объяснением широко известные слова С.Хантингтона о том, что «кризис национальной идентичности наблюдается повсеместно, то есть носит глобальный характер».

В России, как и в современной Европе, сохраняется серьезный конфликтный потенциал этнической идентичности вопреки стремлению политического класса создать солидарное общество с единой наднациональной моделью идентичности [5]. Для России ситуация осложняется стремлением национальных элитных групп в субъектах Федерации сохранить в качестве значимых моделей и национальные, и региональные, которые позволяют жестко контролировать формирование общественного мнения и «направлять» его; для Европы -- фактически провалившейся политикой мультикультурализма. Но для большинства европейцев этническая идентичность переплетается с общегражданской; когда они говорят о себе «я француз», «я немец», «я итальянец», то имеют в виду одновременно обе модели самопозиционирования. Другое дело, если речь идет о гражданах европейских стран -- потомках выходцев с африканского или азиатского континентов. Для них в любом случае сохраняется примат этничности над гражданством. Например, во Франции потомки выходцев из стран Магриба практически поголовно продолжают воспринимать себя «не как французов».

В данном случае ситуация осложняется тем, что этническая идентичность тесно переплетена с конфессиональной. Сформировалось три модели такой идентичности. Представители первой группы («граждане окраин») если и считают себя «французами», то очень четко связывают «свою Францию» с местом своего реального обитания, т.е. понятие «Родина» имеет вполне конкретный локально-территориальный характер и сопряжено с ощущением достаточной безопасности в окружении таких же потомков эмигрантов. Для представителей второй группы -- «приспособленцев» -- важно заявить, что они «не такие как все», но имеют равные с другими гражданами права и возможности. Третья группа -- «космополиты» -- самым главным считают свою собственную индивидуальность, для них это важнее, чем принадлежность к какой-то группе, в том числе и своей этнической. Это не значит, что они перестали ощущать себя приверженцами ислама, тунисцами, алжирцами или марокканцами. Гражданами Франции они себя ощущают главным образом потому, что это «удобная для жизни страна», эти люди считают свою принадлежность к каким-либо сообществам результатом своего свободного выбора [13]. Как следствие, в полиэтнических государствах возможен конфликт параллельно сосуществующих идентичностей.

Возможны три варианта решения этой проблемы: а) «специфическая этническая дифференциация общества сохраняется, а государственное единство обеспечивается за счет иерархической организации и контролируемой деэтатизации этничности» (модель империи, которая считается неэффективной в современных европейских государствах); б) «модель государства, организуемая по принципу деэтнизации государственности и создания надэтнической `политической нации'» (модель, типичная для северных европейских государств); в) «модель мультинационального государства, где межэтническая интеграция реализуется путем признания этнокультурного плюрализма общества и полиэтнизации государства» (формально доминирует в западноевропейских странах) [5]. И Россия, и большинство стран «новой Европы» предпочли третий вариант (конечно, встречаются и исключения, например, страны Балтии -- вопреки декларируемому ими принципу демократии как основного условия развития политической сферы).

Представление об «естественных» границах России также политически окрашено. Некоторые из наших сограждан полагают, что Россия должна существовать в рамках Российской империи или СССР, другие исповедуют принцип «малой родины», ассоциируя Россию только с территориями, по преимуществу населенными этническими русскими (хотя на самом деле подобных территорий не существует, их можно найти только в «глубинке» российского Нечерноземья). Есть категория сограждан, которые считают, что Россия должна существовать как многонациональное государство в нынешних границах. Наконец, для части россиян эта проблема является несущественной, или они не могут определить свое мнение в этом вопросе.

Самими россиянами Россия в 1990-х годах часто воспринималась в качестве «другого», хотя большинство населения нашей страны объективно являются государственниками. Ощущение мощи (экономической, политической, военной) своей страны является значимым не менее чем для 2/3 россиян, но с начала 1990-х годов ни один институт государственной власти, включая силовые структуры, судебные органы, законодательные органы федерального и регионального уровня и т.д., не имел поддержки населения более, чем 35% (исключая Президента, рейтинги доверия и поддержки которого с 2000 г. не опускались ниже 64%) [12].

В массовом сознании россиян в XIX сформировалось, а в сталинское время закрепилось разделение образов «страны» и «государства». Первый -- воспринимался как родина, отечество, второй -- как контролирующий и ограничивающий аппарат насилия, действующий в интересах очень узкой группы людей. Часто объектом патриотических чувств выступает «родная страна», но не «это государство». В 1990-х годах почти у всех социальных групп в качестве устойчивого речевого штампа появилось выражение «эта страна», что показывало внутреннюю дистанцированность, отчуждение, стремление выйти из ситуации, связанной с процессами уничтожения советского порядка, с ростом тревожности, отсутствием чувства безопасности, социальным неблагополучием в России. Из речи простых россиян этот штамп исчез примерно к 2003 г., однако с экранов телевизора во время разнообразных политических ток-шоу из уст известных людей до сих пор звучит «эта страна».

Может ли политический истеблишмент, лидеры общественного мнения, представители списка успешных бизнесменов-миллионеров работать на благо страны, отстаивать ее интересы, если они не считают ее своей? Вопрос риторический, ответ предполагается только один -- отрицательный.

Политическая трансформация конца ХХ в. в России привела к кризису имевшейся социально-политической системы и выразилась в разрушении привычной для общества системы ценностей. Кризис гражданского сознания подрастающего поколения, вызванный данной трансформацией, проявился в девиантном поведении, базирующемся на различии в политических предпочтениях старших и младших поколений, этнических и конфессиональных разногласиях и спроецировал на формируемую в школе модель социализации конфликты и противоречия, имеющие в основе установки политические, национальные и конфессиональные. Провозглашенный принцип приоритета народности и национальности в образовательных программах сыграл роль негативного фактора гражданской социализации подрастающего поколения на всем постсоветском пространстве. Одним из следствий данного принципа явилось нарушение единого образовательного пространства и появление школ, опирающихся на национальный или этноконфессиональный вектор социализации. Вследствие чего в национальных школах произошла актуализация установок этнической идентичности учащихся. Эта ситуация естественно нашла отражение в методах и механизмах социализации, используемых системой образования и, соответственно, в приоритетности изучения национального языка, литературы и национальной культуры практически в большинстве школ в национальных регионах. При этом русский язык, являясь государственным, стоит на втором, а то и на третьем месте по приоритетности изучения после национальных и иностранных языков. Подобная ситуация способствует тому, что часть учащихся национальных школ практически не знают государственный язык.

Процесс демифологизации истории Отечества, получивший развитие в школьных учебниках, по существу является односторонним, в ходе чего история России противопоставляется не только всему «цивилизованному» миру, но и народам, живущим на ее территории, разрушая у подрастающего поколения стереотипы патриотического и интернационального сознания, являющиеся частью политического сознания. При этом если в русских школах стремятся к преподаванию подлинно научных знаний по истории, то в Татарстане, Якутии, на Северном Кавказе региональные учебники истории ориентированы на национально-исторические мифы.

Обращает на себя внимание и то, что в регионах с преобладанием русскоязычного населения проявились тенденции к введению в учебные планы различных курсов, отражающих региональную специфику. Так в школах Москвы и Московской области введен курс «Москвоведение», в Ростовской области распространен курс «История Донского казачества», в Краснодарском крае -- «Кубановедение», в школах Хабаровского края «Древняя культура Дальнего Востока» и др., которые, по мнению их разработчиков, помогают воспитывать в учащихся патриотические чувства, расширяют круг знаний о «малой родине». То есть, отсутствие в школе необходимой эффективной и одинаковой для всех этносов по значимости модели социализации способствует нарушению у учащихся формирования понятий гражданской, политической, социальной идентичности. Примером, в данном случае, может послужить поддержка подрастающим поколением лозунга «Россия для русских», «который скорее отражает ощущение отчужденности от собственного государства… на фоне солидарности национальных диаспор» [38].

Сложилась ситуация, в ходе которой этническая идентичность как фактор политической социализации в национальных школах играет значительную роль в формировании установки коллективной идентичности учащихся, в отличие от школ в русскоговорящих регионах.

То есть, в данном случае, трансформация методов и механизмов социализации учащихся приводит к тому, что школа становится инструментом этнической дифференциации подрастающего поколения, в особенности в зависимости от места проживания. Языковые и национально-региональные предпочтения, отражающиеся в процессе социализации учащихся, выступают существенным фактором, особенно в сельской местности, где национальные, этноконфессиональные и культурные традиции имеют более глубокие корни. Соответственно, такая ситуация оказывает влияние на формирование среди подрастающего поколения этнических регионов тенденций сепаратизма.

Попытка возврата школе ее роли в процессе социализации и складывание новой модели данного процесса способствовали обращению внимания общественности на механизмы социализации, имевшиеся в модели советской школы. Так, преподавание курса Отечественной истории предположительно должно строиться на бесконфликтном изображении национальной истории России, изложение которой необходимо в совокупности с изложением о деятельности национальных героев, представителей народов ее населяющих. Естественно, что школа должна иметь «единый учебник» по истории, приемлемый для всех российских регионов, не оскорбляющий этнические и религиозные традиции.

Несмотря на то, что в современной российской школе нет единой устоявшейся модели социализации учащихся, необходимо отметить, что есть определенные тенденции к ее формированию, значение которых усиливается через осознание обществом того, что подрастающее поколение является стратегическим ресурсом, способным обеспечить стабильность политической системы и единство государства. Тем более что анализ формирования единой модели социализации для школ России показывает, что в национальных школах сложился механизм социализации, опирающийся на этническую идентичность учащихся, способствующий формированию у них представления о приоритете гражданского общества в этническом социуме.

Библиография

1. Алексеева Т.А., Капустин Б.Г., Пантин И.К. Перспективы интегративной идеологии (Тезисы) // Полис. М.,1997. №3. С.19.

2. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. М.,1992. № 4. С. 122-135.

3. Ачкасов В.А. Этническая идентичность в ситуациях общественного выбора // Журнал социологии и социальной антропологии. Вып. 1. М.,1999. Т. 2. С.21.

4. Батанов И.А. Основы теории социально-экономических трансформаций. СПб., 2000. С. 38.

5. Бекназар-Юзбашев Т. Б. Этничность, коллективная идентичность и положение этноменьшинств в смешанных сообществах. Права человека и проблемы идентичности в России и в современном мире. М.,2005. С.203-214. http://www.strategy-spb.ru/index.php?do=biblio&doc=416.

6. Бергер П., Бергер Б., Коллинз Р. Личностно-ориентированная социология. М., 2004. С.195.

7. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания. М., 1995. С.132.

8. Вебер М. Основные понятия стратификации // Социс. М.,1994. № 5. С. 147-156.

9. Выготский Л.С. Проблемы возраста // собр. соч. в 6 т. Т. 4. М.: Педагогика, 1984. С.340-347.

10. Головин Н.А. Теоретико-методологические основы исследования политической социализации. СПб.: СПбГУ, 2004. С.9.

11. Головин Н.А. Теоретико-методологические основы исследования политической социализации. СПб.: СПбГУ, 2004. С.39.

12. Головин Н.А. Теоретико-методологические основы исследования политической социализации. СПб.: СПбГУ, 2004. С.44-47.

13. Горшков М. Российская идентичность в социологическом измерении. М.,2007. http://www.isras.ru/analytical_report_Ident.html

14. Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации: мифы и реальность (социологический анализ) 1992-2002 гг. М.: РОССПЭН. 2003. 512с.

15. Деминцева Е. Быть «арабом» во Франции. М.: Новое литературное обозрение. М.,2008. С.161-170.

16. Десять лет после августа. Предпосылки, итоги и перспективы российской трансформации. Фонд «Либеральная миссиия». М., 2002. 139 с.

17. Дилигенский Г.Г. Люди среднего класса. М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2002. 285 с.

18. Дробижева Л.М. Российская и этническая идентичность: противостояние или совместимость М., 2001. http://ethnopsy.mgppu.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=20

19. Заславская Т.И. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М.: Дело, 2004. С.92-94.

20. Заславская Т.И. Социоструктурный аспект трансформации российского общества // Социологические исследования. М.,2001. №8. С. 3 -- 11.

21. Иваненков С.П. Проблемы социализации современной молодежи. Оренбург: Печатный дом «Димур», 1999. С.211.

22. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. М.,1997. № 4. С. 9.

23. Истон Д., Деннис Дж. Дети в политической системе: основа политической законности // Вестник МГУ. Сер. 18. Социология и политология. М.,2001. № 3. С. 79.

24. Капицын В.М. Глобализация и управление идентификациями: пролегомены к стратегии развития России // Ценности и смыслы. 2010. № 5(8). С.68 -- 84.

25. Качество и успешность государственных политик и управления. Вып. 1 (39). М.: Научный эксперт, 2011. С. 198.

26. Левада Ю.А. Homo post-soveticus // Общественные науки и современность. М.,2000. № 6. С. 5-24.

27. Леонтьев А.Н. Деятельность. сознание. Личность. М.: Политиздат, 1977. 304 с.

28. Локосов В.В. Трансформация социетальных систем (опыт реформ в современной России): Автореферат дисс… доктора соц. наук. М., 2002. С. 19.

29. Малинова О.Ю. Символическая политика и конструирование макрополитической идентичности в постсоветской России // Полис. М.,2010. № 2. C. 90-105.

30. Ослон А.А. Мегаопросы населения России. Проект «Георейтинг» // Полис. 2006. №6. С.6-23.

31. Осьмачко С.Г. Политическое и социально-экономическое развитие СССР, Российской Федерации. Ярославль, 2003. С. 241.

32. Пантин В.И. Политическая и цивилизационная самоидентификация современного российского общества в условиях глобализации URL: http://www.civisbook.ru/files/File/Pantin_2008_3.pdf

33. Попова О. В. Политическая идентификация и политические предпочтения // Политический анализ. Сборник докладов ЦЭПИ СПбГУ. / Под ред. проф. Г.П. Артемова. СПб., Изд-во СПбГУ, 2002. Вып. 3. С.45-67.

34. Попова О. В. Политическая идентификация петербуржцев как фактор формирования электоральной стратегии // Гуманитарные технологии и политический процесс в России / Под ред. Л.В. Сморгунова. СПб., 2001. С.104-131.

35. Попова О. В. Политическая идентичность россиян: кризис versus ступени развития // Политические процессы в России: институциональный, идеологический и поведенческий аспекты / Сб. статей // Под ред. О.В. Поповой. СПб., 2001. С. 107-122.

36. Попова О. В. Проблемы трансформации политической идентичности в условиях глобализации // Политический анализ. Сборник докладов ЦЭПИ СПбГУ/ Под ред. проф. Г.П. Артемова. СПб., Изд-во СПбГУ, 2004. Вып. 5. С. 58-71.

37. Попова О.В. Политическая идентификация в условиях трансформации общества. СПб., Изд-во СПбГУ. 2002. 257с.

38. Попова О.В. Политическая идентичность в кризисном обществе. Вестник СПбГУ. Сер. 6. Вып. 2 (№ 13). М., 1998. С.30-32.

39. Поцелуев С.П. Символические средства политической идентичности. К анализу постсоветских случаев. // Трансформация идентификационных структур в современной России. М.: Московский общественный научный фонд, 2001. С. 108,149-150.

40. Рогожников М. О воинствующей демократии // Эксперт. М.,2006. № 17. С. 64.

41. Российская идентичность в социологическом выражении. Аналитический доклад. ИС РАН. М.,2007. С.67-89. URL: http://www.civisbook.ru/files/File/IS_RAN_2008_1.pdf

42. Российская идентичность в социологическом измерении / Рабочая группа ИС РАН // Институт социологии РАН. URL: http://www.isras.ru/analytical_report_Ident0.html(дата обращения 18.05.2012).

43. Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения. Международные сравнения. М. 1998. С.198-200.

44. Семененко И.С., Лапкин В.В., Пантин В.И. Идентичность в системе координат мирового развития // Полис. М.,2010. №3. С.46-49.

45. Темницкий А.Л. Социологические подходы к периодизации истории постсоветской России / А.Л.Темницкий // Социологические образы России: Трансформирующееся общество в историко-социологической перспективе. -- СПб.: Социополис, 2006. http://www.mgimo.ru/files/34014/34014.pdf

46. Терборн Г. Мультикультурные общества // Социологическое обозрение. М.,2001. Том 1. № 1. С. 52.

47. Тимофеев И.Н. Российская политическая идентичность сквозь призму интерпретации истории http://www.vestnik.mgimo.ru/fileserver/12/07_timofeev.pdf

48. Фромм Э. Характер и социальный процесс // Психология личности. Тексты / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, А.А. Пузырея. М.: МГУ, 1982. С.48-55.

49. Фукуяма Ф. Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию. М., 2004. С. 37, 52-54.

50. Шматко Н.А. Территориальная идентичность как предмет социологического исследования // Социс. М.,1998. №4. С. 94-101.

51. Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1999. С. 147-150.

52. Щербинин А.И. Что же будет с родиной и с нами? (Предвзятые заметки о российской политической науке и проблемах политического образования) // Полис: Политические исследования. М.,2003. № 4. С.172.

53. Ядов В.А. А все же умом Россию понять можно // Россия: трансформирующееся общество. М., 2001. С. 12.

54. Ядов В.А. социальная идентификация в кризисном обществе // социологический журнал. М.,1994. № 1. С. 35-52.

55. Abels H. Identitдt. Lehrbuch. 2. Uberarbeitete und erweiterte Auflage. Hamburg: Verlag fur Sozialwissenschaft, 2010. 509 Seiten.

56. Erickson E.H. Identitдt und Lebenszyklus. Frankfurt am Main, 1980. 224 s.

57. Putnam R. D. Democracies in Flux. The Evolution of Social Capital in Contemporary Society. Ed. by R. D. Putnam. Oxford, UK. 2002. P. 32.

58. Uberarbeitete und erweiterte Auflage. -- Hamburg: Verlag fur Sozialwissenschaft, 2010. 990 Seiten

59. Борисенков А.А. Особенности политического развития // NB: Философские исследования.-2013.-6.-C. 171-198. URL: http://www.e-notabene.ru/fr/article_445.html

60. Борисенков А.А. О новой парадигме в политической науке // NB: Проблемы общества и политики.-2012.-2.-C. 22-54. DOI: 10.7256/2306-0158.2012.2.202. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_202.html

61. Борисенков А.А. О демократической политической культуре и политическом прогрессе // NB: Философские исследования.-2012.-2.-C. 53-74. DOI: 10.7256/2306-0174.2012.2.81. URL: http://www.e-notabene.ru/fr/article_81.html

62. Борисенков А.А. Понятие политической деятельности // NB: Проблемы общества и политики.-2013.-5.-C. 1-28. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_610.html

63. Кабанов П.А. Политическая преступность в России: криминологический анализ исторического развития // NB: Вопросы права и политики.-2013.-1.-C. 285-304. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_474.html

64. Гуляихин В.Н. Архетипы политической культуры российских граждан // NB: Проблемы общества и политики.-2013.-1.-C. 153-170. URL: http://www.e-notabene.ru/pr/article_332.html

65. Токарь Н.О.. Политическая социализация молодёжи в условиях демократизации российского общества // Политика и Общество. - 2013. - № 8. - С. 104-107. DOI: 10.7256/1812-8696.2013.8.8792.

66. Деметрадзе М.Р.. Социализация как способ самоактуализации индивида и роста человеческого фактора в России и на постсоветском пространстве // Политика и Общество. - 2013. - № 11. - С. 104-107. DOI: 10.7256/1812-8696.2013.11.9545.

67. А.И. Ковалева, Вал.А. Луков. Социализация: социально-философский, социологический и социально-психологический аспекты понимания // Философия и культура. - 2012. - № 3. - С. 104-107.

68. Б.Ф. Усманов. Механизмы интеграции российской молодёжи в процесс политической модернизации // Политика и Общество. - 2012. - № 12. - С. 104-107.

69. А.А. Слезин, О.В. Щупленков. Российская молодежь эмиграции первой волны как историческое национально-культурное явление // Философия и культура. - 2012. - № 7. - С. 104-107.

70. А. А. Слезин, О. В. Щупленков. Общественно-политические течения молодежи Российского Зарубежья 1920-1930-х гг. в поисках сохранения национальной идентичности // Право и политика. - 2012. - № 7. - С. 104-107.

71. А. А. Слезин, О. В. Щупленков. Сохранение и формирование национально-культурной идентичности у молодежи Российского Зарубежья в 1920-1930-е годы // Политика и Общество. - 2011. - № 11. - С. 104-107.

72. В.Н. Гуляихин. Правовая ресоциализация человека: от авторитарной стратегии к гуманистической // Право и политика. - 2012. - № 12. - С. 104-107.

73. А. И. Бучкова. Специфика влияния Интернета на политическую социализацию молодежи в современной России // Национальная безопасность / nota bene. - 2012. - № 4. - С. 104-107.

74. Д.Л. Кущенко. К вопросу о ресоциализации несовершеннолетних осужденных // Психология и Психотехника. - 2012. - № 6. - С. 104-107.

75. В. Н. Гуляихин. Агенты правовой социализации человека // Право и политика. - 2012. - № 1. - С. 104-107.

76. В. Н. Гуляихин. Ранняя правовая социализация российских граждан // Право и политика. - 2011. - № 5.

77. З. Ф. Меметова. Проблема политического участия молодежи в современной российской политике. // Право и политика. - 2011. - № 3.

78. А. Шажинбатын. Антропологический смысл социализации // Психология и Психотехника. - 2010. - № 5. - С. 104-107

79. Борисенков А.А. О демократической политической культуре и политическом прогрессе // NB: Философские исследования. - 2012. - 2. - C. 53 - 74. URL: http://www.e-notabene.ru/fr/article_81.html

80. Борисенков А.А. О критериях политической деятельности // NB: Вопросы права и политики. - 2013. - 4. - C. 373 - 397. DOI: 10.7256/2305-9699.2013.4.652. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_652.html

81. Борисенков А.А. О политическом сознании // NB: Философские исследования. - 2013. - 4. - C. 1 - 29. DOI: 10.7256/2306-0174.2013.4.227. URL: http://www.e-notabene.ru/fr/article_227.html

82. Усманова Р.М. Политические традиции и политические нормы: их роль в публичном регулировании общественных отношений // NB: Вопросы права и политики. - 2012. - 2. - C. 25 - 48. URL: http://www.e-notabene.ru/lr/article_139.html

Размещено на Allbest.ru