Война и (ре)конструкция государства в Афганистане: конфликт традиций или конфликт развития

И последнее обстоятельство, заслуживающее внимания. Провозгла-шенное следом за американским вторжением возвращение к мирной жизни и формирование законно избранного правительства лишило афганскую эмиграцию легального основания в глазах иностранных государств, в частности европейских стран и Ирана, которые отныне препятствуют ей, поскольку она, строго говоря, не соответствует критериям статуса беженца и права на убежище. Тем не менее, как давно продемонстрировали исследования А. Монсутти, миграционная мобильность афганцев, и в частности - хазарейцев, не поддается жестким классификациям. Последние издавна ведут образ жизни «путников», членов как минимум столетней диаспоры, подчиняющейся циклическому ритму миграций, вызванных, последовательно, а иногда одновременно, политическим изгнанием, борьбой за выживание, профессиональными, учебными или религиозными мотивами. Миграция является не только средством защиты, средством существования или обогащения, но и формой утверждения собственной зрелости и поистине образом жизни. Кроме того, денежные переводы мигрантов необходимы для развития экономики страны, испытывающей мощнейшую демографическую нагрузку на фоне нехватки земли (Monsutti 2004, 2009; Gehrig, Monsutti 2003). Один только Хазареджат получал каждый год порядка 200 млн долларов от афганцев, работающих в Иране (Monsutti 2009: 102, сноска 37). Таким образом, налицо вопиющее противоречие между демонстрируемыми добрыми намерениями и эффективностью проводимой политики. Афганские подростки, бегущие через границу в Иран, Турцию, балканские страны и в Евросоюз, чтобы попытать счастья у Северного вокзала в Париже или у туннеля под Ла-Маншем в Кале, - яркая иллюстрация пагубных последствий территориализованного подхода к реконструкции государства, применяемого к мобильному населению.

Деформации, порой драматические, вызванные в афганском обществе западным вторжением, создают эффект ножниц. Во-первых, распорядители финансовой помощи, официальные лица и НПО остаются в плену культуралистского, если не ориенталистского, подхода к стране, которую они сами в каком-то смысле помогают традиционализировать и этнизировать. Они первые готовы ссылаться на «обычай» (rawaj) и обращаться за советом к «старейшинам» при разработке своих проектов. Они не обращают внимания на то, что подобные советы, иногда продиктованные материальными или фракционными интересами, могут привести к усугублению социальных конфликтов, особенно в аграрной сфере, и готовы закрыть глаза на противоречия между «обычаем», отдающим предпочтение мужчинам перед женщинами, братьям перед сыновьями, старшим перед младшими и винтовке перед документами, и их собственной целью продвижения подчиненных социальных категорий, в особенности женщин, а также построения правового государства, управляемого законом и разумом, а следовательно бюрократического. Точно так же иностранцы принимают за чистую монету исламский характер афганского общества и местного права, в то время как это не всегда так: в частности, земельные отношения и право наследования не регулируются исламской юриспруденцией - фикхом fiqh).

Во-вторых, помощь в развитии может дестабилизировать это общество, именуемое «традиционным», игнорируя его тайные пружины и мечтая начать с чистого листа, ускоренно внедряя монетизацию и рыночные отношения, поощряя секьюритизацию собственности и подры-вая тем самым право совместной собственности и исторические компромиссы соседства (shafa'a), создавая новые меньшинства, безопасность которых невозможно обеспечить, предоставляя образование и работу ничтожно тонкому слою женщин и молодых мужчин и тем самым подталкивая их к оспариванию социальной субординации и, наконец, создавая новые основания для политической и профессиональной легитимности, как правило - в ущерб «традиционным» авторитетам.

Этот комплекс противоречий, неразрывно связанных с помощью развитию, чреват социальными, политическими, а то и военными конфликтами. Сложные логики, лежащие в основе этих конфликтов, коренятся в хитросплетениях локальности (manteqa) и сегментарности (qawm) афганского общества, понять которые иностранным правительствам, распорядителям помощи и их подручным НПО мешает деформирующая и ограничивающая оптика культуралистского взглада на афганское общество. Упрощая и реифицируя общество с помощью обманчивых признаков традиции и этничности, эта оптика полностью игнорирует его радикальную трансформацию под влиянием войны и эмиграции.

Подгоняемые календарем, которому подчиняются бюджеты; зависимые от посредников, выбранных по принципу их доступности, владения английским языком и управленческих навыков, распорядители международной помощи действуют в Афганистане подобно слону в посудной лавке. Хуже того, они нагружают традиционные социальные конфликты новым содержанием, связанным с землей, бизнесом, банковской сферой, зарплатой или образованием. Три кита, на которых зиждется афганское общество: женщина (zan), деньги (zar) и земля (zamin) - более чем когда- либо провоцируют конкуренцию и противостояние. Ресурсы, создаваемые в процессе развития, экономческого роста и интернационализации торговли, а также порождаемая ими алчность также чреваты конфликтами. В то же время правовое бюрократическое государство, даже если для его появления хватит политических и финансовых средств, не кажется оптимальным механизмом для мирного разрешения социальных противоречий, особенно в земельной сфере. Неформальные процедуры арбитража между сторонами конфликта, которыми в совершенстве владеют талибы, видимо, лучше приспособлены к конкретным условиям страны, во всяком случае - ее сельской местности, хотя они и ведут к воспроизводству социального доминирования (Sadeghi 2013; Baczko 2013; De Lauri 2013). Кроме того, «капитализм» не способен разрешить важнейший вопрос сосуществования пастухов и земледельцев, и любая эксклюзивная секьюритизация пахотных земель или превращение пастбищ в объект купли-продажи будет иметь катастрофические последствия (Alden Wily 2013b). На местах люди действительно требуют предоставления документов о собственности, единственно способных, на их взгляд, гарантировать защиту, пусть иллюзорную, их имущества - но при этом настаивают также на соблюдении обычного права, в частности, в том, что касается соседства (shafa'a), несущего с собой этику коллективной ответственности.

Кроме того, столь гористая и пустынная страна, как Афганистан, где недостаток пахотных земель усугубляется растущей демографической нагрузкой, не может надеяться лишь на внутренние ресурсы для социально-экономического подъема. На протяжении десятилений мобильность населения была основным способом его выживания, а иногда и некоторого обогащения. Тридцать последних лет денежные переводы эмигрантов являлись основным источником трансформации общества. Напротив, любые препятствия свободному перемещению людей ведут к росту внутренней напряженности. В конце 1940-х гг., например, независимость Пакистана прервала трансграничное кочевничество кучи, создав избыточное давление на пастбища Хазареджата. Развитие Афганистана невозможно без международной мобильности афганцев. Финансовая помощь и политика, которые не берут в расчет это обстоятельство, не принесут ни социальных изменений, ни экономического роста, и даже не помогут «запереть» население внутри страны, на что надеются западные страны и Иран.

Вот уже 15 лет мир, напуганный экстремизмом талибов и угрозой, которую они представляют для международного сообщества, смотрит на Афганистан исключительно сквозь призму джихадистской угрозы. В то же самое время страна пытается донести до Европы другое послание, которого последняя не хочет услышать, несмотря на наплыв беженцев: как построить государство, соответствующее международным нормам, добиться хотя бы минимального экономического роста и социальной справедливости, и при этом учесть необходимость мобильности населения и взаимодействия с диаспорой, насчитывающей несколько миллионов человек?

Было бы преувеличением не видеть ничего позитивного в иностранной интервенции 2001 г. Новый режим создал политическое пространство, в рамках которого все так называемые этнические группы могут договариваться о распределении внешней финансовой помощи если не на равных, то по меньшей мере на конкурентной и компромиссной основе, сами же ресурсы в данном случае играют ту же роль, что налоги в западных странах. На фоне двухсотлетней истории Афганистана это настоящий прогресс. Но этот путь развития отягощен неустойчивостью и неопределенностью.

Примечания

1 См. также публикации Integrity Watch Afghanistan (http://iwaweb.org), Afghanistan Public Policy Research Organization (http://appro.org.af) и Afghanistan Research and Evaluation Unit (http://www.areu.org.af).

2 Шиит и хазареец, Азизулла Ройеш - исламский реформист, испытавший сильное влияние иранского философа Али Шариати. Основатель и директор пилотного лицея Марефат в Кабуле, в 2015 г. он был включен комитетом Всемирной учительской премии в список десяти лучших учителей мира.

3 Афганистан сыграл важную роль в проблематизации этничности в духе Ф. Барта (см., в частности, Tapper 1983; Digard 1988). Этого же подхода придерживается Н. Адлпарвар (Adlparvar 2015). В качестве обобщающей работы по этничности в Афганистане см. (Centlivres 1991).

4 Каум (qaum/qawm) - специфическое афганское родственное сообщество, определяющее идентичность индивида в его социальном окружении (см. Roy O. Islam and Resistance in Afghanistan. Cambridge, 1986; Лалетин Ю.П. Политическая система Афганистана: воздействие племенной организации // Восток. 2008. № 2. С. 137-149. - Прим. пер.).

5 Я использую следующие переводы афганских административных терминов: вилаят (wilayat) - префектура; вали (wali) - префект; волусвали (woluswali) - супрефектура и волусвал (woluswal) - супрефект; гарийя (ghariya) - округ. Термин manteqa (букв. регион, местность) не имеет официального административного значения, но обозначает базовую единицу территориального сознания, объединяющую несколько деревень в четко определяемую локальность более низкого уровня, чем ghariya. Этот уровень территориальной идентичности сыграл решающую роль в войне и представляет собой столь же важный принцип солидарности, как и клановый принцип каума.

6 Эта версия событий опровергается самими хазарейцами, которые винят в случившемся межфракционную рознь, а иногда указывают и на роль сайедов (ПМА 2014). См. также (Royesh 2013: 1З9 и сл.).

7 Мир Али Ахмад Ходжат (Mir Ali Ahmad Hojjat) - верховный афганский шиитский авторитет, основатель первой шиитской религиозной школы в Кабуле. Умер в 1974 г.

8 Сайед Исмаэль Балхи (Sayed Esmael Balkhi) - основатель современного шиитского исламского движения, известный как родоначальник требования политической автономии хазарейцев. Умер в 1968 г.

9 Речь идет о законе, регулирующем браки, разводы и наследование.

10 См. Bouda, A. Barnahadehai bar bab-e `shora-i hazaraha-i ahl-i sonnat dar afghanistan', 26 Sowr 1394/2015

11 См.: Yazdani (2011: 267 и сл.). Автор убежден в существовании «настоящих» хазарейцев, утверждая в то же время, что смешанные браки могли изменить их физический облик, и что есть хазарейцы «пуштунизированные» и «смешанные» (dorageh).

12 Интервью с президентом Совета мира Салехом Алияром и директором телеканала Rahe-e-Farda Мустафой Макаремом (Кабул, 2014 и 2015).

References

Abdolghodus, J.S. (2009) Jangha-i Kabol 1371-1375 [The Battles of Kabul, 1992-1996], Bochum, Nashr-i Ida, 1387/2009.

Adelkhah, F. (ed.) (2013), “Guerre et terre en Afghanistan” [War and Land in Afghanistan], Revue des mondes musulmans et de laMediterranee, 133, https://remmm.revues.org/ 7936.

Adlparvar, N. (2015) "When Glass Breaks, It Becomes Sharper": de- constructing ethnicity in the Bamyan Valley, Afghanistan, these de doctorat, Universite de Sussex (Brighton: IDS) http://sro.sussex.ac.uk/56083/.

Alden Wily, L. (2004) Land Relations in Bamyan Province. Findings from a 15 Village Case Study. Kaboul: Afghanistan Research and Evaluation Unit.

Alden Wily, L. (2013a) Land, People, and the State in Afghanistan: 2002-2012. Kaboul: Afghanistan Research and Evaluation Unit.

Alden Wily, L. (2013b) “The Battle for Pastures: The Hidden War in Afghanistan”, Revue des mondes musulmans et de la Mediterranee, 133: 95-113.

Andishmand, M. E. (2009) Hizb-i democratik-i khalq-i afghanistan. Koudata, hakemiyat va foroupashi [The People's Democratic Party of Afghanistan. The coup, sovereignty and collapse]. Kaboul: Mayvand, 1388/2009.

Arez, G. J. (2003) Sarhadat va taghsimat-i idari-i afghanistan dar toul-i tarikh [Afghanistan's borders and administrative divisions in history], Peshawar: Kor, 1382/2003.

Azimi, M. N. (2012-2013) Yadmandehai az jang-i Jalalabad [What remains of the memories of the battle of Jalalabad], Kaboul: Vatan, 1391/2012-2013.

Baczko, A. (2013) “Les conflits fonciers comme analyseurs des guerres civiles: chefs de guerre, militaires americains et juges Taliban dans la Kunar” [Land Conflicts as Analyzers of Civil Wars: Warlords, American Soldiers and Taliban Judges in Kunar], Revue des mondes musulmans et de laMediterranee, 133: 115-132.

Centlivres, P. (1991), “Exil, relations interethniques et identite dans la crise afghane” [Exile, Interethnic Relations and Identity in the Afghan Crisis], Revue du monde musulman et de laMediterranee, 59(1): 70-82.

De Lauri, A. (2013) “Terre, normes de propriete et litiges a Kaboul” [Land, Property Rules and Disputes in Kabul], Revue du monde musulman et de la Mediterranee, 133: 133-149.

De Weijer, F. (2007) “Afghanistan's Kuchi pastoralists: change and adaptation”, Nomadic Peoples, 11(1): 9-37.

Digard, J.-P. (dir.) (1988) Le Fait ethnique en Iran et en Afghanistan. Paris: Editions du CNRS.

Dorronsoro, G. (2000) La Revolution afghane. Des communistes aux talibans [The Afghan Revolution. From Communists to Taliban], Paris: Karthala.

Gehrig, T. et A. Monsutti (2003) “Territoires, flux et representations de l'exil afghan: le cas des Hazaras et des Kaboulis” [Territories, Flows and Representations of the Afghan Exile: The Case of the Hazara and Kabulis], A contrario, 1: 61-78.

Ghobar, M. G. M. (2011) Afghanistan dar masir-i tarikh [Afghanistan and its Historical Trajectory], Teheran: Erfan, 1390/2011.

Marchal, R. et C. Messiant (2003) “Les guerres civiles a l'ere de la globalisation. Nouvelles realites et nouveaux paradigmes” [Civil Wars in the Age of Globalization. New Realities and New Paradigms], Critique internationale, 1(18): 91-112.

Marchal, R. et C. Messiant (2002) “De l'avidite des rebelles. L'analyse economique des conflits par Paul Collier” [On the Greed of Rebels. Paul Collier's Economic Analysis of Civil War], Critique internationale, 3(16): 58-69.

Mo'aseseye farhangi Saghalain (1999) Shorayi etelaf, zamineh saz-i ettehad-i shi'ayan, Teheran: Mo'aseseye farhangi Saghalain, 1378/1999.

Mohaghegh, Mohammad (1984) Khaterat-i yek sangar neshin. Goushei az jenayat-i khawanin dar enghelab-i eslami-i afghanestan [The memories of a trench man, Vol 1, Part of the Crimes of Landowners in the Islamic Revolution of Afghanistan], s.l., Sayed Habibollah Shafagh, 1363/1984.

Monsutti, A. (2009) “Itinerances transnationales: un eclairage sur les reseaux migratoires afghans” [Transnational Itinerancies: A Look at Afghan Migratory Networks], Critique internationale, 44(3): 83-104.

Monsutti, A. (2008) “The impact of war on social, political and economic organization in Southern Hazarajat” in M.-R. Djalili, A. Monsutti et A. Neubauer (dir.) Le Monde turcoiranien en question, Paris: Karthala: 195-209.

Monsutti, A. (2007) “Image of the Self, image of the Other: social organization and the role of `Ashura' among the Hazaras of Quetta (Pakistan)” in A. Monsutti, S. Naef et F. Sabahi, (eds.) The Other Shiites: From the Mediterranean to Central Asia, Berlin: Peter Lang: 173-191.

Monsutti, A. (2005) War and Migration. Social Networks and Economic Strategies of the Hazaras of Afghanistan, New York: Routledge.

Monsutti, A. (2004) Guerres et migrations. Reseaux sociaux et strategies economiques des Hazaras d'Afghanistan [Wars and Migrations. Social Networks and Economic Strategies of the Hazaras of Afghanistan] Paris: Editions de la Maison des Sciences de l'Homme.

Mousavi, S. A. (1998) The Hazaras of Afghanistan. An Historical, Cultural, Economic and Political History, Surrey: Curzon Press.

Mumtaz, W. (2013) “Three Faces of Shafa'a. Land Ownership on Trial in Ningarhar”, Revue des mondes musulmans et de laMediterranee, 133: 169-185.

Olszewska, S. (2009) Poetry and its Social Contexts among Afghan Refugees in Iran, PhD thesis, Wolfson College, Oxford University.

Roy, O. (1985) L'Afghanistan. Islam et modernite politique [Afghanistan. Islam and political modernity], Paris: Seuil.

Royesh, A. (2013) Bogzar nafas bakasham [Let Me Breathe], Kaboul: Entesharat-e tak, 1391/2013.

Sadeghi, A. R. (2013) “La protection de la propriety terrienne entre loi et arbitrages” [Legal Protection of Real Property in Afghan formal and customary Law], Revue des mondes musulmans et de la Mediterranee, 133: 83-91.

Tapper, R. (2008) “Who are the Kuchi? Nomad self-identities in Afghanistan”, Journal of the Royal Anthropological Institute, 14(1): 97-116.

Tapper, R. (ed.) (1983) The Conflict of Tribe and State in Iran and Afghanistan, New York: St Martin's Press.

Yazdani, H.A. (Haj Kazem) (2011), Pajouheshi dar tarikh-i hazaraha [A Study of the Hazara's History], Teheran: Erfan, 1390/2011.

Размещено на Allbest.ru