Теория неврозов как система

Размещено на http://www.allbest.ru/

Теория неврозов как система

1. Эндогенные психозы. Человек и психоз

1.1 Психогенез психозов

1.1.1 Криптосоматический генез

В последующем изложении не будет, собственно, ничего нового, только старое, по-новому упорядоченное, и новое, старому подчинённое.

Мы знаем классификацию человеческих болезней согласно двум классификационным принципам: симптоматологии и этиологии. Мы различаем фенопсихические заболевания и феносоматические по тому, являются ли их симптомы психическими или соматическими, а в том, что касается этиологии -- сомато- и психогенные заболевания. Согласно этой классификационной схеме психозы относятся к фенопсихическим соматогенным заболеваниям.

Соматогенез психозов, разумеется, можно представить не только на поперечном срезе; скорее, он включает в себя, если рассмотреть продольный срез, также и наследственные факторы.

Как недостаточно взаимосвязей, извлечённых на свет так называемой психосоматической медициной, для того, чтобы усомниться в соматогенезе «болезней в банальном смысле слова», так недостаточно и уже цитированной книги Шнайдера «Скандал психиатрии», чтобы что-то изменить в принципиальном соматогенезе психотических заболеваний, и даже независимо от всех заболеваний, которые ещё будут обсуждаться по отдельности, мы утверждаем соматическое происхождение подобных недугов. При столь «скандальных» обстоятельствах, разумеется, ничто не мешает нам говорить о криптосоматическом, то есть таинственно-соматическом генезе, просто ради того, чтобы это дитя имело хоть какое-то имя.

Принципиальный соматогенез ни в коей мере не исключает возможности частичного психогенеза. Однако «частичное» здесь нужно понимать как структурно-частичное, а не как аддитивное. Соматогенез и психогенез, а также ноогенез и социогенез, о которых речь ещё впереди, нельзя суммировать. Дело, скорее, в значении, которое имеет каждый из них, и это значение локализовано в различных измерениях человеческого бытия; психоз распространяется на различные измерения человеческого бытия, и психиатрия должна отслеживать его во всех этих измерениях. И прежде всего мы не должны допускать контаминации, то есть смешивания разный измерений. Однако, это всегда происходит при той путанице, о которой речь пойдёт ниже.

1.1.2 Следствие и причина

Нам, психиатрам, хорошо известен феномен, который мы называем «вторичной рационализацией». Он встречается, если, например, пациент-парафреник придаёт какой-либо смысл галлюцинациям телесных ощущений, которыми он страдает. В прежние времена больные считали себя одержимыми дьяволом, в более близкие к нам десятилетия больные говорит о гипнозе, под воздействием которого, они якобы находятся, или, как часто бывает в самые последние годы, включают в систему своих бредовых объяснений радары. Но как часто мы не замечаем того, что родственники наших пациентов тоже прибегают к вторичной рационализации? Мы слышим, к примеру, что заболевание шизофренией у девушки обусловлено разрывом помолвки, или что избыточная мастурбация привела к развитию психоза у юноши. Во всех этих случаях дело заключается в смешении post и propter hoc, при этом, как правило, остаётся незамеченным то, что данное hoc само по себе и со своей стороны является effectus. Если говорить о последнем примере, то избыточное мастурбирование есть не причина заболевания, а его проявление. Другими словами, не патогенный, но патогномичный факт. Собственно говоря, мы не можем по этому поводу винить психиатров в том, в чем сами далеко не без греха -- в склонности ко вторичной рационализации. Ведь как часто нами играет наша потребность найти причину всего и вся! В особенности это касается психических травм, комплексов и конфликтов, нередко описываемых и обвиняемых в патогенности; при этом многие из них нужно рассматривать не как патогенные, а всего лишь как патогномичные. То, что психическая травма или психический комплекс проявились вообще, как и то, что некто не вырос из своих конфликтов, относится к области симптоматологии, а не как не к области этиологии соответствующего психоза.

Рассмотрим в качестве примера эндогенную депрессию. Как мы уже пытались доказать в другом месте, при этом заболевании человек слишком глубоко и слишком сильно переживает и ощущает столь свойственное людям напряжение между сущим и должным. Пациент в своём сущем всегда остаётся должником собственного долженствования, и это помещает его под всё увеличивающую и искажающую лупу эндогенной депрессии. Расстояние от сущего до должного ощущается и переживается как пропасть. Но само по себе напряжение между сущим и должным, напряжение бытия, как мы его называем, само по себе расстояние между «есть» и «должно быть» неиссякаемо и неискоренимо: пока человек находится в сознании, он всегда что-нибудь должен. И никоим образом нельзя думать, как будто это повышенное напряжение бытия, это достигшее глубины пропасти ощущение расстояния до «должен» является причиной возникновения эндогенной депрессии (в смысле патогенеза); скорее, сама по себе эндогенная депрессия создаёт эту пропасть (в смысле патогномики). Не напряжение бытия делает человека больным, а заболевание эндогенной депрессий заставляет больного воспринимать и ощущать это напряжение в искажённом и чрезмерно преувеличенном виде.

Но что же такое эндогенная депрессия сама по себе? Несмотря на всё сказанное, она представляет собой нечто соматогенное -- некий «соматоз». И именно поэтому, вероятно, её наиболее точно можно охарактеризовать как пониженную витальность или витальное снижение. Допустимо также говорить о понижении уровня «биотонуса» (Эвальд (Ewald)).

Как быть, когда при понижении уровня воды, при отливе, вдруг становится виден риф? Несмотря на это, никто ведь не отважится утверждать, что риф -- причина отлива; наоборот: только благодаря отливу риф можно обнаружить. Почему же с пропастью между «есть» и «должен» всё обстоит иначе? Разве она не становится видна, не обнажается только благодаря эндогенной депрессии, то есть вследствие этого понижения уровня витальности? Тогда можно сказать: в сколь малой степени отлив обусловлен рифом, который вдруг появляется на поверхности воды, в столь же малой степени и психоз обусловлен психической травмой, комплексом или конфликтом.

Продолжим сравнение с отливом: увеличьте силу отлива, и риф станет больше. То же самое происходит и при снижении уровня витальности, получившего название эндогенной депрессии. Мы знаем одну пациентку с эндогенной депрессией, которая в Первую мировую войну временно работала на почте, по необходимости заменяя коллегу-мужчину, а спустя десять лет, находясь в состоянии амнезии во время приступа эндогенной депрессии, случайно украла почтовую сумку, полную корреспонденции. Как известно, едва ли можно говорить о реальной вине пациентки, страдающей эндогенной депрессией с бредом самообвинения. Действительно, более внимательная беседа показала, что эта кража связана со старой, пустой почтовой сумкой, безо всякой корреспонденции! То, что пациентке, вообще, пришло в голову совершить сие крохотное преступление, есть проявление эндогенной депрессии, а никак не её причина. Ни большая субъективная, ни маленькая объективная вина не были в этом случае патогенными; они были всего лишь патогномичными.

1.1.3 Причина и пусковой механизм

Кроме указанной путаницы в отношениях между следствием и причиной, психиатрия нередко впадает в ещё одну ошибку: пренебрегает различиями между подлинной психологической причиной, с одной стороны, и психическим проявлением, с другой. Заболевания, не обусловленные, но проявляющиеся психически, не заслуживают названия психогенных: в этом случае, скорее всего речь идет о псевдопсихогенезе.

Тривиально указывать на то, что психические заболевания, к числу которых относятся психозы, могут проявляться вследствие какого-либо возбуждения. Но на что при этом нужно обратить внимание, так это на необязательность связи этого возбуждения со страхом: не только тревожное, но и радостное возбуждение может быть проявлением психического заболевания. Либо одно либо другое -- речь идёт о типе психологического стресс-эффекта. С другой стороны, однако, нельзя упускать из виду и того, что фактор, патогенный, в смысле наличия в психическом пускового механизма, может сыграть свою роль не только при экстремальных нагрузках, но и при устранении нагрузки, при внезапном и резком расслаблении, и это необходимо учитывать. Я только упомяну в этой связи характерную ситуацию освобождения из концентрационного лагеря или из плена.

Однако сущность психотических заболеваний такова, что при известных обстоятельствах они совсем не нуждаются в пусковом механизме. И уж поскольку речь шла о концентрационном лагере, можно упомянуть об одном пациенте, который, будучи заключённым в лагере Дахау, страдал манией, однако после освобождения, несмотря на неожиданную радость вдруг представившейся возможности эмигрировать, находился в глубоко подавленном состоянии в смысле меланхолической фазы. Всё это говорит лишь об абсолютной независимости подлинного психоза от судьбы, или, если угодно, от фатальности самого психотического процесса. По этому поводу имеются достаточные статистические данные, полученные в результате исследования, проведённого Хиршманном (J. Hirschmann), об относительной стабильности в окружающей среде как психозов, так и неврозов.

И наконец, возможность «запуска» психотических заболеваний (если не говорить о причинности!) из соматической области -- хорошо известный и общепризнанный факт: мы помним о типичном механизме создания картины психотических состояний такими интеркуррентными заболеваниями как typhus abdominalis, или commotio cerebri. Однако не только подобные патологические, но даже физиологические процессы выступают в роли пусковых механизмов, действующих из соматической области. Необходимо упомянуть, что пубертат представляет собой типичный возрастной период манифестации шизофренических сдвигов (настолько типичный, что это заболевание раньше носило название dementia praecox, тогда как для манифестации какой-либо фазы эндогенной депрессии наиболее типичным считается климактерический период. Оба этих периода (и пубертат, и климакс) действуют как эндокринные пусковые механизмы, при этом никому не придёт в голову классифицировать эндогенную депрессию как эндокринное заболевание.

Само собой разумеется, что именно в случае эндогенно-депрессивных состояний, связанных с климаксом, одновременно встаёт вопрос о механизме запуска, действующем из психической области: мы имеем в виду ту панику, которая возникает «перед закрытием городских ворот» и подведении экзистенциального итога -- итога того, что человек остался должен жизни и что жизнь ещё должна ему. Если этот экзистенциальный итог оказывается отрицательным, пусть только субъективно или мнимо, то всё-таки, в меньшей степени, можно, если угодно, говорить о психическом механизме запуска эндогенно-депрессивного психоза, ибо, скорее, имеет место комбинация эндогенной, психотической депрессии с психогенной, невротической.

Если мы зададимся вопросом, в чём же, собственно, в конечном счёте, заключается различие между причиной и пусковым механизмом, то надо сказать, что, в некотором смысле, пусковой механизм тоже является причиной, если не главной, то наверняка косвенной. Однако косвенная причина в этом смысле представляет собой не только пусковой механизм, но и то, что обычно называют условием. «Обусловливать что-то» -- всё-таки не то же самое, что «быть причиной» или «вызывать». Бывают, как известно, так называемые необходимые и достаточные условия, и если главную причину можно считать достаточным условием, то пусковой механизм, поскольку его тоже можно представить как условие, являясь косвенной причиной, не может быть назван ни достаточным, ни даже необходимым условием; для него мы, наверное, должны использовать новый термин -- возможное (всего лишь) условие!

1.2 Психический патогенез и психическая патопластика

1.2.1 Тематическая патопластика

В самом широком смысле слова содержание является психогенным: например, содержание бреда -- это факт, с которым все уже давно согласны или на котором с давних пор настаивают. Каждый раз психогенный в таком широком смысле слова материал включается в тематику бредовых идей.

Заслугой психоанализа является то, что он аналитически исследовал факторы, участвующие в тематике развития бредовых мыслей, не без намерения проследить их до раннего детства. И с полным правом: само собой разумеется, что индивидуум словно разворачивается как временной гештальт, каковым он является, и раскрывается в жизни, раскручивая её назад, так что только обзор всей развернувшейся жизни даёт представление об индивидуальном, об индивидууме как таковом.

Индивидуальная патопластика. Но это касается не только чего-либо патологического: и в нормальном состоянии предполагается, в зависимости от индивидуальности, то или иное содержание сознания. В случае последующего заболевания мы имеем обыкновение говорить об этих всегда предполагаемых содержаниях сознания во всей их общности как о преморбидной личности. Вокруг них, выступающих в качестве темы, вертятся мысли пациентов «подобно иголке, застрявшей в канавке граммофонной пластинки», как метко выразилась одна из наших пациенток. Получается так, что один пациент не может освободиться от своего чувства долга тогда как долг, моральный долг, другого пациента заботит в меньшей степени, чем его долги -- долги финансовые. В первом случае нам приходится иметь дело с бредом виновности, а в последнем -- со страхом обнищания. Если на первый план выступают ипохондрические бредовые идеи, то это ведёт к страху перед болезнями.

Коллективная патопластика. Само собой разумеется, что «выбор» бреда, как мы хотели бы это назвать, не в последнюю очередь зависит от коллективной совокупности мыслей и, при известных обстоятельствах, от коллективистского мышления современности. И в этом смысле в рамках этиологии психозов с полным правом можно говорить о социогенезе. Это было бы верно в параклиническом смысле, в том смысле, в каком мы имеем право говорить и о коллективных неврозах. Тогда мы имели бы также и право говорить о коллективных психозах: ибо мы под этим понимаем только совокупность социогенных и коллективных элементов и моментов в том виде, как они проникают в индивидуальные психозы -- психозы в клиническом смысле слова.

Прослеживание этих элементов и моментов могло бы стать предметом исследований в области патологии духа современности. Но сами психозы всегда являются выражением и отражением такой патологии; ибо времени, духу времени, болезням духа современности соответствуют преобладающие идеи, то есть время управляет ими и со временем они меняются. Одним словом, речь идёт о смене доминанты господствующих идей.

Так, мы знаем, что типичная скрытая эндогенная депрессия в двадцатые годы, как правило, маскировалась под картиной педантичных навязчивых идей, тогда как сегодня она преимущественно выступает в облике ипохондрических идей страха, протекает в виде фобий и на этом основании скрывается под диагностической вывеской вегетативной депрессии. Кого удивит то, что в наше время эндогенно-депрессивное мышление реже вертится вокруг темы морального долга человека, чем вокруг выступающих на передний план мыслей о физическом здоровье и профессиональной трудоспособности.

1.2.2 Стилистическая патопластика

Личностная патопластика. Психическая патопластика -- в этом (но только в этом) смысле «патогенез» -- проявляется здесь не только в соответствующем тематическом наполнении бреда, но и в его стилистической окраске ввиду общего «образа жизни» (Lebensstil) по А. Адлеру, и потому становится для нас особенно важной: этот стиль бытия преморбидной личности тоже можно проследить вплоть до психотической карикатуры.

В этом отношении мы многим обязаны не только психологии индивидуальности Адлера, но и не менее высоко должны оценить вклад, сделанный Бинсвангером (L. Binswanger) в его анализе бытия и анализе стиля психозов. На специалиста не может не произвести впечатления то, насколько анализ бытия сравним с онтологизацией индивидуально-психологического учения о «тенденциозной апперцепции».

Личная патопластика. Из всего, имеющего отношение к индивидуальному и личностному, можно только сказать: психоз представляет собой нечто большее, чем просто тип болезни, -- он всегда является образом человеческого бытия и возможностями этого бытия. Что касается эндогенной депрессии, то специальный экзистенциальный анализ этого заболевания показал, что эндогенная депрессия, как morbus, представляет собой не больше и не меньше, как снижение витальности. Но человек, у которого она наблюдается -- каков он, каким представляет его экзистенциальный анализ, общий экзистенциальный анализ? Как существо, которое ответственно за своё «есть» перед своим «должен». Выше мы говорили, что напряжение бытия человеком с эндогенной депрессией переживается и ощущается некоторым специфичным образом, в значительной мере преувеличенно. Итак, витальная подавленность сама по себе могла бы быть источником не более и не менее, как смутного ощущения несостоятельности; но то, что некоторый человек, поражённый этой болезнью, не только прячется, как затравленное животное, но и переживает свою несостоятельность как вину по отношению к своей совести или своему Богу, -- всё это больше не связано с эндогенной депрессией как с morbus, но, скорее, является вкладом в болезнь со стороны самого человека, объясняется и определяется столкновением человеческого в больном и болезненного в человеке. Оно выходит за пределы просто сниженной витальности, за пределы психосоматоза; поэтому мы должны работать с каким-то дополнением человека, с чем-то личным и трансморбидным, ибо человек духовен и уже как таковой находится по другую сторону понятий здоровья или болезни.

2. Экзистенциальный анализ психозов

Показать и проявить личное в психозе -- задача экзистенциального анализа. Он пытается сделать случай понятным и прозрачным в отношении конкретного человеку, трансцедентировать картину болезни на образ человека. Картина болезни представляет собой всего лишь карикатуру, теневое изображение собственно человека, всего лишь его проекцию в клиническую плоскость, причём проекцию только одного измерения человеческого бытия, именно того измерения, которое, в сущности, лежит по другую сторону невроза и психоза, и внутри этого метаклинического пространства экзистенциальный анализ исследует феномены и симптомы невротического и психотического недуга.

В этом пространстве он нечто открывает и нечто пробуждает. Он открывает там человечность, невредимую и неуязвлённую; которую всё ещё можно узреть за всеми невротическими расстройствами и психотическими сдвигами, если экзистенциальный анализ захочет нам её показать.

Как в некоторых случаях содержания остаются неосознаваемыми, так они в смысле неосознанной религиозности могут проникнуть прямо в психоз и через него достичь сознания, и тогда в психозе может проявиться подлинное и изначальное, то, что в нормальном состоянии остаётся латентным, спрятанным и укрытым под пологом заурядности и повседневности.

Вообще говоря, как и прежде, остаётся само собой разумеющимся то, что нормально функционирующий психофизиологический организм является условием раскрытия человеческой духовности. Нельзя только забывать о том, что психофизическое существо как бы оно ни обусловливало эту духовность, никак не может быть её причиной, не может породить эту духовность. При этом не следует упускать из виду и того, что в каждом случае оно является всего лишь психофизиологическим организмом, который подвергается некоторому воздействию, например в форме психотического заболевания. Нарушение психофизиологических функций может привести к тому, что духовная личность, стоящая за психофизиологическим организмом и, некоторым образом над ним, не сможет выразить себя, не сможет проявиться: именно это, не больше и не меньше, означает для личности психоз. Даже у Аллерса (R. Allers) мы читаем: «Недуг препятствует человеку в его самовыражении», -- и автор не упускает возможности в этой связи выразительно указать на то, что сказанное касается также «тяжёлых дефектных состояний, например, при глубокой идиотии, обусловленной недостаточным развитием головного мозга, иди при прогрессирующей деменции в случаях разрушения мозга».

Человеческий дух зависит от услужливости тела; да, и даже более того: это тело может отказаться от своей службы -- в аналогичной ситуации я говорил об «impotentia oboedientialis», созданной по образцу potentia oboedientialis.

Если я не могу обнаружить духовного человека и до тех пор, пока я не могу его обнаружить, поскольку психоз его забаррикадировал и скрыл из виду, до тех пор я не могу, само собой разумеется, воздействовать на него терапевтически, и призыв к нему должен потерпеть неудачу. Из этого следует, что логотерапевтический подход можно использовать только в клинически лёгких или средне-тяжёлых случаях психоза.

2.1 Интерпретация смысла и поиски смысла

Как известно, мы различаем поиски смысла и толкование смысла. Попытку интерпретировать смысл бредовых картин, о которой пойдёт речь, можно понимать как поиски смысла. Мы только не должны забывать, что при интерпретации картины бреда речь идёт о толковании смысла для меня, как для врача, а мы должны были бы спросить, есть ли какой-либо смысл в том, что скрывает психоз, не для меня, как для врача, а для самого пациента. По нашему мнению, психоз имеет какой-то смысл и для самого пациента, но этот смысл не задан, он придаётся, придаётся психозу самим пациентом: больной -- вот кто придаёт своей болезни смысл. Прежде всего, он должен этот смысл найти, и он его ищет.

Вспомним о том, что экзистенциальный анализ старается не только что-то открыть, но и что-то пробудить. Он открывает человечность, невредимую и неуязвимую. Существует три экзистенциалии, которые не только характеризуют, но и конституируют человеческое существование как таковое, именно как человеческое: духовность, свобода и ответственность. И как только экзистенциальный анализ попытается открыть духовность в психотическом существовании, он сразу же займётся и тем, чтобы пробудить в нём свободу и ответственность.

Фактически даже психотическое существование обладает некоторой степенью свободы -- свободы в отношении победы над психозом, а также последним остатком ответственности -- ответственностью за преодоление психоза, за придание определённой формы судьбе, называемой психозом. Ибо эта судьба всё ещё может быть как-то оформлена и нужно это сделать.

2.2 Экфорирование и апеллирование

Экзистенциальный анализ выводит на первый план, экфорирует, неповреждённую и неуязвимую духовность, которая всё ещё стоит за психозом; он апеллирует к свободе, которая всё ещё стоит над психозом: свобода спорит с психозом: либо она устоит перед ним, либо с ним примирится. Другими словами, экзистенциальный анализ, поскольку он является видом психотерапии или как только он становится видом логотерапии, не только экфорирует духовное, но и апеллирует к этому духовному -- он апеллирует к своеволию духа. При этом мы осознаём, насколько омерзительным может быть слово «апеллирует» в глазах современной психиатрии. Однако разве не фон Байер (W. von Baeyer) сказал, что врачебная педагогика заблуждений апеллирует к свободе и ответственности? Разве не сказал Зегерс (J. Segers), что «необходимо определённое нравственное мужество для обращения к ответственной свободе», что «мы в своём лечебном учреждении должны подняться на эту ступень»? Разве не указал Меннингер-Лерхенталь (Е. Meninger-Lerchenthal) на то, что «меланхолия иногда не достигает ядра личности, в котором держится её основная установка»? По нашему мнению, духовная ипостась человека, страдающего эндогенной депрессией, может воспротивиться атаке психофизиологического организма и вырваться из процесса организменного заболевания. Фактически, при эндогенной депрессии мы имеем дело с психофизиологическим воздействием; ибо психическое и физиологическое при ней задействованы в равной степени, как бы подключены параллельно. Рука об руку с психофизиологической депрессией идут соматические нарушения менструаций, секреции желудочного сока или ещё что-либо подобное. Эндогенная депрессия поражает желудок, кожу и волосы, тело и душу, но никак не дух. Точнее, воздействию подвергается только психофизиологический организм, но не духовная личность человека, которая именно как таковая, как духовная, и не может подвергнуться воздействию. Может ли ceteris paribus быть так, что один человек дистанцируется от своей эндогенной депрессии, а другой оказывается в неё погружённым, -- это зависит не от эндогенной депрессии, а от духовной личности человека. Мы видим: психофизиологическому параллелизму противостоит психоноэтический антагонизм. И к нему стоит апеллировать.

психогенез этиология патопластика

2.3 Дазайн-анализ психозов

Дазайн-анализ Бинсвангера лишь в малой степени учитывает возможность такого обращения. Но это не должно при сравнительной оценке экзистенциального и дазайн-анализа существенно перетянуть чашу весов. Однако дазайн-анализ не решает психотерапевтических задач; по крайней мере, Босс (М. Boss) утверждает, что дазайн-анализ не имеет ничего общего с психотерапевтической практикой. Если экзистенциальный анализ пытается служить делу лечения неврозов, то заслуга дазайн-анализа в том вкладе, который он внёс в понимание психозов. (В этом смысле дазайн-анализ является не противоположностью экзистенциального анализа, а его дополнением). Ради этого понимания дазайн-анализ должен установить целостность существования-в-мире (Хайдеггер), тогда как экзистенциальный анализ должен увидеть в этом единстве многообразие, должен расчленить целостность на отдельные измерения, вычленив в этом многообразии экзистенцию и бытие, личность и организм, духовное и психофизиологическое, чтобы иметь возможность апеллировать к личности и взывать к своенравию духа. Если он позволит духовной личности раствориться в некотором ноопсихофизиологически нейтральном существовании, то к чему он тогда должен обращаться и к чему апеллировать? Адресат будет неизвестен. К своенравию чего взывать? Против чьей призрачной власти его нужно будет применять? В человеке нельзя будет провести различие между духовной личностью и больным организмом. Человек с эндогенной депрессией больше не сможет дистанцироваться сам от себя. Он будет целостно поражён эндогенной депрессией, ибо психотический человек, чьё нынешнее-такое-и-никакое-иное-существование-в-мире так успешно и заслуженно, постарался установить дазайн-анализ, -- этот человек будет настолько проникнут и пронизан данным способом существования-в-мире, так будет погружён в свой способ существования-в-мире, что придётся говорить об инфильтрации, инфузии и диффузии этого существования в психозе. С точки зрения дазайн-анализа, для человека-психотика не существует возможности выбраться из психотической оболочки нынешнего-такого-и-никакого-иного-существования-в-мире.

Если мы сначала ограничили область действия психоанализа в области его притязаний на вклад в понимание психогенного в психозах, то теперь вспомним о том, что психоанализ сам себя понимает и называет динамической психологией; в отличие от этого дазайн-анализ соответствует психологии, которую можно охарактеризовать как статическую, тогда как логотерапия, в отличие от них обоих, должна быть названа апеллятивной психотерапией. Для логотерапии биологический факт, вроде психоза, несмотря ни на что, ещё не является биографическим фактом; ибо если дазайн-анализ сосредоточен на единстве в многообразии «тела-души-духа», то логотерапия, наоборот, сосредоточена на многообразии человеческого бытия, невзирая на его единство, а именно на духе в некотором факультативном его антагонизме душе и телу, который мы (в противоположность психофизиологическому параллелизму, являющемуся обязательным) назвали психоноэтическим антагонизмом. Основной тезис логотерапии по поводу фатальности психоза для неё самой, то есть для логотерапии, не является фаталистическим. Правда, в пределах генеза психозов она не признаёт никакого истинного психогенеза, только псевдопсихогенез, а именно психическую патопластику; однако она признаёт строгие показания к психотерапии даже при психозах, само собой разумеется, только при условии и в рамках одновременной соматотерапии.

3. Логотерапия при психозах

Мы уже говорили: психогенез присутствует в рамках генеза психозов только в виде психической патопластики; кроме того, существует (в этом смысле) ещё и ноогенез, а также патопластика духовного. Теперь само собой понятно, что там, где патопластика исходит из духовного, психотерапия тоже должна исходить из духовного, и при психозах в том числе. Психотерапию духовного, как ясно ex definitione, мы называем логотерапией. Пришло время переключиться с экзистенциального анализа на логотерапию.

Логотерапия должна применяться двояко: точно так же, как и психотерапия неврозов, она должна направлять пациентов и побуждать их к объективированию процесса заболевания и самодистанцированию от этого процесса. Одним словом, пациент должен научиться смотреть прямо в лицо таким вещам, как страх и принуждение, и прямо в лицо им смеяться (метод парадоксальной интенции). Если же дела обстоят так, что именно представление болезни как фатального события и принятие болезни в этой её фатальности даёт пациенту силы допустить фактическое существование факультативного психоноэтического антагонизма, актуализировать его, то тогда первичное болезненное развитие всех психогенных невротических реакций и вторичные наслоения и наложения устраняются и редуцируются до своего действительно фатального ядра.

Но логотерапия при психозах должна позаботиться не только об этом. Она должна не только объективировать, но и сделать возможной субъективацию болезненного процесса: она должна побудить пациента к тому, чтобы он наложил на болезнь печать своей личности, чтобы придал ей личностные характеристики. Одним словом, мы должны позаботиться о том, чтобы произошло столкновение между человеческим в больном и болезненным в человеке.

3.1 Имплицитная патопластика

Столкновение между человеческим в больном и болезненным в человеке может произойти также и в форме примирения. Приведём только один-единственный пример из множества, известных тем, кто работает в клиниках: пациентка, страдавшая шизофренией, заявила, что она слышит голоса и ей это тем более приятно, потому что она была глуховата. Итак, когда Вайтбрехт говорит, что «аристократия и гибель оказались трагически связаны друг с другом», всегда можно добавить: нередко ещё и комически связаны.

Как видно из конкретного случая, человек смог придать форму своей тяжёлой судьбе, называемой слуховыми галлюцинациями, той судьбе, о которой мы говорили, что она, в принципе, «еще может быть оформлена, и надо только сделать это».Таким образом, можно оформить свою судьбу, причём сам человек даже в малейшей степени не отдаёт себе осознанного отчета в том, что происходит. Одним словом, это оформление происходит без рефлексии; скорее, оно осуществляется имплицитно: то есть столкновение (в данном случае -- примирение) остаётся безмолвным. Всё совершается без какого бы то ни было самовыражения, как само собой разумеющееся; ибо именно выразить себя личность психотика и не может. Оказывается повреждена как раз экспрессивная функция (и, сверх того, инструментальная), находящаяся на службе у духовной личности, существующей при психофизиологическом организме.

Таким образом, экзистенциальный анализ показывает, что рок под названием «психоз» поддаётся оформлению, и насколько он этому поддаётся, а логотерапия показывает, что «его нужно оформить» и насколько его нужно оформить. Теперь мы обнаруживаем, что судьба, под названием «психоз», всегда как-то оформлена; ибо личность всегда при деле, она всегда в игре, она всегда занята оформлением процесса болезни, так как именно это выпало на долю человека, произошло с ним. Животное в подобной ситуации должно было бы поддаться болезненной аффектации, животное должно было бы оказаться загнанным болезненной импульсивностью в угол; но человек способен поспорить со всем этим. И он всегда спорил, он делал это мгновенно, в ту самую минуту, когда приходил к бреду обнищания или бреду обвинения -- когда как.

Только такая имплицитная патопластика не может быть заменена расхожими рассуждениями о том, что бред представляет собой психическую реакцию на соматический процесс. С нашей стороны речь идёт не о психических реакциях, а о духовных действиях, о личностной позиции и установке по отношению к психозу. Насколько эти духовные проявления личностной позиции отличаются от чисто психических реакций однозначно определяется тем фактом, что соответствующая личностная позиция и установка могут и должны быть направлены против бреда и делают это.

Сказанное касается также различения соматического, психического и духовного. В отдельных случаях бред ревности, действительно, является психической реакцией на соматический процесс, однако то, что параноидальный больной, как в одном известном нам примере, не позволяет вовлечь себя в убийство на основании своего бреда, а уходит от этого и начинает баловать и холить свою внезапно заболевшую жену, представляет собой духовную перестройку, которую можно приписать вполне вменяемой, с этой точки зрения, духовной личности.

3.2 Ценность жизни и человеческое достоинство

Мы говорили о смысле психоза для меня, как для врача, и сказали, что его нужно искать, потом мы говорили о смысле психоза для самого пациента и сказали, что пациент должен придать этот смысл психозу. Теперь мы должны поговорить о ценности пациента для нас. Разве мало говорилось о «жизни, которая не стоит того, чтобы жить»? И имелось ли в виду нечто другое, как, в конце концов, не жизнь пациента-психотика? Может ли прогностически безнадёжный психотический больной абсолютно утратить всякую полезность для психиатра? Он имеет своё достоинство, ибо ранг ценности homo patiens гораздо выше, чем ранг ценности homo faber. Страдающий человек стоит выше, чем человек деятельный. И если бы это было не так, то не стоило бы становиться психиатром, ибо ни ради испорченного «психического механизма», ни ради разрушенной машины я не хотел бы быть врачевателем души, а лишь ради человеческого в больном, истинно человеческого, которое стоит за всем этим и надо всем этим.

Размещено на Allbest.ru