Описание литературного героя по теории К. Хорни

Размещено на http://www.allbest.ru/

В данной работе для описания литературного героя по одной из психологических теорий я выбрала довольно неоднозначного персонажа из книги Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» - бабушку мальчика. А теорией, по которой я буду её описывать, будет теория неофрейдистки Карен Хорни.

Мальчика Сашу воспитывают бабушка с дедушкой. Его мать жива и не отказывалась от него, но бабушка посчитала, что проживание мальчика с матерью будет плохо влиять на его здоровье, воспитание и мировоззрение вообще. Поэтому забрала мальчика жить к себе. Он довольно слаб физически и не отличается хорошим здоровьем. Часто болеет. И в том числе и поэтому бабушка отличается диктаторским поведением, страдает гиперопекой. В отношениях со своим мужем она так же занимает позицию лидера.

Одним из основных постулатов, вокруг которых я буду развивать свой анализ, будет суждение Хорни о невротических потребностях. «Основная тревога берёт начало во взаимоотношениях ребёнка и родителей. Когда под влиянием социальных или психологических причин у ребёнка возникает базальная тревожность, в ответ он вырабатывает некие поведенческие стратегии, позволяющие ему справиться с этим растущим чувством беспомощности и беззащитности. Если какая-либо часть подобных поведенческих стратегий становится фиксированной частью личности ребёнка, мы имеем дело с так называемыми невротическими потребностями (neurotic needs) - своего рода защитным механизмом против тревоги». Карен Хорни насчитывает около десяти подобных невротических потребностей, включая потребность в любви и привязанности, стремление к успеху и самостоятельности. В более поздних работах она объединяет невротические потребности в три в три большие группы, последняя из которых наиболее точно подходит нашей героине. Это «агрессивная личность - тот, кто нуждается в противодействии людей, кто тянется к власти, престижу, кто нуждается в восхищении, успехе и подчинении других людей». Это определение как нельзя лучше характеризует нашу героиню. Агрессия в её поведении не просто присутствует, а даже является одной из основных его черт. Она прослеживается в большинстве её диалогов с другими людьми. Большую часть её речи составляют ругательства и сквернословия. Приведу несколько примеров из книги: «Твоя мать мне когда-то сказала: «Я на нем отыграюсь». Так знай, я вас всех имела в виду, я сама отыграюсь на вас всех. Понял?», «Если ты еще раз пойдешь в МАДИ, я пошлю туда дедушку, а он уважаемый человек -- твой дедушка. Он пойдет, даст сторожу десять рублей и скажет: «Увидите здесь мальчика, высохшего такого, в красной шапочке и в сером пальто… убейте его. Вырвите ему руки, ноги, а в зад напихайте гаек», «Вонючая, смердячая, проклятущая, ненавистная сволочь! -- заорала бабушка. -- Будешь жрать, когда дадут! Холуёв нет!».

Нужда в противодействии людей, по - моему, тоже не вызывает сомнений. И, по мнению Хорни, это предполагает враждебность, бунтарский дух и агрессию. Об этом говорит множество фактов, в том числе и факт того, что бабушка отняла у матери сына, ссылаясь на множество незначительных, относительно необходимости и пользы проживания ребёнка с матерью, факторов. Отдавая себе отчёт в том, что истинная причина - её одиночество и желание насолить дочери. Выше уже упоминалось о невротических потребностях человека, одной из которых, по теории Карен Хорни, является потребность в любви и привязанности. Этим, на мой взгляд, и объясняется нежелание бабушки отдать мальчика матери. Потребность в любви и привязанности в патологической и искажённой форме.

Центральное место в теории Хорни занимает понятие базальной тревожности, понимаемой как чувства ребёнка, одинокого и беззащитного в потенциально враждебном ему мире. Основная тревога является результатом различных форм родительского поведения: подавления, недостатка заботы и любви, неустойчивого поведения. Всё, что может нарушить взаимоотношения ребёнка и родителей, способно вызывать основную тревогу. Таким образом, это состояние имеет не биологическое, а социальное происхождение. Базальная тревожность - всеобъемлющее, глубокое чувство одиночества и беспомощности. По Хорни, это чувство лежит в основе неврозов. Исходя из этого утверждения, можно предположить, что в детстве наша героиня сталкивалась с нарушением одной или нескольких форм поведения её родителей с ней самой.

Далеко не последнее место в общем портрете бабушки занимают её отношения с собственной дочерью. Как и Фрейд, Хорни считала, что личность человека определяется в раннем детстве, но полагала, что человек сохраняет способность меняться и на протяжении всей жизни. Если Фрейд говорил о стадиях психосексуального развития, то Хорни сосредоточила внимание на том, как обращаются с ребёнком его родители и воспитатели. Она не признавала универсального характера стадий развития (таких, как оральная или анальная), но полагала, что если нечто подобное и возникает, то всё дело в родителях. В ребёнке нет ничего универсального, всё есть результат тех или иных культурных и социальных факторов или воздействий окружающей среды. Из этого можно сделать вывод, что такое негативное отношение к дочери и желание всячески навредить ей тянется именно из её детства. Так же нужно сказать, что у дочери бабушки - Ольги был ещё и старший брат, который умер в раннем детстве.

Приведу отрывок из книги: «Алёшенька родился. А потом война началась. Москву бомбить начали, весь театр мужа отправлялся в эвакуацию в Алма-Ату, а он в Борисоглебск уезжал в каких-то киносборниках военных сниматься. И говорит мне: «Поедешь с ребенком в Алма-Ату, я приеду потом». На коленях молила: «Не надо, Сенечка! В доме подвал, от бомбёжки есть куда прятаться. Я тебя дождусь, вместе поедем!» Ударил кулаком по столу: «Я решил, и так будет!» Характер проявить решил! Тряпки слабовольные всегда самоутверждаться любят. В теплушках везли нас в эту Алма-Ату, как скотину. Приехали, а мне места жить не дают - я же не в штате. Поселили в каком-то подвале с земляным полом, холодным, как лед. Я там себе и придатки застудила, и все на свете. А потом и оттуда выпихивать стали, потому что уборщице какой-то места не хватило. Я говорю: «Куда мне идти, я же с ребёнком годовалым!» «Ну, раз с ребенком, - говорят, - поживи пока». Милость оказали, в подвале, оставили! И тут Алёшенька заболел… Какой мальчик был, какое дитё! Чуть больше года, разговаривал уже! Светленький, личико кукольное, глаза громадные серо-голубые. Любила его так, что дыхание замирало. И вот он в этом подвале заболел дифтеритом с корью, и в лёгком нарыв - абсцесс. Врач сразу сказал: он не выживет. Обливалась слезами над ним, а он говорит мне: «Не плачь, мама, я не умру. Не плачь». Кашляет, задыхается и меня утешает. Бывают разве такие дети на свете?! На следующий день умер… Сама несла на кладбище на руках, сама хоронила. А раз ребёнка нет больше, из подвала того меня выперли, дали уборщице место. Переночевала ночь в каком-то общежитии под кроватью, решила ехать в Борисоглебск к Сене. Продала все вещи свои на базаре, всё, что от Алёшеньки осталось: рейтузики, кофточки, -- купила на все деньги чемодан водки. Она в Алма-Ате дешёвая была, и мне посоветовали так сделать, чтобы в Борисоглебске продавать её потом, менять на еду, на хлеб. От этого чемодана, от тяжести порвала себе все внутри, началось кровотечение.

Баба одна сказала, что в Борисоглебске есть хороший гинеколог, она мне может устроить приём. Пришла к этому врачу, он меня посмотрел, спросил: «У вас есть дети?» А я только что сына похоронила!!! «Так вот, -- говорит, -- у вас больше никогда не будет детей». Двадцать три года мне было, и, похоронив сына, такое услышать! Потом - понадеялась на его слова - забеременела сволочью этой - дочерью. Но это в Москве уже после войны. Дочь родила, пошла опять к гинекологу, мне там сказали, что теперь уж точно детей не будет. А сволочь эта болела, не переставая, и, понятно, как я над ней тряслась. В пять лет желтуха инфекционная. Подобрала во дворе кусок сахара - и в рот. А по двору крысы бегали с неё ростом. Я увидела, благим матом кричу: «Плюнь, Оленька, плюнь!» Смотрит на меня, сука, и мусолит этот сахар во рту. Я ей рот разжала, пальцами кусок этот вынула, но уж всё, заболела… Все деньги, все продукты меняла на базаре на лимоны, поила её лимонным соком с глюкозой - выхаживала. Сама одну манную кашу ела, и то, что после неё останется. Сварю каши кастрюльку, она сожрёт, а я хлебом кастрюлю оботру, съем -- вот и вся еда моя. Выходила сволочь себе на голову… Ничего, кроме ненависти, от неё не дождалась. Я всё ей отдавала, снимала последнее, она хоть бы раз спросила: «Мама, а ты ела?» Видит - я один хлеб жру, предложила бы: «Возьми, мама, каши половину». Я бы всё равно скорее смолу пить стала, чем у неё забрала, но предложить же можно. Цветка на день рождения ни разу не принесла. А потом за свой же эгоизм и возненавидела. А я её за эгоизм не виню. У неё папочкин был пример перед глазами. На его глазах загибалась с ней на руках, а он только знал гастроли, репетиции, шашки и ещё ходил с другом Горбатовым по улице Горького обсуждал, какие у кого ноги.

Когда Оле было лет шесть, выходила я её от желтухи и сама от одиночества, от беспомощности впала в депрессию тяжелую. Показали меня врачу - психиатру. Врач сказал, что мне надо работать… Пустое всё… Пропала жизнь, обидно только, что зря. Ладно бы дочь человеком выросла, оправдала слёзы мои. Выучилась на актрису, выскочила после института замуж, родила калеку больного, а потом нашла себе в Сочи этого пьяницу. Я ещё на что-то надеялась, пока этот карлик к ней два года назад не переехал, потом крест поставила. У меня теперь одна забота, отрада в жизни - дитя это несчастное. За что ребенок этот так страдает? В чём он перед Господом провинился, сирота при живой матери? Места живого нет на нём, весь изболелся. Из последних сил тяну -- выхаживаю. По любви - нет на свете человека, который бы любил его, как я люблю. Кровью прикипело ко мне дитя это. Кричу на него - так от страха и сама себя за это кляну потом. Страх за него, как нить, тянется, где бы ни был, всё чувствую. Упал - у меня душа камнем падает. Порезался -- мне кровь по нервам открытым струится. Он по двору один бегает, так это словно сердце моё там бегает, одно, беспризорное, об землю топчется. Такая любовь наказания хуже, одна боль от неё, а что делать, если она такая? Выла бы от этой любви, а без неё, зачем мне жить. Мать придёт, кипятком перед ней ссыт: «Мама, мама!» Продастся за любую игрушку дешёвую. Все мои слезы, все мои нервы с кровью за машинку копеечную продаст. Тот ещё Иуда! И ему не верю…»

Данный отрывок из книги говорит о многом, в том числе и о том, что, у бабушки есть сильнейшая обида на дочь. Она иррациональная, дочь всё время болела, но осталась жить. А сын не был болезненным, и умер. Сын любил её, дочь - нет. Так же базальная тревожность присутствовала с детства, и усугубилась этими трагическими событиями. Отсюда и гипероперка, общая агрессивность, ненависть к дедушке, который во время войны оставил её одну, и в том числе поэтому, умер её любимый сын. И на подсознательном уровне, бабушка связывает смерть сына, болезненность дочери и ситуацию со своим внуком. То есть, самые большие несчастья в своей жизни она проецирует на дочь. Так же нужно сказать, что депрессия, необходимость посещения психиатра и общее психологическое состояние бабушки тоже не прошли бесследно.

персонаж плинтус невротический тревожность

Список литературы

1. Д. Шульц и С. Шульц «История современной психологии» С - Петербург, 2002. - 532 с.

2. Павел Санаев «Похороните меня за плинтусом», 2003 г.

Размещено на Allbest.ru